Текст книги "Пламя в тумане"

Марико почувствовала, как Оками повернулся в седле, чтобы ответить повару. Это дало ей возможность, которую она ждала, чтобы застать его врасплох.

Она впилась в кожу чуть выше колена Оками. Со всей силы.

Он громко выругался, поднимая свою лошадь на дыбы. Марико едва не сползла вниз головой со своего места, но Оками крепко схватил ее, поймав в самый последний момент.

Он дернул ее на себя, грудь к груди, цепляясь за воротник ее изношенного косодэ. Марико ожидала увидеть в его глазах ярость. Вместо этого она встретила непроницаемое выражение лица. Не ледяное. Но, скорее, тщательно скрывающее все эмоции, хотя глаза его были удивительно ясными. Как стекло в полуночной пещере.

Марико ответила на его взгляд, ее сердце бешено колотилось.

– Если бы ты был на моем месте, ты бы сделал то же самое, – она не смогла сдержать дрожь в голосе на последнем слове.

– Нет, я бы не был на твоем месте. – Темные брови Оками опустились. Скрывая его взгляд. Его губы дрогнули. – У меня бы получилось.

– И как бы ты это сделал?

Уголки его губ снова опустились, шрам в центре побелел.

– Я так понимаю, ты обычно считаешь себя умнее всех вокруг.

Она медленно качнула головой.

– Небольшое предупреждение… – Он наклонился ближе. От его кожи исходил запах теплого камня и древесного дыма.

Марико моргнула.

– Не подставляй волку шею. – С этими словами Оками сбросил ее с лошади на мелководье близлежащего пруда.

Марико ахнула, когда холодная вода окутала ее, а грязь налипла к одной стороне ее тела. Она села прямо, используя связанные запястья, чтобы стряхнуть водоросли и грязь со лба.

Оками подождал на берегу. Затем развернул свою лошадь, не оглядываясь назад.

– Добро пожаловать домой, лорд Безбородый, – улыбнулся Ранмару.

– Домой? – поперхнулась она воздухом. – Что ты…

– Приведи себя в порядок. Тебе все равно необходимо помыться. Потом принеси мне дров. – Он подстегнул свою лошадь на берегу. – И даже не думай о побеге, – бросил он через плечо, – тут повсюду ловушки. Ты не сможешь и на лигу уйти от нашего лагеря.

«Так я в лагере Черного клана».

– Зачем ты притащил меня сюда? Что ты собираешься…

– Сегодня ты работаешь. Завтра… – Ранмару пожал плечами, – я скормлю тебя своему коню.

Драгоценная сталь и ночной ливень

Он потерял ее след.

Потерял любые ориентиры местонахождения своей сестры.

Кэнсин проследил ее путь вплоть до самой западной окраины леса Дзюкай. Следовал за ней, даже когда ее шаги возвращались назад и пересекали множество небольших деревень.

Несмотря ни на что, он шел по следу. С упрямым упорством. Игнорируя приступы разочарования, пронзавшие его грудь. Но сегодня утром следы Марико исчезли в тени захудалой стоянки.

Совершенно необъяснимым образом.

Старик, разбуженный Кэнсином, сначала проигнорировал его. Проигнорировал его вопросы, прогоняя с порога ветхого навеса.

– Вы знаете, сколько путников забредает сюда каждый день, молодой человек? – наконец прохрипел старик, прячась от солнца. – Я что, должен помнить каждого из них в мельчайших подробностях? – Его смех был очень похож на прерывистый кашель. – Вы бы еще спросили меня о положении облаков в то время. – Затем его лицо сморщилось, как будто он высосал мякоть фрукта юдзу.

Кэнсин чуть не обвинил его во лжи. Было что-то не так в том, насколько легко этот старик оттолкнул его. Увильнул от столь вежливого вопроса прославленного молодого самурая.

Из-за беспокойства за сестру Кэнсин чуть не начал угрожать старику. Но он заставил свое тело расслабиться. А свой разум успокоиться. Он остановил себя, прежде чем его мысли смогли воплотиться в безвозвратное действие.

Кэнсин никогда бы не совершил такой бесчестный поступок.

И хотя он был уверен, что старик лжет, у него не было доказательств.

