Текст книги "Рассуждение о методе. С комментариями и иллюстрациями"

Путем такого метода вычисления нужно отыскивать столько величин, выраженных двумя различными способами, сколько неизвестных терминов мы предполагаем известными, для того чтобы исследовать трудность прямым путем. Именно таким образом мы получим столько же сравнений между двумя равными величинами

Составив уравнения, мы должны совершить ранее отложенные нами действия, никогда не пользуясь умножением, если уместно деление

Если имеется много таких уравнений, то нужно их привести все к одному, а именно к тому, термины которого займут наименьшее количество ступеней в ряде последовательно пропорциональных величин, где они и должны быть расставлены в соответствующем порядке

К О Н Е Ц

Трактат остался неоконченным. Декарт остановился на 21-м правиле, хотя планировал описать 36. В первых двенадцати правилах Декарт представил все, что помогает сделать использование рассудка более легким. В следующих двенадцати он объясняет, как следует находить неизвестное решение вопросов, которые совершенно понятны. Наконец, последние двенадцать правил Декарт планировал посвятить разбору несовершенных и запутанных вопросов.

Однако и написанного вполне достаточно, чтобы понять хоть мысли Декарта. Судя по заглавиям трех последних правил, Декарт собирался объяснить, как можно находить неизвестное на примере решения простых математических уравнений.

Декарт стремится к определенности и простоте, которые не оставляли бы места заблуждениям. Любое искаженное или неправильное истолкование простых истин неизбежно влечет усложнение их интерпретации. Поэтому следование простым правилам руководства для ума позволяет избежать заблуждения. Математика дает возможность представить эти правила в максимально наглядной форме.

Можно провести параллели с тем, как за две тысячи лет до Декарта Пифагор использовал математику, чтобы привести понимание мира к простой форме, выраженной в математической гармонии. Однако как свойственно античному человеку, Пифагор усматривает простоту математической гармонии в самом мире, поскольку люди в эпоху античности были уверены, что мир устроен разумно и гармонично. Декарт же – человек Нового времени, для которого мир открывался в сложности и бесконечности. Простота и гармоничность мира вовсе не очевидны, их еще следует доказать, что Декарт и вынужден делать путем приведения в порядок методов познания. В дальнейшем окажется, что не только окружающий мир, но и человеческий разум намного сложнее и противоречивее, чем это представлялось Декарту. Возможно, ему нелегко пришлось бы, столкнись он с современными математическими парадоксами или принципом неопределенности в квантовой механике. Однако он вряд ли изменил бы своему жизненному стремлению найти такие исходные простые принципы объяснения мира, опираясь на которые можно быть уверенным в достоверности познания.

Первоначала философии

Перевод С.Я. Шейнман-Топштейн

К изучению трудов философа можно подходить либо в хронологической последовательности, чтобы шаг за шагом проследить, как развивалась его мысль, либо от простых произведений к более сложным. Однако эффективнее всего начинать изучение с тех произведений, в которых наиболее доходчиво излагаются ключевые идеи всей философской позиции. Дело в том, что у каждого философа свое видение и свой подход, поэтому даже самые простые его мысли невозможно понять вне контекста, а его задает целостный взгляд философа на мир или на самую главную проблему, которая его волнует. В случае Декарта таким ключевым произведением будут его «Первоначала философии», где и раскрыт такой целостный взгляд. В этой книге Декарт стремится заложить фундамент универсальной науки, основанной на новых философских принципах, берущих начало в естественном разуме.

Работу над книгой «Первоначала философии» Рене Декарт начал в 1641 году. Она была написана на латыни и опубликована в 1644 году, а ее французская версия – в 1647 году. Состоит из четырех частей: «Об основах человеческого познания», «О началах материальных вещей», «О видимом мире», «О земле».

Книга дает целостное представление об идеях, более подробно изложенных в других ранних произведениях. Первая часть в тезисной форме знакомит читателя с содержанием его основополагающего философского трактата «Размышления о первой философии» (1640). В этом трактате Декарт формулирует принцип методического сомнения, который приводит мыслящего человека к идее несомненности его собственного сознания и умозаключению «я мыслю, следовательно, я существую». На основе этого он выводит существование Бога, познаваемость мира и свое учение о дуализме души и тела.

