Текст книги "Опаловый соблазн"

– Торн, вы стали настоящим дипломатом! Моя дорогая Хэтти обладает многими достоинствами, но способность правильно взять хотя бы одну ноту не входит в их число. – Профессор Уоррен закрыл коробку и подвинул ее к Дариусу. – Я скучал по нашим постоянным играм.

– Вы были хорошим учителем.

– Пожалуй, так и есть, если мой студент научился играть лучше, чем когда-либо играл его наставник. – Пожилой человек поднял свою теплую оловянную кружку, наполненную подогретым вином, чтобы прогнать холод шотландского зимнего дня. – Я рад, что столкнулся с вами в Эдинбурге. Но это так далеко от Оксфорда! Я ожидал, что вы получили постоянное место в Тринити-колледже и к этому времени сами воспитываете молодые умы.

– Моя жизнь сделала несколько неожиданных поворотов, профессор, – покачал головой Дариус. – Не хочу показаться нескромным, но я все еще твердо намерен получить место, несмотря на отсутствие родословной. Если не в Оксфорде, то… Еще есть время, чтобы мои исследования пополнились некоторыми данными и обеспечили мне достойное место.

– Что ж, если это Эдинбургский университет привлек ваше внимание, то дайте мне знать. У меня есть кое-какие связи, и я мог бы…

– Только собственными силами, профессор Уоррен. Если появится возможность получить там место, я внесу вас в список как поручителя и попрошу рекомендательное письмо. Однако хотелось бы, чтобы мне помогли мои собственные заслуги. Я здесь, чтобы просмотреть архивы Королевского исторического общества и собрать всевозможные сведения для нескольких своих теорий. Но именно сейчас у меня есть дело в Эдинбурге и в Лондоне, которое отнимает бо́льшую часть моего времени. Поэтому любым серьезным академическим исследованиям придется подождать.

– Но вы же не отказались от своей основной темы, связанной с древними цивилизациями и их архитектурой?

– Нет, – признался Дариус и потянулся за своей кружкой чая со специями, – я слишком упрям, чтобы бросить ее.

– Те несколько заметок и зарисовок, которыми вы поделились после путешествия в Азию и Индию, просто поразительны. Непременно опубликуйте их!

– Непременно. – Дариус улыбнулся настойчивости пожилого человека. – Даже если эта дюжина копий будет сделана за мой счет, не сомневайтесь, одну я пришлю для вашей библиотеки.

– Вы слишком скромны.

– А вы очень добры, профессор. – Слова прозвучали с неподдельной искренностью и положили конец дружескому спору. Уоррен был ему за отца и всегда учил Дариуса смотреть за пределы круга его общения и происхождения. Непонятным образом профессор сумел рассмотреть нечто сто́ящее в Дариусе, который в юности страдал излишней застенчивостью. Профессор распознал в своем тихом подопечном высокий интеллект, открытую и любознательную натуру и был уверен, что Торн затмит своих коллег. Профессор Уоррен обучал его без всякого снобизма и порой воспитывал, как собственного сына. Даже миссис Уоррен никогда не возражала против присутствия Дариуса за ее столом или против долгих часов, на которые он фактически оккупировал их библиотеку для своих занятий, или против похищения ее мужа для нескончаемых ночных дискуссий.

– Работайте, Дариус. – Профессор Уоррен осушил свою кружку. – Сейчас трудные времена, и если вам что-то понадобится, пока вы не закончите ваше исследование, я надеюсь, вы вспомните требования миссис Уоррен, чтобы для вас всегда была готова комната.

Дариусу пришлось проглотить подкативший к горлу комок. Он не мог вспомнить ни одной взятой ею ноты, но зато помнил каждый случай, когда миссис Уоррен, найдя его за занятиями, приносила ему горячий чай или мягко напоминала, что нужно поесть.

– Профессор, пожалуйста, передайте ей – я непременно приеду, как только смогу. Хотя бы ради ее восхитительных мармеладных пирожных.