Теперь след его сестры оказался безнадежно утерян, и Кэнсин был вынужден вернуться в лагерь. То, что он обнаружил по возвращении, еще сильнее обескуражило его. В его отсутствие беспокойство среди его людей возросло. Их провизия истощалась.

Они также потеряли след.

Кэнсин осознал, что пришла пора возвращаться домой. Пополнить запасы и разработать другой план.

Его люди были в восторге от этой новости. Гораздо сильнее воодушевлены, чем хотелось бы Кэнсину. В конце концов, они провалили миссию по спасению единственной дочери своего господина.

Они – и он – подвели Хаттори Кано.

Это правда, что Марико никогда не пользовалась особой любовью среди людей их отца. Она была любопытной девушкой, вооруженной бесконечными вопросами. Марико никогда не упускала возможности чему-нибудь научиться. Она приставала к кузнецам. Заглядывала за плечи алхимикам. Стояла столбом, наблюдая, как Нобутада – самый одаренный мечник среди самураев отца – практикуется со своими ката[39]39
  Ката – набор комбинаций движений для занятий боевыми искусствами.


[Закрыть].

Кэнсин знал, насколько раздражительными были мужчины, ездящие под гербом его отца. То были места, неподходящие для молодой девушки. Неподходящими объектами интереса для дочери их уважаемого даймё.

Тем не менее люди его отца были вынуждены подчиняться. И сейчас это было необходимо больше всего. Простые слова сегодня были бы недостаточно эффективны.

Им нужно было подать пример. Который отец, несомненно, одобрил бы.

Когда их отряд достиг вершины холма, ведущего в долину владений его семьи, один из асигару начал напевать в такт их шагу. Мелодию, воспевающую красоту дома, – в исполнении скромного пехотинца. Люди за спиной Кэнсина повеселели от этого звука. Подобно морской волне, мелодия прокатилась по рядам.

Ликующая. Оживленная. Даже перед лицом неудачи.

Давно тлевшее раздражение Кэнсина достигло точки кипения. Он дернул поводья в сторону, заставляя своего коня обогнуть авангард отряда. Канэ приподнялся, прежде чем вонзить копыта в густо пахнущую землю. Отряд резко остановился.

Пение стихло.

Когда мелодия замерла, Кэнсин потратил мгновение, высматривая добычу. Затем он подвел своего боевого коня к аккуратному строю асигару[40]40
  Асигару – пехотинцы.


[Закрыть].

– Ты, – сказал он молодому пехотинцу, который пел. – Шаг вперед.

Асигару с обеих сторон расступились как один, по-прежнему сохраняя аккуратный строй.

Певцом оказался мальчик. Возможно, даже моложе семнадцатилетнего Кэнсина.

Под хатимаки[41]41
  Хатимаки – налобная повязка.


[Закрыть] юного певца выступили капли пота. Кэнсин наблюдал, как тонкая полоска ткани вокруг лба мальчика начала соскальзывать, а герб Хаттори в ее центре потемнел.

Прежде чем сделать шаг вперед, мальчик поправил свою хатимаки. Выпрямился.

Кэнсин на мгновение восхитился его храбростью. Слегка пожалел о том, что собирался сделать. Образ сурового лица отца промелькнул в его сознании.

И его сожаление исчезло.

– Почему ты пел, солдат? – голос Кэнсина разрезал тишину. Глыба льда, отколовшаяся от горы.

Мальчик низко поклонился:

– Я прошу прощения, мой господин.

– Ответь на мой вопрос.

– Я… я начал петь по ошибке, мой господин.

– Громкая правда. Но до сих пор не ответ. – Кэнсин подвел скакуна ближе. – Не заставляй меня спрашивать снова.

Хатимаки мальчика промокла насквозь:

– Я пел, потому что был счастлив.

Конь Кэнсина шагнул невероятно близко. Достаточно близко, чтобы ноздри животного раздулись от запаха мальчика. Как будто Канэ почувствовал запах своей еды.

Мальчик отшатнулся от злобного блеска во взгляде боевого коня.

– Счастлив? – Кэнсин понизил голос. – Ты счастлив, что провалил свою миссию?

– Нет, мой господин, – небольшая заминка.

Разочарование пробежало по коже Кэнсина:

– Какова твоя цель на этой земле, солдат?

– Служить благородному клану Хаттори, – громко, механически отозвался тот.

