Текст книги "Рассуждение о методе. С комментариями и иллюстрациями"

Декарт полагает, что процесс познания можно выстроить путем перехода от простых и абсолютных явлений к сложным и относительным. Однако он сам признает, что в зависимости от точки зрения разные явления могут представляться и как абсолютные, и как относительные. Дело осложняется тем, что для разных людей различные вещи могут представляться очевидными или неочевидными, особенно, если речь идет о людях разных культур. Даже приведенный Декартом математический пример простоты нахождения математической пропорции убедителен только при определенном складе ума. Для человека другого склада выявление данной пропорции будет казаться чем-то непостижимым, зато другие сложные для понимания явления, напротив, простыми. Позиция Декарта выглядит обоснованной только в том случае, если мы допускаем, что в человеческом мышлении есть нечто универсальное. Он верит в эти универсальные принципы мышления или способности ума, потому что только на такой убежденности может обосновать достоверность познания и реальность окружающего мира.

Для завершения знания надлежит все относящееся к нашей задаче вместе и порознь обозреть последовательным и непрерывным движением мысли и охватить достаточной и методической энумерацией

Познающее мышление направлено от простого и самоочевидного к сложному. При этом достоверность познания определяется не только последовательностью мысли, но и полнотой перечисления всех факторов, которые должны быть учтены в процессе познания. Принцип последовательного перечисления всех факторов, достаточных для достижения достоверного знания, Декарт называет энумерацией. В таком понимании понятие энумерации сближается с понятием индукции. Однако если последняя в традиционном понимании обозначает получение нового знания путем перехода от частного к общему, то энумерация представляет собой способ упорядочивания исследуемых положений.

Соблюдение настоящего правила является необходимым, для того чтобы считать достоверными те истины, которые, как мы говорили выше, не выводятся непосредственно из первичных и самоочевидных принципов. Действительно, иногда это осуществляется через посредство столь длинного ряда последовательных положений, что, достигнув их, мы с трудом восстанавливаем в памяти всю ту дорогу, которая нас к ним привела. Поэтому мы и говорим, что должно оказывать помощь памяти в ее слабости своего рода последовательным движением мысли. Так, например, если я нахожу посредством различных действий отношение сначала между величинами А и B, затем между B и C, между С и D и, наконец, между D и Е, я уже при этом не вижу, какое отношение существует между А и Е, и не могу точно установить его по известным мне отношениям до тех пор, пока не вспомню их все. По этой причине я должен обозревать их путем последовательного движения представления так, чтобы оно представляло одно из них и в то же время переходило бы к другому, до тех пор пока я не научусь переходить от первого к последнему настолько быстро, чтобы почти без участия памяти охватывать их все одновременно. Такой метод, помогая памяти, в то же время устраняет медлительность ума и как бы увеличивает его вместимость.

Декарт указывает, что восхождение мысли к простым исходным предпосылкам может потребовать длинного ряда выводов, который трудно удержать в памяти. Требуется навык, чтобы, созерцая отдельное, сразу усматривать переход к следующему таким образом, что вся последовательность непосредственно усматривается умом без участия памяти. При этом должны быть соблюдены принципы, на которых выстраивается эта последовательность: непрерывность, достаточная полнота для удостоверения истины и упорядоченность. Эти принципы лежат в основе энумерации.

Однако добавим, что это движение не должно нигде прерываться. Действительно, нередко те люди, которые пытаются весьма быстро и из отдаленных принципов вывести какое-либо следствие, не обозревают всей цепи промежуточных заключений с должной тщательностью и опрометчиво перескакивают через многие из них. Но зато, как только они пропускают одно, хотя бы самое незначительное из всех, цепь их тотчас же прорывается и вся достоверность заключения колеблется.

Кроме того, я говорю, что для завершения знания необходима энумерация, так как если все другие предписания и содействуют разрешению многих вопросов, то только посредством энумерации мы можем создать всегда прочное и достоверное суждение о вещах, с которыми мы имеем дело. Благодаря ей ничто совершенно не ускользает от нас и мы оказываемся осведомленными понемногу обо всем.

Полнота энумерации предполагает исследование всех необходимых для достоверного познания факторов таким образом, что если бы после ее применения что-либо и осталось непознанным, то только по причине того, что оно принципиально превосходит возможности человеческого познания.