После окончания работы над «Размышлениями о первой философии» в 1641 году Декарт начинает работу над трактатом «Первоначала философии». Его целью было дать строгие философские основы познания. Декарт раскрывает предпосылки, из которых должно выводиться знание как таковое, и на этих предпосылках сводит в единую систему учение о познании и знания о мире. Для этого он использует метод радикального сомнения. Эмпирическое[4]4
  Эмпирический – полученный посредством органов ощущений. Методы эмпирического познания – наблюдение, измерение и эксперимент. В трактате Декарта, как и многих других философов, вместо слова «эмпирический» используется слово «чувственный», что вполне допустимо. Однако слово «чувственный» имеет и другие значения. Наряду с опытом, получаемым через органы ощущений, «чувственный» может означать опыт эмоций и высших чувств или же опыт эстетических переживаний. Чтобы избежать путаницы и подчеркнуть, что речь идет о чувственном опыте как опыте восприятия органами ощущений, я буду использовать термин «эмпирический».


[Закрыть] знание, полученное посредством органов ощущений, недостоверно, поэтому Декарт обращается к разуму, выявляет самоочевидные истины, не зависящие от эмпирического опыта, и методом дедукции выводит из них надежное знание.

Если в первой части трактата он возвращается к идеям книги «Размышления о первой философии», то при дальнейшем систематическом изложении своей философии он вновь обращается к вопросам физики, составлявшим основное содержание его книги «Мир» (1634 год), которую в свое время не решился издать, узнав об осуждении Галилео Галилея судом инквизиции.

Творчество Декарта совпало по времени с разгоревшейся в науке борьбой между сторонниками коперниканской и птолемеевской концепций. В научный спор вмешалась церковь и осудила Галилея за революционную научную концепцию вращения Земли вокруг Солнца. Декарта это потрясло, и тем важнее для него стали поиски несомненных основ всякого знания, на которых можно было бы сформулировать законы физики. Эту задачу он решает в трактате «Первоначала философии».

Николай Карпицкий

Светлейшей повелительнице Елизавете, старшей дочери Фредерика, короля Богемии, князя Палатинского и сиятельного избранника Священной Римской Империи

Декарт начинает книгу с посвящения Елизавете (1618–1680), старшей дочери Фридриха V, короля Богемии, который лишился престола после поражения в битве при Белой горе 8 ноября 1620 года от войск католической лиги. Декарт познакомился с принцессой Елизаветой в конце 1642 года. Елизавета проявляла глубокий интерес к философии, Декарт переписывался с ней. В своем посвящении он обращается к Елизавете со словами восхищения и благодарности и с рассуждениями о добродетелях. Ведь добродетели, так же как мудрость и восприимчивость ума, имеют общее начало – твердую волю.

Письмо автора к французскому переводчику «Первоначал философии», уместное здесь как предисловие

После выхода трактата «Первоначала философии» на латинском языке Декарт попросил аббата Клода Пико перевести его на французский. В 1647 году вышло новое издание, которое Декарт снабдил предисловием в форме письма к переводчику. Здесь Декарт объясняет свою философскую позицию, которая послужила основой трактата. Под философией Декарт понимает занятие мудростью. Философия простирается на все, что доступно для человеческого познания и отличает цивилизованного человека от варваров и дикарей. Чем более цивилизован и образован народ, тем лучше в нем философствуют, поэтому наибольшим благом для государства будет присутствие в нем истинных философов.

Мудрость понимается не только как благоразумие в делах, но и как совершенное знание всего, что можно понять на основе первоначал. Первоначала должны быть ясными, очевидными и познаваться независимо от знания внешних вещей, при этом они должны служить основой для всякого дальнейшего познания. Совершенно мудр один Бог, а человек – лишь более или менее, в зависимости от того, как много он знает о наиболее важных истинах. Высшим благом для человека будет познание истины на основе первопричин, то есть мудрость, которую открывает философия.

Декарт выделяет ступени мудрости, по которым человек может подняться с помощью наук. Такая мудрость требует постепенного обучения и этим отличается от мудрости божественного откровения, которая дается целиком и сразу, возвышая до безошибочной веры. На первой ступени постигаются самоочевидные понятия, которые приобретены без помощи размышлений. На второй ступени постигается все то, что дает эмпирический опыт. На третьей ступени обретается то, чему учит общение с другими людьми, а на четвертой ступени – то, что дает чтение книг. Высшая мудрость раскрывается на пятой ступени через уяснение первых причин и истинных начал, на основе которых можно понять все доступное знание. Те, кто стремился к такому пониманию и преуспел в этом, назывались философами.