Кэнсин наклонился вперед в седле, тревожная боль пронзила его живот:

– Вот и послужи ему. – Без предупреждения он ударил мальчика ногой по лицу. Хруст сломанных костей отозвался эхом вместе с испуганным вскриком мальчика. Он упал в грязь рядом с копытами Канэ. Из его носа и рта закапала яркая кровь.

Пока Кэнсин наблюдал, как мальчик пытается проглотить свою боль – принять свое наказание, – еще один приступ сожаления зашевелился в его горле.

Незнакомая ему неопределенность.

Он быстро проглотил его. Затем перевел взгляд на остальную часть своего отряда.

– У нас нет причин для счастья, – Кэнсин позволил своему голосу разнестись по рядам асигару и конных самураев. – Нет повода для празднования. Мы провалили нашу миссию. Но знайте: мы так просто не смиримся с этой неудачей. Каждый из нас должен хорошо отдохнуть сегодня ночью. Потому что завтра мы снова отправимся в путь. – Канэ затопал копытами, избитый мальчик сжимался при каждом их ударе о землю. – И не будет ни пения, ни смеха, ни празднования, пока мы не добьемся успеха.

Кэнсин направил Канэ к началу отряда. Но там он не остановился. Вместо этого он пустил своего скакуна в полный галоп. Направил его по другой дороге.

Той, что даст им минутную передышку.

Хаттори Кэнсин не хотел, чтобы его встречали у главных ворот, как победителя, вернувшегося с войны.

Он этого не заслужил.

Дорога, которую он выбрал, вела к заднему двору в его родовое поместье. Входу, не предназначенному для представителей знати.

Перед ним возвышались ворота, их деревянные доски были плотно вставлены в раму. По периметру были уложены камни, с такой плотностью прилегающие друг к другу, что никакой раствор между ними был не нужен.

На заднем дворе жили многие из самых важных слуг и вассалов клана Хаттори. Он также служил резиденцией для нескольких ученых и мастеров, которые были гостями клана Хаттори, некоторые оставались тут годами. Все ради того, чтобы отец Кэнсина мог укрепить свою репутацию прославленного даймё с растущим влиянием.

По правде говоря, Кэнсин часто предпочитал возвращаться домой через этот вход. Это давало ему возможность вернуться незаметно. Если он подъедет к главным воротам, его будет ждать мать с бесчисленными слугами позади. Его отец будет следовать за ней всего в нескольких шагах.

Ворота распахнулись, и Кэнсин направил Канэ к конюшням на заднем дворе. В тот момент, когда он спешился, конюх бросился ему на помощь.

– Я сам займусь своим конем, – сказал Кэнсин слуге. – И пожалуйста, пока я не закончу, не сообщай моей матери о моем прибытии.

Отступив назад, молодой слуга низко поклонился.

Кэнсин завел Канэ в первое же пустое стойло и, не торопясь, принялся снимать вареную кожаную броню с мокрой от пота спины коня. В ответ на то, что его больше ничто не обременяло, Канэ заржал, роя копытами землю. Он всегда был беспокойным зверем. Кэнсин с улыбкой взялся за широкую кисть и начал чистить своего скакуна.

Еще одна задача, которая ему нравилась. Еще одно задание, которое ему слишком редко давали выполнять дома.

Позади него по плетеным циновкам, разбросанным по полу конюшни, зашуршали легкие шаги.

Он не стал оборачиваться.

– Матушка, я…

– Из всех животных в конюшне я меньше всего ожидала встретить тебя.

Улыбка снова скользнула по его губам.

– «Меньше всего ожидала встретить тебя», мой господин. – С этими словами Кэнсин обернулся, даже не пытаясь скрыть своего удовольствия от появления этой неожиданной гостьи.

К воротам прислонилась юная девушка в простом кимоно из темно-синего шелка. Она сморщила свой хорошенький носик в игривом отвращении к его словам.

Их титулы долгое время были источником забавы для обоих.

Ведь эта девушка на самом деле не была служанкой Кэнсина.

Несмотря на то, что его отец часто говорил ему наедине.

– Нечасто тебе удается меня удивить, Хаттори Кэнсин, – по мере того как девушка говорила, ее тон становился все более пресным. Почти угрюмым.

Ее веселье уже пошло на убыль. Так быстро.