Следовательно, эта энумерация, или индукция, есть столь тщательное и точное исследование всего относящегося к тому или иному вопросу, что с помощью ее мы можем с достоверностью и очевидностью утверждать: мы ничего не упустили в нем по нашему недосмотру. Если же, несмотря на ее применение, искомая вещь остается скрытой от нас, мы будем по крайней мере более опытными, твердо убедившись, что ни один из известных нам путей не может привести к познанию этой вещи, а если случайно, как это бывает часто, мы сумели обозреть все доступные человеку ведущие к ней пути, то мы можем смело утверждать, что познание ее превышает силы человеческого ума.

Поскольку перечислить абсолютно все факторы в энумерации невозможно, Декарт вводит понятие достаточной энумерации. Она достаточна, если более достоверный вывод нельзя получить каким-либо иным способом, не считая интуиции. Порой для такой энумерации нет необходимости перечислять все факторы. Например, для вывода о том, что разумная душа бестелесна, нет смысла учитывать разумные души всех людей. Если энумерация не является достаточной, то она ведет к заблуждению.

Кроме того, отметим, что под достаточной энумерацией, или индукцией, мы разумеем лишь то, посредством чего истина может быть выведена легче, нежели всякими другими способами доказательства, за исключением простой интуиции, и коль скоро познание той или иной вещи нельзя свести к индукции, надлежит отбросить все узы силлогизмов и вполне довериться интуиции как единственному остающемуся у нас пути, ибо все положения, непосредственно выведенные нами одно из другого, если заключение ясно, уже сводятся к подлинной интуиции. Но когда мы выводим какое-либо положение из многочисленных и разрозненных положений, то объем нашего интеллекта часто оказывается недостаточно большим, для того чтобы охватить их все единым актом интуиции; в данном случае интеллекту надлежит удовольствоваться надежностью этого действия. Подобным же образом мы не можем различить одним взглядом все кольца слишком длинной цепи, но тем не менее если мы видели соединение каждого кольца с соседним порознь, то этого нам уже будет достаточно, чтобы сказать, что мы видели связь последнего кольца с первым.

Я сказал, что это действие должно быть достаточным, ибо оно часто может иметь погрешности и, следовательно, вводить в заблуждение. А именно, когда, обозрев посредством энумерации всю цепь положений совершеннейшей очевидности, мы, однако, пропускаем одно, хотя бы и самое незначительное из них, цепь уже прорывается и заключение теряет всю свою достоверность. Иногда же мы, правда, охватываем энумерацией все положения, но не различаем каждого положения в отдельности и таким образом получаем обо всем лишь смутное представление.

Далее, иногда эта энумерация должна быть полной, иногда раздельной, а в иных случаях от нее не требуется ни того ни другого, поэтому я и говорил, что она должна быть достаточной. Действительно, если я хочу посредством энумерации доказать, сколько родов существ являются телесными или каким-либо образом воспринимаются чувствами, я не буду утверждать, что их имеется столько-то, а не более, пока я твердо не удостоверюсь в том, что охватил их все своей энумерацией и различил их порознь друг от друга. Но если я тем же способом хочу доказать, что разумная душа бестелесна, то мне незачем прибегать к полной энумерации, но достаточно будет собрать все тела в несколько групп таким образом, чтобы доказать, что разумная душа не относится ни к одной из них. Если, наконец, я хочу доказать посредством энумерации, что площадь круга больше площадей всех других фигур, описанная которых равна его окружности, то нет необходимости исследовать все фигуры, но достаточно доказать это на нескольких из них, чтобы путем индукции вывести то же самое и для всех других.

Если факторы определенным образом упорядочены в энумерации, то их можно свести в классы и тогда нет необходимости учитывать каждый в отдельности. Тем более что это и невозможно. Трудность здесь в том, что может оказаться много разных способов упорядочить энумерацию, и тогда исследователь оказывается перед непростым выбором. Однако он всегда должен руководствоваться принципом сведения сложного явления к простым исходным предпосылкам с тем, чтобы на их основе объяснять другие явления.