1. Человеку, исследующему истину, необходимо хоть один раз в жизни усомниться во всех вещах – насколько они возможны

Так как мы появляемся на свет младенцами и выносим различные суждения о чувственных вещах прежде, чем полностью овладеваем своим разумом, нас отвлекает от истинного познания множество предрассудков; очевидно, мы можем избавиться от них лишь в том случае, если хоть раз в жизни постараемся усомниться во всех тех вещах, в отношении достоверности которых мы питаем хотя бы малейшее подозрение.

Для Декарта сомнение – это методический прием и отправная точка построения философии. Суть такого сомнения в том, чтобы последовательно усомниться во всем, в чем можно усомниться, и благодаря этому выявить нечто несомненное, на основе которого можно построить прочное здание философии.

На первый взгляд Декарт в этом не оригинален. За две тысячи лет до него Сократ тоже поставил под сомнение все обыденные мнения и представления людей в своей знаменитой фразе: «Я знаю, что ничего не знаю, а другие и этого не знают», что и послужило началом нового типа философствования. Но несмотря на общность в выборе отправного пункта философствования, Сократ и Декарт принадлежат разным эпохам, и это должно было проявиться в их позициях.

2. Мы должны также считать все сомнительное ложным

Более того, полезно даже считать вещи, в коих мы сомневаемся, ложными, дабы тем яснее определить то, что наиболее достоверно и доступно познанию.

В данном случае считать вещи ложными Декарт предлагает в качестве методического приема, чтобы никакие сомнения в определении степени недостоверности не помешали обнаружить достоверное и самоочевидное. Вполне возможно, что нечто из того, что мы считаем ложным сейчас, в дальнейшем получит обоснование как истинное на тех предпосылках знания, которые мы обнаружим методом сомнения.

3. Однако это сомнение не следует относить к жизненной практике

Но это сомнение должно быть ограничено лишь областью созерцания истины. Ибо что касается жизненной практики, то, поскольку зачастую мы должны действовать прежде, чем избавиться от сомнений, мы нередко бываем вынуждены усвоить то, что является всего лишь правдоподобным, а иногда и просто выбрать одно из двух, если ни одно из них не представляется более правдоподобным, чем другое.

Методическое сомнение – это метод философии, поэтому оно не должно мешать нам в обычной жизни действовать и принимать ответственные решения. Однако обыденное сознание руководствуется правдоподобием, а не истиной. Поэтому необходимо найти первичные достоверные предпосылки, которые в дальнейшем дадут понимание жизни и позволят поступать, исходя из мудрости, а не обыденного сознания.

4. Почему мы можем сомневаться в чувственных вещах

Итак, теперь, когда мы настойчиво стремимся лишь к познанию истины, мы прежде всего усомнимся в том, существуют ли какие-либо чувственные или доступные воображению вещи: во-первых, потому, что мы замечаем, что чувства иногда заблуждаются, а благоразумие требует никогда не доверять слишком тому, что хоть однажды нас обмануло; затем, потому, что нам каждодневно представляется во сне, будто мы чувствуем или воображаем бесчисленные вещи, коих никогда не существовало, а тому, кто из-за этого впадает в сомнение, не даны никакие признаки, с помощью которых он мог бы достоверно отличить состояние сна от бодрствования.

Декарт – человек новой эпохи, которая связана с изменением картины мира и отношения человека к жизни. Ни в античности, ни в средневековье не возникало даже идеи усомниться в реальности мира. Сократ ставил под сомнение повседневные мнения людей, но не сам окружающий мир. Античные скептики, которые подобно Декарту ставили под сомнение достоверность познания через органы ощущений, в действительности сомневались только в человеческих суждениях о мире, но не в том, что их жизнь – это жизнь в реальном мире. Декарт ставит под сомнение именно само существование чувственно воспринимаемых вещей. Эта позиция была бы совершенно непонятна его предшественникам.

