Текст книги "Слишком много женщин (сборник)"

Глава четырнадцатая

После всего, что слышал, я едва поверил своим глазам, когда открыл гостье дверь и впустил ее в дом. Возможно, подсознательно я ожидал встретить кого-то вроде Хеди Ламарр[6]6
  Хеди Ламарр (1914–2000) – американская киноактриса (австрийского происхождения) из числа самых ярких звезд «золотого века» студии «Метро-Голдуин-Майер». Признанная в 1930–1940-е годы одной из красивейших женщин Европы, Хеди Ламарр известна также своими изобретениями. – Ред.


[Закрыть], какой та станет, когда годы согнут ее стан и покроют лицо сетью морщин, а потому испытал настоящий шок при виде розового, гладкого, цветущего лица и вполне приличных ножек, чуточку полноватых, как и подобает состоятельной замужней даме, но отнюдь не толстых.

– Вы Арчи Гудвин, – произнесла она низким поставленным голосом.

Я признал, что именно так и называюсь.

Она просто поедала меня глазами, даже шагнула ко мне, чтобы рассмотреть получше.

– Боже мой! – ахнула она. – Что у вас с лицом? Сплошь синяки и царапины!

– О да. Я подрался с одним типом, и он ударил меня кулаком. Двумя кулаками.

– Господь всеблагой! Картина просто ужасающая. У вас найдется сырая говядина?

Сомневаюсь, чтобы миссис Пайн хоть раз доводилось прибегать к подобному средству. Наверняка она вычитала это из книг, учитывая известное мне о ней. Я успокоил ее, заявив, что все не настолько плохо, чтобы пожертвовать куском вырезки по девяносто центов за фунт, и прозрачно намекнул, что если в чем и нуждаюсь, то лишь в продолжительном ночном сне. Вслед за чем сопроводил ее в кабинет.

Вульф был на ногах, не иначе как вставал потянуться и размяться. Миссис Пайн подошла пожать ему руку, отвергла красное кожаное кресло, поскольку предпочитала прямые спинки, одобрила принесенный мною стул, позволила мне избавить ее от шубки из меха платиновой рыси, а может, алюминиевого соболя или другого пушного зверя, и чинно уселась.

– Вам обязательно нужно сделать что-то с лицом, – сказала она мне.

Самое забавное, эта ее настойчивость ничуть меня не раздражала. Миссис Пайн ясно давала понять, что мое незавидное состояние доставляет неудобства ей самой. Так на что было обижаться? Мы с интересом обсуждали мои синяки, пока Вульф наконец не вмешался, воспользовавшись короткой паузой:

– Насколько я понимаю, вы искали встречи со мной, мадам?

Она обернулась к нему, и ее манеры полностью переменились – оттого, возможно, что на лице Вульфа не было ни ссадин, ни синяков.

– Да, искала, – твердо сказала она. – И всячески осуждаю решение мужа привлечь вас к расследованию смерти Уолдо Мура. Какой в том прок?

– Ответить я не в состоянии. – Вульф откинулся на спинку, строго параллельно выложив руки на подлокотники своего кресла. – Задайте этот вопрос своему супругу. Если вам не по нраву то, что он привлек меня к расследованию, убедите его дать мне расчет.

– Не вышло. Я уже пыталась. Он упрямо стоит на своем. Потому-то я и приехала к вам.

Молодец Джаспер, подумалось мне. Но что, черт возьми, стоит за его упорством?

Миссис Пайн не умолкала:

– Я допускаю, разумеется, что мой муж принял на себя некие обязательства… Или, скорее, корпорация. Но если вы свернете следствие прямо сейчас, не возникнет никаких сложностей. Я берусь возместить все ваши убытки.

– И чего вы этим добьетесь? – сварливо осведомился Вульф.

Я бы не осмелился утверждать, будто ему вовсе не нравятся женщины, но он точно не симпатизирует особам, готовым схватить мяч и сбежать с ним, оставив игроков на поле.

– Ваш муж попросту наймет кого-то еще. К тому же, мадам, хоть я и запрашиваю приличные деньги за свои услуги, в мои обычаи не входит получать их ни за что. И ради вас я не сделаю исключения. Нет. Очевидно, вы привыкли всегда добиваться своего, но в данном случае стоит поискать какой-то другой способ. Чего именно вы желаете?