– Дариус, из-за нее я толстею! – Профессор сделал вид, будто морщится. – С годами ее выпечка становится все более и более соблазнительной, и предупреждаю вас, если я передам ей ваши слова, она засыплет вас пирожными еще до лета.

– И что в этом страшного? – рассмеялся Дариус. – Вы обойдетесь без очередного камня, а я стану объектом зависти всех знакомых холостяков.

Уоррен улыбнулся, но стук ледяного дождя в оконные стекла прервал их шутливый разговор.

– Я приятно провел день, но теперь должен ехать, пока эта восхитительная шотландская погода не улучшилась и не сделала дороги непроходимыми.

– И я тоже. Моя экономка, наверное, уже волнуется. – Дариус поднялся, чтобы помочь другу встать, и подал ему трость с набалдашником из розового дерева. – Встретимся еще, чтобы сыграть?

– Утром я должен вернуться домой, – покачав головой, ответил Уоррен. – На следующей неделе я представляю свою новую теорию о взаимосвязи образования и преуспевания, разумеется, если декан колледжа не повесит меня раньше.

– Он не посмеет. Вы слишком любимый революционер, сэр.

– Я бельмо у него на глазу, но будем надеяться, что вы правы. Кроме того, в моем пожилом возрасте я стал хитрее. Это все гипотезы и тщательно замаскированные метафоры, так что декан не сможет открыто обвинить меня в защите ирландцев или в нападках на носки башмаков наших обожаемых аристократов.

Дариус помог Уоррену надеть шерстяное пальто, а потом накинул свое.

– Кто бы мог подумать, что доктор экономики окажется настолько политически неблагонадежным?

– Верно. Вы, Торн, поступили мудро, что избежали следования по моим стопам. – Уоррен взял его под руку, и они вместе пошли вниз по лестнице. – Но могу ли я дать вам последний совет – в память прошлых лет?..

– Конечно. Я ценю все советы, которыми вы имеете желание поделиться.

– Не ждите слишком долго, юноша.

– Не ждать?

Они подошли к двери, и Уоррен вздохнул.

– Не ждите улучшения своего положения, или материального состояния, или окончания исследований… и не ищите каких-то бесконечных выдуманных предлогов, стараясь оправдать себя необходимостью что-то осуществить, прежде чем добиться своего счастья. Вы слишком замкнуты и всегда были таким. Женитесь, пока молоды, и воспользуйтесь шансом жить среди людей и испробовать все, что предлагает жизнь.

– Я не замкнутый. – Заметив выражение глаз профессора, Дариус поправил свое заявление: – Я не такой замкнутый, как был когда-то, профессор Уоррен. У меня есть хорошие друзья, которые могут подтвердить, что я более открыт окружающему миру, чем когда-либо, и мое состояние значительно выросло. Индия… изменила мою жизнь. – Это было преуменьшение, но Дариус не думал, что даже в разговоре с Уорреном сумел бы найти слова для описания того, на что похоже пребывание в кругу «Отшельников».

Более чем годовой срок, проведенный в темноте подземной тюремной камеры в Бенгалии, выковал братство без социального расслоения и заново определил характер каждого человека. Название их клуба сначала было шуткой, но оно прижилось. Дариус сомневался, что название подходящее, учитывая, что цинизм половины его членов уступил нежному женскому влиянию. Он сам, Джозайя Хастингс и Майкл Радерфорд остались последними стойкими холостяками. Было легко представить Хастингса, впечатлительного, склонного к романтике художника, или даже Радерфорда, угрюмого гиганта, проигрывающими битву любви – и только Дариусу не на что было надеяться.

Даже когда судьба сталкивает с очаровательной женщиной, красавица все равно недосягаема – такова, вероятно, милость провидения. Лучше радоваться счастью друзей с безопасного расстояния. Лучше для всех.

Слова звучали у него в голове неискренне и горестно. Выработанная всей жизнью самодисциплина увела его мысли от болезненной темы одиночества обратно к профессору Уоррену и нынешнему их разговору.

– Я не жду, сэр, – вымученно улыбнулся Дариус. – И сделаю все, что от меня зависит.