Античный человек мыслил себя как часть целого космоса или мирового разума, пронизывающего космос. Чувственно воспринимаемая реальность – это и есть подлинный мир, и никакого внутреннего мира сознания (который будем в дальнейшем называть субъективностью) античный человек не представлял. По этой же причине он считал, что и умопостигаемые вещи существуют объективно, образуя либо мир идей Платона, либо логос Гераклита и стоиков. Однако человек эпохи Нового времени, которой принадлежал Декарт, стал выделять внутренний мир собственного сознания – субъективность. Умопостигаемые сущности, которые для античного человека существовали сами по себе, для новоевропейского человека стали просто идеями или абстрактными смыслами внутри его ума.

Это обстоятельство радикально изменило понимание реальности вещей, данных в органах ощущений. Для античного человека чувственно воспринимаемая вещь и есть реальная вещь как таковая, которую он воспринимает непосредственно. Для человека Нового времени воспринимаемая органами ощущений вещь воспроизводится в виде образа внутри сознания человека. Иначе говоря, она не дана в восприятии сама по себе, но лишь отражается внутри сознания. Но можем ли мы быть уверены, что она отражается правильно? Может быть, источник образов внутри нашего сознания совсем иной, а чувственно воспринимаемых вещей и не существует вовсе?

Новое понимание познания как отражения реальных вещей в сознании стало новой общекультурной установкой и не было специально придумано философами. Декарт, как представитель эпохи Нового времени, принимает ее по умолчанию, но сталкивается с тем, что она порождает в теории познания трудности принципиального характера. Если мы считаем, что весь мир дан нам как отражение в нашем сознании, то как нам убедиться, что он действительно таков, каким мы его воспринимаем?

Для Декарта было жизненно важно убедиться: дело его жизни – философское и научное познание – не пустая игра воображения, а обретение подлинного знания и мудрости. Поэтому его цель не в том, чтобы во всем посеять сомнение, а в том, чтобы обосновать как реальность мира, так и адекватность научного познания вещей. Сомнение – лишь философский инструмент, который должен привести нас к надежным основаниям всякого знания.

5. Почему мы сомневаемся даже в математических доказательствах

Мы усомнимся и во всем остальном, что до сих пор считали максимально достоверным, – даже в математических доказательствах и в тех основоположениях, кои до сегодняшнего дня мы считали само собою разумеющимися, – прежде всего потому, что мы наблюдаем, как некоторые люди заблуждаются в подобных вещах и, наоборот, допускают в качестве достовернейших и самоочевидных вещей то, что нам представляется ложным; но особенно потому, что мы знаем о существовании Бога, всемогущего, создавшего нас: ведь нам неведомо, не пожелал ли он сотворить нас такими, чтобы мы всегда заблуждались, причем даже в тех вещах, которые кажутся нам наиболее ясными. Ибо это возможно не меньше, чем случающиеся иногда ошибки, существование которых мы подмечали прежде. Если же мы вообразим, что созданы не всемогущим Богом, а самими собою или кем-то другим, то, чем менее могущественным мы будем считать нашего творца, тем больше поверим в такую степень нашего несовершенства, которая постоянно ведет нас к ошибкам.

Декарт радикально усиливает сомнение. Ведь мы не можем быть уверены даже в том, что ум мыслит адекватно реальности. Насколько мы можем быть уверены, что Бог вложил в нас законы познания мира, а не наши собственные фантазии? Не исключено, что больное сознание извратило законы мышления, и поэтому даже стройные математические системы лишь кажутся нам таковыми.

6. Мы располагаем свободой выбора (liberum arbitrium) для того, чтобы не соглашаться с сомнительными вещами и таким образом избегать заблуждения

Но кто бы нас ни сотворил и как бы ни был он могуществен или коварен, мы тем не менее ощущаем в себе свободу неизменно воздерживаться от веры в то, что не полностью исследовано и не вполне достоверно, и таким образом остерегаться какого бы то ни было заблуждения.

Однако человек всегда может свободно самоопределиться к знанию – либо поверить, либо проигнорировать, либо поставить под сомнение и искать истину самостоятельно. Поэтому, даже если собственные чувства и ум его обманывают, все равно у него остается возможность искать истину.