Слишком быстро.

Кэнсин прочистил горло, позволяя своей улыбке погаснуть, несмотря на желание оставаться беззаботным. На ее щеке и носу были пятна. Он бы поставил десять золотых рё на то, что они были от пыли полирующего песка. Такие же, как когда они были детьми. Такие же, как когда она помогала своему отцу – знаменитому ремесленнику Мурамасе Сэнго – полировать оружие в расположенной рядом кузнице.

Воспоминания нахлынули на Кэнсина, приятные и теплые. Ему не следует – и он не будет – снова столь фамильярно улыбаться этой девушке. Как бы ему этого ни хотелось.

Этот жест не пошел бы им на пользу.

Горло Кэнсина сжало сомнение. Ужасное ощущение, которое возникало только в присутствии этой девушки.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

– Ну, я не собираюсь чистить за тебя твою лошадь, хоть ты и грозный Дракон Кая. – Хотя ее слова были резкими и освежающими – как брызги воды по глине, – ее голос был спокоен.

Это подходило ей. Амае.

Ночной дождь.

Освежающий. Но спокойный.

Кэнсин стиснул зубы:

– Ты и не должна…

– Ты давно не приносил свой меч на полировку. – Амая шагнула к нему. – Мой отец упомянул об этом только вчера. – Она протянула левую руку. – Дай его мне, – она говорила так, словно между ними ничего не было.

Словно Кэнсин для нее ничего не значил.

То же самое сомнение усилило свою хватку. Кэнсин отбросил его словно ненужную ношу, передернув плечами.

Пусть лучше Амая думает, что он для нее никто. Лучше для них обоих.

Чем дольше он будет думать подобным образом, тем быстрее это станет правдой.

Без лишних слов Кэнсин снял свою катану с пояса и передал ей.

Амая вытащила клинок из богато украшенных сая[42]42
  Сая – ножны.


[Закрыть]. Ее взгляд скользнул по замысловатой цубе[43]43
  Цубе – гарда японского меча.


[Закрыть] – по медно-позолоченной филиграни герба Хаттори на гарде. По разинутой пасти дракона, инкрустированной бирюзовой эмалью. Она задержала глаза на самом лезвии и цокнула.

– Ты что, так ничему и не научился? – легко отругала его Амая. – О таком произведении искусства надо хорошо заботиться.

Кэнсин смотрел, как она изучает бороздки в тщательно изготовленной драгоценной стали. Зазубрины износа и запущенности. Ее глаза были мягкими серыми лужицами. Беспокойство прорезало между ними морщину. Которую ему отчаянно захотелось разгладить быстрым движением большого пальца.

Именно эта морщинка – эта забота о чем-то, что более не должно было беспокоить Амаю, – умерила гнев в венах Кэнсина.

Несмотря на попытки скрыть это, Мурамаса Амая всегда беспокоилась о вещах гораздо больше, чем следовало бы.

– Ты права, – ответил Кэнсин. – Все, что создано Мурамасой-сама, требует заботы, – его слова были пронизаны тайной нежностью.

Те же самые мягкие глаза поднялись на него. В них не было колебания.

– Отец согласился бы с тобой. – Она замолчала, а затем отвела взгляд. – Я прослежу, чтобы лезвие было заточено и возвращено тебе сегодня вечером.

– Не надо.

– Нет. – Амая вернула катану в ножны плавным движением запястья. – Отец не хотел бы, чтобы созданный им клинок оставался в таком ужасном состоянии. – Она говорила так, как будто ее отец – возможно, самый знаменитый кузнец во всей империи – будет лично затачивать и полировать меч, но Кэнсин знал, что этим займется Амая.

Знал это с уверенностью, подобной тому, что солнце будет всходить каждый рассвет.

Острая боль прорезала путь в его сердце.

Но он ничего не сказал. Ничего не сделал.

Так будет лучше.

Когда Амая повернулась, чтобы уйти, она оглянулась через плечо. Если бы он не знал ее достаточно хорошо, то Кэнсин мог бы подумать, что Амая колеблется.

– Марико… не умерла, Кэнсин. Она не может быть мертва.

– Я знаю.

– Хорошо. – Амая кивнула. – Не сдавайся в ее поисках.

– И не собираюсь.