Миссис Пайн повернулась ко мне. На миг мне показалось, что гостья вновь заговорит о моем лице, но вместо этого она спросила:

– Что он за человек, Арчи? Настолько упрям, как хочет казаться?

Это «Арчи» в ее устах прозвучало совершенно естественно.

– Насколько я знаю мистера Вульфа, – сообщил я ей, – это еще не упрямство, а едва ли не бесхребетность.

– Боже ты мой…

Миссис Пайн разглядывала Вульфа с интересом, но без явных признаков тревоги.

– Я так понимаю, – внезапно заговорила она, – вам известно, что Уолдо Мур какое-то время назад был моим близким другом?

Вульф кивнул:

– Мне говорили об этом. Мистер Гудвин рассказал. Причем этими сведениями с ним поделился некий газетчик. По-видимому, о вашей дружбе известно многим.

– Ну, конечно. В этом и заключается преимущество жизни на виду: общеизвестные вещи принимаются как должное. Но разрешить людям знать – это одно, а публично обсуждать в газетах – совершенно другое. Допускаете ли вы хоть на миг, мистер Вульф, что я буду сидеть сложа руки и наблюдать, как вы скармливаете мою частную жизнь таблоидам? Раздуваете сенсацию из смерти Уолдо Мура?

– Ни в коем случае, мадам. – Вульф по-прежнему был настроен брюзгливо. – Предельно ясно, что вы не намерены сидеть сложа руки. Они и сейчас не сложены. Вы прибыли сюда повидать меня в половине третьего ночи. Кстати говоря, тот же вопрос вы наверняка задавали и мужу. Что он ответил?

– Муж уверяет, что результаты расследования не станут всеобщим достоянием. Он говорит, что добивается только одного: положить конец слухам, гуляющим в офисе, и не позволить моему брату запустить их вновь. Я же вовсе не намерена идти на подобный риск, и не пойду.

– А что говорит ваш брат? Вы обсуждали с ним эту проблему?

Ее прямо передернуло. Поскольку мне пока не предлагали вести записи, я мог не отрывать глаз от лица миссис Пайн и лишь теперь углядел на нем первые признаки нерешительности. Она молчала, сжав губы. И мне подумалось, что это семейная черта. В конце концов, по ходу так называемого обеда в компании Керра Нейлора тот в первый и единственный раз прервался для раздумий, когда разговор зашел о его сестре.

Наконец она заговорила:

– Я не знаю, что́ задумал мой брат, не знаю точно. Этим он со мной не поделился, хотя обычно делится. Он, как вам сказать… очень необычный человек. Ему не по душе мой муж и все прочие руководители компании – за исключением одного-двух.

Вульф аж крякнул.

– А к вам он неприязни не испытывает?

– Отчего же, нет. Нет!

– Тогда почему он не прекратил молоть вздор об убийстве, когда вы его попросили?

– Мой брат не… – Молчала она недолго. – Вот интересно, мне даже в голову не приходило, но брат слово в слово повторяет то, что говорит муж: дескать, волноваться нечего, огласки не будет. Но мне все равно, что они оба говорят. Риск по-прежнему остается. А я твердо верю, что ненужных рисков следует избегать всеми способами. В разумных пределах, конечно. Если мой муж и брат собираются вести себя как балованные дети – и, скажем так, выставить себя круглыми дураками, – волей-неволей мне придется брать ситуацию под контроль. – Переведя взгляд на меня, миссис Пайн сразу стала другой женщиной: – Тут у вас довольно прохладно, Арчи. Можно мою шубу?

Чего уж тут удивляться, миссис Пайн была одета для вечернего выхода: ничего, кроме кожи, выше линии глубокого декольте. Кстати, вполне свежей кожи для ее возраста (навскидку прибавим к моим трем десяткам еще один). Я принес шубку и накинул ей на плечи. Она поблагодарила улыбкой, а я отошел подвинуть рычажок термостата еще на одно деление.

