Текст книги "Семейное дело"

Глава 14

Укладываясь в постель во вторник вечером, я сознавал, что утром мне предстоит что-то сделать; оставалось понять, что именно. Но я знал наверняка: когда Вулф спустится из оранжереи или к ланчу, меня в доме не будет. Открыв глаза утром в среду, я мгновенно сообразил, где мне следует быть в одиннадцать часов и чем конкретно заняться. Очень удобно иметь в голове собственного председателя совета директоров, который принимает решения, пока ты дрыхнешь. В одиннадцать я буду в спальне покойной Люсиль Дюко и стану искать улики. Там должно быть что-то, иначе расследование грозит затянуться на недели, а то и на месяцы.

Я бы охотно удрал сразу после завтрака, но было бы неразумно тревожить Белый Передник, теперь известную как Мари Гарру, прежде чем она покормит старенького папашу Дюко и подкатит его кресло к окну в гостиной, а сама примется за исполнение своих прочих повседневных обязанностей. Потому, допивая вторую чашку кофе, я сказал Фрицу, что уйду в десять тридцать по личному делу, и попросил передать Вулфу, который уже поднялся в оранжерею, что к ланчу меня ждать не надо. Фриц уточнил, нужно ли отвечать на звонки, и я ответил утвердительно. В конце концов, свободу слова никто не отменял.

Кабинет на несколько дней оказался заброшенным и нуждался в уборке. Кресла, на которых никто не сидел, покрылись слоем пыли. Накопилась целая груда бесполезной корреспонденции. Вода в вазе на столе Вулфа откровенно пованивала. Ну и прочее в том же духе. Короче, в половине одиннадцатого уйти не удалось. В десять сорок я забрал из коробки для наличности десять банкнот по двадцатке, записал в расходной книге «АГ. 200. 06.11» и закрыл дверцу сейфа. А когда оглядывался, пытаясь понять, не забыл ли чего, в дверь позвонили.

Ну да, в «Газетт» было несколько ее фотографий, а одну опубликовала «Таймс», однако я уверен, что узнал бы эту женщину, даже если бы никогда не видел. Со стороны миссис Харви Бассетт было настолько логично и естественно навестить нас, что, когда какая-то женщина взошла на наше крыльцо, это по определению должна была быть она. Забавно, вчера вечером я преодолел пешком пару миль, чтобы расспросить о ней Лили Роуэн, и нате вам – она явилась к нам собственной персоной.

Я открыл ей дверь и поздоровался, а она сказала:

– Я Дора Бассетт. Вы Арчи Гудвин, я знаю.

С этими словами она вошла в дом и уверенно двинулась по прихожей.

Как ни крути, мне бы радоваться, что она пожаловала, но я не радовался. Уже почти двенадцать часов я твердо знал, что встреча с ней сделалась необходимостью, однако предпочел бы сам выбрать место и время этой встречи. Раз Вулф поднялся в оранжерею, спустится он только в обычное время, а на часах всего десять сорок восемь. Если блюсти правила, надо либо сходить за ним самому, либо позвонить в оранжерею с кухонного телефона, но уже больше недели правила никто не соблюдает. Поэтому, войдя в кабинет, я даже не посмотрел на Дору, стоявшую посреди помещения, а устремился к своему столу, сел и подтянул к себе телефонный аппарат.

Вулф ответил быстрее обычного:

– Да?

– К нам пришла миссис Харви Бассетт. Я ее не звал. Возможно, вы вызывали?

– Нет. – Он помолчал. – Я сейчас спущусь.

Когда я повесил трубку, Дора проговорила:

– Я пришла вовсе не к Ниро Вулфу. Я пришла к вам.

Я наконец-то взглянул на нее. Значит, вот ты какая, До-Ре-Ми. Спереди ее норковая, или соболья, или из меха морской выдры – не спрашивайте, я был не в состоянии отличить кролика от енота – шуба была распахнута, открывая взору черное платье из шелка или полиэстера. Роста она была невысокого, но крошечной не выглядела. Личико тоже маленькое; если бы не густой макияж – наверное, впервые после смерти ее мужа, – на него, пожалуй, приятно было бы смотреть.

