Текст книги "Семейное дело"

Глава 17

В четверг днем, в четверть двенадцатого, я позвонил в дверь старого особняка из бурого песчаника, призывая Фрица выйти и отодвинуть засов. За моей спиной пристроились Фред и Сол. Фред ночевал дома и присоединился к нам в девять, а вот я спал на диване в гостиной Сола. Не скажу, что нам удалось выспаться. Мы с ним включали выпуски новостей по радио в шесть, семь, восемь и девять часов, а потому были хорошо осведомлены о последних событиях. В начале одиннадцатого я позвонил в «Газетт» и оставил сообщение для Лона Коэна: мол, до одиннадцати он сможет застать меня у Сола, а потом пусть заглядывает в кабинет Вулфа. Самому Вулфу я звонить не стал. С моих слов ему известно, что мы трое собирались принять некое решение. Пусть считает, что мы проспорили всю ночь. На завтрак мы с Солом съели два толстых куска жареной ветчины, шесть яиц пашот и около дюжины тонких, намазанных маслом тостов, посыпанных шнитт-луком. Сол выращивает лук в шестнадцатидюймовом ящике на подоконнике в кухне.

Будет неправильно написать, что челюсть Вулфа отпала, когда он увидел нас троих, входящих в кабинет. Этого не произошло, потому что он слышал наши голоса в прихожей. Зато он разыграл собственное представление. Когда мы вошли, он дочитал очередной абзац книги, которую держал в руках, нарочито медленно заложил страницу тонкой золотой полоской, положил книгу на стол и лишь затем произнес:

– Доброе утро.

Сол занял красное кожаное кресло, Фред подтащил ближе одно из желтых, а я расположился за своим столом и пояснил:

– Докладывать будет Сол. Дело было в его квартире.

– Фред прибыл где-то через час после звонка Арчи вам, – начал Сол. – Я позвонил Орри и попросил его подойти часам к девяти. Мы решили, что надо заставить его покончить с собой. Когда он пришел, мы набросились на него без предупреждения. У него при себе было обычное оружие, а в кармане пиджака нашелся сигарный футляр от дона Педро. Разговор длился около получаса, говорил в основном Арчи. Сказал, что мы намерены полностью испортить ему жизнь. Орри заявил, что Бассетт хотел его разорить, а Пьер вымогал тысячу долларов. Я замотал сигарный футляр клейкой лентой и положил обратно в его карман, но оружие мы забрали. Он ушел от нас чуть раньше десяти вечера.

Свое излюбленное словечко «приемлемо» Вулф изрек взглядом, его губы оставались крепко сжатыми. Он откинулся на спинку кресла, зажмурился и стал глубоко дышать. Сол покосился на меня и хотел было что-то сказать, но не успел: его прервал посторонний звук. Точнее, два звука. Сначала в дверь позвонили, а мгновение спустя что-то загремело и загрохотало поблизости. Мы опрометью выскочили в прихожую. Первым бежал Фред, сидевший ближе других к выходу, но в прихожей он замер, и я обошел его. У входной двери я остановился, поскольку пол покрывали осколки стекла. От стеклянной панели в двери, размером три на четыре фута, сохранились лишь несколько зазубренных краев. Я отодвинул засов, приоткрыл дверь и выскользнул наружу.

На тротуаре, у нижней ступеньки крыльца, валялось пальто Орри Кэтера. Во всяком случае, сверху казалось, что это именно его пальто. Я спустился и только тогда рассмотрел его лицо. С его лицом все было, в общем-то, в порядке. Он слишком ценил свою внешность, чтобы жертвовать лицом, как случилось с Пьером. Прошло девять дней и десять часов, то есть всего двести двадцать шесть часов, с того мгновения, когда мне пришлось взглянуть на месиво, оставшееся от лица Пьера.

Я поднял голову. Рядом со мной стояли Сол и Фред.

– Ладно, побудьте здесь, а я свяжусь с Лоном Коэном. Кажется, я слегка ему задолжал.

Глава 18

В половине десятого тем вечером, на час позже обычного, мы с Вулфом вышли из столовой и направились в кабинет выпить кофе. Нам помешал звонок в дверь. Вулф метнул раздраженный взгляд в ту сторону, останавливаться не стал, хотя разглядел, кто к нам пожаловал. Днем я вынудил Ральфа Кернера из городской службы вставить вместо разбитого стекла временную замену. Засов тоже поменяли, и новый ходил туго, но я все-таки его отодвинул и впустил в дом инспектора Кремера.