Согревшись, миссис Пайн продолжила свой обращенный к Вульфу монолог:

– Лучше всего, подумала я, будет вести дело напрямую с вами. В этом есть свой смысл: коль скоро вы по моей просьбе откажетесь от расследования, муж, возможно, наймет кого-то другого. Тогда пусть добивается желаемого, почему бы и нет? Кажется, он хочет, чтобы вы продолжали расследование. Мой брат тоже не против. Так зачем же им перечить? Вы получите от них всю оговоренную сумму, а я добавлю к ней свой чек. И вы не сможете утверждать, будто я оплачиваю ваше бездействие, поскольку гарантируете мне, что следствие не приведет… как бы выразиться… Что результаты не будут преданы огласке. Не так уж важно, как это сформулировать, пока все мы понимаем, о чем идет речь. Я могла бы выписать чек на… десять тысяч долларов?

Вульф укоризненно качал головой.

– Ради всего святого, – с недоверием пробормотал он. – Вы отдаете себе отчет в том, что предлагаете деньги в обмен на сохранение тайны?

Глаза миссис Пайн округлились.

– Ничего подобного! Какой еще тайны?

– Не знаю. Пока не знаю. Но ваш муж – или его компания, солидным пакетом акций которой вы владеете, – платит мне за то, чтобы нечто выяснить. Вы же предлагаете заплатить за то, чтобы я это нечто утаил, если до него докопаюсь. Вы назвали мужа и брата круглыми дураками, но как бы назвали себя? Вам кажется, я способен вести двойную игру. Если так, что заставит меня прекратить ее? Почему бы не повысить ставки до ста тысяч или миллиона? Вы слабоумны, мадам.

Проигнорировав «комплимент», она сосредоточилась на логической цепочке.

– Глупости, – насмешливо протянула она. – Не будь я наслышана о вашей репутации, неужели явилась бы к вам среди ночи? Вы не станете меня шантажировать. Вы же не мошенник!

Вульф потерял дар речи, что лишний раз доказывало: он не понимает женщин и вполовину так же хорошо, как мужчин. Я вот раскусил миссис Пайн без всяких проблем. Позиция гостьи была проста: если по ее просьбе Вульф облапошит «Нейлор – Керр», в этом не будет ничего предосудительного; однако, попытавшись обманывать или шантажировать ее саму, он выставит себя презренным вымогателем, мерзавцем и подлецом. Впрочем, это исключено в силу его репутации.

Видя, что стороны не пришли к согласию и вряд ли быстро к нему придут, я позволил себе вставить:

– Поверьте, миссис Пайн, так вы ничего не добьетесь. Право же, не получится. Его нельзя подкупить или запугать.

Она уставилась на меня, и в ее глазах я, очевидно, уже не был прежним милым Арчи. Только не теперь.

– Я не пыталась его запугивать! – заявила она.

– Знаю, что не пытались. Это я так, ради красного словца.

Миссис Пайн повернулась к Вульфу. Затем снова ко мне.

– Но… – Она явно обдумывала какую-то неожиданную мысль. – Скорее всего, у него можно отобрать лицензию. С теми налогами, которые я плачу, и с моими знакомствами это наверняка возможно. Разве частному детективу для работы не нужна лицензия?

Тут я сам едва не лишился дара речи, но кто-то ведь должен был разрулить ситуацию.

– Разумеется, нужна, – подтвердил я. – И мне, кстати, тоже. Вы можете испробовать и такой подход, Алиса, хотя в успехе я сомневаюсь.

– Меня зовут Сесили.

– Знаю. Я имел в виду Алису из Страны чудес. Вы мне чем-то ее напомнили.

– Чудесная книга, – объявила она. – Я совсем недавно ее перечитала. А вы двое партнеры в своем агентстве?

– Нет, я просто работаю на него.

– Не понимаю почему. Как можно терпеть такого? Сколько вам понадобится денег для создания собственного агентства?

– Пфуй! – вмешался Вульф. – Несусветный вздор. Сделав легкое усилие, мадам, вы обнаружите, что я вполне благоразумный человек. Способны вы принять мое предложение?

– Не знаю, – благоразумно ответила миссис Пайн. – Сначала послушаем, что именно вы предлагаете.

– Все просто. Подобные фортели не помогут вам добиться своего – ни от меня, ни от мистера Гудвина. Впрочем, даже если бы я принял ваш смехотворный план, никто бы не гарантировал, что деньги не будут потрачены зря. Ваши опасения, возможно, безосновательны. Очевидно, вам кажется, что выяснение истинных причин гибели мистера Мура грозит крупным скандалом, который разразится со всей неизбежностью или, как минимум, весьма вероятен. Позвольте спросить, почему вы так в этом уверены?

