Текст книги "Пикник с кровью"

Ренато Оливьери
Пикник с кровью

Ничто так не поощряет преступление, как терпимость.

В.Шекспир «Тимон Афинский»

Пролог

Поезд, прибывающий на Центральный вокзал в двадцать три пятнадцать, опоздал на десять минут. Из второго вагона торопливо вышел человек в синем пальто с каракулевым воротником, с серой дорожной сумкой через плечо и кожаным чемоданом в правой руке.

На стоянке такси уже собралась длинная очередь пассажиров, тщетно ожидавших свободной машины. Человек несколько минут нерешительно потоптался в хвосте, затем, убедившись, что дождь кончился, направился в сторону бульвара Андреа Дориа, чтобы, по-видимому, добраться домой пешком.

Но домой он так и не попал.

Опоздание поезда, холодный декабрьский ветер, гнавший над самыми головами прохожих тяжелые серые облака, нетерпеливое желание оказаться поскорее в теплой постели – стечение всех этих вроде бы случайных обстоятельств оказалось для него роковым.

Это выяснилось, однако, лишь спустя несколько недель, поскольку обстоятельства убийства Этторе Ринальди – таково было имя несчастного пассажира в синем пальто – раскрылись чисто случайно, хотя расследование вел сам комиссар Амброзио, способности которого признавало даже высшее полицейское начальство.

Кстати, жертва, шестидесятисемилетний пенсионер, бездетный вдовец, который одиноко жил в небольшой квартире на улице Антонио Баццини, в Университетском городке, войдет в эту историю почти в самом ее конце. Никто и не думал, что бухгалтер, проработавший в Кредитном банке больше тридцати лет, окажется жертвой и невольным участником криминальной истории, встревожившей весь город.

Одна из газет опубликовала фотографию Ринальди двадцатилетней давности: черные усики, гладкие волосы зачесаны назад, как было модно во время войны, довольно самоуверенный вид.

Труп с проломленным черепом был обнаружен на автостоянке в сотне метров от вокзала. Орудием убийства, вероятно, послужил железный ломик или гаечный ключ. В кармане пальто, каракулевый воротник которого был забрызган кровью и серыми ошметками мозга, нашли железнодорожный билет первого класса, чистый носовой платок и мундштук из оникса. Рядом с трупом валялась пустая дорожная сумка, из чего легко можно было предположить, что человек – жертва ограбления – пытался оказать нападавшим сопротивление.

Так или иначе, имя Этторе Ринальди увеличило в специальной картотеке министерства внутренних дел число жертв краж, грабежей, тяжких телесных повреждений и убийств.

Существуют цветные карты, на которых районы города окрашены в зависимости от числа преступлений. Когда их происходит не более трехсот, а квартал, зона считаются спокойными, ее цвет – зеленый. В районе же вокруг Центрального вокзала фиксировалось больше тысячи преступлений: таким образом, зону, где смерть настигла нашего бухгалтера, можно без сомнения отнести к самым криминогенным в Милане. Красная, словно залитая кровью, она говорила о повышенной опасности.

Иногда преступников ловят, как, например, тех двух наркоманов из провинции Торонто, которые не так давно остановили в переходе метро, как раз напротив Центрального вокзала, офицера-медика из Аэронавтики, угрожая ему окровавленным шприцем. Этому медику просто повезло, как везет счастливчикам в лотерее: его заметил патруль карабинеров, и на преступников тут же надели наручники.

Репортеры криминальной хроники утверждают, что самыми опасными в этом районе стали банды североафриканцев. Они не только постоянно воюют между собой, но и пытаются монополизировать всю торговлю наркотиками. Не говоря уже о сенегальцах, которые долгое время контролировали рынок в парке Ламбро, или югославах, хозяйничающих вокруг площади Аспромонте, – их власть распространяется даже на проституцию в подпольных притонах и уличную игру в кости.