7. Мы не можем сомневаться в том, что, пока мы сомневаемся, мы существуем: это – первое, что мы познаем в ходе философствования

Итак, отбросив все то, относительно чего мы можем каким-то образом сомневаться, и, более того, воображая все эти вещи ложными, мы с легкостью предполагаем, что никакого Бога нет и нет ни неба, ни каких-либо тел, что сами мы не имеем ни рук, ни ног, ни какого бы то ни было тела; однако не может быть, чтобы в силу всего этого мы, думающие таким образом, были ничем: ведь полагать, что мыслящая вещь в то самое время, как она мыслит, не существует, будет явным противоречием. А посему положение Я мыслю, следовательно, я существую — первичное и достовернейшее из всех, какие могут представиться кому-либо в ходе философствования.

Методическое сомнение позволяет выявить самоочевидное: то, в чем невозможно усомниться. Например, невозможно усомниться в том, что я сомневаюсь. Сомнение – это самоочевидный феномен сознания. На современном философском языке мы бы назвали его феноменологической самоочевидностью. Таким образом, даже если я поставлю под сомнение все, что только можно: и мир, и Бога, и свое тело, несомненным будет то, что я сомневаюсь.

Положение Декарта «мыслю, следовательно, существую» следует понимать не как логический вывод: «если… то…», а как феноменологическую очевидность – мыслю и обнаруживаю в этом очевидность существования.

8. Из этого мы познаем различие между душой и телом, или между вещью мыслящей и телесной

Это – наилучший путь к познанию природы ума и его отличия от тела. Ведь, исследуя, кто мы такие, предполагающие все отличное от нас ложным, мы в высшей степени ясно усматриваем, что к нашей природе не имеет отношения ни какая-либо протяженность, ни какая бы то ни было фигура, ни перемещение в пространстве, ни что-либо иное подобное, являющееся свойством тела, но ей причастно одно лишь мышление, познаваемое нами поэтому прежде и достовернее, чем какая бы то ни было телесная вещь: ведь наше мышление мы уже восприняли, а по поводу всего остального продолжаем сомневаться.

История рассказывает, что самоочевидная идея «мыслю, следовательно, существую» пришла Декарту во время военного похода. Был сильный холод, от которого негде укрыться, и только печи, уцелевшие после пожара, удерживают тепло. Декарт закрывается в одной из них, оказываясь на какое-то время отрезанным от окружающего мира. Может быть, это натолкнуло его на идею такого отдельного мыслящего «Я», которое не зависит ни от тела, ни от окружающего мира. Сейчас мы бы назвали это чистое «Я» априорным, или трансцендентальным субъектом, но во времена Декарта эти слова еще так не употреблялись. Тем не менее он пишет: для того чтобы понять природу мыслящего ума, нужно отвлечься от всего чувственно данного, в том числе и от собственного тела. Природа ума внепространственна, она представляет собой мышление, которое первично по отношению к чувственно данным вещам, то есть к эмпирической реальности, и от нее не зависит.

9. Что такое мышление

Под словом «мышление» я понимаю все то, что совершается в нас осознанно, поскольку мы это понимаем. Таким образом, не только понимать, хотеть, воображать, но также и чувствовать есть то же самое, что мыслить.

Ибо если я скажу: «Я вижу…» или «Я хожу, следовательно, я существую» – и буду подразумевать при этом зрение или ходьбу, выполняемую телом, мое заключение не будет вполне достоверным; ведь я могу, как это часто бывает во сне, думать, будто я вижу или хожу, хотя я и не открываю глаз, и не двигаюсь с места, и даже, возможно, думать так в случае если бы у меня вовсе не было тела. Но если я буду разуметь само чувство или осознание зрения или ходьбы, то, поскольку в этом случае они будут сопряжены с мыслью, коя одна только чувствует или осознает, что она видит или ходит, заключение мое окажется вполне верным.

Под мышлением Декарт понимает процесс осознания чего-либо. Сам факт того, что я хожу – это не мышление, но осознание этого – мышление. Здесь обнаруживаются два уровня сознания. На первом уровне даны чувственные переживания, на втором уровне – их осознание в мышлении. При этом оно первично по отношению к эмпирической и психологической реальностям. Существование того, что я действительно хожу – не самоочевидно, в конце концов, это может мне просто сниться. Но факт того, что я осознаю в мышлении, что я хожу – самоочевиден, и в нем обнаруживается очевидность существования.

