Текст книги "Семейное дело"

Глава 11

Признаю, что мне, как и всем вокруг, нравится думать, будто меня посещают озарения. Например, как-то раз я был в кабинете главы брокерской конторы на Уолл-стрит, куда пригласили четверых сотрудников, и, поговорив с ними пять минут, я счел, что понял, кто из них приторговывает информацией; а через две недели он сознался. Или вот: к нам как-то пришла женщина и попросила Вулфа узнать, кто украл ее браслеты с изумрудами и рубинами. Когда она ушла, я сказал, что она отдала драгоценности своему племяннику, но Вулф все-таки взялся за расследование – ему хотелось купить несколько новых экземпляров орхидей – и сильно о том пожалел впоследствии, когда пришлось судиться за гонорар. Кстати, отчасти именно поэтому он думает, что я способен оценить любую женщину буквально за десять минут.

Но не стану утверждать, что в воскресенье утром меня посетило предвидение. Лично мне в голову не приходит, откуда и с какой стати оно взялось. Может, конечно, я съел что-то такое на завтрак, но это маловероятно, поскольку Фриц не подавал ничего необычного.

В общем, у меня случилось что-то вроде прозрения или озарения. Когда я одевался и собирал вещи, готовясь к поездке в загородный дом Лили Роуэн в Уэстчестере, который она называет Поляной, то смотрел на себя в зеркало. Мне нравилось мое отражение. Я получаю удовольствие от бритья. Мои волосы выглядят хорошо, а молния работает безотказно. Быть может, меня воодушевляла мысль провести сорок восемь часов вдали от Вулфа – сами знаете, обстановку следует менять, – но еще я предвкушал свежий воздух и все прочее.

Увы, на сей раз все как-то не заладилось. Электрическая бритва гудела слишком громко. Мои пальцы совершенно не слушались, когда я взялся за шнурки. Кончик галстука упорно не желал распрямляться. Продолжать можно долго, но, полагаю, вы уже поняли, к чему я клоню. Однако я все же справился – во всяком случае, спустился в прихожую.

Я должен был подъехать в «хероне» к дому Лили в одиннадцать и ждать ее снаружи, а на часах было всего десять двадцать пять, так что спешить было некуда. Я поставил сумку в прихожей, заглянул на кухню сказать Фрицу о своем отъезде, затем зашел в кабинет удостовериться, что все в порядке. Когда я прикоснулся к ручке сейфа, зазвонил телефон. Надо было бы подождать, пока трубку снимет Фриц, но привычка есть привычка, и я не удержался:

– Резиденция Ниро…

– Хочу задать тебе всего один вопрос. – Это был Лон Коэн.

– Если ответ – да или нет, то задавай.

– Не выйдет. Когда и где ты в последний раз видел живой Люсиль Дюко?

В кресло я рухнуть не мог, оно было развернуто в другую сторону. Пришлось зацепить ногой, подтянуть к себе и лишь потом присесть на краешек.

– Не верю! Черт подери, не верю, хоть ты меня режь!

– Ага, все так говорят. Небось, и глаза выпучил?..

– Хватит паясничать. Когда это случилось?

– Сорок минут назад. Нам только что сообщили. Ее убили на Пятьдесят четвертой улице, в нескольких шагах от дома. Застрелили то ли в грудь, то ли в живот. Фриблинг там, Боб Адамс едет. Если…

Я повесил трубку.

Моя ладонь снова легла на нее, словно сама собой. Не вру. Палец дернулся набрать номер убойного отдела Южного Манхэттена. Естественно, я усмирил самовольный палец и уставился на трубку. Моя челюсть, поначалу как окаменевшая, потихоньку поползла вниз. Усилием воли я сомкнул губы и зажмурился. Затем снял трубку и набрал номер.

После шести гудков мне ответили:

– Слушаю?

