Текст книги "Карта дней"

Она схватила меня за плечи и крепко их сжала.

– Я все знаю. Вы очень рассержены, вы хотите уйти. Но я прошу вас остаться еще ненадолго. Думаю, я знаю способ, как вам здесь существовать, – только время от времени, когда сами захотите, – параллельно делая важнейшую работу с нами, в петлях.

– Да? – скептически отозвался я. – И что же это за способ?

– Дайте мне время до… – она достала из кармана брюк часы и посмотрела на них. – До наступления ночи. Тогда вы все узнаете. Годится?

Первым делом я подумал, что это как-то связано с Панпитликумом в Дьявольском Акре, но ближайшая петля, которой они воспользовались, чтобы добраться сюда прошлой ночью, находилась в нескольких часах от дома, посреди болота. В любом случае мотаться туда-сюда, как житель пригорода – в город на работу, мне совершенно не улыбалось.

Я твердо хотел оставить все это позади. Уехать и не возвращаться. Но мисс Сапсан просто так «нет» не скажешь, и к тому же я обещал помочь друзьям хоть немного познакомиться с настоящим. Брать такое обещание назад было бы как-то неправильно.

– Ладно, – сказал я. – Сегодня вечером.

– Превосходно.

Она уже собиралась уходить, как вдруг что-то вспомнила.

– О, пока не забыла, – вытащив конверт из другого кармана, она протянула его мне. – На покупки.

Я заглянул внутрь: конверт был битком набит пятидолларовыми купюрами.

– Этого будет достаточно?

– Гм… Да, думаю, будет.

Она элегантно кивнула и направилась к дому, оставив меня с конвертом в руке и слегка ошеломленного.

– Столько дел, столько дел, – бормотала она на ходу, потом крикнула мне через плечо: – Сегодня вечером!

И подняла указательный палец вверх.

Глава третья

Поскольку родительский трехдверный седан мог вместить только половину группы, нам пришлось отправиться по магазинам в две смены. В первую входила Эмма, потому что я всегда оказывал ей особое внимание и не собирался этого скрывать; Оливия – потому что она была веселая, а я сейчас не отказался бы чуть-чуть повеселиться; Миллард, потому что он все равно не оставил бы меня в покое, и Бронвин, потому что только она смогла бы открыть застрявшую гаражную дверь. Хью, Горацию, Еноху и Клэр я пообещал, что приеду за ними через пару часов. Правда, Гораций все равно заявил, что обзаводиться новой одеждой не собирается.

– В тот день, когда деним стал приемлем для повседневного ношения, – сказал он, искоса глядя на меня, – современная мода полностью утратила мое доверие. Подиум сейчас выглядит, как сборище бродяг.

– Тебе нужна новая одежда, – возразила Клэр. – Так сказала мисс Сапсан.

– Мисс Сапсан сказала, мисс Сапсан сказала, – Енох сердито посмотрел на нее. – Ты похожа на заводную игрушку.

Мы оставили их препираться сколько душе угодно, а сами отправились в гараж. С помощью некоторого количества скотча, проволоки и точечной сварки (осуществленной Эммой) мы сумели навесить обратно водительскую дверь. Она все равно не открывалась и не закрывалась, но с четырьмя дверями шансов, что к тебе придерутся любопытные полицейские, все-таки меньше, чем с тремя. Закончив ремонт, мы набились внутрь и уже через минуту катили в тени баньянов по улице, бежавшей вдоль хребта Нидл-Ки. По обе стороны возвышались большие дома, между ними проглядывало море. Мои друзья впервые увидели столько этого мира при свете дня. Они молча впитывали открывшееся им зрелище: девочки прилипли к окнам сзади; дыхание Милларда туманило стекло с пассажирской стороны. Я попробовал представить себе, как все выглядит для них – эти пейзажи, для меня давным-давно ставшие почти невидимыми. К югу остров сделался ýже, большие особняки уступили место домам поменьше, а те в свою очередь – россыпи приземистых многоквартирных муравейников родом из семидесятых, чьи названия были написаны на аляповатых табличках: «Полинезийские острова», «Райские берега», «Остров фантазии». В коммерческой зоне красок стало больше: лавки с розовыми крышами, торговавшие всякой всячиной – от крема против загара до чехлов на пивные банки; ярко-желтые магазинчики рыболовных принадлежностей; риелторские офисы под полосатыми навесами. И, разумеется, бары – ряды бамбуковых факелов пляшут, двери так и летают туда-сюда, пропуская морской бриз внутрь и скрипучие трели караоке, слышные до самого моря, наружу. Ехать тут было можно только со скоростью ледника, а дорога так была запружена пьяными от солнца пляжниками, что ничего другого не оставалось, кроме как петь. За всю мою жизнь здесь ровным счетом ничего не изменилось. Словно в пьесе, которая идет на сцене уже который год, можно было выставлять часы по движениям актеров и смене декораций: вот европейские туристы, красные как лобстеры, вянут в тени капустных пальм, хоть эти пальмы толщиной с карандаш; вон рыбаки выстроились, как постовые, вдоль моста: поля шляп и животы обвисли, удочки заброшены на мелководье, рядом – переносные холодильники.