Тем не менее газеты так и не обратили внимания, если возвратиться к случаю с Этторе Ринальди, на его старый чемодан с золочеными пряжками, найденный открытым и полупустым в двадцати метрах от трупа, под серой малолитражкой. Чемодан, который даст впоследствии комиссару Амброзио важную улику – фотографию женщины в рамочке с разбитым стеклом – и приведет в конце концов к раскрытию преступления – самого горького в его карьере. Милан в последнее время превратился в город, который комиссар не узнавал, а порой и начинал ненавидеть. Это уже не был город его юности, где можно было и ночью бродить спокойно, даже в Джамбеллино, вдоль верфей, в районе Бороны, в Бовизе. Теперь он казался чужим, жестоким. Как осажденный врагами.

Глава 1

Была февральская ночь, сырая, промозглая, особенно мрачная в зоне Центрального вокзала. В два часа пятнадцать минут комиссара Амброзио срочно вызвали на улицу Мессина, в самом конце улицы Луиджи Ноно, примыкающей к восточной окраине Мемориального кладбища. Внешне обычная днем, эта улочка с наступлением темноты кажется угрюмой и зловещей. В блестящем от дождя асфальте отражаются стремительные огни автомобилей, но фары не успевают осветить мрачные закоулки, вроде того, который притаился в начале улицы, – с несколькими голыми деревьями, лавочками в чахлом садике, навесом для машин, мусорным контейнером, переполненным рваными пластиковыми мешками. Возле этого контейнера, держась руками за живот, корчился на земле какой-то парень.

Окровавленное лицо его исказила гримаса боли, руки были в крови, из открытого рта текла розовая пена. Парень стонал, задыхаясь, но стоны становились все тише. Приехала скорая помощь, и при звуке сирены, когда санитары захлопнули за носилками дверцы, Амброзио вздрогнул.

Другой парень лежал поперек лавочки напротив серого одноэтажного здания, он скончался по крайней мере полчаса назад. Пуля попала ему в лоб, прямо между глаз. Примерно тех же лет, что и первый, этот тоже был одет в заношенные узкие джинсы, зеленоватый свитер и кожаную куртку на меховой подкладке. Руки со следами масла, будто парень недавно копался в моторе машины, врезались в память Амброзио. Хотя было темно, он заметил и кожаный ремешок с металлическими кнопками на правой и кварцевые часы на левой руке убитого. Часы еще отсчитывали время.

Полицейские машины, сверкавшие в темноте мигалками, скорая с пронзительной сиреной, толпа служащих из морга, ограждение из карабинеров, пожарники, врач, помощник прокурора – все это напомнило комиссару ночной праздник. Пикник с кровью, – подумалось ему.

– Луна-парк смешанного секса, – словно откликаясь на его мысли, сказал Де Лука. – Правда, без луны.

Тем временем исчезли здешние завсегдатаи. Ночами они обычно прохаживались вдоль высокой кирпичной ограды с коваными железными решетками на окнах, сквозь которые виднелись часовенки и кипарисы. Исчезли уличные торговцы, наркоманы, бродяги и юные бразильцы, раскрашенные под женщин, с подложенными пластиковыми грудями, в распахнутых синтетических шубах, обнажавших длинные загорелые ноги и узкую полоску на бедрах. Даже белый торговец, продававший пирожные и печенье с одиннадцати вечера до утра, спешно закрыл свое заведение. Разъехались клиенты в автомобилях – вплоть до приезда полиции они то и дело останавливались один за другим, полные жадного любопытства.

В черном небе показался красный мигающий огонек. «Почтовый самолет», – подумал Амброзио, слушая тающий шум моторов.

– Ну и погодка, – проворчал Де Лука, показывая комиссару водительские права, потрепанные и грязные. – Как бы к утру снег не повалил.

– Чьи это?

– Убитого. Его звали Гаспаре Аддамьяно, 23 года, механик, местный, жил по улице Тортона.

– А раненый?

– Альдо Торресанто, они, должно быть, друзья, жили в соседних домах.

– Профессия?

– Ученик.

– Чего?

– Не знаю.

– Знаешь, где улица Тортона?

– За Генуэзским вокзалом.

– Когда-то я обедал в ресторане за вокзалом.

– Один наш коллега там живет, на улице Нови. Маленький переулок с несколькими домами.

– Пойду туда завтра утром, – решил Амброзио, подумав, что такие преступления труднее всего поддаются раскрытию, поскольку совершаются импровизированно, из-за легкомыслия, запальчивости или безрассудства.