Легкая улыбка осветила ее лицо. Вся его решимость рухнула при виде нее.

– Амая… – Кэнсин быстро сократил расстояние между ними. Ему так хотелось стереть пятна с ее щеки. Нажать на морщинку между ее бровями, пока та не исчезнет под его прикосновением. Его рука поднялась к ее лицу.

Она отпрянула.

– Хорошего вечера, мой господин. – Амая низко поклонилась.

В этом жесте Кэнсин не увидел поддразнивания. Их обычных шуток.

Он скучал по ним больше, чем мог бы выразить словами.

Но Кэнсин знал: так будет лучше. Он шагнул в сторону. Опустил голову в поклоне.

Когда она повернулась, чтобы уйти, Кэнсин обнаружил, что движется вперед, его ноги подчиняются невысказанным командам сердца.

Он не мог смотреть, как она уходит.

Только не снова.

Вместо этого Кэнсин холодно прошел мимо нее, вернувшись под полуденное солнце двора. Он чуть не остолбенел, когда увидел там стоящую мать. Замершую в ожидании. Она не смотрела на него. Ее понимающие глаза были прикованы к Амае. Их пронзительные зрачки следовали за дочерью Мурамасы Сэнго, пока стройная тень девушки не скрылась за ближайшим углом.

Кэнсин невозмутимо подошел к матери. Он поклонился ей.

– Матушка.

– Сынок. – Она всмотрелась в его лицо. Ища то, о чем он мог только догадываться. – Твоя сестра?

Кэнсин покачал головой.

Царственные плечи его матери чуть поникли. Только тот, кто стоял рядом, мог обнаружить это.

По крайней мере, ей Кэнсин мог предложить утешение. Он приложил руку к ее щеке.

– Она жива, матушка, – сказал он. – Клянусь. Марико жива.

Огонь истины вспыхнул в ее глазах.

– Верни ее нам в целости и сохранности, Кэнсин.

– Я верну.

– Значит, у тебя есть план?

Кэнсин кивнул:

– Завтра я выезжаю в столицу.

– Ты надеешься найти свою сестру в Инако?

– Нет. – Его губы сжались в жесткую линию. – Я надеюсь найти там ответы.

Множество видов силы

Марико никогда не подозревала, что может ненавидеть кого-то с такой глубинной свирепостью. Она всегда считала это чувство бесполезным занятием. У ненависти нет никакой цели, кроме мучения своего носителя.

Но эти последние несколько часов доказали, как она ошибалась.

Она ненавидела всех этих мужчин. Всех до последнего. С такой силой, которую она никогда не могла себе представить. Даже последние распоряжения ее родителей не вызвали такого негодования. Конечно, ее брак по расчету спровоцировал отклик. Очевидную горечь. Даже ярость. Всплеск эмоций, с которыми Марико боролась несколько недель.

Но ненависть?

Никогда.

А сегодня ее мысли были поглощены кровавым возмездием. Марико мечтала поджечь лагерь Черного клана не менее десяти раз за последний час.

Она начала замышлять. Позволила плану переплестись с ее разумом, как гобелену, растянутому на ткацком станке. Марико фантазировала о том, как под покровом ночи очень осторожно подкладывает растопку под кусты. Она воображала, как устанавливает свои собственные ловушки. Естественно, гораздо более хитроумные, чем все, что мог когда-либо придумать Черный клан. В своей голове она осторожно протягивала тонкую веревку, пропитанную смолой, к заранее выбранному укрытию. Затем она спокойно поджигала ее. Остановившись только для того, чтобы посмотреть, как Черный клан горит, как исчадие ада, которым он и был.

Видение обрело свою живость – долгожданная передышка от реальности.

И как раз в этот момент с неба упал небольшой камень, ударив ее по голове.

Боль расцвела в ее голове, как струйка дымящейся воды. Ее мечта о мести снова обрела форму, становясь все более яркой и детальной. Теперь сами демоны леса поднялись по ее команде, готовые нести свой призрачный хаос.

Еще один камень мелькнул за ее плечом.

На этот раз больше.

Марико отказывалась плакать. Падать на землю в жалком страдании.

– Поторапливайся, мальчишка, – раздался поблизости резкий голос.