Я уже говорил, что энумерация должна быть методической потому, что против уже изложенных выше погрешностей нет лучшего средства, нежели порядок при исследовании всех вещей, а также и потому, что если, как это часто случается, потребуется исследовать все относящееся к каждой вещи порознь, то на это не хватит никакой человеческой жизни, либо оттого, что вещи слишком многочисленны, либо оттого, что при этом неизбежны частые повторения. Но если мы расположим их все в совершенном порядке так, что большая часть их разместится по определенным классам, то будет достаточно исследовать точно либо один из этих классов, либо что-нибудь одно из всех классов, либо один из них прежде, чем какой-нибудь другой, и по крайней мере никогда бесполезно не просматривать одну и ту же вещь дважды. Это выгодно в том отношении, что с помощью правильно избранного метода нередко удается в короткое время и без усилий выполнить работу, которая с первого взгляда кажется необъятной.

Однако порядок предметов, подлежащих энумерации, большей частью может меняться сообразно желанию каждого, а для того, чтобы он был по возможности лучше, нужно вспомнить сказанное нами в правиле V. Даже в самых легких человеческих искусствах есть весьма много вещей, метод нахождения которых всецело заключается в правильном установлении этого порядка. Так, если нужно составить полную анаграмму из перестановки букв какого-либо имени, то нет нужды ни переходить от более простого к более сложному, ни различать абсолютное и относительное – эти приемы здесь совершенно неуместны; в перестановке рассматриваемых букв достаточно будет установить лишь такой порядок, чтобы одно и то же сочетание никогда не рассматривалось дважды, например, разбить их на определенные группы так, чтобы сразу же можно было увидеть, в какой из них можно скорее найти искомое. Таким образом, эта работа отнимет очень немного времени и покажется лишь детской забавой.

Впрочем, не нужно отделять друг от друга эти три последних правила. Большей частью нужно держать их в уме все одновременно, ибо они одинаково способствуют совершенствованию метода. Безразлично, какое из них мы будем заучивать в первую очередь. Мы изложили их здесь в немногих словах потому, что в оставшейся части этого трактата мы не будем заняты ничем иным, кроме изложения в частности всего того, что мы обозрели здесь в целом.

Энумерация занимает важное место в познании. Для достоверного познания достаточно интуиции и дедукции. Но как быть, если мы сталкиваемся с чем-то изначально непонятным и не можем установить те самоочевидные истины, из которых можно было бы вывести достоверное знание? Тут на помощь приходит энумерация. С ее помощью мы выстраиваем цепочки рассуждений, учитывающие достаточное количество факторов, чтобы прийти к исходным достоверным предпосылкам.

Если в ряде исследуемых вещей встретится какая-либо одна, которую наш ум не может достаточно хорошо понять, то нужно на ней остановиться и не исследовать других идущих за ней, воздерживаясь от лишнего труда

Данное простое правило направлено на то, чтобы исследователь не делал ненужной работы, поскольку лучше заранее избежать ошибок, чем исправлять их впоследствии. Однако если что-то в процессе познания вызывает принципиальные затруднения, связанные с самой природой объекта, это не должно останавливать.

Три предшествующих правила предписывают и объясняют порядок; настоящее же указывает, когда он является совершенно необходимым и когда только полезным. Ведь то, что составляет цельную ступень в лестнице, ведущей от относительного к абсолютному или наоборот, необходимо должно быть рассмотрено прежде всего остального. Но если, как это часто имеет место, множество вещей относится к одной и той же ступени, то всегда бывает полезно просмотреть их по порядку. Однако соблюдение этого правила не обязательно должно быть точным и строгим. Большей частью, хотя бы мы ясно поняли не все вещи, а лишь немногие или даже какую-нибудь одну из них, мы можем переходить дальше.

Это правило с необходимостью вытекает из положений, приведенных в правиле II. Однако не нужно думать, что оно не содержит в себе ничего нового, расширяющего наши знания, хотя и кажется лишь удерживающим нас от исследования некоторых вещей, и не сообщает никаких истин, кроме того, что учит новичков лишь не тратить напрасно силы, исходя почти из тех же соображений, которые приведены в правиле II. Но тому, кто хорошо усвоил семь предыдущих правил, оно указывает, каким образом можно удовлетвориться в любых научных исследованиях настолько, чтобы больше ничего не желать, ибо всякий, кто в разрешении какой-либо трудности строго соблюдал первые правила и при всем том согласно предписанию этого правила остановился на чем-нибудь, тот будет твердо убежден, что знание, к которому он стремится, недостижимо никакими способами не только по причине несовершенства ума, но и потому, что этому противостоит сама природа, трудности или человеческое состояние. Такое познание является не менее ценным, чем то, которое вскрывает самое природу вещей, и тот, кто в этом случае будет простирать свое любопытство дальше, может показаться безумцем.