В ее обращенном к Вульфу взгляде мелькнуло уважение.

– Умно, – великодушно похвалила она. – Если я обосную свою уверенность, это заметно продвинет ваше расследование. Вот только я вовсе не уверена. Просто не хочу рисковать.

– Но разделяете ли вы мнение брата, что мистер Мур действительно был убит?

– Разумеется, нет. Обычный несчастный случай.

– Встречались ли вы с мистером Муром в тот день? В день его гибели?

– Нет. Я не видела его уже долгие месяцы.

Тут миссис Пайн рассмеялась. И смеялась от души, словно что-то и впрямь показалось ей донельзя забавным.

– Он собирался жениться! На девице из конторы, по фамилии Ливси. Эстер Ливси. Он как-то звонил мне и все рассказал. Вы, конечно, и представить себе не можете, какой это абсурд, вы ведь его не знали.

– Вы рекомендовали мистеру Муру не вступать в брак?

– О боже, нет. Это не привело бы ни к чему хорошему. Если бы я знала девушку, то смогла бы дать ей совет-другой. Но только не Уолдо. – Миссис Пайн снова повернулась ко мне: – Он всегда такой, Арчи? Сказал, что хочет дать совет, а вместо этого устроил перекрестный допрос?

– Всегда, – согласился я. – Но он это не специально: просто у него мысли скачут.

– Мое предложение, – сказал ей Вульф, полностью меня игнорируя, – зависит от обстоятельств. Оно не имеет силы в том случае, если вы не говорите нам всей правды. Допустим, вы не представляете себе фактов, раскрытие которых может вызвать газетную сенсацию, и всего лишь хотите обезопасить себя от риска. Отчего бы не положиться тогда на мою осмотрительность? Я умею хранить секреты и не получу ни удовольствия, ни выгоды, вызвав ненужный общественный резонанс. Почему бы не помочь мне покончить с этим делом? Все упирается в несговорчивость вашего брата. Ведь это он упорствует, называя гибель Мура убийством. Возможно, ему просто нравится слово. Полагаю, вы лучше, чем кто-либо, знаете своего брата. Вы могли бы помочь в общении с ним. И начать прямо сейчас, рассказав нам о нем. Почему бы и нет? К примеру, я слышал, что это вы просили его устроить мистера Мура на работу. Встретил ли он эту просьбу какими-то возражениями?

Попытаться стоило, но прием не сработал. Очевидно, Вульф не заметил, что у миссис Пайн аллергия на упоминания о брате. Хотя едва ли, обычно он подмечает все. В любом случае попытка провалилась. Нет, она не прекратила разговор. Напротив, судя по всему, была готова сидеть и болтать о том о сем всю ночь напролет, но только не раскрыть нам подноготную брата. Вульфу не удалось вытащить из нее ничего больше уже звучавшего утверждения, что брат миссис Пайн – человек необычный. Вот только она уже это говорила. Да мы и сами это знали.

Наконец Вульф опять ухватился за край стола, отодвинул кресло и встал. Миссис Пайн тоже поднялась на ноги, и я помог ей совладать с шубой.

В прихожей, когда моя ладонь уже легла на ручку парадной двери, гостья остановилась, лишив меня возможности распахнуть дверь, не задев пальцы ее ног, и с сочувствием произнесла:

– Надеюсь, завтра вашему лицу станет лучше.

– Спасибо. Я тоже надеюсь.

– И вы еще не ответили, какая сумма позволит вам открыть собственное дело.

– Совершенно верно, не ответил. Хочу сначала все посчитать.

– Любите посещать симфонические концерты?

– Да, изредка, когда укладываюсь спать. Посредством радио.

Это она тоже сочла забавным.

– В любом случае уже почти апрель. Гребля? Гольф? Бейсбол?

– Бейсбол. Хожу на все матчи, куда удается вырваться.

– Замечательная игра, правда? «Янки» или «Джайнтс»?

– И те и другие. Любая команда, что выходит на стадион.