Ее губы были сухими. Колени дрожали. Тем не менее Марико подняла еще четыре бревна и прижала их к груди. Она попыталась использовать храбрость как источник силы, но та не помогала. Как ни странно, именно страх гнал ее вперед. Страх, что она не справится со своей задачей – узнать правду.

Страх, что Черный клан обнаружит, что она не мальчик. Она не ела со вчерашнего дня. Если не считать мутной прудовой воды, которую она выплюнула сегодня утром, последним, что Марико пришлось выпить, было вчерашнее саке. В ту же ужасную ночь, когда она попала в плен.

Ее мучитель шел рядом с ней, с нескрываемым удовольствием пиная темную землю перед ней.

– Всего четыре? – сказал он. – Такими темпами мы пробудем здесь весь день. – Юноша усмехнулся, его пожелтевшие глаза сузились. – Я никогда не видел более слабого оправдания для мужчины.

Грудь Марико сжалась от его слов, сердце пропустило удар. Взгляд парня не отрывался от нее, даже когда он подбросил в воздух еще один маленький камень. Который затем поймал. И снова подбросил.

Играя с ней.

Марико приготовилась к неизбежному удару камешка. Разумеется, даже несмотря на то, что она ускорила шаг, тот ударил ее сзади по ноге, вонзившись в икру со всей яростью крошечного лесного существа.

Негодование зашипело в ее горле. В том самом горле, которое отчаянно нуждалось в глотке воды.

Ее мучитель встал перед Марико, смакуя ее очевидное страдание.

Рэн. Мальчик с убийственными глазами и остроконечным пучком волос.

Оказалось, что ее самые ранние подозрения были верны: за свирепым взглядом Рэна действительно скрывалось что-то гораздо более темное – юноша, который улыбался в лицо страданию, как будто получал от этого невероятную радость. Рэна назначили следить за Марико, и он справлялся с этой задачей так, как, несомненно, справился бы только такой парень, как он.

Как лис, подбирающийся к ласточкиному гнезду.

– Вы слышали меня, лорд Слабак? – Рэн наклонился ближе, выражение его лица стало еще более злым. Кончики его пальцев свисали с поленца.

Марико закрыла глаза, ее тело окаменело.

До сих пор ей удавалось сохранять самообладание. Она ни разу не заплакала. Не попросила даже каплю воды. Когда за ней неизбежно придет Смерть, Хаттори Марико не будет хныкать и жаловаться. Она будет держать свои эмоции под полным контролем, чего бы это ни стоило.

Свободной рукой Рэн постучал костяшками пальцев по ее голове. Глаза Марико распахнулись. Он прикоснулся к ней. Ударил ее. Прилив гнева залил ее глаза красными пятнами. Она быстро сморгнула их.

Теперь Хаттори Марико была воином.

«А воин никогда не бывает слабым».

Рэн улыбнулся Марико, словно мог увидеть сквозь ее глаза уродливую правду ее души. Хотя юноша был немногим выше ее, он упивался этим фактом. Марико подозревала, что ему нечасто попадались мужчины ниже него.

К сожалению, это почти равенство роста не давало ей никаких преимуществ. Рэн был более коренастым, его мышцы были наработаны тяжелым трудом. Она могла увидеть шрамы и мозоли на его руках и предплечьях. Этот парень привык к наказанию в виде работы.

Когда Рэн заметил, что она изучает его, то насмешливо фыркнул:

– Я спрашиваю, слышал ли ты меня, жалкое оправдание для…

– Я слышал тебя.

Улыбка Рэна исчезла. Он бросил бревно поверх четырех, уже прижатых к груди Марико.

Она впервые споткнулась. Почти потеряла контроль над своей ношей.

– Пошевеливайся. – Рэн вынул из ножен один из крючковатых мечей за своей спиной. Пара смертоносных орудий, сделанных по образцу садовых серпов. – Глава сказал, что, если мне не понравится, как ты работаешь, я могу разрезать тебя на куски и скормить Акуме. – Он прижал плоский конец серпа к своей шее. В еще большей издевке.

Марико глубоко вздохнула. Она продолжила свой путь, не обращая внимания на растущую боль в руках. Не обращая внимания на сухое жжение в горле и внезапную угрозу слез. Пот застилал ей зрение. Облизывал ладони.