10. То, что является весьма простым и само собой понятным, логические дефиниции могут только затемнить; подобные понятия не следует называть в числе тех, что достигаются путем длительного изучения

Я не поясняю здесь многие другие термины, коими уже воспользовался или воспользуюсь в дальнейшем, поскольку они представляются мне самоочевидными. Я часто замечал, что причиной заблуждений философов бывает то, что они пытаются с помощью логических дефиниций объяснять простейшие и само собой понятные вещи: таким образом они только их затемняют. Однако когда я сказал, что положение «Я мыслю, следовательно, я существую» является первичным и самым достоверным, какое только может представиться кому-либо в ходе философствования, я тем самым не отрицал необходимости знать до него, что такое мышление, существование, достоверность, а также что немыслимо, чтобы то, что мыслит, не существовало и т. п., но поскольку все это – простейшие понятия, кои сами по себе не дают познания ни одной из сущих вещей, я не счел нужным их перечислять.

Если определять то, что первично самоочевидно через что-то иное, не являющееся очевидным, то мы будем пытаться понять достоверное посредством менее достоверного. Апелляция к интуиции, удостоверяющей очевидность, будет лучше такого рода определений.

11. Каким образом наш ум нам более ведом, чем тело

Однако чтобы понять, что наш ум познается не только раньше и достовернее, но также и с большей очевидностью, чем тело, следует заметить, что естественный свет делает весьма ясным отсутствие каких бы то ни было качеств или состояний у небытия; в силу этого, когда мы где-то замечаем таковые, там же должна обнаружиться вещь, или субстанция, коей они присущи; при этом чем большее их число мы наблюдаем у какой-либо вещи, тем яснее мы эту вещь познаем. Однако у ума мы наблюдаем гораздо большее их число, чем у какой-либо другой вещи: из этого с очевидностью следует, что ровным счетом ничто не приводит нас к познанию какой-то другой вещи, не давая нам при этом много более достоверного познания нашего ума. К примеру, если я сужу о том, что существует земля, на основании того, что я ее касаюсь или же ее вижу, то, несомненно, на том же самом основании мне еще вернее надлежит судить о том, что существует мой ум: ведь может статься, что я решу, будто касаюсь земли, хотя никакой земли не существует; однако я никоим образом не могу решить, что моя мысль, которая это решает, – ничто; то же самое относится и ко всему остальному.

Знание об уме достовернее, очевиднее и раньше, чем знание о теле. Обнаруживая какие-либо качества, мы усматриваем в их основе вещь или субстанцию, и чем больше качеств замечаем, тем яснее наше понимание. Ум обладает большим количеством качеств, чем любая телесная вещь, ведь он может осмыслять ее качества и иметь что-то еще сверх того. Например, если я касаюсь земли, то я осмысляю умом, что делаю это, при этом сам факт прикосновения может оказаться иллюзией, а факт осмысления – самоочевиден и достоверен.

12. Почему это не одинаково ясно для всех

Для тех, кто философствует неупорядоченно, вопрос этот представляется в ином свете лишь по той причине, что они никогда не проводят достаточно точного различения между умом и телом. И сколько бы они ни считали свое собственное существование более достоверным, чем существование других вещей, они не замечают, что в этом случае следует подразумевать одни лишь умы; напротив, они скорее подразумевают здесь только свои тела, смотрящие на вещи глазами, трогающие их руками, и ошибочно приписывают своим телам способность ощущения; это отвлекает их от правильного восприятия природы ума.

Человек ощущает себя в теле, но осознает это ощущение на уровне ума, который не зависит от тела. Если он не различает эти два уровня и отождествляется только с ощущением себя в теле, то не замечает очевидного в мышлении.