Я встал:

– Мистер Вулф сейчас придет, так что вы увидите нас обоих. Могу я взять вашу шубку?

– Я пришла к вам, – повторила она, выдавливая кривую улыбку. – Мне многое о вас известно из ваших книг и со слов Лили Роуэн.

– Тогда вы должны знать расписание мистера Вулфа. Он спускается в кабинет ровно в одиннадцать и будет, безусловно, рад с вами побеседовать. – Я сделал шаг к ней. – Позвольте вашу шубу.

Она помедлила, но потом повернулась ко мне спиной. Я принял шубу и положил на диван, а когда повернулся, Дора уже сидела в красном кожаном кресле. Наблюдая за мной, она произнесла:

– Вы выше, чем я представляла. И намного, намного суровее. А Лили считает вас милым.

Вот зачем врать-то? Лили вовсе не считает меня милым. Она что, пытается ко мне подольститься? Зачем ей это надо? Времени на ответ у меня не оказалось. Лифт со скрежетом остановился внизу, и пришлось спешно придавать лицу нужное выражение. Вулф не должен заподозрить, что я разгадал загадку; нечего тешить его самодовольную личность.

Он прошел к столу и развернул кресло так, чтобы сидеть лицом к посетительнице.

– Я пришла к Арчи Гудвину, – заявила она, громче и тверже, чем в прошлый раз.

– Это мой дом и мой кабинет, миссис Бассетт, – ответил Вулф ровно.

– Мы могли бы уединиться в другой комнате.

Я не имел ни малейшего понятия о том, каков его хитрый план. Быть может, он просто хотел посмотреть на нее и услышать ее голос; с него станется встать и уйти на кухню.

– Я работаю на мистера Вулфа, миссис Бассетт. – Если он услышит в этой фразе издевку, так даже лучше. – Поэтому я передам ему все, что узнаю от вас. Можете говорить смело.

Она повернулась ко мне. Глаза у нее были красивые, карие, чересчур большие для такого маленького личика. А когда наносила макияж, она не потрудилась наклеить накладные ресницы.

– Я хотела спросить у вас о своем муже. Из газет и телевизора я поняла, что полиция думает, будто его смерть, его убийство, как-то связана с гибелью того официанта. У которого потом дочь погибла… А он умер здесь. – Она перевела взгляд на Вулфа. – В вашем доме.

– Так и есть, – подтвердил он. – Что именно вы хотели узнать о своем муже?

– Ну… я… – Она откашлялась. – Прошло пять дней, почти неделя, а полиция до сих пор ничего не говорит. Я подумала, что, возможно, вы что-то расскажете. Они ведь решили, что вы что-то знаете, и арестовали вас за отказ сотрудничать. Может, вы расскажете… – Она неопределенно повела рукой. – Что вам известно.

– В таком случае вы приехали зря, мадам. Я просидел в тюрьме двое суток, но полиция от меня ничего не узнала. Скажу вам вот что: убийство вашего мужа и гибель официанта действительно связаны, это я знаю точно. Как и смерть той женщины. Разумеется, я мог бы нагородить гору лжи, но сомневаюсь, что это принесет пользу. Не исключено, что это вы способны мне кое-что поведать. Если вам будет проще, даю слово, что не стану ни о чем извещать полицию или кого-то еще. Я вам это обещаю, и мое слово нерушимо.

Она пристально посмотрела на Вулфа, раскрыла было рот, но потом плотно сжала губы и взглянула на меня:

– Мы можем уединиться в другой комнате?

Я встал. Порой решений принимать не нужно, даже подсознательно – они приходят сами.

– Конечно. У меня наверху. Шубу можно оставить здесь.