– Я пришлю вам сезонный абонемент. По правде сказать, Арчи, мне кажется, мой брат совсем спятил. Только не рассказывайте мистеру Вульфу.

– Никогда и ничего ему не рассказываю.

– Тогда пусть это будет нашим первым общим секретом. Спокойной ночи.

Я проводил ее наружу, помог сойти с крыльца и добраться до обочины, где миссис Пайн перехватил шофер, уже открывший дверцу автомобиля. Возвращаясь назад по ступеням крыльца, я сделал зарубку в памяти: непременно позвонить утром Лону Коэну. Пусть знает, что я уже практически на содержании, но свои десять процентов комиссионных он не получит, поскольку успех мне принесли исключительно собственные боевые заслуги.

По возвращении в дом я прямиком устремился к лестнице, не желая больше рисковать. Впрочем, перемахивать ступеньки оказалось выше моих сил, а одолеть предстояло два марша. На площадке я перегнулся через перила и прокричал вниз:

– Пойду прикину, во что ей обойдется меблировка моего нового агентства! Доброй ночи!

Глава пятнадцатая

К следующему утру, в четверг, главная арена отдела фондов совершенно преобразилась, насколько я мог судить. Где бы я ни засветился, входя или выходя, перемену можно было увидеть, почувствовать и даже отведать на вкус.

В среду я представлял собой комбинацию незнакомого мужчины, которого надлежало окинуть взглядом и снабдить ярлычком, и вторгшегося извне чужака, способного, по-видимому, воспринимать всех чудесных милашек лишь в качестве единиц персонала. Утром четверга я предстал в другой ипостаси – детектива, идущего по следу убийцы.

Так все они меня видели, и это бросалось в глаза. То ли Керр Нейлор запустил очередную крученую подачу, то ли открылась другая течь, не знаю, но прием, который мне оказывали повсюду, где бы я ни появился, не оставлял сомнений.

Табачные крошки в папке остались нетронутыми. Я не сильно расстроился из-за этого, поскольку не имел причин подозревать, что кто-то в офисе «Нейлор – Керр» намерен мешать следствию. В шкафу я оставил все как было. В десять утра дозвонился до Джаспера Пайна и представил ему отчет об эпизоде с миссис Бендини и мистером Гарольдом Энтони.

А также ввернул:

– Прошлой ночью к нам заезжала ваша супруга.

– Знаю, – фыркнул он и не стал развивать тему.

По-видимому, Пайн не видел никакого смысла интересоваться содержанием нашей беседы. Зачем? Ведь жена сама уже все рассказала. Когда я сообщил Пайну, что отдел фондов явственно видит во мне ищейку, он угрюмо посоветовал мне и вести себя как ищейка и выставил на лужок порезвиться.

Первым делом я улизнул с лужка в офис «Газетт», где повидал Лона Коэна, с которым успел созвониться заранее. Меня одолевало здоровое любопытство по поводу странных взглядов Пайна на увлечения супруги и ее общение с Муром. Желая вызнать всю правду, я переговорил с Лоном и парой репортеров, что позволило мне уйти из редакции удовлетворенным.

Одно из двух: либо Пайн долгие годы исповедовал убеждение, будто привычки жены мужа не касаются, и ему действительно было начихать, а миссис Пайн утратила всякий интерес к Муру в начале сорок шестого года, не забыв найти ему работу; либо парни из «Газетт» жили в мире грез, что навряд ли.

Я угостил журналистов обедом у «Пьетро» и вернулся на Уильям-стрит. В кабинете ничто не изменилось: никаких весточек от Вульфа, Пайна или на худой конец Керра Нейлора. К дверце шкафа никто не прикасался. Сам я по-прежнему бегал без поводка куда угодно. Одно из возможных направлений – напрямик через «арену стадиона», к кабинету мисс Ливси – было ничем не хуже прочих.

Дверь открыта, хозяйка на месте, что-то печатает. Войдя, я притворил дверь, опустился на придвинутый к рабочему месту мисс Ливси стул и задал простой вопрос:

– Какого мнения вы о Розе Бендини?

– Господи боже, – произнесла она вместо ответа, – что вы сотворили со своим лицом?

И мисс Ливси во все глаза уставилась на мою физиономию.