Он посмотрел на меня как-то странно, словно хотел задать вопрос, но никак не мог подобрать нужные слова. Огляделся, отмечая царапины на стенах и на полу.

– Это стекло, – пояснил я. – Вы ведь заметили, верно?

– Ну да, – отозвался он и двинулся по прихожей.

Я пошел за ним.

Обычно он всегда идет прямиком к красному кожаному креслу, но сейчас все было иначе. Пройдя три шага от двери кабинета, он замер и стал вертеть головой сначала слева направо, потом справа налево. Подошел к громадному глобусу, медленно покрутил его направо и налево, а я молча наблюдал. Затем бросил пальто на желтое кресло, опустился в красное кожаное кресло и сообщил:

– Давным-давно хотел это сделать. Ваш глобус самый большой и красивый из всех, какие мне доводилось видеть. А еще я никогда вам не говорил, что ваш кабинет – замечательное местечко. Здесь хорошо. Жаль, мне вряд ли случится побывать тут снова.

– Согласен. – Брови Вулфа поползли вверх. – Вы что, в отставку уходите? По-моему, рановато.

– Нет, в отставку я не собираюсь, хотя, возможно, и стоило подать. По возрасту рано, но я чертовски устал. Дело не во мне, а в вас. Это вы, так сказать, сдаете дела.

– Похоже, вас неправильно информировали. Или вы выдаете желаемое за действительное.

– Ничего подобного. – Кремер достал из кармана сигару, не от дона Педро, сунул ее в рот и сдавил зубами, а потом вытащил; на моей памяти он ни разу не прикуривал. – Шутки кончились, Вулф. На сей раз вам с рук не сойдет. В дело вмешались окружной прокурор и комиссар полиции. По-моему, даже с мэром советовались. Наш разговор записывается?

– Конечно же нет. Даю слово чести.

– Верю, верю. – Кремер вновь сунул сигару в зубы, вытащил, метнул ее в мусорную корзину у моего стола и промахнулся на парочку футов. – Знаете, мне всегда было интересно, насколько тупым копом вы меня считаете. Но я не спрашивал из вежливости.

– Пф! Не надо себе льстить, инспектор. Зря вы думаете, что я опираюсь на предположения. Я вас изучил. Безусловно, ваши мыслительные процессы в чем-то ограниченны, как и мои собственные, но вы далеко не тупой коп. Прошу простить, но я лишь цитирую ваши слова. Будь вы тупым, то и в самом деле сочли бы, что со мной покончено – опять-таки ваши слова, – и не подумали бы прийти. Бросили бы меня на растерзание окружному прокурору без малейших угрызений совести, хотя, быть может, и пожалели бы мельком, что теперь уже не получится покрутить мой глобус.

– Черт подери, да при чем тут глобус?!

– Ну, вы же сами признались, что мечтали его покрутить, повращать, поиграть с ним. Итак, зачем вы на самом деле пожаловали?

– Это вы мне скажите.

– Скажу. Поскольку вы подозреваете, что я могу уцелеть, существует, видимо, некая лазейка, которой я могу воспользоваться. И вы хотите в этом удостовериться.

– В лазейки обычно протискиваются. Но с вашими размерами…

– Проклятье! Перестаньте уже цепляться к словам. Я говорю так, как мне удобно. Арчи, попроси Фрица принести кофе. Три чашки. Или вы, инспектор, предпочтете пиво? Или бренди?

Кремер отказался – дескать, кофе будет достаточно, – и я отправился на кухню. Усталость, конечно, сказывалась – денек выдался длинный и тяжелый, пришлось, в частности, рассказывать Джилл про Орри, – но ноги я вовсе не волочил. Мне тоже хотелось удостовериться насчет лазейки.

Когда я вернулся в кабинет, Вулф вещал:

– …Но я не намерен отчитываться перед вами по поводу своих дальнейших действий. Хотя, скажу честно, ничего особенного я не замышляю. Попросту желаю отоспаться впервые за десять дней. Почитать книгу, попить пиво, поговорить о еде с Фрицем, устроить словесную баталию с Арчи. Даже с вами поболтать, если вы заглянете на огонек. Я обрел свободу, мистер Кремер, и доволен жизнью.