Лифтом я пользуюсь в лучшем случае раз в месяц, причем никогда в одиночку. Выпуская миссис Бассетт в прихожую, я пожалел, что на стене нет зеркала и я не вижу лица Вулфа. За последние пару дней я немало размышлял над его поведением, пускай теперь он помучается, размышляя над моим. Пока лифт полз вверх, пока мы шли по коридору, заходили в мою комнату и я закрывал дверь, мои мысли, вообще-то, должны были сосредоточиться на миссис Бассетт и на том, как мне с ней держаться, но ничего подобного. В воображении я все рисовал себе физиономию Вулфа.

Она выбрала манеру общения за меня. Стоило мне повернуться, как она меня обняла. Сначала положила руки мне на плечи, потом обвила шею, прижалась лицом к моей груди, и ее плечи задрожали. Гм… С женщиной в ее положении гадать, что это значит, попросту бесполезно. Может, она намекала, что мне следует сорвать с нее одежду, а может, всего-навсего ухватилась за ближайшую опору, чтобы не потерять равновесия. Но было откровенно глупо держать собственные руки по швам, поэтому я обнял ее в ответ и погладил по спине. Минуту спустя я осторожно похлопал ее по нижней части спины, как бы задавая вопрос. Крепче меня обнимать она не стала, и это был своего рода ответ.

Дрожь в плечах прекратилась, и я сказал:

– Это можно было устроить и внизу. Он бы поднялся и вышел. А я бы принес вам чего-нибудь из кухни. Здесь ничего нет, только вода.

Она оторвалась от моей груди и выговорила:

– Не хочу воды. Я хотела вот этого. Чтобы вы меня обняли.

– Не преувеличивайте. Вам требовалось, чтобы вас кто-то обнял, но не обязательно я. Но это было приятно. Присаживайтесь.

Она ослабила хватку. Я снова похлопал ее по спине, затем развел руки и взял ее пальцами за запястья. Она отодвинулась, выпрямилась, даже откинула челку со лба и поправила меховую штучку, лежавшую на ее волосах. В моей комнате было два кресла – большое возле лампы для чтения и поменьше, с прямой спинкой, у маленького столика. Я аккуратно направил ее к большому креслу, а малое придвинул поближе.

Она пришла сюда, теряясь в догадках, и с догадками же ей придется уйти. Конечно, я хотел бы узнать от нее многое, а объятия и дрожащие плечи доказывали, что мне не составит труда ее разговорить, однако, поступи я так, она поймет, сколь многое мне известно, а этого допускать нельзя. Еще рано.

– Прошу простить, миссис Бассетт, – сказал я, усаживаясь, – что могу предложить вам только дружеские объятия. Если вы полагали, что я расскажу вам больше того, что знает или скрывает полиция, то вынужден вас разочаровать. Мы не сотрудничаем с полицией, потому что нам самим ничего не известно. Если вы читали мои книги, то должны знать, что Ниро Вулф – единственный в своем роде. Признаюсь, я был бы рад узнать вас поближе. Мисс Роуэн уверяла, что вы не читаете книг. Так почему же вы прочли мои сочинения?

По тому, как она на меня посмотрела своими большими карими глазами, никто бы не подумал, что совсем недавно мы обнимались.

– Что еще она рассказала вам обо мне? – И в голосе тоже не было и намека на недавнюю близость.

– Ничего особенного. Просто упомянула, что виделась с вами и что вы спрашивали обо мне.

– Я спрашивала, потому что знала о вашем с ней знакомстве, а ваша фотография была в газете.

– Ну да, как и ваша. Так для чего вы читали мои книги?

– Я их не читала. Я так сказала Лили, зная о ваших отношениях. – Дора встала. – Не стоило мне приходить. Но я предполагала… надеялась… – Она покачала головой. – Не знаю, на что я надеялась. Но… Моя шуба осталась там, в кабинете.