– Ты знаешь, Милан перестает мне нравиться, – сказал комиссар, когда они фотографировали убитого.

Серый кот быстро перебежал улицу и спрятался под фургоном. Радио в машине карабинеров что-то хрипело.

Час спустя в скверике возле кладбища уже никого не было.

– Ты приедешь завтра?

– У меня выходной, – ответил Де Лука, – с вами должна быть Надя Широ. – Потом добавил:

– Считайте, что вам повезло, комиссар: отличная девушка.

Амброзио вспомнил об этом, когда назавтра утром ехал в служебной машине по улице Тортона.

Улица была полна магазинчиков, тратторий, крошечных мастерских, свежеокрашенных домиков. Лил холодный дождь, и поток машин не давал старушке под зонтиком перейти улицу. «Пропустите ее, – сказал он полицейскому, который был за рулем. Инспектор Надя Широ, сидевшая рядом, молчаливая брюнетка с сумочкой на коленях, внимательно посмотрела на комиссара.

"Она меня изучает, – подумал Амброзио. – Наверное, говорит себе: у старика мягкое сердце. Или он лицемер, который хочет показаться передо мной в лучшем свете».

Сестра Гаспаре Аддамьяно уже была предупреждена. Крашеные рыжие волосы придавали ее лицу какое-то враждебное выражение. Но комиссар знал: с первыми впечатлениями нельзя спешить, они часто обманчивы.

Бледная, с облупившимся кое-где на ногтях лаком, она была в свитере, который облегал стройное тело и подчеркивал высокую грудь. На кожаном ремешке висел серебряный медальон в виде стилизованного солнца. На ногах черные кожаные сапоги, они напомнили комиссару куртку ее брата.

Передняя была большая, видно, она служила и столовой, с мебелью под деревенский стиль. В углу два небольших плетеных кресла, тахта с подушками темно-фиолетового цвета, в центре стол, несколько стульев, на стенах портреты Марлона Брандо, Пауля Ньюмана, Фрэнка Си-натры. Это были фотографии, вырезанные из журналов и помещенные под стекло.

– Увлечение нашего отца, – сказала девушка, прикурив сигарету и опершись на темный деревянный комод, на котором стояли несколько бутылок вина и гондола из зеленого стекла.

– Похоже, брат жил с вами? – спросил Амброзио. Она кивнула, затянувшись дымом. – А ваши родители где живут?

– Они вернулись в Кампобассо, когда папа ушел на пенсию. Гаспаре поехал с ними, потом вернулся.

– Чем занимался ваш отец?

– Рабочий.

– А вы где работаете?

– Кассиршей в одном кинотеатре недалеко от выставки Кампьонария.

– А ваш брат?

– Механиком.

– Где?

– В гараже на Лорентеджо.

– Ваш брат арестовывался за кражу два года назад, – сказала инспектор Надя Широ.

– Для папы это была трагедия. Он и уехал-то отсюда из-за этого. Такой город, как Милан, может погубить подростка.

– Вы знали, с кем дружил ваш брат?

– Нет.

– Знаете ли вы некоего… – и Амброзио прочитал в записной книжке, – Альдо Торресанто? Он был ранен двумя выстрелами в живот.

– Альдино я знаю, – ответила девушка, взяв со стола пепельницу и поставив на комод. Амброзио сидел на стуле. – У него не все дома. – Она покрутила пальцем у виска, как бы показывая, что речь идет о сумасшедшем.

– Они часто виделись?

– Каждый день, думаю, что и каждый вечер.

– Где?

– В баре, здесь рядом. Играли в бильярд, заполняли карточки футбольной лотереи.

– Нужно пойти к хозяину гаража, где он работал, – сказал Амброзио, обращаясь к Наде Широ.

Сестра Гаспаре посмотрела на них, потушила сигарету и тоже села к столу.

– Это мой друг, он дал ему работу прошлым летом, чтобы сделать мне приятное. Его фамилия Аббатанджело. Клементе Аббатанджело, для нас – Клем. Я тоже у него работаю. Кинотеатр принадлежит ему.

Она сжала пальцами виски, оперлась локтями на сетчатую скатерть с белыми кистями.