– Возможно, вам кажется, – заметил я, – что вы успешно поменяли тему разговора, но, увы, все опять упирается в Розу. Это ее муженек так разукрасил меня. Выскажите свое мнение о ней, но попытайтесь уложиться в десять тысяч слов.

– Сильно болит?

– Бросьте, бросьте. Такая забота, такая женственность, а ведь Мур по-прежнему живет в вашем сердце. Не забыли еще? Ну, хватит увиливать.

На лице мисс Ливси проступил румянец – едва заметный, но хоть сколько-нибудь отличимый от бледности.

– Ничего я не увиливаю, – возмутилась она. – Если самому не больно, поглядите на себя в зеркало, и все поймете. Зачем вам Роза Бендини?

Я осклабился, чтобы продемонстрировать: мускулы лица все еще работают, как бы оно ни выглядело.

– Встречный вопрос? Что ж, объясню. Она зовет Мура – Уолли. Уверяет, что он вовсе не собирался на вас жениться. Говорит, будто у вас крыша поехала – доподлинные ее слова, – когда вы обнаружили, что он по-прежнему с нею встречается. Утверждает, что вы так и не очухались. От себя могу добавить, что не верю всему сказанному. Разве вы похожи на сумасшедшую? Пожалуй, нет.

Румянца как не бывало. Мисс Ливси застыла перед пишущей машинкой, занеся пальцы над клавиатурой, словно я просто заскочил поздороваться и скоро вновь убегу, но затем развернулась ко мне. Тон ее голоса соответствовал выражению глаз.

– Вам бы следовало попросить у меня список самых отъявленных сплетниц отдела. Но вы, наверное, в нем не нуждаетесь. Если бы попросили, Роза оказалась бы в первых же строчках. Впрочем, вы нашли ее сами. Когда отыщете остальных, пожалуйста, не затрудняйтесь пересказывать мне самое интересное. У меня полно работы.

Мисс Ливси отвернулась к машинке, окинула быстрым взглядом заправленный в нее лист и забегала пальцами по клавишам.

У меня имелись наготове разнообразные ответы (в том числе такой: это Роза отыскала меня, а вовсе не наоборот), но надрываться, перекрикивая стрекот машинки, как-то не хотелось, а потому я решил поберечь связки и вышел молча.

Рабочий день перевалил за экватор, а я еще не приступил к разработке персон, названных Розой. Вернувшись в свой кабинет, я позвонил главе секции резервного персонала, сообщил, что хочу поговорить с мисс Гвинн Феррис, работающей под его началом, и попросил отправить ее ко мне. Он отвечал, что ему очень жаль, но мисс Феррис в данный момент занята – печатает под диктовку начальника другой секции, чья секретарша сегодня отсутствует; попозже меня устроит? Ну конечно, согласился я, пусть заглянет в любое удобное для нее и него время. Уже вешая трубку, я заметил, что кто-то заслонил собой дверной проем моего кабинета.

Этим заслоном оказался высокий и тощий молодой человек, обладатель копны непослушных волос, которым не повредило бы знакомство с расческой или даже с парикмахерскими ножницами. Он походил на поэта, упорно ищущего вдохновения, а поскольку его взгляд явно упирался в меня, я сразу расправил плечи.

– Могу я войти, мистер Трут? – тихо прогудел он голосом, похожим на раскат грома где-то за чертой горизонта.

Когда я ответил согласием, он вошел, закрыл за собою дверь, тремя широкими шагами достиг выбранного стула, уселся и сообщил мне:

– Бен Френкель. Бенджамин Френкель. Как я понимаю, вы ищете убийцу Уолдо Мура?

Значит, за неимением Гвинн Феррис на ловца выбежал второй подозреваемый – тот серьезный и страстный молодой человек, которому, по уверениям Розы, обольстительница вконец вскружила голову своими обещаниями.

Рассматривая Френкеля, я натолкнулся на его взгляд, такой упорный, что невольно напрягся, опасаясь вылететь вперед спиной в окно.

– Лично я не описал бы свои занятия именно так, мистер Френкель, – сказал я ему, – но возражать не стану.

Он этак мило, печально улыбнулся.