Как ей хотелось сбежать! Исчезнуть в лесу как призрак. Не оглядываясь назад. Эта мысль захватила ее. Но лишь на мгновение.

«Тиё. Нобутада. Шанс доказать свою ценность».

Четыре шага.

Все, что смогла сделать Марико, – это четыре шага, прежде чем рухнула на лесную подстилку и бревна вывалились из рук.

Рэн мрачно рассмеялся:

– Для тебя это будет долгий день. Жаль, что он также станет твоим последним.

Марико уткнулась лицом в землю, ее пульс гулко стучал в ушах. Земля была ароматной и живой. Она хотела зарыться в нее. Исчезнуть. Прокопать себе путь на другую сторону.

– Вставай.

Новый мучитель. Тот, чей голос Марико легко узнала.

И с охотой возненавидела. Без всяких вопросов.

– Вставай. – Теперь он был ближе. Его голос стал еще грубее.

Она уперлась руками в землю и села на колени.

Оками посмотрел на нее сверху вниз, скрестив руки. Выражение его лица было странным. Смесь скуки и хищного веселья.

– Вставай.

Короткое мгновение прошло в молчаливом бунте. Марико встретилась с ним взглядом, с удивлением почувствовав внезапную вспышку мужества внутри себя. Той смелости, которую она стремилась найти весь день. Оками не отвел взгляда, хотя одна его бровь вопросительно поднялась.

– Бесполезный, – выдохнул он через нос. – Абсолютно бесполезный.

С этими словами Волк отвернулся. Отвергая Марико практически на том же выдохе.

Злость, которая так долго дремала, вспыхнула в ее груди. Марико вскочила на ноги, сжимая в одной руке бревно. Она перехватила его как дубину, целясь в его высокомерную голову.

Оками уклонился от полена, даже не отступив. Выражение его лица никак не изменилось из-за ее попытки нанести удар. На нем была написана та же скука.

Но, возможно, оно стало чуть менее веселым.

«Он думает, что я жалкая. Бесполезная».

С яростью, от которой покалывало кончики пальцев, Марико снова взмахнула бревном. С силой, что чуть не сбила ее с ног.

Оками быстрее молнии над озером прокатился по лесной подстилке. Когда он поднялся, то взмахнул длинной веткой, зажатой в левой руке. Он один раз ударил ею Марико по локтю. Вспышка покалывающей боли пронзила ее руку. Бревно упало на землю.

Когда Марико сжала пальцы в кулак, готовясь к атаке, Оками ударил ее по плечу той же веткой. Ее ладонь раскрылась сама по себе. Сопротивляясь попытке преобразовать ее в кулак. Впервые с тех пор, как ей поручили перетаскивать бревна из одного заброшенного уголка леса в другой, Марико гортанно вскрикнула.

Не от боли. А из ненависти.

Болевые точки. Это адское отродье нажимало на ее болевые точки.

– Что, с тебя хватит? – спросил Оками, спокойно стряхивая лесной сор со своего черного косодэ.

Марико жалобно выдохнула:

– Ты жульничаешь.

– Ты бесполезен.

– Я не бесполезен. – Она начала оттирать грязь с лица, вытирая его рукавом, как это часто делали солдаты, которых она видела.

Оками поднял ветку перед собой на уровень своего плеча:

– Докажи.

– Как? – Она моргнула. Рэн, стоящий рядом, зловеще рассмеялся и отступил в сторону, прислоняясь к кривому стволу дерева.

– Отними у меня ветку, – сказал Оками.

Глаза Марико расширились. В ее сознании открылось несметное число возможностей, каждую из которых она быстро отбрасывала. Она окинула его взглядом с головы до пят. Оценила его впечатляющий рост. Тело, обученное битвам, обтянутое извилистыми мышцами. Длинная рука была направлена в ее сторону, пальцы цепко обхватили ветку.

Он был полностью готов преподать ей запоминающийся урок.

Стараясь изо всех сил изобразить презрение, Марико выплюнула остатки земли изо рта.

– Что ты мне дашь, если я отниму у тебя ветку?

– Ты не в том положении, чтобы торговаться. – Он наклонил голову, шрам на губах казался серебристым в луче солнечного света.

– По крайней мере ты можешь сказать мне, зачем меня сюда привезли. Что вы собираетесь сделать со мной.