– Вы кажетесь более уверенным, чем я помню. И поразительно окрепшим! Куда девался тот худой напуганный мальчик? У вас, сэр, вид скорее боксера-профессионала, а не профессора, – пошутил Уоррен, доставая перчатки.

– Мой друг Радерфорд, признаюсь, сильно преуспел, настаивая, чтобы я смог сам за себя постоять. – Дариус тоже полез в карман за перчатками. – Но это не означает, что я собираюсь участвовать в каких-то состязаниях, где требуется физическая сила.

– Никто не собирается, но мудрый человек готов ко всему. За это Радерфорд мне уже нравится. Вы должны взять его с собой, когда следующий раз окажетесь в Оксфорде, и мы втянем его в горячие дебаты по поводу военных хитростей.

Дариус спрятал улыбку, не в силах представить себе, как огромный Майкл Радерфорд, неудобно примостившись в одном из ситцевых кресел миссис Уоррен, ведет «горячие дебаты» на какую-то тему. Этот человек был солдатом и не любил разговор ради разговора, Дариус знал, что Майкл не поблагодарит его за приглашение, но тем не менее шанс увидеть, как Радерфорд пытается ускользнуть от гостеприимства Уорренов, того стоил.

Наконец оба мужчины, защищенные несколькими слоями верхней одежды, пожелали друг другу всего наилучшего. Дариус проследил, чтобы его наставник благополучно сел в экипаж, затем направился к своему бруму[1]1
  Небольшая двух– или четырехколесная коляска с одним окном.


[Закрыть] и сделал знак кучеру, ожидавшему под навесом конюшни.

– Сожалею, что пришлось поехать, Хеймиш.

– Почему? Немного свежо? – Шотландец махнул рукой на ледяной дождь. – Мне нравится ездить в сырую погоду, сэр.

Дариус покачал головой. В такую погоду холод пробирал до костей, а от сырости, по его ощущению, зубы становились ледяными. Но местным, очевидно, нравилось делать вид, будто они получают удовольствие. Они откровенно веселились, наблюдая за мучениями неподготовленных приезжих. После нескольких недель, проведенных в Эдинбурге, Дариус начал привыкать к непогоде, но не мог сказать про нее «немного свежо».

– Тогда поехали домой. – Забравшись внутрь экипажа, Дариус плотно закрыл дверцу, и брум тотчас отъехал от гостиницы. Дариус откинулся на сиденье и на протяжении более чем двух часов, которые занимала дорога до дома, пытался привести в порядок свои мысли.

Он признался Уоррену, что его жизнь сделала несколько неожиданных поворотов, но женщина была поворотом, которого он никогда не предвидел. Он намеренно ничего не сказал о ней Уоррену. Всем своим существом он чувствовал необходимость оберегать ее и не желал заглядывать слишком далеко вперед в своем импровизированном плане просто обеспечить ей убежище, пока она не поправится и не найдется лучшее решение. Глядя в окно экипажа на замерзшие окрестности, Дариус представлял, что сделали бы его друзья из такого «спасения». Ее броская красота смущала его и нарушала его спокойствие. Он был твердо настроен сохранять обычный распорядок в доме, но чувствовал, что его духовный мир уже претерпел огромные изменения.

Можно было бы анонимно помочь ей устроиться где-нибудь – но где? Как далеко должно быть «далеко», чтобы гарантировать ей безопасность? Эйш ввернул бы сейчас что-нибудь остроумное о географической протяженности супружеского разногласия и предложил бы…

Брум пошатнулся, когда одно из его колес провалилось в грязь, но благодаря искусству управления Хеймиша устоял и продолжил движение. Стараясь смягчить толчки, Дариус уперся поднятой ногой в боковую стенку богатой коляски и, закрыв глаза, предался воспоминаниям обо всех замысловатых виражах своей судьбы. Дариус был абсолютно уверен, что с него довольно всяких священных сокровищ, скрывающихся врагов «Отшельников» и девиц в бедственном положении. Он начал рисовать себе все события и кусочки ребуса «Отшельников», пока не создал разветвленную схему тонких линий и необычных знаков в своем воображении.