Оставив остров позади, мы взлетели над заливом, сверкающим в лучах солнца. Шины мерно жужжали по металлическим решеткам моста. Спустившись на «Большую землю», мы оказались в архипелаге мини-моллов и шопинг-центров, окруженных океанами парковок.

– Какой странный пейзаж, – заметила Бронвин, нарушая затянувшуюся тишину. – Почему из всей Америки Эйб решил поселиться именно здесь?

– Флорида раньше была одним из лучших мест, где могут спрятаться странные, – объяснил Миллард. – Так, во всяком случае, было до пустóтных войн. Здесь зимовали передвижные цирки: вся середина штата – гигантское бездорожное болото. Говорили, что любой чужак, каким бы странным он ни был, может найти здесь себе место – или исчезнуть.

Мы оставили позади бежевый центр города и устремились в захолустье. Мимо закрытого стокового центра, мимо недостроенного жилого квартала, медленно сдающегося под напором подлеска, – за всем этим вставал самый огромный из всех мегамаркетов. Туда-то мы и направлялись.

Я свернул на Пайни-Вудс-роуд – коридор длиной в милю, вдоль которого столпились все городские дома престарелых, трейлер-парки для тех, кому больше пятидесяти пяти, и кварталы для пенсионеров. По обеим сторонам улицы выстроились билборды, без обиняков рекламировавшие больницы, клиники неотложной помощи и кладбища. Все в городе звали Пайни-Вудс-роуд «Дорогой на небеса».

Увидев большой знак с изображением круга из сосен, я начал тормозить, но в себя пришел, только когда уже повернул: в шопинг-центр, куда мы направлялись, можно было доехать несколькими разными способами, но привычка привела меня именно на этот маршрут. Я отвлекся и машинально повернул к Серкл-виллидж – району, где жил дедушка.

– Упс, не туда, – проворчал я, остановился и сдал на попятный.

Но не успели мы развернуться и опять выехать на дорогу, как заговорила Эмма.

– Подожди минутку, Джейкоб. Погоди.

Моя рука замерла на рычаге переключения передач, а по всему телу прокатилась легкая волна ужаса.

– Да?

Эмма огляделась, вытянув шею, чтобы посмотреть в заднее окно.

– Здесь же раньше жил Эйб, да?

– Да.

– Ой, правда? – воскликнула Оливия, нагибаясь между водительским и пассажирским сиденьем.

– Я свернул случайно, – сказал я. – Ездил сюда так много раз… просто мышечная память сработала.

– Как интересно, – заявила Оливия. – Можем мы тут осмотреться?

– Извините, сегодня на это никак нет времени.

Я украдкой бросил взгляд на Эмму в зеркало заднего вида. Мне было видно только ее затылок: она развернулась и глядела в заднее окно на пост охраны у въезда в квартал.

– Но мы ведь уже здесь, – возразила Оливия. – Помните, мы же всегда говорили, как было бы хорошо сюда заехать? Неужели вам не интересно, в каком доме он жил?

– Нет, Оливия, – возразил Миллард. – Это плохая идея.

– Ага, – поддакнула Бронвин и качнула головой в сторону Эммы. – Может, в другой раз.

До Оливии наконец-то дошел намек.

– Ох. Да. Знаете, мне вообще-то тоже не хочется…

Я включил поворотник и уже собирался выехать обратно на дорогу, когда Эмма посмотрела, наконец, на меня.

– Я хочу заехать. Хочу посмотреть его дом.

– Правда? – удивился я.

– Ты уверена? – осторожно спросил Миллард.

– Да, – она нахмурилась. – И не надо так на меня смотреть.

– Так – это как? – не понял я.

– Как будто я с этим не справлюсь.

– Никто такого не говорил, – запротестовал Миллард.

– Зато вы это думали.

– А как же покупка одежды? – я все еще надеялся увильнуть.

– Думаю, мы должны принести ему дань уважения, – твердо сказала Эмма. – Это важнее одежды.

Идея устроить им экскурсию в полупустой дом Эйба выглядела совершенно нездоровой, но отказывать сейчас было бы жестоко.

– Ну, ладно, – нерешительно сказал я. – Только на минуточку.

Для всех остальных это наверняка был просто вопрос любопытства – узнать, каким стал Эйб после того, как покинул их петлю. Но для Эммы – очевидно нечто большее. Я знал, что с самого прибытия во Флориду она думает о моем дедушке. Долгие годы она пыталась представить себе, как и где он живет, собирая картинку его жизни в Америке по отдельным письмам. Долгие годы она мечтала о том, как навестит его, – и вот, оказавшись наконец здесь, не могла выбросить эту идею из головы. Я прямо чувствовал, как она старается сделать это и снова терпит поражение. Слишком долго она грезила – о нем, об этом месте, и теперь мне было ново и тревожно ощущать, как дедушкин призрак маячит между нами в самые личные и интимные моменты.