– А теперь я осталась одна.

– Вы хорошо жили с Гаспаре?

– Нет, даже когда он был мальчишкой. Я старше на восемь лет. Объясняла ему, пробовала объяснять, что жизнь устроена определенным образом, каждая вещь что-то стоит, нужно уметь выбрать по средствам, а чтобы приобрести, заработать на что-то, нужны время и терпение…

– А он? – спросил Амброзио.

– Он так смотрел на меня… на мать… ну… будто мы умственно отсталые.

– А что отец?

– Он работал здесь близко, на заводе газовых счетчиков, не имел даже автомобиля, после работы играл в кости. Когда брат говорил про всякие там «феррари», про «ягуары», как будто собирается их покупать, отец просто зверел, обзывал его дебилом, кретином. Перед тем как Гаспаре арестовали за ту кражу, отец дал ему пощечину. Наш отец самый добрый человек на свете… поверьте, ему это было нелегко. Гаспаре ушел, хлопнув дверью. Он кричал, что это сам отец дурак и говнюк.

Она посмотрела на Амброзио и прикрыла глаза рукой. Волосы ее блестели медным отливом. Словно только теперь наконец ей вспомнилось все забытое, и эти воспоминания ее сломили. Она начала всхлипывать, сначала тихо, потом все громче и, пунцовая от смущения, выбежала в другую комнату.

– Хорошая девушка, – заметила Надя.

– Мы должны поговорить с родителями этого Альдино, они живут через два дома. Какие новости из больницы?

– У него вынули две пули калибра девять из ободочной кишки и из селезенки. Пока прогнозы осторожные.

Когда сестра Гаспаре с еще влажными от слез глазами вернулась, они поднялись.

– Мы вас оставляем, – сказал Амброзио. – Очень жаль, что все так получилось. Я знаю, что вас вызывали для опознания…

– Мне нужно позвонить нашим, – девушка прикусила губу. – А у нас дома нет телефона. Я не могла себе этого позволить. Гаспаре звонил повсюду целыми днями, чем платить – это его не занимало.

– Вы сказали, что этот Альдино немножко чокнутый.

– У него какая-то мания… То он хотел уйти в монастырь, в горы, то стать отшельником. Брат говорил, что он зажигал свечи во всех храмах, не платя, конечно. Он помешан на свечах.

– У него были какие-то сложности с правосудием?

– Не знаю, но он не сидел, разве что два-три дня.

– А ваш брат что говорил про Альдино?

– Ничего особенного. Может быть, иногда… Да, иногда он говорил, что Альдино – дерьмо, но у него в голове появляются хорошие идеи.

– Какого рода идеи?

– Украсть из гаража БМВ, например, когда хозяина нет в городе. Замок в гараже сломать не трудно. Однажды они уже попробовали. Потом Гаспаре испугался и через несколько часов бросил машину возле дома хозяина.

– От кого вы об этом узнали?

– От него же. Гаспаре рассказал мне об этом как о великом приключении, просто упивался тем, какой он герой. Ему было шестнадцать или семнадцать лет, у него еще не было водительских прав.

Мать Альдино Торресанто, раненого, жила через улицу. Это была полная, невысокого роста женщина лет сорока, с пухлым лицом и с родинкой на подбородке, от нее сильно пахло потом, хотя на улице было всего два-три градуса тепла.

– Здрасьте-пожалуйте, вот и вы. Все утро у меня нет ни минуты покоя.

Она недовольно осмотрела гостей, села на металлический стул, какие бывают в барах, схватила стакан белого вина с покрытого пестрой клеенкой стола, залпом выпила.

– Вашего сына оперировали, медики надеются, что он выкарабкается. Мы нашли его этой ночью недалеко от Мемориального кладбища, – сказал комиссар.

– Мне уже об этом говорили.

Она встала, взяла из шкафчика бутыль и налила себе еще вина.

– У вас есть подозрения, кто мог бы стрелять в вашего сына и его друга? – спросила Надя.

– Это ваше дело – найти, кто стрелял. Что может знать такая бедолага, как я? Альдино ни на что не годный, как и его отец. Тот тоже вечно встревал в разные истории.