– Это я. Доброе утро, только оно не доброе. Я уже собирался уходить, когда позвонил Лон Коэн. Произошло новое убийство, меньше часа назад. Убили Люсиль Дюко, дочь Пьера. Я в растерянности. Честно, не знаю, как быть, и Вулф тоже. Надеюсь, у тебя выходные пройдут лучше. Мы обычно не говорим «мне жаль», сейчас я этих слов не произнесу и тебе не советую. Буду думать о тебе каждый час. Пожалуйста, думай обо мне.

– Даже не спрашиваю, могу ли я чем-то помочь. Если бы могла, ты бы попросил.

– Верно. В другой раз.

Мы оборвали разговор. Я просидел три минуты, встал, вышел в прихожую и не спеша поднялся в оранжерею. В третий, если не в четвертый раз мне довелось миновать все три помещения – холодное, умеренное и жаркое – фактически вслепую. Будто в них не было ни единого цветка.

Теодор сидел за маленьким столиком в горшечной и что-то записывал в блокнот, а Вулф стоял у длинного лотка, изучая нечто в большом горшке. Вероятно, это была орхидея, но в тот миг я не отличил бы орхидею от сорняка. Услышав мои шаги, он обернулся и нахмурился:

– Мне казалось, ты должен был уехать.

– Я собирался, но позвонил Лон Коэн. Люсиль Дюко застрелили около часа назад на улице, в нескольких шагах от дома. Больше он ничего не знает.

– Не верю.

– Именно так я ему и сказал. Пришлось повторить в уме всю таблицу умножения, прежде чем я успокоился. Простите, что нарушил ваше расписание.

– Проклятье! Езжай.

– Конечно, – кивнул я. – Там непременно будет Стеббинс, и меня задержат. Наверное, на…

– Нет. Уезжай за город. Отдохни, как планировал. Скажи Фрицу, чтобы закрылся на засов и на звонки не отвечал. Я свяжусь с Солом и поручу ему обзвонить Фреда и Орри.

– Уф… Может, все-таки сядете и подумаете? Двух минут вам, полагаю, хватит. Если Белый Передник – ну, служанка – до сих пор молчала, теперь она заговорит. Копы узнают, что мы ходили к Пьеру. Что служанка застала меня в комнате Люсиль. Что Люсиль целый час следила за мной, пока я обыскивал комнату Пьера. Значит, мне известно то, что должно быть известно полиции, а то, что знаю я, знаете, разумеется, и вы. Если я уеду на выходные, а вы запретесь на засов и не станете отвечать на звонки, будет только хуже. Я уже предупредил мисс Роуэн.

Здесь, наверху, Вулф обыкновенно сидел на табурете у скамьи, но в углу стояло довольно просторное кресло, и он направился туда. Поскольку он ненавидит задирать голову, чтобы посмотреть на стоящего собеседника, я последовал за ним, подтащил увесистый ящик для транспортировки цветов, перевернул его и сел.

– Сегодня суббота, – сказал Вулф.

– Так точно, сэр. Паркер наверняка играет в гольф. Даже если я разыщу его, судей нам не найти, а Коггин вряд ли выкинул те ордера, которыми он нам грозил. Если хотите ночевать сегодня дома, досчитайте до десяти и хорошенько все обдумайте. Не надо на меня так зыркать. Я вас не убеждаю, даже не предлагаю, просто рассказываю, к каким выводам пришел, когда покончил с таблицей умножения. Сдается мне, карты придется раскрыть, зато мы сможем продолжить расследование тяжкого преступления, совершенного на частной территории.

– Уговариваешь, – проворчал он.

– Вовсе нет. Я в игре, если вы не сдаетесь. Сейчас одиннадцать, пора идти вниз в любом случае, так что идемте. Сядете в свое кресло, откинетесь на спинку, закроете глаза и будете шевелить губами. Кремер, не исключено, уже выдвинулся к нам. А если нет, то скоро выдвинется, допускаю, что с наручниками. Мы скрываем подробности убийства, он это знает, и вы знаете. Фактически подробности трех убийств, ведь, если служанка заговорила, Кремер узнал об обеде и о записке Бассетта.