– Черта с два вы довольны! Вам ведь приостановили лицензию.

– Это временно, я уверен. Когда принесут кофе…

Тут в дверях появился Фриц с подносом. Он поставил поднос на стол Вулфа и вышел. Вулф взялся разливать. Как ни удивительно, он вспомнил, что Кремер предпочитает с сахаром и сливками, хотя инспектор в последний раз пил с нами кофе больше трех лет назад. Я встал, отнес чашку Кремеру, взял свою, помешал ложечкой и пригубил, потом скрестил ноги. Хотелось верить, что к тому времени, когда буду ложиться спать, я тоже стану довольным жизнью.

Вулф сделал глоток – он способен пить горячий свежесваренный кофе, в отличие от меня, – и откинулся на спинку кресла.

– Девять дней назад, во вторник на прошлой неделе, я сказал вам, что мне нечего сообщить. Припоминаете? Сейчас я могу повторить эту фразу. Фактов у меня по-прежнему нет, однако я готов выдвинуть кое-какие предположения. Вообразить ситуацию и ее описать. Будете слушать?

– Начинайте. Если что, я вас прерву. – Кремер обжегся кофе.

Я испугался, что он сплюнет прямо на пол, но он сумел, судя по гримасе, как-то справиться с собой.

– Тогда приступим, и начинать придется издалека. Допустим, что пять дней назад, в субботу, накопившиеся к тому времени факты и наблюдения побудили меня предположить, что в интересующих нас убийствах замешан человек, который трудился на меня много лет. Первое доказательство я получил тем утром, когда Пьер Дюко погиб в моем доме. Арчи – отбросим формальности – передал мне последние слова Пьера. Официант отказался сообщать Арчи какие-либо подробности и настаивал на разговоре со мной. Возможно, я уделил внимание этому факту вследствие глубоко развитого во мне чувства собственного достоинства, ведь Пьер назвал меня лучшим на свете сыщиком. Все суета и тщеславие, сами знаете. – Вулф глотнул кофе. – Второе доказательство поступило утром в прошлую среду, когда Орри Кэтер внезапно вызвался работать на меня бесплатно. Он заговорил об этом первым, раньше Сола Пензера и Фреда Даркина. Для него такое поведение совершенно нехарактерно… Мне следует время от времени напоминать, что все сказанное – лишь мои предположения?

– Нет, черт побери! Я помню, что вы фантазируете. Продолжайте.

– Третьим доказательством послужило старое дело. Проще всего подложить Пьеру бомбу в пальто было на работе, когда оно находилось в его шкафчике в раздевалке ресторана. Отмечу, что, на мой взгляд, это вообще единственная возможность. Орри Кэтер отлично знал ресторан, поскольку однажды участвовал в расследовании, которое имело там место, а замки он вскрывал с легкостью. Четвертое доказательство: миссис Харви Бассетт спрашивала у своей подруги об Арчи Гудвине, виделись ли они и узнал ли он, кто убил Пьера Дюко. Пятым доказательством стала одержимость мистера Бассетта своей женой. Данные сведения предоставили двое гостей того приснопамятного обеда. Именно тогда у меня впервые закралась мысль о том, что Орри Кэтер каким-то образом причастен к случившемуся, поскольку шестым доказательством для меня стали собственные знания относительно умения Орри налаживать отношения с женщинами.

Вулф подлил себе кофе в опустевшую чашку, а я поухаживал за Кремером и за собой.

– Как я предупреждал, это долгая и утомительная история. Седьмое доказательство – повторное упоминание имени миссис Бассетт одним из гостей с обеда, устроенного ее супругом. Восьмым послужило поведение Орри Кэтера в следующей ситуации: в его присутствии я поручил Солу Пензеру повидать Люсиль Дюко и выяснить, известно ли ей что-нибудь полезное. Орри вызвался навестить дочь Пьера Дюко вместо Сола. Для него было совершенно нетипично соперничать с Солом, первенство которого он признавал безоговорочно. А в прошлую субботу я получил девятое и последнее доказательство. Люсиль Дюко была застрелена утром на выходе из своего дома. Это доказательство меня убедило и позволило связать между собой все прочие факты. Отныне я не просто допускал, что Орри может быть замешан. Я это знал в точности.