– А где ваш муж?

– О, Санта Мадонна! – воскликнула она. – Да вы должны это знать. Или вы разыгрываете меня?

– Мы пока не знаем, синьора, – ответил Амброзио.

– В тюрьме он, вот где! Из Сан Витторе его перевели в Парму. Уже больше года.

– Осужден за…

– Кражу со взломом. Но он не виноват, его втянули в эту историю другие. Говорили, что дело проще простого, что все станем богатыми, а посмотрите, до чего я дошла. Я продала машину и, если бы не мой брат, который помогает мне, уже давно положила бы зубы на полку. Впрочем, – она провела ладонями по животу, – может, это для меня было бы лучше. – Женщина вздохнула. – Я звонила в больницу, мне сказали, что Альдино еще в операционной.

– Друг вашего сына был убит наповал выстрелом из пистолета, – объяснила Надя Широ, держа сумочку на коленях.

– Баламут, это он свел моего Альдино на скользкую дорожку. У Альдино всегда была голова забита бог знает чем, он верит во всякие сказки.

– Мне говорили, что он очень набожный, что хотел стать священником.

– Монахом. Ему нравилась одежда францисканцев. Только… – она опять наполнила стакан, – только беда, что не хотел учиться. Его хватало на неделю, потом все бросал и целыми днями шатался по улицам. Что я могла с ним поделать? У меня была своя работа.

– Какая?

– Прачечная, здесь поблизости. Теперь ее уже нет, но тогда… я даже была не такая толстая.

Она выпила несколько глотков вина, провела рукой по лбу, как будто хотела проверить температуру, глаза ее погасли.

– Альдино был хороший сын, с мозгами, замусоренными всем, что он видел в детстве, дома, с такой матерью и таким отцом, – сказал священник церкви Санта Марии дель Розарио. – Лучше об этом не говорить… Я знал его с малых лет. Он симпатичный был, знаете? Играл в мяч, помогал мне на Рождество украшать ясли, охотно прислуживал в церкви. Приходил рано, с удовольствием надевал облачение, знал все молитвы… Мальчишкой мечтал стать миссионером, спасать падшие души. Особенно женские… Если бы не случилось однажды… Был как раз канун Рождества… – Священник посмотрел вверх, как бы ища что-то, что от него ускользало, может, нужные слова. – Перед Рождеством церковь обокрали, взяли несколько десятков тысяч лир, мы сообщили в полицию, там у меня был знакомый инспектор, добрый прихожанин, и вот… Короче, выяснилось, что… Одним словом, потом его поймали на месте преступления. Положили меченые банкноты, а он опять залез. Альдино сознался с таким скорбным лицом, что мне стало его жалко.

– Он вернулся в церковь?

– Нет. Может, постыдился? Я ходил к нему домой, разговаривал. Тогда мать его имела прачечную на улице Торбона, здесь неподалеку. Ничего не помогло. Он каялся, но был непреклонен. Знаете, как это бывает…

– Всегда так бывает, – почти повторил вслед за священником уже пополудни Клементе Аббатанджело, владелец гаража в Лорентеджо. – Всегда так бывает: хочешь им помочь, стараешься изо всех сил, как Симона, сестра его, бедняга, которая его содержала. Тоже делала все, что могла, но что вы хотите? Когда нет желания работать, ничего не выйдет, комиссар, абсолютно ничего. Гаспаре был парень здоровый и даже способный, но чего ему не хватало, знаете? Желания и терпения. Он хотел все сразу. Разбирался в машинах, знал, куда приложить руки, но…

– Продолжайте.

– Его убили, беднягу. Особенно жаль Симону. Да, он знал, как устроен карбюратор, но работать не хотел.

– Он воровал машины?

– Вы знаете, он уже был на волоске. Я держал его здесь, он пришел в конце августа, кажется, с добрыми намерениями, чтобы освоить хорошую профессию, но вместо этого… – Клементе держал в руках промасленную тряпку: это был крупный мужчина с каштановыми усами и мощными плечами, аккуратная светлая спецовка выглядела на нем щеголевато.