Это был старый прием: свое искусство Дариус отточил до остроты бритвы еще в темноте того подземелья. Пока Дариус путешествовал по тайным тропам своего внутреннего мира, долгая дорога домой подошла к концу.

– Мы дома, мистер Торн. – Голос Хеймиша стал первым дошедшим до него сигналом того, что коляска остановилась и он очутился дома.

– Да, Хеймиш, благодарю вас. – Дариус надел шляпу, чтобы, выбравшись из экипажа, совершить короткую перебежку под навес над входной дверью, где мог соскрести с ботинок грязь перед тем, как войти внутрь. Красивый двухэтажный дом с тростниковой крышей скрывал за собой обнесенный стеной сад, который уже давно пришел в упадок.

Это была идея Дариуса найти место, близкое к Эдинбургу, из-за известных городских торговцев драгоценными камнями и ради всех «Отшельников», собравших в Индии богатый урожай драгоценных камней. По возвращении в Англию он приобрел дом, даже не взглянув на него, так как агент недвижимости упомянул, что владение переходит к новому хозяину вместе с библиотекой старинных книг.

– От пола до потолка все переплетенная в кожу чепуха, насколько я могу определить, – признался мужчина. – Хозяин умер одиноким, если не считать дальнего племянника, которого библиотека нисколько не интересует и который сказал, что вы вправе пустить все на растопку.

Прежний владелец был эксцентричным одиноким ученым, который тратил все имевшиеся у него деньги на книги, и Дариус на мгновение почувствовал духовное родство с этим человеком. Если в жизни можно было найти какое-то утешение или радость, то, по мнению Дариуса, только в книгах. Он купил дом, не задав ни единого вопроса о состоянии фундамента, – и ему чрезвычайно повезло стать владельцем дома с прочной крышей, просторными комнатами и обширной библиотекой, где он мог проводить время с книгами.

Как выяснилось, коллекция, представлявшая поразительную смесь справочников на латыни и греческих, французских и немецких текстов и даже нескольких русских книг по разведению и дрессировке лошадей, оказалась весьма ценной. Среди мешанины научных трудов и книг по искусству иногда находилось несколько томиков превосходной поэзии или руководство по ведению домашнего хозяйства. Какую бы систему каталогизации ни применял покойный собиратель, она была загадочной, и поэтому даже теперь Дариусу доставляло удовольствие делать открытия на верхней полке или обнаруживать первое издание сочинений Джона Донна, заткнутое между дешевыми романами.

Открыв дверь, он увидел стоявшую в арочном проеме миссис Макфедден с осунувшимся от беспокойства худым лицом.

– Как вы поздно! Уже почти стемнело, и я была уверена, что Хеймиш перевернул эту коляску и угробил вас обоих!

– Он неистребим, как церковная мышь, – возразил Хеймиш и забрался обратно на козлы. – И не забывайте, что это вы держите его на холоде, читая нравоучения! Вы ведьма и заморозите своего драгоценного англичанина до смерти, обвиняя меня в неаккуратной езде!

Снимая перчатки и засовывая их обратно в карманы, Дариус сбивал с ботинок самые крупные куски грязи, не обращая внимания ни на одного из них. Их перепалка была исключительно показной и ничего не значила, и он уже понял, что между этими двумя существует нежная привязанность. Его вдовствующая экономка предпочитала открыто издеваться над его кучером, однако Дариус замечал все. Хеймиш Макквин никогда не ходил голодным, его одежда всегда была починена, носки заштопаны, белье выстирано и выглажено – и все без единого напоминания. А миссис Макфедден никогда не приходилось поднимать что-либо тяжелее горшка с тушеными овощами и мясом. У нее на столе всегда стояли свежие цветы, а за покупками она всегда ездила и никогда не оставалась без некоего шотландца рядом, чтобы было на кого ворчать, к ее удовольствию. Они подходили друг другу как нельзя лучше.

– Как она? – без предисловий спросил Дариус.