В изложении Вулфа все звучало до неприличия элементарно. Люсиль убили пять дней назад; мне следовало догадаться. Всем следовало, чего уж там. Помнится, где-то раньше я написал, что вы, читатель, возможно, уже догадались, но вы-то читаете, а я находился глубоко внутри расследования. Да и как свыкнуться с мыслью, что член твоей семьи совершил тройное убийство? Семейное дело, чтоб его… Кто бы ведал…

Вулф еще не закончил:

– Наконец, следующее предположение. Допустим, что вчера Арчи и Сол, придя к тем же выводам, отправились в квартиру Дюко на Пятьдесят четвертой улице, обыскали комнату Люсиль Дюко и нашли то, что пропустили ваши люди. В книгах на полках был спрятан листок бумаги, на котором Люсиль своей рукой вывела имя и адрес Орри Кэтера. Это был финальный штрих…

– Черт побери, где листок?! Вы не посмеете…

– Пф! Мы же просто предполагаем, инспектор. Они, разумеется, не стали тратить время и силы на дальнейшие разыскания. В квартире Сола, куда они направились и где к ним присоединился Фред, они обсудили ситуацию, пригласили Орри Кэтера зайти, а когда он пришел, обрисовали ему положение дел и прибавили, что намерены с моей помощью превратить его жизнь в ад. Кроме того, они забрали у него оружие. – Вулф отпил кофе и снова откинулся на спинку кресла. – Теперь перейдем от фантазий и домыслов к реальности. Вы наверняка знаете, что сегодня утром, в половине двенадцатого, Орри Кэтер позвонил в мою дверь и был отброшен взрывом на тротуар, уже мертвый. По всей видимости, у него были две бомбы. Как сообщил сержант Стеббинс, на месте преступления найдена алюминиевая стружка, в точности совпадающая с той, которую раньше обнаружили на полу гостевой спальни наверху. Также очевидно, что Орри не собирался проверять, впустят ли его в дом, поскольку прекрасно сознавал, что этого не случится. – Он выпрямился, допил остаток кофе и поставил чашку на поднос. – Если хотите, кофе еще остался и пока не остыл. Лично с меня хватит.

Кремер уставился на него в упор:

– Кто-то говорил, что ему пора на покой. Что он доволен жизнью. Немыслимо! Вулф, вы немыслимый человек. Господи боже, за что мне все это?!

Вулф кивнул:

– У вас не было времени обдумать все случившееся с разных сторон. Начнем с вашей стороны. Допустим, Орри Кэтер жив, а нашей с вами беседы не было. Что бы вы предприняли? Вам пришлось бы собирать множество улик, более того, вы бы даже не заподозрили, что он как-либо причастен. – Вулф повернулся ко мне. – Каковы шансы, что полиция не стала бы подозревать Орри?

– Сто к одному минимум.

Вулф перевел взгляд на Кремера:

– Между тем вам бы стоило к нему присмотреться. Единственной материальной уликой, которая убедила бы присяжных, был тот клочок бумаги с именем Орри, припрятанный Люсиль Дюко под обложкой книги. Ваши люди обыскивали комнату девушки, но пропустили эту улику. А Сол и Арчи ее нашли. Вам неведомо, что произошло с этой запиской, уничтожена она или лежит в моем сейфе. Если бы мы вместе, включая меня, Арчи, Сола, Фреда и Орри, продолжали молчать, у вас не было бы ни доказательств, ни подозрений. Орри ничто не угрожало, почти наверняка. Со временем вам пришлось бы пополнить тремя новыми случаями ваш список нераскрытых преступлений.

Кремер слушал, плотно сжав губы. Понятно, что сильнее всего его уязвила записка, пропущенная при полицейском обыске. Найди ее копы… Хотя нет, не стану, пожалуй, воображать, что могло бы тогда случиться.

– Судя по всему, инспектор, вы не желаете высказываться. Ладно, попробуем тогда войти в положение окружного прокурора. Орри Кэтер мертв. Если допустить, что отсюда вы двинетесь прямиком к окружному прокурору… Нет, уже одиннадцатый час. Допустим, завтра утром вы поедете к нему и передадите наш разговор. Допустим, нашу беседу записывает некое устройство у вас в кармане…

– Какого дьявола? Нет при мне ничего такого!