13. В каком смысле познание прочих вещей зависит от познания Бога

Но поскольку сознающий себя ум пока еще сомневается относительно всех прочих вещей и обстоятельно рассматривает, каким образом расширить свое познание, он прежде всего обнаруживает у себя идеи множества вещей; и пока он их просто созерцает и не утверждает и не отрицает существования каких-либо подобных им вещей вне себя, он не может заблуждаться. Он обнаруживает также некоторые общие понятия (notiones communes), составляет из них различные доказательства, которые, как он убеждает себя по внимательном их рассмотрении, являются совершенно истинными. Так, к примеру, он содержит в себе идеи чисел и фигур и среди прочих своих общих понятий также понятие о том, что если к равным величинам прибавить равные, образовавшиеся таким образом величины будут также между собой равны; обладает он и другими подобными понятиями, на основе которых легко доказывается, что три угла треугольника равны двум прямым, и т. д.; до тех пор, пока он внимателен к предпосылкам, из которых выводит эти понятия, он убежден, что и они, и все подобные им понятия истинны. Однако, поскольку он не может постоянно уделять внимание предпосылкам и впоследствии припоминает, что ему пока неведомо, не такова ли его природа, чтобы позволять ему ошибаться даже в том, что представляется ему очевиднейшим, он убеждается, что он вправе сомневаться в подобных вещах и не может иметь о них сколько-нибудь достоверного знания до того, как познает своего творца.

Самоочевидные идеи – это такие идеи, которые не требуют признать что-то внешнее, но непосредственно являют собой какую-то истину, например, что треугольник ограничен тремя линиями, или же легко выводятся из очевидного: три угла треугольника равны двум прямым углам. Это – феноменологическая очевидность, в которой невозможно усомниться подобно тому, как я сомневаюсь, реально ли иду, или же мне это только снится. На этом можно было бы и остановиться, но Декарт предвидит возражения и на этот счет. Ведь кто-либо может возразить: быть может, мой разум настолько испорчен, что неверные логические выводы и идеи принимает за очевидное. Поэтому Декарту необходим еще один надежный способ удостоверения. Это способ, отсылающий к Творцу.

14. Правильное заключение о существовании Бога вытекает из того, что в нашем понятии Бога содержится необходимость его существования

Далее наш ум, рассматривая среди различных имеющихся у него идей одну – ту, что являет нам в высшей степени разумное, могущественное и совершенное существо, – как наиглавнейшую, распознает в ней не потенциальное и всего лишь случайное существование, наподобие того, что присуще идеям всех прочих вещей, отчетливо воспринимаемым нашим умом, но полностью вечное и необходимое. Подобно тому, например, как на основе одного лишь восприятия необходимости, чтобы в идее треугольника содержалось равенство трех его углов двум прямым, наш ум убеждается, что треугольник действительно обладает тремя углами, равными двум прямым, он на основе одного лишь восприятия необходимости и вечности существования в идее наисовершеннейшего существа должен неизбежно заключить, что наисовершеннейшее бытие существует.

Существование Бога невозможно доказать на основе внешних данных. Если и возможно быть уверенным в Его существовании, то лишь на основе интуиции ума. В идее совершенного существа ум усматривает не случайное и преходящее, но вечное и необходимое существование. Как в математическом бытии самоочевидна истина, что сумма углов треугольника равна 180 градусам, так и в абсолютном совершенном бытии самоочевидна идея совершенного существа.

15. В понятиях других вещей не содержится подобным же образом необходимое существование, но лишь существование случайное

Наш ум еще более уверится в вышесказанном, если заметит, что у него нет ни одной идеи какой-либо другой вещи, в коей подобным же образом содержалось бы необходимое существование. Так он поймет, что эта идея наисовершеннейшего бытия не вымышлена им и являет не какую-то химерическую, но подлинную и неизменную природу, коя не может не быть, ибо в ней содержится необходимое существование.

Если вещь не является совершенной, то и ее существование не является совершенно необходимым. А в идее совершеннейшего бытия уже содержится необходимое существование.

16. Предрассудки мешают всем без исключения ясно усмотреть эту необходимость существования Бога

Наш ум, как я утверждаю, легко это понимает, если до того он полностью освобождается от предрассудков. Но поскольку мы привыкли во всех остальных вещах отличать сущность от существования, а также произвольно измышлять различные идеи вещей несуществующих и никогда не существовавших, легко получается, что, когда мы не полностью погружены в созерцание наисовершеннейшего существа, мы сомневаемся, не представляет ли собой его идея одну из тех, что мы измышляем по произволу, или по крайней мере не такая ли это идея, у которой существование не имеет никакого отношения к сущности[5]5
  В схоластической традиции Бог понимается как субстанция, в которой существование тождественно сущности. Сотворенные Богом вещи получают существование от Бога, поэтому в них существование не тождественно сущности. Декарт опирается на это понимание как на нечто само собой разумеющееся.


[Закрыть].