– Да уж лучше вас! Входите же! – От возмущения у экономки на щеках выступали розовые пятна, пока она держала дверь широко открытой, дожидаясь, чтобы он вошел. – Очень любезно с вашей стороны оставлять грязь снаружи, но этот идиот заслужил свое. Нужно усадить вас у камина, мистер Торн.

– Спасибо, миссис Макфедден. Значит, она сегодня отдыхала? – Он отдал экономке шляпу, пальто и шарф.

– Когда я в последний раз заглядывала к ней, она оставалась в постели, сэр. Я нашла хороший рецепт припарки, и она почти готова. Когда мадам проснется, я собираюсь осмотреть ее спину. – Миссис Макфедден уперлась кулаками в бока. – Вам что, больше нечего делать, как только стоять там и простужаться? В библиотеку!

Под давлением рассудительности экономки Дариусу на время пришлось побороть настойчивое желание еще раз увидеть свою гостью. Он удалился в свою любимую комнату только для того, чтобы дать миссис Макфедден время приготовить припарки и удобнее устроить леди, прежде чем он зайдет к ней.

Как и было обещано, огонь в библиотечном камине уже весело горел, ожидая его прихода, и бумаги на письменном столе лежали точно там, где он их оставил. Пройдя к своему креслу, Дариус по привычке удобно уселся и, просмотрев тексты, почти мгновенно продолжил ход мыслей предыдущего дня. Время, проведенное с Уорреном, придало ему сил, и он был рад среди беспорядочных стопок снова найти записи своих рассуждений.

Когда солнце зашло, а зимняя буря набрала силу, мысли Торна увели его в беспощадную жару индийского лета. Возвращаясь по своим следам, он пробирался по лабиринту остро пахнущих рыночных прилавков к палатке картографа и отыскивал тот момент, когда бессистемное исследование ступило на намеченную судьбой дорожку.

Лучшие головоломки те, которые кажутся безумно сложными, но, как выясняется, имеют необычайно простое решение. И это означает, что он или не замечает его, или даже не смотрит на нужные фигуры…

Или ответ прямо перед ним, а он не хочет его увидеть. Потому что, возможно, у них нет священного сокровища, за которым охотится злодей. А как торговаться о чем-то, чего у вас нет?

– Мистер Торн! – раздался с порога крик миссис Макфедден. – Пожалуйста, сюда! Думаю, с ней что-то ужасное!

Второй раз за многие дни Дариус бегом обогнул стол, молясь, чтобы успеть вовремя.

Глава 3

Изабель смотрела в окно спальни на заброшенный, холодный сад, в котором царили запустение и беспорядок, и наблюдала за облаками, гасившими слабые остатки дневного света. Изабель подумала, насколько все это выглядит унылым и гнетущим, и ей вспомнился другой сад.

…Другой сад. Другое окно. Другое время года.

Был весенний день, и она, глядя сквозь оконное стекло, представляла себе ждущее ее впереди счастье. Изабель была молодой женой, ожидающей своего мужа. Их ухаживание превратилось в вихрь нежных и романтических встреч, сказочную историю, которая оставила ее бездыханной от головокружительной скорости развития событий.

Последние гости наконец уехали, наступила тишина, и Изабель устроилась у окна своей новой спальни, чтобы осмыслить огромную перемену, произошедшую в ее жизни. Она даже не успела убрать цветы из волос.

Из девочки превратилась в жену.

В любой момент мог прийти Ричард, чтобы наконец заключить ее в объятия. Он развеет ее страхи и успокоит нервное предчувствие того, что ее мать, по-видимому, называла «ценой супружеской удовлетворенности». После нескольких целомудренных поцелуев и сладкозвучных поэтических строк, которые он читал ей, Изабель с нетерпением ждала его прихода. В первый раз они окажутся по-настоящему одни, и любимый Ричард избавит ее от детских страхов и поцелуями прогонит ледяную дрожь, обосновавшуюся у нее внутри.

Изабель смотрела на цветы, цветущие в саду своего нового дома, и в течение нескольких минут была просто взволнованной, счастливой молодой женой.

А затем позади нее появился он.