– Допустим, что есть и что вы придете с этой записью к прокурору. Орри Кэтер мертв. И что прикажете делать? Полагаю, окружной прокурор воздержится от предъявления обвинения посмертно, даже за три убийства. Конечно, он мечтает добраться до нас, отозвать залог, снова запихнуть в камеры и подвергнуть судебному преследованию. Но в чем наша вина, скажите на милость? В том, что мы молчали? Утаивали улики? Какие улики? Ведь официально ни одно убийство не квалифицировано как таковое. Невозможно говорить об убийстве, когда некого в нем обвинить. Значит, пришлось бы строить дело на нашем увиливании и молчании? Пф! Что, неужели окружной прокурор сумеет запустить машину правосудия на основании какого-то разговора, даже магнитофонной записи? Пф еще раз! Я скажу, что лишь развлекался, воображая, как расследую это дело. И вас развлекал. – Он выставил руку ладонью вверх. – Как человек изобретательный, окружной прокурор может, безусловно, нас преследовать и дальше, хотя я не очень-то понимаю, на каких основаниях. У него есть должность и подчиненные, есть власть, которой его наделяет служебное положение, но и я не беззащитен. Десять миллионов человек захотят узнать подробности этих событий, а у меня налажены отношения с популярной газетой. Если окружной прокурор пожелает удовлетворить свои амбиции, я заставлю его об этом пожалеть. – Вулф снова повернулся ко мне. – Арчи, каковы шансы на то, что наши лицензии восстановят до конца года?

Я повел плечами:

– Навскидку – двадцать к одному.

– Для меня звучит удовлетворительно, – сообщил Вулф Кремеру. – По налогам я уже заработал чересчур много за нынешний год и не намерен браться за расследования до его окончания. Что ж, инспектор, если у вас возникли вопросы относительно моих предположений, спрашивайте. Быть может, я вам отвечу.

– У меня всего один вопрос. Как девушка спрятала записку в книге? Между страницами сунула?

– Нет. Она поместила записку под заднюю обложку и приклеила бумагу обратно.

– А что за книга?

– «Загадка женственности» Бетти Фридан. Я прочел приблизительно треть.

– Где она?

Вулф неопределенно махнул рукой:

– Полагаю, уничтожена.

– Чушь! Вы бы не стали этого делать. Вулф, мне нужна эта книга. И записка.

– Мистер Кремер, – Вулф наклонил голову, – вы рассуждаете необдуманно. Если вы накажете за недостаточное рвение своих подчиненных, которые вели обыск в той комнате, то в какое положение себя поставите, не важно, с запиской или без оной? Вам придется вести расследование, придется посвятить в нашу беседу окружного прокурора и заверить его, что, по вашему мнению, это не предположения, а твердые факты. Быть может, вы все равно в итоге пойдете к окружному прокурору, но почему-то я в этом сомневаюсь. Как я сказал, ваши мыслительные процессы не идеальны, но вы далеко не глупец. Неужели вам самому хочется затевать длительное и непростое расследование, которое по определению неспособно принести позитивный результат? К примеру, вы сможете установить, откуда мистер Бассетт узнал имя и адрес Орри Кэтера, но что дальше? Что бы вы ни выяснили, сколько бы неоспоримых улик ни набрали, Орри вам не воскресить при всем желании.

– Это вы его убили. Ваши люди его прикончили по вашему приказу.

Вулф кивнул:

– Не стану оспаривать ваше право излагать свои мысли таким образом. Сам я, разумеется, выразился бы иначе. Я мог бы сказать, что исходно вину за его смерть следует возлагать на комбинацию генов при рождении этого человека, но тем самым мы приблизились бы к отрицанию свободы воли, а подобного я себе не позволю. Если вам приятно думать, что это я его убил, как угодно, спорить не буду. В конце концов, вы десять дней трудились не покладая рук и заслуживаете награды.

– Награды? Вы прохвост, Вулф! – Инспектор поднялся. – Будьте уверены, я все обдумаю. – Он схватил пальто с кресла, оделся и замер на миг у стола Вулфа. – Я иду домой и попробую хоть немного поспать. Думаю, у вас-то никогда проблем со сном не было – ни в эти десять дней, ни вообще. Откуда вам знать, что такое бессонница?