– Для моих целей сойдет и это, – объявил он. – Я и не ждал, что вы сразу раскроете карты. Я уже заходил несколько раз с утра, когда услышал, зачем вы здесь, но не заставал вас на месте. Хотел сказать, что мною владеет впечатление, будто именно я убил Мура. Это впечатление я ношу в себе с той ночи, когда это случилось… вернее сказать, со следующего дня.

Он умолк, и я ободряюще кивнул:

– Делайте свой ход, мистер Френкель. Пока все слишком туманно. Это просто впечатление или вы готовы чем-то его подкрепить?

– Боюсь, получится не очень хорошо. – Когда Бен Френкель хмурился, его густые брови сходились у переносицы темными тучами, под стать громовым раскатам голоса. – Я надеялся, вы расставите все по местам и избавите меня от наваждения. Вы обещаете, что этот разговор останется между нами?

– Зависит от содержания. Я не смогу хранить в тайне признание в убийстве…

– Боже, я не собираюсь признаваться!

– Тогда зачем пришли?

Френкель вдохнул поглубже, задержал воздух на пару секунд и наконец выпустил.

– Ненависть к Уолдо Муру, – начал он, – была одной из сильнейших эмоций, какие я когда-либо испытывал. Вероятно, самой сильной. Не скажу, чем она вызвана, потому что не считаю себя вправе упоминать чужих имен, но сомневаюсь, чтобы хоть один человек на земле ненавидел кого-то сильнее, чем я его. Ненависть изводила меня месяцами, я был напуган ею, в буквальном смысле напуган. Я всегда питал глубокий интерес к феномену смерти. Эти две силы смешались во мне, как в пробирке. Из них, из двух этих позывов, родилось нечто новое, какая-то жуткая смесь. Одна сила – ненависть – была эмоциональным откликом. Вторая – интерес к смерти – чисто умозрительной реакцией на стимулы. В результате их смешения я был поглощен концепцией смерти Мура и мог думать только о ней, воображать ее снова и снова в конкретных и ясных образах. Нередко меня посещала идея автомобиля, который проносится над Муром, давя его насмерть. Даже не скажу в точности, сколько раз. Десятки.

– Мура убила не идея. Его раздавил седан.

– Естественно. Я и не предлагаю каких-то мистических версий. Живу я в меблированных комнатах на Девяносто четвертой улице, недалеко от Бродвея. Как-то вечером я сидел там, и эти идеи, о которых я говорил, витали вокруг. Крайне изматывающее чувство, как и обычно. Психологически его можно уподобить трансу от перегрузки нервных клеток, вызванной долгим, невыносимым напряжением. У меня разболелась голова, и я прилег на кровать.

Мне становилось скучно.

– И уснул, и видел сны.

– Нет, не видел. Я действительно уснул, но сны мне не снились. То есть мною овладело всесокрушающее чувство, будто я спал. Это было где-то вскоре после часа ночи, в десять минут второго. Я обнаружил, что открываю дверь ванной, и еще подумал, что, должно быть, спал очень крепко, раз поднялся с кровати и подошел к ванной в дальнем конце комнаты, даже не сознавая этого. Мое сознание пребывало в покое, оно было пустым и отдохнувшим. Ни малейших намеков на сновидения, хотя после пробуждения я часто помню свои сны. Той ночью не было ничего. Я разделся, улегся в постель и вскоре уснул снова. Однако утром, прочитав в газете о гибели Мура… Конечно, для меня это стало сильнейшим потрясением… Все мое сознание вдруг оказалось поглощено, полностью подчинено: у меня возникло впечатление, будто это я убил его. Думаю, подобное впечатление можно объяснить одним малозначащим обстоятельством. Так совпало, что убившую Мура машину нашли припаркованной на Девяносто пятой улице, всего в квартале от моего дома.

– Вспоминайте получше, мистер Френкель. Машина нашлась незадолго до полудня, так что в утренних газетах об этом писать не могли.

– Неужели… – расстроился он. – Вы уверены?

– Вполне.

– Странно… – покачал головой Бен Френкель. – Вот на какие уловки способен человеческий мозг. Я явственно помню, что впечатление преследовало меня уже утром, когда я отправился на работу. Должно быть, о месте парковки машины я узнал позже и мое впечатление от этого только усилилось. В любом случае тогда оно лишь возникло, но с той поры не оставляло меня, и я просто хочу избавиться от него.