Изабель не успела даже обернуться, чтобы поприветствовать его, как он прошептал ей на ухо непристойную брань, теплый шепот у ее уха был как удар кнута по ее душе, и от потрясения улыбка у нее на лице застыла. Потому что дорогой, любимый мужчина, обещавший всю жизнь боготворить ее, никогда не сказал бы такого. Он никогда бы не употребил такие слова – никогда не употребил бы, даже если бы знал их.

Однако затем он повторил то же самое.

Изабель задохнулась от возмущения и попыталась повернуться к нему, но он схватил ее за затылок так крепко, что ей показалось, она потеряет сознание, и прижал к окну, превратившись у нее за спиной из романтического героя в какое-то дикое чудовище.

– Как ты смеешь думать, что можешь смотреть на меня, упрямая сука! Ты будешь подчиняться и стоять здесь, как я пожелаю. Я теперь твой муж и твой хозяин. Ты будешь стоять здесь с прижатым к стеклу этим своим наглым поросячьим носом, пока пустое пространство между твоими ушами поймет, что неповиновение и упрямство не способ начинать супружескую жизнь, Изабель.

– Н-но я… – прошептала она, но он оборвал ее, еще сильнее сжав пальцы. Боль была невероятная, и она закричала.

– Заткнись, корова! – прорычал Ричард позади нее и сдавил пальцами уязвимое место у основания черепа так, что ужасающая боль от его хватки сделалась еще сильнее. – Прекрати это хныканье! Я твой муж, бестолковая, упрямая сука! Заткнись!

Изабель заставила себя молчать и не шевелиться.

Она стояла в своем подвенечном наряде и смотрела, как смещалось и разрушалось ее представление о мире. Она стояла, а монстр, за которого она вышла замуж всего несколько часов назад, шептал ей в уши отвратительные и невообразимо нечестивые проклятия.

Она стояла, как ей казалось, несколько часов.

Пока у нее не заболели колени и она не начала дрожать так сильно, что засомневалась, сможет ли удержаться и не упасть, – и в конце концов, теряя силы от боли и непонятно чем вызванного потока его злобных оскорблений, попыталась для облегчения прислониться спиной к Ричарду. Но рука, как тисками сжимавшая ей шею, стала давить еще сильнее, и Изабель охватила паника.

Она безуспешно сопротивлялась, пока он не продемонстрировал свою власть над ней. Он отпустил ее, но лишь для того, чтобы дать пощечину, а потом снова повернул лицом к окну.

– Зачем? Зачем, Изабель? Зачем тебе нужно заставлять меня наказывать тебя? А ты это сделала. Все, чего мне всегда хотелось, – это начать жизнь должным образом. Разве я многого прошу? Небольшое проявление покорности с твоей стороны, чтобы продемонстрировать любовь и послушание, но ты с самого начала бросаешь мне вызов, Изабель. Так ты собираешься начать, никудышная, неблагодарная, неумелая сука?

Она покачала головой, сдерживая плач.

– Ты, Изабель, невежественна, когда дело касается удовлетворения мужа. Но я дам тебе уроки, в которых ты отчаянно нуждаешься. И ты будешь учиться, дорогая. А когда проявишь себя достойной женой и покажешь мне, что можешь быть послушной, мы прекрасно поладим, ты и я. Ты станешь предметом зависти всех женщин в Англии, Изабель. – Рука Ричарда вернулась к ней на затылок. – Но прямо сейчас мы должны, не откладывая, покончить с твоим наказанием, не так ли? Ты должна получить то, что заслужила за хныканье и попытку перечить мне, моя дорогая.

У нее начали подкашиваться колени, но хватка Ричарда и прижатое к ней сзади его тело удержали ее прямо. Своей свободной рукой он начал новую атаку, к которой она просто не была готова. За ласковым «моя дорогая» последовала жестокость, которой Изабель в своей уединенной жизни даже не представляла. Он задрал ей юбки, скомкав ткань, и, раздвинув ей бедра, овладел ею.

Он насиловал ее, прижав к окну, выходившему в красивый весенний сад.