Кремер повернулся, посмотрел на глобус – и крутанул тот с такой силой, что глобус продолжал вертеться, даже когда инспектор вышел в прихожую. Когда до нас донесся стук закрывшейся двери, Вулф попросил:

– Арчи, будь добр, принеси бренди. И два стакана. Если Фриц еще не лег, возьми его с собой и лишний стакан прихвати. Надо обеспечить себе здоровый сон.

Горький конец

Старый особняк из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице Нью-Йорка, расположенный недалеко от Гудзона и служивший Ниро Вулфу одновременно жилищем и офисом, посетила беда. Она заползла во все щели и поселилась в каждом углу, так что спастись от нее было негде.

Фрица Бреннера свалил грипп.

Случись заболеть Теодору Хорстману, нянчившему в оранжерее под крышей три тысячи орхидей, это еще можно было вынести, хотя хлопот и не оберешься. Подцепи заразу я, Арчи Гудвин, секретарь, телохранитель, извечная заноза и козел отпущения, Вулф бы побрюзжал и покапризничал немного больше обычного – и все. Фриц же был поваром, причем настолько выдающимся, что сам Марко Вукчич, владелец знаменитого ресторана «Рустерман», однажды предложил за него совершенно баснословную сумму, а в ответ услышал категорическое «нет» как от Вулфа, так и от самого Фрица.

В тот ноябрьский вторник Фриц не появлялся на кухне вот уже третий день кряду, и последствия грозили обернуться катастрофой. Я опущу некоторые душераздирающие подробности, например отчаянную воскресную битву Вулфа с двумя утятами, закончившуюся его полным посрамлением, и перейду сразу к главному.

Итак, вторник, время ланча. Мы с Вулфом сидим за столом. Я уписываю за обе щеки консервированные бобы, банку которых приобрел в деликатесной лавке. Мрачный как туча Вулф, широкая физиономия которого за последние дни непривычно вытянулась, угрюмо зачерпнул нечто ложкой из только что открытой маленькой стеклянной баночки, аккуратно нанес это нечто на ломоть хлеба, откусил и принялся жевать. В следующую секунду с пугающей неожиданностью, как гром среди ясного неба, прогрохотал взрыв, словно разорвался десятидюймовый снаряд. Я со свойственным мне проворством выпустил сэндвич и прикрыл лицо руками, но – поздно. Комочки пищи и мелкие кусочки намазанного хлеба изрешетили меня, словно шрапнель.

Я бросил на Вулфа испепеляющий взгляд, потом взял салфетку и извлек из уголка глаза какую-то клейкую дрянь.

– Если вы надеетесь, что вам это сойдет с рук, – начал я голосом, звенящим от справедливого гнева, – то вы жестоко…

Завершить тираду мне не удалось. Багровый от злости, Вулф вскочил на ноги и загромыхал по направлению к кухне. Я остался сидеть за столом. Вытираясь, я все время прислушивался, как Вулф плюется и срыгивает в кухонную раковину, затем взял злополучную баночку, заглянул внутрь, а потом принюхался. Внимательно изучил этикетку. Все четко и лаконично:

ЛАКОМСТВА ОТ ТИНГЛИ

с 1881 г.

Лучший печеночный паштет № 3

Я все еще принюхивался, когда появился Вулф, державший в руках поднос с тремя бутылками пива, изрядным куском сыра и роллом из салями.

– Последнему, кто меня оплевал, – вскользь заметил я, – я всадил в брюхо три пули.

– Пф! – холодно фыркнул Вулф.

– Он хотя бы старался выразить свои чувства, – не унимался я, – тогда как вы только юродствуете, пытаясь доказать всему миру, что являетесь непревзойденным гурманом…

– Замолчи! – буркнул Вулф. – Ты его пробовал?

– Нет.

– Попробуй. Он напичкан ядом.

Я с подозрением уставился на Вулфа. Десять к одному, что он водит меня за нос, но, с другой стороны, Нью-Йорк и вправду кишит личностями, которые спят и видят, как Вулф сыграет в ящик. Некоторые из них уже пытались ускорить его кончину. Я взял ложку, поковырялся в банке, извлек кусочек паштета величиной с горошину и положил в рот. В следующий миг я поспешно, но не теряя достоинства, сплюнул на салфетку, прошагал на кухню, тщательно прополоскал рот, вернулся в столовую и принялся жевать маринованный огурец с укропом. Когда с помощью огурца мне удалось утихомирить сумятицу моих вкусовых рецепторов, я снова потянулся к баночке и принюхался.