Это правило имеет очень важное следствие. Порой просто невозможно исследовать все предпосылки в рамках одной науки, и тогда нужно либо остановиться, либо продолжить в рамках подхода другой. Эту мысль Декарт демонстрирует на примере математики и оптики, что ставит перед нами проблему определения границ научного знания.

Поясним все это одним или двумя примерами. Если, например, кто-нибудь, занимавшийся исключительно математикой, отыскивает линию, называемую в диоптрике анакластической, линию, в которой параллельные лучи преломляются таким образом, что после преломления они все пересекаются в одной точке, то он, конечно, легко заметит по правилам V и VI, что определение этой линии зависит от отношения между углами преломления и падения, но, поскольку этот человек не может произвести такого исследования, так как оно относится к области физики, а не математики, он должен остановиться на его пороге, и в разрешении этой задачи ему не могут оказать никакой помощи ни философы, ни опыт, если он вздумает к ним прибегнуть; этим он нарушил бы именно правило III. Кроме того, это положение будет до известной степени сложным и относительным, а опыт может дать достоверное знание только в отношении самого простого и абсолютного, как это мы покажем в своем месте. Тщетно будет он также предполагать некоторое соотношение между этими двумя углами, считая его абсолютно верным, ибо тогда он будет искать не анапластическую линию, а только линию, которая могла бы быть ею по его предположению.

Но если кто-нибудь, сведущий не только в математике и желающий по правилу I достичь знаний обо всем, с чем он встречается, встретится с этой трудностью, то он найдет далее, что отношение между углом падения и углом преломления зависит от изменения их вследствие различия сред, что это изменение в свою очередь зависит от того, как луч проходит через все прозрачное тело, что знание свойств проникновения света предполагает уже известной природу света и что, наконец, для понимания действия света нужно знать, что такое естественная сила вообще, – последнее положение абсолютнейшее из всех. После того, как посредством интуиции ума он ясно постигнет все это, он возвратится теми же ступенями по правилу V, и если на второй ступени он тотчас же не будет в состоянии постичь природу действия света, то он перечислит по правилу VII все естественные силы, так что из знания чего-либо другого, по крайней мере по аналогии, позднее он постигнет также и это. Затем он будет узнавать, каким образом луч проникает через все прозрачное тело, обозревая, таким образом, по порядку все до тех пор, пока не дойдет, наконец, до анакластической линии. Хотя доныне ее тщетно искали многие, но я, однако, не вижу, что могло бы помешать в ее явственном представлении тому, кто в совершенстве использовал бы наш метод.

Далее Декарт обосновывает, что прежде чем стремиться к исследованию всех истин, нужно исследовать сам разум, поскольку именно благодаря ему осуществляется всякое дальнейшее познание. В данном случае Декарт предвосхищает открытие трансцендентальной сферы, которое впоследствии сделает Иммануил Кант. Декарт даже употребляет оборот «познание чистого разума», перекликающийся с названием кантовской «Критики чистого разума».

Но я дам наилучший пример. Если кто-нибудь задается целью исследовать все истины, познание которых доступно человеческому разуму (исследование, которое, мне кажется, должен произвести однажды в своей жизни всякий, кто серьезно стремится к истинной мудрости (ad bonam mentem), то он, вероятно, поймет благодаря данным мною правилам, что ничто не может быть познано прежде самого интеллекта, ибо познание всех прочих вещей зависит от интеллекта, а не наоборот. Затем, исследовав все непосредственно идущее за познанием чистого интеллекта, он перечислит все другие средства познания, которыми мы обладаем, кроме интеллекта; он увидит, что их только два, а именно воображение и чувство. Следовательно, он приложит все старания к тому, чтобы различить и исследовать эти три орудия познания, и, видя, что истина и заблуждение могут иметь место только в интеллекте, но часто исходят лишь от воображения и чувств, он усердно займется исследованием всего того, что способно ввести его в заблуждение, дабы оградиться от последнего и старательно перечислить все пути к истине, открытые для человека, дабы следовать лучшему из них, ибо они не столь многочисленны, чтобы все их нельзя было без труда найти даже посредством достаточной энумерации.