Изабель испытала унижение, которое едва не лишило ее рассудка. Быть так выставленной на обозрение, когда все ее мысли полностью сосредоточились на незнакомом и жестоком вторжении тела ее мужа и жгучей боли, которую оно причиняло, – это невероятно. На Изабель волнами накатывала резкая боль, но у нее не было сил кричать.

Наконец он испустил сдавленный победный крик позади нее и, выскользнув из ее тела, забрызгал бедра Изабель теплой слизью своего оргазма.

– Вот так! – посмеялся над ней Ричард. – Хорошая жена! Оставайся здесь, пока я не вернусь.

И ушел.

Повиснув на шторах, она стояла там, слишком напуганная, чтобы двигаться, и уверенная, что в любой момент он вернется и накажет ее за неповиновение, если она переползет по полу к своей кровати. Ужас и потрясение охватили ее с такой силой, что Изабель потеряла способность мыслить; она подчинилась унизительному требованию и осталась на месте.

Обесчещена. Замарана. Погублена.

– …лед, дорогая!

Изабель не могла пошевелиться. Она узнала женский голос позади себя, когда он в конце концов проник в недремлющий кошмар, который лишал ее силы воли.

– Мадам? – снова заговорила миссис Макфедден голосом, полным тревоги и заботы.

Однако Изабель боялась отойти от окна, хотя это было глупо. Ричарда здесь не было, это просто воспоминание. Но ее ноги приросли к полу, а руки дрожали.

Не сказав больше ни слова, экономка ушла, и ее шаги застучали вниз по лестнице. Все, что Изабель нужно было сделать, – это постараться воспользоваться одиночеством и быстро вернуть себе способность мыслить, прежде чем женщина приведет к ней в спальню остальных обитателей дома.

Это нелепо. Это другое окно и заброшенный сад.

– С того дня прошло несколько месяцев, – прошептала Изабель, и от ее дыхания запотело стекло. – Пожалуйста. – «Я, вероятно, не в себе от всего этого, и Ричард не прячется за дверью, чтобы…»

Звук тяжелых шагов мужчины, бегущего вверх по лестнице и дальше по коридору лишил ее сил. Часть ее, способная здраво мыслить, понимала, что это будет просто конюх или даже мистер Торн, но логика оказалась бессильной против паники, охватившей Изабель.

Она ждала, что или свершится все самое плохое и из-за угла появится призрак ее мужа, или что мистер Торн из лучших побуждений начнет задавать вопросы, на которые она не сможет ответить. Но ее ужас был неописуемым – потому что ничье сострадание не могло распространяться настолько далеко, чтобы приютить сумасшедшую, которая, ничего не объясняя, липнет к окнам.

– Самсон скучает по вам, – спокойным ровным тоном заговорил Дариус, присев на край ее кровати. – Для боевого коня он очень чувствительный.

Тема оказалась неожиданной, и Изабель затаила дыхание.

– Правда, его аппетит вполне подходит боевому коню, по крайней мере когда удается убедить его поесть, – продолжал Дариус, словно разговор о лошадях с женщиной, уцепившейся за оконную раму, так же обычен, как дождь. – Он очень беспокоится о вас.

– Неужели Самсон сказал так много?

– По словам Хеймиша, это был практически разговор. Не думаю, что у Самсона есть какие-то жалобы на обращение с ним, но Хеймиш клянется, что в это утро у него был недовольный вид. Могу только предположить: это из-за опасения за вашу безопасность.

– Или тоскует по своим лакомствам. – Кивнув, Изабель поняла, что ей удалось отпустить подоконник.

– Миссис Макфедден пожертвовала кувшином черной патоки, чтобы смешать ее с овсом, так как Хеймиш полагает, что у коня, вероятно, пристрастие к сладкому, – сообщил Дариус. – Единственное, по чему он сейчас тоскует, – это по вашему обществу.

С лицом, пылающим от сдерживаемой досады, Изабель медленно и осторожно повернулась к нему.

– Я не сумасшедшая, мистер Торн. Я…

– Никто так и не думает. Миссис Макфедден была очень обеспокоена – а на мой взгляд, вы выглядите как женщина, которая просто погрузилась в размышления.