– У вас, синьор Аббатанджело, есть также кинотеатр, если я правильно понял, – улыбнулся ему Амброзио. – Дома у сестры Гаспаре мы видели актеров Голливуда в рамках.

– Да, это отец Симоны. Страстный поклонник кино. Как и я. У меня есть все кассеты черно-белых фильмов, от «Случилась ночь».

– Поэтому у вас и свой кинотеатр, – заметила Надя.

– Только в том зале, которым я владею, не показывают фильмы Франка Капры, – хитро усмехнулся он, – а совсем другие ленты. Думаю, что скоро я брошу это дело.

– Гараж?

– Нет. Сегодняшние сопляки предпочитают смотреть порнографию у себя дома, на видеокассетах. Время электроники. Некоторые из моих акционеров хотят создать фирму, совместно с китайцами…

– С китайцами?

– Только с Тайваня…

– Понятно, – ответил Амброзио, огляделся вокруг и заметил белый открытый «роллс-ройс».

– Машина шейхов, – перехватил его взгляд Клементе Аббатанджело. – Принадлежит одному довольно экстравагантному клиенту. Он купил эту тачку, чтобы производить впечатление на женщин. Кстати, машины хоть и знаменитые, но что до поломок… им нужно обслуживание по годовому абонементу. Все на электронике, но достаточно мелочи, какого-то контакта – и будь здоров! Не откроешь даже багажника.

Он подошел к мощной машине, погладил крылатую фигурку на радиаторе.

– Знаете что, комиссар? Когда едешь в такой машине, как эта, теряется чувство реальности. Чувствуешь себя… как бы вам сказать… – выше простых смертных.

– А вы часто ездите на таких? – спросила молодая инспекторша.

Аббатанджело на мгновение растерялся, и от Амброзио это не ускользнуло, но тут же справился с собой и улыбнулся девушке.

– Только когда пробую. Объеду вокруг дома и назад.

– Мне рассказывали, что двойное «р» на радиаторе появилось в знак траура по поводу смерти синьора Ройса много лет назад, – сказал Амброзио.

– В самом деле? Я этого не знал, – удивился Аббатанджело и добавил:

– Я не сам их ремонтирую, представьте, я даже не знаю, с какого конца за них взяться, а потом… англичане все делают наоборот. Но у меня есть механик, который работает у импортера рейсов, он приходит ко мне по субботам или по воскресеньям.

– А может, и по вечерам после ужина? – подсказал Амброзио.

– Иногда и по вечерам.

– Мы начали расследование убийства Гаспаре. Если бы у меня была зацепка, хоть что-нибудь, какая-то мелочь, за которую можно… – Амброзио, казалось, колебался. – Мы должны искать в кругу его друзей или знакомых, особенно тех, с которыми он встречался после ареста.

– Может, он занимался и наркотиками? – спросила Надя.

– Не думаю, – ответил Аббатанджело, – Симона мне рассказала бы. Были у него глупости с машинами, это верно, но практически ничего серьезного за ним не числилось.

– Может, он допустил какую-то ошибку или оскорбил кого-то? И тогда… – Надя наставила указательный палец на хозяина гаража, который шутливо поднял руки вверх.

– Нет, синьорина, я вам говорю, Гаспаре не смог бы напугать и ребенка. Нет, нет, – покачал он большой головой, уверенный в себе.

– И тем не менее ему прострелили череп и едва не отправили на тот свет его друга. Вы знали его?

– Кого, Монашка? Скорее всего это он, чокнутый, и устроил заваруху.

– Когда мы пришли, вы уже знали о случившемся. Кто вам рассказал?

– Симона, сегодня утром. Она просила заменить ее на пару дней. Хотя я уже слышал эту новость по радио. Я всегда слушаю известия в восемь часов.

– Может, Монашек выкарабкается и расскажет нам что-нибудь, – сказал Амброзио. Ему вдруг вспомнилась одна деталь: друга убитого в больнице охранял всего один агент, а нужно бы поставить по крайней мере двоих.

– Вы разрешите мне позвонить?

Через час они уже ехали к Мемориальному кладбищу.

Надя села за руль и попросила, чтобы комиссар обращался к ней на ты, как к инспектору Де Луке. Амброзио кивнул, хотя в таких случаях чувствовал себя немного неудобно.