Вулф поднялся и направился к двери. Он всегда ступает с таким видом, будто весит двенадцатую, а не седьмую часть тонны. Когда дверь в жаркое помещение за ним закрылась, Теодор обронил:

– Ты всегда приходишь сюда с дурными вестями.

Как по мне, для любителя орхидей Теодор может быть настолько хорош, насколько ему кажется, но как закадычный собутыльник – это выражение я почерпнул из словаря, Вулф утверждал, что оно просторечное и не стоит так говорить вслух, – он никуда не годится. Поэтому я не стал отвечать; мне хотелось бросить цветочный ящик, чтобы Теодору пришлось самому возвращать его на место, но такой поступок был бы как раз в его духе, и я себя пересилил – перевернул ящик и оттащил в угол, прежде чем уйти.

Вулф, разумеется, воспользовался лифтом. Когда я вошел в кабинет, он стоял возле огромного глобуса и медленно его вращал. То ли подбирал местечко для бегства, то ли прикидывал, куда мы можем податься вдвоем. Я сел за свой стол:

– Когда Сол, Фред и Орри услышат новость, то обязательно позвонят. Ставлю на Сола. Что мне ему говорить?

Вулф продолжал вращать глобус, спиной ко мне:

– Чтобы вышел на связь утром в понедельник.

– А если он к тому времени будет за решеткой?

– Тогда пусть звонит, когда мистер Паркер его вызволит.

Я вышел в прихожую и поднялся по лестнице в свою комнату. Во-первых, желание пнуть Вулфа по его толстому седалищу было необыкновенно острым, и пришлось укрыться там, где я не мог его видеть; во-вторых, одежда, собранная для выходных за городом, ничуть не подходила для места, в которое я, возможно, попаду. Подбирая одежду попроще и переодеваясь, я пытался вспомнить, когда раньше нам было так же паршиво. Пытался, но не смог. Этому должна быть причина, но какая? Я все ломал голову, натягивая старый пиджак, когда зазвонил телефон.

– Резиденция Ниро…

– Ты там, Арчи? Я думал, ты уедешь…

– Угу, все думали. – Как я и предполагал, первым объявился Сол. – У меня есть новости. Судя по всему, у тебя тоже.

– Да, услышал по радио. Решил, что ты уехал, а Вулфу может понадобиться помощь.

– Верно. Ему нужен хороший пинок, и я едва сдержался, чтобы не пнуть эту жирную задницу. Спросил у него, что говорить, если ты позвонишь, и он велел выходить на связь утром в понедельник.

– Не пойдет.

– Ему скажи.

– Господи боже, он что, не понимает, что кошка сбежала?!

– Не-а. Я сказал, что, если он хочет ночевать сегодня дома, придется признаваться, а он только на меня зыркнул. Что передавали по радио?

– Что ее застрелили, а полиция приступила к расследованию. И что убили дочь Пьера Дюко. Кстати, я звоню предложить помощь и заодно доложить. Я связался с ней утром, в девять часов, и сказал, что по просьбе Ниро Вулфа хочу с ней увидеться и задать пару вопросов. Она ответила: «Ну, задавайте». Я сказал, что это не телефонный разговор, и тогда она попросила перезвонить ближе к полудню. Когда я звонил утром, трубку сняла какая-то женщина, наверное, та, кого ты зовешь Белым Передником. Я представился и сообщил, что работаю на Ниро Вулфа.

– Замечательно. Отлично! Обалденно! Не забудь зубную щетку в карман сунуть.

– И парочку книжек, ага. Если я буду молчать, мне обеспечат долгий отдых.

– Счастливых выходных, – проворчал я и повесил трубку.