Подобно Канту, Декарт считает, что начинать познание нужно с исследования его способов, которых он насчитывает три: разум, фантазия и чувство. Истина и ложь существуют в разуме, однако ведут свое происхождение от фантазии и чувств. Различение способов познания позволяет выявить факторы, которые вводят в заблуждение, и посредством достаточной энумерации перебрать способы познания, чтобы выбрать верный. Исследование познавательных способностей позволяет отличать плодотворное познание от неплодотворного. Если кто-либо из людей в принципе может что-либо познать, то при правильном использовании способностей это же может сделать и всякий другой человек. И если при этом человек все же что-то не может познать, то не по причине того, что он несведущ, а в силу природы изучаемого явления.

И то, что неопытным покажется удивительным и невероятным, тотчас же после того, как он для отдельных объектов отличит знания, лишь заполняющие или украшающие память, от знаний, которые дают право считать их обладателя действительно просвещенным, что даже без труда достигается… Он вполне убедится в том, что никакое знание больше не будет закрыто для него за недостатком у него ума или опытности и что кто-либо другой совсем не может знать ничего, что и он не способен познать, если только он не применит к этому должным образом свой ум. И хотя бы у него часто возникало много таких вопросов, исследование которых запрещается этим правилом, он будет ясно сознавать, что последние превышают все силы человеческого ума, и поэтому более не будет считать себя невеждой, но само достигнутое им знание, что никто не может знать ничего по этому вопросу, вполне удовлетворит его любознательность, если он благоразумен.

Для того же, чтобы не быть всегда неуверенными в способностях нашего ума и чтобы не утруждать себя бесполезно и бесцельно, прежде чем приступить к исследованию каждой вещи по отдельности, необходимо хоть один раз в жизни тщательно исследовать, каких знаний способен достичь человеческий разум. Ради большего успеха в этом деле необходимо из одинаково легких вещей выбирать для исследования сначала наиболее полезные.

Последовательность познания Декарт сравнивает с занятием ремеслом. Ведь сначала нужно создать орудия труда из тех подручных средств, которые есть в наличии, а затем уже с помощью этих орудий изготовлять прочие вещи. Однако эту аналогию можно использовать и для того, чтобы показать отличие Декарта от Канта. Конечная цель Декарта – это познание мира, средством которого служит исследование самих познавательных способностей. Для Канта исследование этих способностей является не средством, а целью.

Этот метод подобен тем техническим искусствам, которые не нуждаются в помощи извне, т. е. сами указывают тому, кто желает ими заняться, способ изготовления инструментов. В самом деле, если кто-либо пожелает заняться каким-нибудь одним из них, например кузнечным ремеслом, и если у него нет для этого никаких инструментов, то он будет вынужден сначала взять в качестве наковальни какой-нибудь твердый камень или кусок грубого железа, а в качестве молота – булыжник, приспособить два куска дерева в виде щипцов и по мере надобности обращаться за другими подобными же материалами. Закончив эти приготовления, он не приступит тотчас же к выковыванию копий, или шлемов, или иных железных предметов, нужных для других, но прежде всего изготовит себе молоты, наковальню, щипцы и прочие инструменты, которые нужны ему самому.

Этот пример показывает нам, что, поскольку в этих начальных правилах мы могли сделать лишь самые простые предписания, которые кажутся скорее прирожденными нашим умам, нежели плодом искусства, не следует немедленно же пытаться с помощью их прекратить философские споры или разрешить математические проблемы. Ими скорее надлежит пользоваться для тщательнейшего исследования всего того, что является наиболее необходимым для познания истины, тем более когда нет никакого основания думать, что это делать труднее, чем разрешать любой из тех вопросов, с которыми обычно приходится встречаться в геометрии, в физике и в других науках.