Шел дождь. Поток машин в предвечерний час был таким плотным, что иногда казалось, из него невозможно выбраться. Зажженные фары, вспышки стоп-сигналов, красные и зеленые огни светофоров, вой клаксонов, ритмичное движение щеток стеклоочистителей будили у Амброзио чувство нестабильности, какой-то тоски, которая портила настроение.

– Ты никогда не была на кладбище?

– Была когда-то, комиссар. Еще девочкой. На похоронах нашего директора школы.

– Мы когда-нибудь туда пойдем, – Он заметил, что фраза прозвучала как-то двусмысленно, даже зловеще, улыбнулся девушке, прикурил сигарету и добавил:

– Я имею в виду прогулку.

Они оставили машину и неторопливо пошли по улице Мессина. Амброзио дотронулся рукой до спинки скамейки, где был найден труп.

Мусорный ящик, под которым лежал раненый, отодвинули метров на десять. Никто не мог представить, проходя здесь, что всего четырнадцать-пятнадцать часов назад среди этих грязных газонов, под этими голыми деревьями совершено убийство и только малости не хватило, чтобы трупов оказалось два.

– Если повернуть за угол, окажешься рядом с кладбищем. С одной стороны кирпичная стена, – Амброзио поднял глаза на указатель: «На улицу Галилео Феррари», – а с другой пустырь. Что ты хочешь, чтобы в темноте, ночью, в таком месте ничего не случалось? Целый район стал настоящей клоакой.

– А как было раньше?

– Проституток всегда хватало. Было несколько автомобилей, но никаких маскарадов. Это были женщины настоящие. Теперь машины приезжают десятками, с потушенными фарами, останавливаются на темном тротуаре, «голубые» уединяются с клиентами, а в нишах на этих стенах дрожат огоньки свечей у мемориальных досок. Могилы в пяти-шести метрах от машин, превращенных в бордели.

– Эти двое приходили сюда прошлой ночью.

– Не исключено, что их могли привлечь брошенные автомобили. У меня впечатление, что эта история закручена в хороший узел, который предстоит развязать. Нужно решить два вопроса: проверить, связаны ли эти двое, и в какой мере, с наркотиками. И второе: кража автомобилей. Есть кто-то, и Аддамьяно должен был его хорошо знать, кому сбывались краденые машины.

Надя достала блокнот и сделала какие-то пометки.

– Мы должны поговорить с его адвокатом. Должен был он иметь адвоката? Кроме помады и кошелька, что у тебя там еще в сумочке?

– Табельная «беретта». – Надя открыла дверцу «дельты» для него, села на место водителя. Дождь кончился. – Могу я спросить вас, какие деревья там, вокруг Мемориального?

– Кипарисовые тополя, – ответил Амброзио. – Что тебе про меня рассказали?

– Что вы знаете названия всех деревьев Милана.

– Они достигают высоты до сорока метров.

– Я пыталась узнать, кто нам сообщил этой ночью о стрельбе.

– Анонимный звонок, думаю.

– Да, комиссар. Звонила женщина. Не назвалась.

– Знаешь, что за неделя нынче?

– Неделя карнавала.

– Вот почему все говорят, что выстрелы, даже если их слышали, принимали за хлопушки праздничных петард.

– Люди не хотят осложнений.

– И все-таки кто, по-твоему, мог звонить?

– Женщина, которая живет в доме напротив сквера. Она была напугана, – так сказал полицейский, принявший сообщение.

– Я приехал в два с четвертью, через двадцать минут после того, как патруль обнаружил трупы. Выходит, выстрелы раздались где-то в час тридцать. Значит, наша таинственная свидетельница должна была видеть что-то через одно из окон, которые выходят на улицу. Остается пустяк – найти ее.

– Пошлем кого-нибудь опросить тамошних жителей?

– Уже сделано. Хочешь поспорить, что ничего из этого не выйдет?

– Думаю, что выиграю я.

– Инспектор Де Лука завтра пойдет в Сан Витторе, где Аддамьяно проходил… практику. Послушаем, какой нарисуют нам портретик этого любителя машин.

– Между хозяином гаража и девушкой из кинотеатра близкие отношения?