В моей спальне имеется полка с книгами, моими собственными, и я подошел к ней, чтобы взять одну – сам не знаю почему, ведь у меня совершенно не было настроения что-либо читать. Потом я вспомнил, что надо бы, пожалуй, известить о происходящем Фрица. Я вышел из комнаты, спустился в прихожую и повернул направо, а не налево. На кухне Фриц возился у большого стола, что-то с чем-то смешивая. В иных обстоятельствах я бы не преминул уточнить, что именно с чем именно, но сейчас мне было не до того. Все стены и двери на этом этаже были звуконепроницаемыми, поэтому я не понял, почему он не удивился, завидев меня.

– Что-то стряслось? – спросил он.

Я сел на табурет:

– Да, но худшее впереди. Убили женщину, и это заставило нас поменять все планы, а он пытается поставить новый мировой рекорд по ослиному упрямству. Насчет завтрака для меня не беспокойся, я обойдусь гвоздями. Знаю, тебе с ним тоже нелегко, все эти споры из-за чеснока, ягод можжевельника и лаврового листа, однако…

В дверь позвонили. Я соскользнул с табурета, вышел в прихожую, бросил взгляд сквозь одностороннее прозрачное стекло в двери на крыльцо – и двинулся в кабинет. Вулф сидел за своим столом и пересчитывал крышки от пивных бутылок, извлеченные из выдвинутого среднего ящика.

– Явились быстрее, чем я ожидал. Это Кремер. Звонил Сол. Он разговаривал с Люсиль Дюко по телефону в девять утра. Трубку сняла служанка, он назвался и сказал, что работает на вас. Люсиль он сообщил, что хотел бы встретиться и задать несколько вопросов. Она попросила перезвонить около полудня.

Дверной звонок задребезжал снова.

– Грр! – прорычал Вулф.

– Согласен. Мне впустить Кремера?

– Впусти.

Я вновь вышел в прихожую и распахнул настежь входную дверь. Кремер прошествовал мимо меня, а я задержался на пороге и оглядел улицу. Инспектор припарковался вторым рядом, водитель за рулем, еще один коп на заднем сиденье. Лицо знакомое, но лично не общались. Когда я обернулся, Кремера в прихожей не было. Я запер дверь и направился в кабинет. Он стоял у края стола Вулфа, как был, в пальто и шляпе, и громко излагал:

– …Могу присесть, а могу не садиться. В машине ждет стенографист. Если я позову его, вы будете говорить?

– Нет.

– Возможно, у меня для вас новости. Вам известно, что дочь Пьера Дюко застрелили у самого ее дома четыре часа назад?

– Да.

– Ну конечно. Старик в ее квартире отказывается говорить на человеческом языке, но мы с детективом из бюро по расследованию убийств целый час беседовали со служанкой Мари Гарру. Продолжите молчать?

– Да.

– Черт побери, Вулф, что вас гложет?!

– Три дня назад я вам объяснил, что меня сильно расстроили и лишили самообладания. С тех пор я сумел овладеть собой, но по-прежнему пребываю в бешенстве. Мистер Кремер, я ценю вашу честность, ваши таланты и способность к пониманию. Более того, я в некоторой степени вам доверяю. Разумеется, никто на свете не доверяет другому полностью, лишь тешит себя иллюзиями на сей счет, потому что ему нужен человек, которому можно доверять. Но в этом деле я доверяю исключительно самому себе. Как я сказал, я в бешенстве.

Кремер повернул голову, словно желая посмотреть на меня, но как будто не увидел. Потом подался вперед, навис над столом Вулфа, упираясь ладонями в столешницу:

– Я привез сюда стенографиста, поскольку вам, Вулф, я тоже в некоторой степени доверяю. Ну так вот. Скажу следующее не как инспектор Кремер или мистер Кремер частному детективу или конкретно мистеру Вулфу, а как просто Кремер просто Вулфу. Как мужчина мужчине. Если не бросите упрямиться, вам хана. Понятно? Ну что, я зову стенографиста?

Вулф покачал головой:

– Я ценю вашу заботу, Кремер. Но отвечаю вам как Вулф: нет.

Кремер выпрямился, развернулся и выскочил в прихожую.

Когда стукнула входная дверь, я не стал утруждаться и проверять. Если он остался внутри, что ж, его право.