Я вскочил, сказал, что принесу шубу, и открыл дверь. Мы вышли в коридор. Лифт у нас тоже своеобразный – вверх он скрипит меньше, чем когда едет вниз. Она осталась ждать в прихожей, а я отправился в кабинет за шубой. Вулф отсутствовал, наверное, удалился на кухню. Я быстренько записал на листке бумаги:

НВ! Везу миссис Б. домой. К ланчу вряд ли буду.

Сунул листок под пресс-папье на его столе, вернулся в прихожую, помог Доре облачиться в норковые, или собольи, или кто их там разберет меха, накинул пальто и распахнул входную дверь. Ее «роллс-ройс» стоял у тротуара. Подбегать к машине и открывать дверцу не понадобилось – стоило нам выйти, как из-за руля выбрался шофер, который и проделал все манипуляции. Когда машина укатила, я дошел до Девятой авеню и свернул к центру.

Было десять минут первого, когда я нажал на кнопку домофона в подъезде дома 318 по Западной Пятьдесят четвертой улице. Прошло три минуты, и я озадаченно покачал головой. Может, жильцы съехали? Минуло четыре дня с убийства дочери Пьера. А вдруг старика забрали в больницу? Или они вернулись во Францию?

Но наконец прозвучал женский голос – в точности как раньше:

– Кто есть там?

– Арчи Гудвин от Ниро Вулфа. Не хочу беспокоить мистера Дюко, а по-французски я не говорю. Уделите мне несколько минут, если я поднимусь?

– Зачем? Я ничего не знать.

– Возможно, но мы с Ниро Вулфом будем вам признательны. Силь ву пле, правильно?

– Вы не говорить французский.

– Знаю, но эти три слова всем известны, даже типам вроде меня. Так вы меня впустите?

– Ну… Уважать Ниро Вулф…

Щелкнул замок, я толкнул дверь и обнаружил, что, как и в прошлый раз, лифт стоит внизу с распахнутой дверцей. Наверху дверь в квартиру тоже была открыта. Мари Гарру ждала меня на пороге, в белом переднике и шапочке. Она выглядела ниже и круглее прежнего, а складка на двойном подбородке словно углубилась. По ее позе и выражению лица было понятно, что внутрь меня не пригласят. Придется изворачиваться и уповать на удачу.

– По-моему, вас зовут Мари, – начал я.

Она кивнула:

– Так, да.

Сами воображайте ее акцент, я больше не стану пытаться.

– Что ж, Мари, вижу, вы предпочитаете говорить прямо, поэтому скажу без обиняков: я знаю, что вы подслушивали наш с мисс Дюко разговор. Ведь иначе откуда вы узнали то, о чем сообщили полиции, – о записке и обо всем прочем? Или вы слушали беседу мистера Дюко с Ниро Вулфом. Я не утверждаю, что вы совершили нечто предосудительное, просто отмечаю факт. А вы слышали, как мисс Дюко сказала мне, что вы ее не одобряете?

– Я не слушаю, когда не должна слушать.

– Понятно. Но вы должны были чувствовать, как она к вам относится. Женщины обычно ощущают неприязнь других женщин.

– Она мертва, поэтому я могу сказать, что не одобряла ее жизнь. Ненависти не было, с чего бы мне ее ненавидеть? Но она мертва. Вы же пришли не для того, чтобы подтвердить, что я ее не любила?

– Нет. А здесь жарковато. – Я скинул с плеч пальто. – Я пришел, потому что мы думаем, что в этой квартире может найтись что-то, что поможет нам отыскать убийцу Пьера. Возможно, та самая записка или что-то еще. Именно ее я искал тогда в комнате Пьера. Но не нашел. Быть может, записка в комнате Люсиль, и ей было точно известно, где эта записка. Быть может, она до сих пор там, и я пришел проверить, получится ли ее найти.

Никакой видимой реакции.

– Полиция обыскала ее комнату, – ровно проговорила Мари.

– Разумеется. Но вряд ли они искали слишком уж тщательно. В любом случае не нашли, а я все-таки хочу попытаться. Ниро Вулф попросил бы мистера Дюко меня впустить, но стесняется беспокоить старика. Можете проследить, чтобы я не прихватил ничего лишнего.