– Вполне вероятно. Что ты думаешь о матери Монашка?

– Несчастная женщина с безалаберным сыном и мужем-вором.

Они замолчали, в хаосе машин лучше глядеть в оба. Безлюдные заводы, длинные склады с разбитыми стеклами, ржавые ворота, старые, ненужные теперь трамвайные рельсы, залитые во многих местах лужами, машины на тротуарах, накрытые выцветшими чехлами… Тоска зеленая. Забастовка городских дворников завершала неприглядную картину.

– Мне хотелось бы побывать в Берне, – сказал комиссар.

– А что там особенного?

– Он чистый. Даже слишком.

Кабинет Амброзио не был похож на другие кабинеты квестуры: уже освещение производило впечатление, что находишься в салоне. Кроме того, на стенах висели, не считая большого плана города, несколько литографий Кассинари и Гвиди.

Комиссар их рассматривал иногда: обнаженная девушка с запутанной в волосах красной луной и церковь Сан Джорджио, между Джудэккой и площадью Сан Марко, как мираж среди лагуны.

Вокруг него сидели инспекторы.

– Как вы думаете, что общего между двумя балбесами?

– Жили на одной улице, были знакомы с детства, оба без постоянной работы и оба побывали в тюрьме, – перечислил Де Лука.

Джулиани, высокий крупный парень с рассеянным взглядом, работал с экспертами.

– Заключение сделают завтра, но профессор Сальенти сказал, что дуло пистолета было в нескольких сантиметрах от головы парня.

– Ясно. Что еще?

– То, что Торресанто считал себя спасителем заблудших душ, наводит на размышления. – Надя Широ заглянула в свой блокнот.

– Ты хочешь сказать, что Монашек вел себя с женщинами вежливо, мягко, как священники во времена его детства. Это ты хочешь сказать?

– Да, комиссар. Каждую ночь из пригорода, из провинции в дискотеки, на танцплощадки приезжают десятки девушек. Поговорив с ними, можно узнать про их дружков, вкусы, привычки, деньги… Танцуют, выпивают, входят в круг, становятся своими, а потом…

– Пока все танцуют, – подхватил Джулиани, – можно свистнуть машину и исчезнуть. Надя покачала головой.

– По-моему, Монашек оставался на месте. Аддамьяно отгонял машину за квартал-два и возвращался в дискотеку. Чтобы всем показаться.

– У тебя голова, девочка, – похвалил Надю Де Лука.

– Если парень выживет, мы узнаем, какую роль он играл в этой… фирме. – Амброзио побарабанил пальцами по столу. – Версия, мне кажется, допустимая. Однако вместо морского порта мы нашли их у Мемориального кладбища. Почему? К тому же автоугонщиков обычно не подстреливают, как фазанов: слишком несоизмеримы вина и наказание.

– Я знаю одно. На Центральном вокзале они поделили площадь: налево бразильцы и колумбийцы, в центре африканцы, которые используют «лошадок» из местных, даже одиннадцатилетних девочек, а справа цыгане и югославы, которые чистят чемоданы, особенно японские. – Де Лука казался профессором географии, читающим лекцию студентам. – Таким образом, если бы случай произошел на Центральном, мы имели бы информации больше. А на Мемориальном – только проституция. Конечно, есть там и другое, но это не главное. Вы понимаете? По-моему, эти двое оказались в окрестностях кладбища случайно, скажем, они были свободны. Кто-то их выследил и уложил, потому что ненавидел. У них были при себе деньги?

– Несколько бумажек по десять тысяч у убитого и какая-то мелочь у другого.

– А что я вам говорил?

Телефон отвлек Амброзио. Он коротко отвечал собеседнику, кивал головой. Затем стал рисовать треугольнички, один над другим, в тетради, лежавшей у него на столе.

– Парень еще жив. Никаких наркотиков, как утверждает хирург.

– А если эти двое увидели что-то такое, что не должны были видеть?

– Меня поразила одна деталь, – заметил Амброзио. – Я не могу пока разобраться, осмыслить ее роль, но чувствую, что кое-что в ней есть.

Его слушали в тишине.

– Это заметил и Де Лука.