– Да, я… размышляла. – Это все, что ей удалось произнести, чтобы удержаться и не разразиться слезами.

– Когда будете готовы – возможно, через день-другой, – вы сможете пойти в конюшню. – Взгляд Дариуса казался спокойным, в нем не было укора. – Но сначала хочу попросить вас об одной любезности.

– О любезности? – Мгновенно тревога пошатнула ее нетвердое самообладание. – О какой любезности?

– Вы должны позволить мне дать вам имя, даже если оно будет временным и глупым. Мне это было бы приятно, потому что, боюсь, мое искусство общения на самом деле оставляет желать лучшего. – Дариус вздохнул. – А обращение к вам с помощью местоимений и импровизированных выражений раньше или позже создаст для меня трудности.

– О-о. – Изабель улыбнулась, этот мужчина продолжал удивлять ее. – Тогда прошу вас.

– Я назову вас… – он склонил голову набок, – Еленой.

– Еленой?

– Потому что вы так же прекрасны, как, вероятно, была Елена Троянская, и это имя вам подходит. – Он медленно встал. – Все в порядке?

Изабель, не отдавая себе отчета, отошла от окна, под воздействием его улыбок избавляясь от тисков воспоминаний.

– Елена мне очень нравится.

– Значит, Елена. – Остановившись, он поднял вязаную шаль, которую она уронила, и подал ее Изабель. – Если хотите, я позвоню миссис Макфедден. Уверен, у нее уже готов для вас обед.

Взяв у него вязаную шаль, она попыталась накинуть ее на плечи, но поморщилась, когда ее избитая спина дала о себе знать.

– Ну-ка, позвольте мне. – Он помог Изабель укутать спину и отступил назад. – Ну вот, так, похоже, теплее.

– Я не слабая. – Она снова повернулась к нему лицом. Ей хотелось убедить в этом его и себя тоже. Она пережила долгое путешествие и только теперь задумалась, чего будет стоить ей ее решение. – Я… я сильнее, чем кажусь.

– Конечно. Неопределенность и нервозность больше на пользу мне, чем вам.

– И какая вам от этого польза?

– Ну, например, та, что внимание миссис Макфедден почти полностью сосредоточено на вас, и это дает мне полную свободу делать то, что я хочу. Я могу носить непарные носки, оставлять открытыми окна или обедать, сидя на полу в относительной тишине.

– Вы мечтаете о таких вещах? – рассмеялась Изабель.

– А какой мужчина не мечтает? – возразил он с заразительным озорством в глазах.

– А забота миссис Макфедден?

– Гость всегда делает жизнь интереснее. Так что пользуйтесь этим! – Он хлопнул в ладоши.

От этого звука Изабель вздрогнула и испуганно попятилась – и мгновенно расстроилась, что ведет себя скорее как кролик, чем как женщина. Ее страх был просто осязаемым, и Дариус замер на месте.

– С моей стороны это глупо, – тихо сказал он и застыл в настороженной позе, напоминавшей стойку лесника, встретившегося с оленем. – Я виноват, Елена.

– Нет, конечно же, нет! – Изабель медленно подняла плечи. – Это… Со мной трудно. Ничего не случилось, и я… Ничего не случилось!

Дариус кивнул.

– Мистер Торн, – заговорила она, скрестив руки, – мне бы очень хотелось покинуть спальню, чтобы пообедать или прогуляться.

– Значит, покинете, – отозвался он. – Когда захотите, но ради меня, пожалуйста, подождите до утра. Вы не узница, Елена, и все же вы только вчера оказались у нас, и это чудо, что вы живы.

– Нет, не узница, – повторила она его слова, наслаждаясь их звучанием.

– Если позволите, у меня есть дело внизу в библиотеке, и на самом деле мне нужно уйти, пока…

– Что такое? – Голос миссис Макфедден загрохотал, как ржавые гвозди в сковороде. – У меня готова припарка для спины мадам, и лекарство не становится лучше от того, что я стою здесь в этом холодном коридоре!

Дариус мгновенно превратился в школьника, которого застали в неположенном месте, и Изабель почувствовала, что улыбается.