– Забавно, – хмыкнул я, и Вулф угрожающе рыкнул. – В том смысле, – поспешно исправился я, – что я ни черта не понимаю. Как мог какой-то злоумышленник покуситься на вас? Я купил эту баночку в «Брюгеле», сам принес домой, собственноручно вскрыл и готов поклясться, что крышка не была повреждена. А за вашу безобразную выходку я вас не виню, хотя и оказался на линии огня. Если Тингли раздобыл какие-то экзотические специи, чтобы попытаться с их помощью разжечь угасающий аппетит американцев…

– Хватит, Арчи! – Вулф отставил пустой стакан в сторону; мне еще никогда не приходилось слышать, чтобы он говорил столь угрожающим тоном. – Меня вовсе не удивляет, что ты не в состоянии по достоинству оценить это отвратительное происшествие. Я бы еще мог простить, если бы какой-нибудь загнанный в угол или мстительный враг попытался меня пристрелить, но такое я никому не спущу. – Он снова рыкнул. – Еда! Моя еда! Ты же знаешь, как я отношусь к еде. – Он погрозил банке пальцем, голос задрожал от гнева. – Тот, кто это сотворил, горько пожалеет о содеянном.

Поскольку развивать эту мысль Вулф не стал, я сосредоточился на бобах, маринованных огурчиках и молоке. Вулф расправился с сыром и покинул столовую, прихватив с собой третью бутылку пива. Я не торопясь доел, вымыл на кухне посуду и вернулся в кабинет. Вулф сидел в своем огромном кресле, откинувшись на спинку, с закрытыми глазами; судя по изгибу губ, пиво, водопадом низвергавшееся в его утробу, не смыло ни кусочка распиравшего его гнева. Не открывая глаз, Вулф буркнул:

– Где баночка?

– Здесь. – Я услужливо поставил ее на стол Вулфа.

– Позвони мистеру Уипплу в лабораторию.

Я уселся за свой стол, отыскал в справочнике нужный номер и набрал его. Когда я сообщил, что Уиппла подозвали, Вулф выпрямился, потянулся к собственному аппарату и снял трубку:

– Мистер Уиппл?.. Говорит Ниро Вулф. Добрый день, сэр. Вы можете прямо сейчас провести для меня один анализ?.. Не знаю. Речь идет о стеклянной баночке, содержимое которой я, посчитав съедобным, имел глупость попробовать… Понятия не имею. Мистер Гудвин немедленно доставит ее к вам.

Я был рад-радешенек под любым предлогом улизнуть хотя бы на час из этого логова уныния, но мне помешали. В дверь позвонили, и в отсутствие выбывшего из строя Фрица открывать пришлось мне. Когда я настежь распахнул дверь, глазам моим представилось нечто совершенно очаровательное. Пусть не сногсшибательное – я даже не скажу, что у меня перехватило дух или пробежали мурашки по коже, – но при первом же взгляде на это создание мне стало ясно, как глупо почитать весь мир обителью скорби только из-за того, что Фриц подхватил грипп. Ямочки на щеках и зеленовато-желтые глаза, примерно такого же оттенка, как стены в моей ванной наверху. Глаза казались встревоженными.

– Привет! – жизнерадостно произнес я.

– Мистер Ниро Вулф? – спросила она приятным голосом с акцентом жительницы к западу от Питтсбурга. – Меня зовут Эми Дункан.

Я сразу понял, что дело безнадежно. Когда Вулф мечется между черной хандрой и звериной яростью, а наш банковский счет вознесся до небес, то одно лишь упоминание о приходе прелестного существа по имени Эми Дункан, которое хочет видеть его – не важно, по какому делу, – вызвало бы приступ неукротимой злобы. Я решил взять огонь на себя… Пригласив девушку войти, я сопроводил ее через прихожую в кабинет и пододвинул к ней кресло.

– Мисс Дункан, Ниро Вулф, – строго произнес я и уселся. – Она хочет попросить вас о чем-то.

Вулф, даже не покосившись в ее сторону, обжег меня свирепым взглядом.