– Так, маленькое замечание, – сказал я Вулфу. – Уж не знаю, сочли вы для себя полезным это выяснить или нет, но бюро по расследованию убийств – это шайка копов, которой приказывает не Кремер. Они подчиняются окружному прокурору.

– Знаю.

Вот и поди пойми, узнал он это от меня сейчас или когда-то раньше.

– Один из этих копов помогал Кремеру допрашивать Мари Гарру. Так зовут служанку Дюко. Кремер приехал сюда прямиком после допроса, потому что он вам сочувствует. В такое трудно поверить, но вы постарайтесь и пошлите ему рождественскую открытку, если будете там, где открытки продаются.

Вулф прищурился:

– А ты переоделся.

– Угу. Предпочитаю одеваться по ситуации. Это тюремный наряд.

Он опять выдвинул ящик стола, ссыпал туда пивные крышки, закрыл ящик, оттолкнул кресло, поднялся и шагнул к двери. Наверное, велит Фрицу поторопиться с ланчем. Но нет, в прихожей он свернул направо, дверца лифта открылась и закрылась. Значит, поехал наверх сообщить Теодору, чтобы тот приходил завтра, в воскресенье. Нет, я снова ошибся. Вулф проехал всего один этаж. Он отправился к себе в комнату надеть собственный тюремный наряд, что бы под этим ни понималось. Именно в тот миг я махнул на все рукой. Единственное разумное объяснение состояло в том, что Вулф окончательно помешался; следовательно, выбор очевиден. Либо повиниться во всем, пойти на Двадцатую улицу, отловить Стеббинса или Кремера и признаться как на духу. Либо терпеливо ждать и наблюдать, как будет развиваться ситуация.

Сам не знаю, честно, почему я остался. Не знаю, хоть режьте. Может, по привычке. Я же привык, что Вулф регулярно вытаскивает кроликов из шляпы. Может, из старой доброй верности. Вот он, простодушный Арчи Гудвин, дамы и господа, поприветствуем. А может, из откровенного любопытства: что действительно гложет Вулфа и сумеет ли он справиться со своими чувствами?

Некая растерянность не помешала мне сделать то, что я сделал. Когда я отправился на кухню и стал выгребать продукты из холодильника, мною двигали не верность и не любопытство, а элементарный здравый смысл. Не исключено, что за нами явится Коггин, а он будет счастлив застать нас за ланчем, но лично я сыт по горло теми сэндвичами, которые можно раздобыть в офисе окружного прокурора. Пока я доставал осетрину, хлеб, молоко, нарезанные кружочками огурцы, сельдерей и пряную вишню в бренди, Фриц хранил молчание. Он твердо знает, что все признают его главенство на кухне, а если я позволяю себе вольничать, значит сейчас не время вступать в споры. Мой экземпляр «Таймс» все еще лежал на стойке возле маленького столика, и я раскрыл газету на странице спортивных новостей. Настроение было… спортивное. Когда я доедал вишни, заскрипел лифт. В кабинете Вулф как ни в чем не бывало сидел за столом и решал кроссворд.

Похоже, я, сам того не замечая, приближался к точке кипения, и этот миг настал. Вулф и вправду отправился наверх переодеться. Но выбрал не самый старый, а самый новый костюм – нежного светло-коричневого оттенка с крошечными желтыми искорками, заметными лишь при ярком свете. Всего месяц назад он заплатил Бойнтону за этот костюм триста сорок пять долларов. Рубашка прежняя, желтая, естественно, зато галстук другой, шелковый, темно-коричневый, без узора. Ботинок мне было не видно, однако он вполне мог переобуться. Проходя к своему столу и усаживаясь, я все подбирал в уме замечание поязвительнее, но сумел промолчать. Я чувствовал, что мне предстоит узнать о Вулфе нечто новое. Понять бы что.

– Почта, – проронил он.