Она покачала головой:

– Нет. – И снова. – Нет.

Есть тысяча способов сказать «нет», и многие из них мне знакомы по собственному опыту. Порой важнее взгляд, чем тон голоса, порой именно он подсказывает, какое именно «нет» ты слышишь. У Мари глаза были узкие, темные, почти черные и посаженные близко один к другому, а моргала она чересчур часто. Десять к одному, что уболтать ее не выйдет, а вот деньги, похоже, меня выручат.

– Послушайте, Мари, вы ведь знаете, что какой-то мужчина дал Пьеру сто долларов за эту записку?

– Нет. Сто долларов? Я не знала.

– Так и было, честное слово. Но у Пьера могла сохраниться копия. Может, Люсиль наткнулась на нее и сделала копию для себя. – Моя рука нырнула в карман и извлекла оттуда тугой свиток банкнот, позаимствованных из коробки для наличности. Я перебросил пальто через руку, чтобы обе руки были свободны, и отсчитал пять двадцаток, а остальное убрал в карман. – Дам вам сто долларов, если разрешите поискать копию Люсиль или что-то другое полезное в ее комнате. Как долго – не скажу: могу уложиться в пять минут или застрять на пять часов. Вот, держите.

Ее глаза твердили, что она готова взять деньги, но руки оставались неподвижными. На переднике Мари было два карманчика. Я сложил купюры и сунул их в левый карманчик.

– Если не хотите приглядывать за мной, можете меня обыскать, когда я буду уходить.

– Только ее комната, – сказала она.

– Конечно, – откликнулся я.

Она шагнула назад, повернулась и повела меня по коридору к комнате Люсиль. Сама тоже вошла, но остановилась у двери, а я положил пальто на стоявшее у окна кресло.

– Я уйду, у меня много дел по дому. Но вы же Арчи Гудвин, мой хозяин рассказывал мне о вас и Ниро Вулфе. Кофе вам принести?

Я поблагодарил, но отказался, и она ушла.

Если речь идет о записке, логичнее всего спрятать ее в книжке, но Люсиль видела, как я обыскиваю комнату ее отца, поэтому могла перепрятать улику. У правой стены стоял письменный стол с ящиками, и я открыл верхний из них. Ящик, вообще-то, запирался, однако ключ торчал в замке. Видимо, полиция оставила. Всякая всячина: бумага для заметок, конверты, корешки квитанций, счета (наверное, оплаченные), карандаши и ручки, пачка любительских фотоснимков, перетянутая резинкой. Второй ящик был битком забит письмами в конвертах, адресованными мисс Люсиль Дюко; конверты оказались всех размеров, форм и оттенков. Да, письма – это вечная головная боль. Если их не прочитать, тебя будет преследовать ощущение, что ты упустил нечто важное, а если прочитаешь, то поймешь, что там ничего важного быть не могло – сто к одному. Я было достал одно письмо из конверта, когда где-то в отдалении прозвенел звонок. Не телефон, нет; похоже, в дверь звонят. Я скорчил гримасу. Вряд ли пожаловал убойный отдел – четыре дня прошло, но мало ли что им на ум взбредет… Так, послушаем. Голос Мари доносился слабо, слов я не разбирал. Потом все стихло, зато послышались шаги.

Мари встала в дверях:

– Там мужчина. Говорит, его зовут Сол Пензер, по поручению Ниро Вулфа. Хочет войти.

– Вы сказали ему, что я тут?

– Да.

– Назвали мое имя?

– Да.

– Наверное, Ниро Вулф прислал его помочь мне. – Я достал из кармана оставшиеся купюры и направился к ней. – Иногда он так делает, никого не предупреждая. – Карманчик на ее переднике пустовал; я сложил одну двадцатку и сунул туда. – Сол Пензер – хороший парень. Ниро Вулф ему доверяет. С его помощью все будет быстрее.

– Мне это не нравится.