– Проклятье! – взорвался он. – Я занят. Я думаю. – Он обратился к гостье: – Мисс Дункан, вы стали жертвой вопиющей наглости моего слабоумного помощника. Как, впрочем, и я. Я принимаю только по записи.

Девушка робко улыбнулась:

– Мне, право, неловко. Но ведь я уже здесь, и это не займет много времени…

– Нет! – Вулф снова метнул взгляд на меня. – Арчи, когда проводишь мисс Дункан, вернись сюда.

Он совершенно распоясался. Поймите меня правильно. После тех испытаний, что выпали на мою долю за три последних дня, мои нервы тоже были на пределе, вот почему я решил, что, прежде чем и дальше обмениваться мнениями, целесообразно немного остыть. Я встал и твердо произнес:

– Я поеду в лабораторию. Заодно подброшу мисс Дункан. – Я указал на баночку. – Вы хотите, чтобы я подождал там?..

Девушка неожиданно встрепенулась.

– Откуда у вас это? – спросила она.

Я изумленно посмотрел на нее:

– Вы имеете в виду эту баночку?

– Да. Откуда она у вас?

– Купил. Шестьдесят пять центов выложил.

– И вы везете ее в лабораторию? Почему? Вас смутил вкус? О, держу пари, что да! Горький, да?

Я изумленно уставился на нее. Вулф выпрямился, прищурил глаза и рявкнул:

– Почему вы это спросили?

– Потому что я узнала этикетку, – горделиво ответила Эми Дункан. – И вы отсылаете ее в лабораторию… Из-за этого я к вам и пришла! Надо же, именно у вас такая же баночка…

Любой другой на месте Вулфа, несомненно, утратил бы дар речи, Вулф же в очередной раз продемонстрировал, что ошеломить его не так-то просто.

– Вы хотите сказать, – проревел он, – что вам было известно об этом гнусном заговоре? И вы знали о том, что готовится неслыханное покушение на мои вкус и пищеварение?

– Нет, что вы! Но я знаю, что там есть хинин.

– Хинин! – рявкнул Вулф.

– Да, – кивнула Эми и протянула ко мне руку. – Можно взглянуть?

Я передал ей баночку. Эми сняла крышку, прикоснулась к паштету кончиком мизинца, облизнула мизинец и принялась ждать результата. Ждать пришлось недолго.

– Брр! – поморщилась Эми и дважды сглотнула. – Жуткая горечь! Да, это точно он. – Она поставила баночку на стол. – Как странно…

– Вовсе не странно, – ворчливо сказал Вулф. – Лично я ничего странного в этом не нахожу. Вы говорите, в банке хинин. Вы сказали это, едва успев ее увидеть. Кто подложил его в банку?

– Не знаю. Именно поэтому я и пришла к вам – просить, чтобы вы это выяснили. Видите ли, мой дядя… Вы позволите мне все рассказать?

– Разумеется.

Эми начала снимать пальто, и я помог ей избавиться от него и отложил пальто в сторону, чтобы она могла поудобнее устроиться в кресле. Она поблагодарила меня милой улыбкой, в которой не было и тени хинина, а я уселся за свой стол, достал блокнот и открыл чистую страничку.

– Артур Тингли, – начала она, – это мой дядя. Брат моей мамы. Он владелец компании «Лакомства от Тингли». Он такой упрямый… – Эми осеклась и зарделась. – Словом, он жуткий упрямец. Он даже подозревает меня в том, что я имею какое-то отношение к истории с хинином, на том лишь основании… Без малейших оснований!

– Вы хотите сказать, что этот негодяй, зная, что его проклятые лакомства напичканы хинином, продолжает торговать ими? – возмущенно спросил Вулф.

– Нет, – покачала головой Эми. – Он вовсе не негодяй. Дело совсем в другом. Про хинин они узнали всего несколько недель назад. Посыпались жалобы, и со всей страны начали возвращать тысячи баночек паштета. Дядя отдал их на анализ и выяснил, что во многих содержится хинин. Впрочем, испорчена лишь малая часть всей продукции – дело у дяди поставлено на широкую ногу. Он пытался провести расследование, и мисс Йейтс – она отвечает за производство – приняла все меры предосторожности, однако в некоторых последних партиях опять нашли хинин.