А я и не проверял почту сегодня. Конверты лежали в специальном лотке зеленого мрамора. Я взял перочинный нож и принялся их вскрывать. Минут двадцать со стороны все смотрелось так, словно эти выходные ничем не выделялись из череды прочих. Я достал блокнот, а Вулф изучал третье по счету письмо, когда пришел Фриц и позвал нас на ланч. Вулф поднялся и вышел, не взглянув на меня. Понятия не имею, как он догадался, что я перекусил заранее.

Я напечатал два письма и возился с конвертами, когда в дверь позвонили. Мои часы показывали 13:22. Настенные часы не возражали. По всей видимости, Коггин знал, что ланч у Вулфа начинается в четверть второго. Я вышел в прихожую. Но это оказался не Коггин. Прибыла парочка копов, которых я никогда раньше не видел. Они стояли на крыльце плечом к плечу, и у каждого в руке был сложенный лист бумаги. Когда я открыл дверь, тот, что справа, сказал:

– Ордер на задержание Ниро Вулфа и Арчи Гудвина. Вы Арчи Гудвин. Вы арестованы.

– Ладно, заходите. Дайте нам одеться.

Они переступили порог, и я закрыл дверь. В каждом по пять футов одиннадцать дюймов, вес фунтов сто восемьдесят, держатся прямо до отвращения. Ни дать ни взять близнецы – узкие, вытянутые лица, большие уши. Правда, один белый, а второй чернокожий.

– Я уже поел, но мистер Вулф только приступил к ланчу. Вы позволите ему закончить? Всего полчаса?

– Конечно, почему нет? – откликнулся белый и начал снимать пальто.

– Спешить некуда, – подтвердил чернокожий.

Они неспешно избавились от пальто и повесили их на плечики. Кстати, явились без фуражек. Я показал им, где кабинет, а сам направился в столовую. Вулф как раз подносил ко рту порцию еды на вилке.

– Двое парней из бюро по расследованию убийств. С ордером. Лично я арестован. Спросил, дадут ли они вам доесть, и меня заверили, что торопиться некуда.

Вулф кивнул. Я медленно вышел, ожидая, что он скажет что-то мне вслед, но он промолчал. В кабинете белый офицер сидел в красном кожаном кресле и листал экземпляр «Таймс», а чернокожий стоял у книжных полок и разглядывал корешки. Я подошел к своему столу, заклеил конверты и убрал лишнее со стола, потом снял трубку и набрал номер. Иногда на то, чтобы дозвониться Лону Коэну, тратишь минут десять, но сегодня я уложился в две минуты.

– Так ты еще на свободе?

– Уже нет. Слушай, вот тебе первая обещанная подробность. Как раз успеешь вставить в вечерний выпуск. Ниро Вулф и Арчи Гудвин задержаны как важные свидетели по делу об убийстве. Только что. Нас забирают в участок.

– Тогда почему тебе разрешают звонить?

– Не знаю. Увидимся в суде.

Я повесил трубку, и чернокожий сказал:

– Этого не следовало делать.

Он сидел в желтом кресле с книжкой в руках.

– Разумеется. Но я не понимаю. Объясните, мне любопытно. Почему так мягко? Вам что, меня жаль? Или вы сочувствуете Ниро Вулфу?

– Нет. С какой бы стати?

– Тогда вы сильно отличаетесь от своего начальства.

– Ну, он нормальный парень. Не лучше и не хуже прочих.

– Гудвин, – вмешался белый, – нас предупреждали на ваш счет. Вы слишком любопытны. Не ломайте себе голову. Сегодня суббота, наша служба заканчивается в четыре, если не будем торопиться, то как раз к этому времени и прибудем. Так что спешить некуда, если вы, конечно, не возражаете.

Он перелистнул страницу газеты. Чернокожий раскрыл книгу; названия я не видел. А я достал из ящика стола пилку и занялся ногтем большого пальца правой руки.

Ровно в двадцать пять минут третьего мы спустились по семи ступенькам крыльца и расселись по машинам – Вулф с белым, я с чернокожим.