– Не вижу худа, – подбодрил я. – В котором часу вы уснули в тот первый раз, в смятении от своих идей и концепций, с больной головой?

– Где-то около девяти. Естественно, я пытался установить время. Не могу указать точно, но в районе девяти плюс-минус.

– Знали ли вы, где тем вечером мог находиться Мур? Или где его следовало искать?

– Нет… – замялся он. – Я знал только…

Фраза осталась висеть в воздухе. Пришлось подергать за хвост:

– Выкладывайте как есть.

– Я догадывался, где он был или мог быть. Нет, неправда. Я знал, с кем он мог бы быть, но и только. Я предпочел бы не называть имен.

– И вы проснулись у двери ванной, будучи полностью одетым?

– Ничего из ряда вон. Как и был одет, когда ложился. Костюм, обувь… полностью одет.

– Плащ? Шляпа?

– Боже, нет. Тогда бы и сомневаться не пришлось, верно?

– Ну, это сняло бы с сомнений парочку верхних слоев. Еще какие-нибудь детали – грязные руки или что-то подобное?

– Нет. Ничего такого.

– Вы делились с кем-нибудь своим впечатлением? Будто это вы расправились с Муром?

– Ни разу. Когда делом занималась полиция, вскоре после смерти Мура, меня посетил детектив с вопросом, не выходил ли я поздно ночью и не видел ли, чтобы кто-то парковал машину на Девяносто пятой улице. Похоже, они заинтересовались мною только потому, что я живу всего в квартале оттуда. Детектив еще спрашивал о конкретных… про мое отношение к Муру. Я так прямо и заявил, что питал к Муру ненависть.

– Но о своем впечатлении вы ему не рассказали?

– Нет, с чего бы?

– Да уж, действительно. А с чего вы делитесь этим со мной?

Френкель втянул голову в костлявые плечи. Его глаза больше не буравили меня, пронзая насквозь. Взгляд сполз на стол и продолжал опускаться, пока не рухнул на пол, под ноги хозяину. Казалось, парень окончательно впал в депрессию. Я только надеялся, что у него опять не разыграется мигрень. Пришлось терпеливо дожидаться, пока он не поднимет глаза, и это наконец произошло.

– Все очень сложно, – скорбным тоном сообщил он. – Это может показаться глупым с моей стороны, но, когда я узнал, что вы расследуете убийство Мура, у меня забрезжила слабая надежда, что, если обо всем рассказать, вы сумеете как-то это проверить… Вы же детектив, и знаете, как это устроить… Может быть, поспрашиваете у хозяйки, еще у кого-нибудь, и тогда сможете точно установить, что в тот вечер я вообще не покидал своей комнаты. – Выглядел он не очень-то уверенно. – Или, возможно, вы сами как-то снимете груз с моего сознания. Может, я не дал ясно понять, под каким ужасающим давлением все последнее время находился. Допустим, вы могли бы сказать мне, упоминал ли мистер Нейлор кого-то в связи с этим… с этим безответственным рапортом, который он направил мистеру Пайну. А точнее, не упоминал ли он обо мне?

Моя скука полностью развеялась, но если в моих глазах появился блеск, то произошло это вопреки четкому велению разума.

– Что ж, – небрежно обронил я, – конечно, было упомянуто множество имен. У вас имеется веская причина считать, что мистер Нейлор мог говорить и о вас?

– Никакой веской причины. Видите ли, мистер Трут, – Френкель подался вперед, и у него, очевидно, открылось второе дыхание, поскольку он опять включил свой буравчик. – На протяжении почти четырех месяцев над всем моим мыслительным процессом доминирует гнетущее впечатление, будто я убил человека. Для меня крайне важно, жизненно важно как можно скорее подтвердить или опровергнуть его. Мне нужно знать – и я имею полное право знать, – не сложилось ли у кого-то еще подобного впечатления, а если сложилось, то на каком основании. Причина не может быть той же, ибо никто на земле, кроме вас, не знает, что́ произошло со мной в тот вечер в моей комнате. Вот я и спрашиваю, не упоминал ли обо мне мистер Нейлор. Если упоминал и вы не считаете возможным нарушить конфиденциальность вашей беседы, я немедленно отправлюсь к нему, и…