– Нам тоже, уверяю вас, Мари, но мы хотим найти человека, который убил Пьера.

Она развернулась и вышла. Я было шагнул за ней, но остановился, вернулся к столу, прислушался к звуку лифта. В отличие от нашего, он лязгнул, лишь когда остановился на этаже. Так, где письмо, которое я начал читать?

Снова послышались шаги, и голос Сола произнес:

– Какие успехи, Арчи?

В этом весь Сол: ничего лишнего не скажет, если рядом имеются чужие уши.

– Не понукай, я только начал. – Я выглянул в коридор, убедился, что Мари поблизости нет, притворил дверь и повернулся к Солу, который бросил пальто на кресло, рядом с моим. – Так вот куда он запропастился вчера днем. Ходил встречаться с тобой. Я не собираюсь тебе мешать, но отсюда не уйду, и не проси.

Мы стояли лицом к лицу, смотрели друг другу в глаза.

– Ты в деле.

– Ты чертовски прав, Сол, я в деле. Сам себя втянул.

Он рассмеялся – не вслух, нет. Глазами. Рассмеялся и покачал головой. Все смеялся и все качал, никак не мог остановиться.

– Гляди, башка отвалится, – предостерег я. – Даже не пытайся встать у меня на дороге. Я сильно занят.

Когда я потянулся за следующим письмом в ящике, то заметил, что моя рука дрожит.

– Арчи, впервые за все время нашего знакомства ты сел в лужу, – сказал Сол у меня за спиной. – Я-то думал, ты догадался и просто развлекаешься. А ты и не сообразил, что он опасается за тебя? Считает, что ты непременно убьешь убийцу. И полагает, что ты это знаешь.

Письмо выпало у меня из пальцев, а челюсть, по-моему, отвисла до колен.

– Чушь! – выдавил я.

– Никакая не чушь. Он утверждает, что ты убьешь того типа не из пистолета и не дубинкой, а голыми руками. Ударишь так сильно, что свернешь ему шею или выкинешь из окна, и он свернет шею, когда приземлится. Я не пытался спорить с ним. Сам знаешь, это бесполезно, если он что решил.

– Я был уверен, что он знает меня. По-твоему, это забавно?

– Конечно забавно. Не сомневайся, он тебя знает. И ты его знаешь. Дело в том, что он хочет сам прикончить преступника. Как и мы с тобой.

– Ты когда сообразил?

– Вчера, хотя, по уму, стоило бы раньше. Разговор Пьера с тобой, раздевалка в ресторане «Рустерман», жена Бассетта, задающая Лили Роуэн вопросы о тебе, он и женщины, согласие работать бесплатно, желание встретиться с Люсиль Дюко – все это было прямо перед глазами. – Он постучал себя по голове костяшками пальцев. – Тут пусто.

– У меня тоже было пусто, до вчерашнего вечера. Ты что-то узнал?

– Ничего конкретного. Я приступил только вчера, после пяти. Зато, кажется, догадался, как он мог пересечься с ней. Ты же знаешь, он частенько работает на Дэла Баскома, а Баском год назад подрядился выполнить какое-то задание для Бассетта и «НАТЕЛЕК». В полдень я прикинул, что стоило бы наведаться сюда, а ты меня опередил.

– Несильно. Я едва начал. Ладно. Я пришел сюда сам, тебя прислал Вулф. Кто главный?

Сол ухмыльнулся:

– Искушение велико, конечно, но я не Оскар Уайлд[28]28
  Скрытая цитата из пьесы О. Уайлда «Веер леди Уиндемир»: «Я могу противостоять всему, кроме соблазна» (перевод М. Лорие).


[Закрыть]. Я могу сопротивляться. Какой участок ты мне выделишь?

Я ухмыльнулся в ответ. Сол нечасто выказывает свою образованность и ссылается на Оскара Уайлда (кто это, знать не знаю).

– Тогда на тебе стол. Я осмотрел только верхний ящик. А я займусь вон той кучей книг.