Но в данном случае не может быть ничего более полезного, нежели исследовать, что такое человеческое познание и как далеко оно простирается. Потому-то мы и соединяем эту двойную задачу в одну и думаем, что следует заняться ей как самой важной из всех, согласно изложенным ранее правилам. Это должен сделать однажды в своей жизни каждый человек, как бы мало он ни любил истину, ибо такое исследование заключает в себе все верные средства познания и весь метод. Но ничто не кажется мне более нелепым, чем смелые споры о загадках природы, о влиянии звезд, о тайнах грядущего и о других подобных вещах, споры, в которые пускаются многие люди, никогда даже не задав себе вопроса, доступно ли все это человеческому разуму. Нам не должно казаться недоступным или трудным определение границ нашего ума, который находится в нас самих, если мы часто не колеблемся высказывать мнения даже о вещах, которые находятся вне нас и являются для нас совершенно чуждыми. И задача обнять мыслью все, что существует в мире, уже не будет для нас неизмеримо большой, когда мы будем знать, каким образом каждая вещь подлежит исследованию нашего ума; ведь нет ничего настолько многообразного или разрозненного, чего ум не сумел бы посредством энумерации, о которой мы трактовали, заключить в строгие границы и разместить по соответствующим классам. Чтобы сделать опыт в поставленной нами задаче, сначала разделим на две части все, что к ней относится, а именно, она должна касаться нас, способных познавать, и самих вещей, которые могут быть познаны. Обе эти части мы обсудим по отдельности.

Декарт намечает дальнейшую программу исследования познавательных способностей человека, которая в теории познания стала основой всей традиции рационализма. Познание основывается на разуме, а воображение, чувства и память могут способствовать или препятствовать ему. Каждая из этих способностей требует специального исследования. Далее следует перейти к вещам, которые постигаются разумом. Как к простым, так и к составным, как к существующим независимо от познания, так и к созданным в его процессе.

Прежде всего заметим, что познавательная способность присуща только интеллекту, но что для него могут быть помехой или помощью три другие способности, а именно: воображение, чувства и память. Следовательно, нужно по порядку рассмотреть, в чем нам может вредить или помогать каждая из этих способностей, для того чтобы мы остерегались их или пользовались всеми теми благами, которые они нам предоставляют. И таким образом посредством достаточной энумерации мы обсудим эту первую часть, что будет показано в следующем правиле.

Затем нужно перейти к самим вещам и рассматривать их лишь постольку, поскольку они доступны нашему интеллекту. В этом отношении мы разделяем их на простейшие и комплексные, или сложные. Простые могут быть только духовными, или телесными, или теми и другими вместе; и в заключение: иные сложные вещи интеллект воспринимает таковыми прежде, чем он успеет вынести о них какое-либо определенное суждение, другие же он составляет сам. Все это будет более пространно изложено в правиле XII, где мы докажем, что заблуждение возможно лишь относительно последних, которые создаются интеллектом, почему мы и разделяем их еще на два вида: на выводимые из простейших вещей и известные сами собой – о них мы будем говорить в следующей книге – и на такие, которые, согласно нашему опыту, предполагают другие, сложные по существу, – этим мы посвятим всю третью книгу.

Во всем же этом трактате мы хотим исследовать с такой тщательностью и сделать настолько доступными все пути, ведущие человека к познанию истины, чтобы всякий, кто проникся этим методом, как бы ни был посредственен его ум, увидел, что нет ничего скрытого от него более, чем от других, и что в дальнейшем от него не будет скрыто ничего вследствие несовершенства его ума или недостатка опытности. Но всякий раз, когда он обратит свой ум к познанию чего-либо, он или вполне этого достигнет, или догадается, что успех этого зависит от опыта, который для него невозможен, и поэтому он не будет обвинять свой ум, хотя и был вынужден остановиться, или, наконец, он докажет, что исследование данной вещи превышает силы всякого человеческого ума, и поэтому уже более не будет считать себя невеждой, ибо такой вывод есть знание не менее ценное, чем всякое другое.

Декарт намечает программу исследования, которая лежит в основе традиции рационализма. Рационализм – это направление в теории познания, в котором признается первичность умственного познания, удостоверяющего познание посредством органов ощущений. Во многом эта программа сближается с программой исследования Иммануила Канта, которая легла в основу традиции трансцендентализма. Более того, в дальнейшем трансцендентализм поглотит традицию рационализма. Трансцендентализм – это направление в теории познания, предполагающее изучение его априорных предпосылок. Априорным называется все то, что постигается независимо от эмпирического опыта. Декарт тоже обращается к анализу априорной структуры познания, хотя и не называет эту структуру словом «априорная». Этот термин в философский оборот введет Кант много позже. Однако различие между позицией его и Декарта состоит в том, что Кант превращает априорное в самостоятельный предмет познания, в то время как Декарт анализирует априорные принципы познания в качестве средств для познания окружающего мира. Поэтому именно Кант считается основоположником традиции трансцендентализма.