– У меня нет намерений делать что-либо с кем-либо. – Его черные глаза блеснули. – Только спать, есть и пить до конца моих дней.

Марико воздержалась от того, чтобы осуждающе нахмуриться. Почему такой ленивый парень решил служить Черному клану, было выше ее понимания.

– Если ты не собираешься отвечать ни на один из моих вопросов, у меня нет повода драться с тобой. – Она позволила словам сорваться с ее губ, как камням с горного склона. Грубо покатиться вниз. – Тем более что я знаю, что проиграю.

– Ты проиграешь, потому что ты медленный и нетренированный.

– Видимо, это и делает меня бесполезным в твоих глазах, – сказала она. – Это и то, что мне, очевидно, недостает сил.

Рэн снова разразился мрачным смехом. Смехом, который только еще больше разозлил Марико.

– Есть множество видов силы, лорд Безбородый. – Ветка приземлилась на плечо Оками, его тон был задумчивым. – Сила сердца. Сила духа.

Хотя она была удивлена, услышав эти слова от этого юноши, Марико постаралась скрыть это:

– Покажи мне воина, который верит в это, и я постараюсь отобрать у тебя ветку.

Кривая усмешка тронула губы Оками:

– Будь быстр, как ветер. Безмолвен, как лес. Яростен, как огонь. Непоколебим, как гора. И ты сможешь сделать что угодно… даже отнять у меня эту ветку.

Марико фыркнула, сдерживаясь, чтобы не скрестить руки на груди, как сделала бы ее мать.

– Чересчур загадочно. Особенно когда простые слова делают все возможным.

– Рад, что мы согласны друг с другом. – Он снова поднял ветку. – Отними ее у меня, лорд Безбородый.

Ее глаза сузились до щелочек.

– Слова не делают все возможным. Идеи – вот семена возможности.

– Без слов идеи – не что иное, как безмолвные мысли. – Оками крепко держал ветку. Непоколебимо.

– Без идей слова никогда бы не появились.

– Ну ладно. Дай мне идею, не используя слова. – Еще одна медленная, насмешливая улыбка. – А теперь отними ветку.

Вспыхнув от гнева, Марико вернула ему решительный взгляд. Хотя выражение лица Оками по-прежнему выражало беспристрастное веселье, пламя вспыхнуло в его глазах словно солнце в полночь. Это зрелище побудило ее принять окончательное решение. Бесчестное. То, о котором она обязательно пожалеет.

– Я предпочитаю сражаться в битвах, в которых знаю, что могу победить. – С этими словами Марико наклонилась, чтобы поднять ближайшее к Оками бревно. Как только он опустил ветку во второй раз, она вскочила, врезавшись всем своим весом в его раненое правое плечо. На котором, как она знала, была свежая рана от удара канабо великана прошлой ночью.

Волк громко зарычал, когда они вдвоем упали на землю спутанной кучей. Марико приземлилась на него сверху, рванувшись к ветке, но Оками сбросил ее на живот, выбивая из ее тела все остатки воздуха, когда надавил на нее с излишней силой. Влажная земля попала ей в рот, заставляя ее отплевываться, рычать и дергаться.

Марико попыталась ткнуть его локтем в лицо, но в ответ услышала лишь насмешливый смех.

– Теперь я должен тебе ранение, Санада Такэо, – прошептал Оками ей на ухо. – А я всегда плачу свои долги. – Он поднял ее на ноги, словно она была всего лишь мешком с воздухом. – А теперь возвращайся к работе.

Унижение пустило корни в груди Марико, цепляясь за ее существо, как рыболовный крючок. Она выплюнула землю изо рта и поправила грязный косодэ, надеясь пробить его решимость, как он ее.

– Это пустая трата времени. Если бы ваш славный главарь предоставил мне повозку, я бы уже несколько часов назад перестал таскать эти бревна.

Это был весомый аргумент. С которым он – из всех этих людей – должен был с готовностью согласиться, поскольку Волк не любил совершать ненужные усилия.

Оками остановился, потирая плечо. На мгновение Марико показалось, что он согласится. Особенно когда она уловила на его лице след веселья. Затем он откинул свои черные волосы со лба, словно отгоняя эту мысль.

– Если это последняя задача в твоей жизни, то никогда не будет пустой тратой времени сделать ее как можно тщательнее.