Возможно, увидев место, где он жил – и умер, – она наконец сможет даровать прошлому покой.

* * *

Я уже много месяцев не был дома у дедушки – с тех пор, как мы с папой уехали в Уэльс. С тех давних времен, когда я еще ничего не знал.

Из всех сюрреалистических эпизодов, случившихся с того момента, когда ко мне в гости вдруг завалились друзья, ни один не был больше похож на сон, чем вот эта поездка по извилистой дороге через сонную дедушкину деревню в одной машине именно с теми людьми, на поиски которых дед меня и отправил. Как мало здесь все изменилось! Тот же охранник пропустил нас через ворота – физиономия его была призрачно-белой от солнцезащитного крема. Те же газонные гномики, пластмассовые фламинго и ржавеющие почтовые ящики в форме рыбы. И дома за всем этим – совершенно одинаковые, как ячейки в коробочке с выцветшей пастелью. Те же угловатые привидения медленно раскатывали на своих ортопедических трехколесных велосипедах между площадкой для шафлборда и общественным клубом. Словно и это место тоже застряло во временной петле.

Может быть, это-то дедушке в нем и нравилось.

– Какое скромное местечко, – заметил Миллард. – Никому бы и в голову не пришло, что тут живет знаменитый охотник на пустóт, это уж точно.

– Уверена, он его специально выбрал, – сказала Эмма. – Эйбу приходилось держаться незаметно.

– Пусть даже и так, но я ожидал чего-то более… величественного.

– А я считаю, что тут мило, – сказала Оливия. – Маленькие домики, и все в один ряд. Жалко только, что после всех этих лет, когда мы ждали возможности нанести Эйбу визит, некому больше выйти нам навстречу.

– Оливия! – прошипела бдительная Бронвин.

Оливия поглядела на Эмму и понурилась.

– Все в порядке, – легко сказала Эмма, но тут я поймал ее взгляд в зеркале заднего вида, и она быстро отвела глаза.

Уж не для того ли она захотела приехать сюда, чтобы доказать мне что-то? Что она пережила это чувство и старые раны больше не болят?

А потом я завернул за угол, и перед нами оказался дом – невзрачный, как обувная коробка, в самом конце заросшего тупика.

Вдоль всей Морнингберд-лейн дома выглядели какими-то слегка заброшенными – большинство соседей уехали на север на лето, – но дом Эйба казался хуже всех: газон совершенно зарос, крыша начала желтеть и осыпаться по краю. Соседи вернутся осенью и обнаружат, что Эйб покинул их навсегда.

– Ну, вот и он, – сказал я, сворачивая на подъездную дорожку. – Самый обычный дом.

– А как долго он здесь жил? – спросила Бронвин.

Я уже собирался ответить, но тут меня отвлекло кое-что незнакомое, до сих пор успешно не попадавшееся мне на глаза: табличка «Выставлено на продажу», воткнутая в траву. Я вылез из машины, пересек двор, вытащил знак и швырнул его в канаву.

Никто мне ничего не сказал.

Ну, еще бы они сказали: я бы устроил скандал, а родители явно не хотели разбираться еще и с этим. Мои эмоции были для всех той еще проблемой. Сзади подошла Эмма.

– Ты в порядке?

– Это я должен тебя спрашивать, – возразил я.

– Со мной все в порядке. Это ведь просто дом, так?

– Так. И я не понимаю, с какой стати мне так противно, что родители решили его продать.

Она обняла меня со спины.

– Не надо ничего объяснять. Я понимаю.

– Спасибо. А я пойму, если ты захочешь отсюда уехать. В любой момент, только скажи.

– Со мной все будет хорошо, – сказала она и добавила совсем тихо: – Но все равно спасибо.

Сзади произошла какая-то суета: обернувшись, мы увидели, что Бронвин и Оливия стоят возле кузова машины.

– Там что-то есть, в багажнике! – закричала Бронвин.

Мы подбежали к ним. Приглушенный голос что-то вопил. Я нажал кнопку на брелке, и кузов открылся.

Оттуда выглянул Енох.

– Енох! – воскликнула Эмма.

– Что ты здесь делаешь? – возмутился я.

– Ты правда думал, что я останусь дома? – он заморгал, ослепленный внезапным солнцем. – Тогда подумай еще раз.

– Ну, ты даешь, – покачал головой Миллард. – Иногда это уже ни в какие ворота не лезет.

– Да, нередко моя прозорливость захватывает людей врасплох.

Енох выкарабкался на подъездную дорожку и немного растерянно огляделся.

– Так, погодите. Это не магазин готового платья.

– Боже, да он и правда гений! – восхитился Миллард.

– Вообще-то это дом Эйба, – сообщила Бронвин.

У Еноха отвалилась челюсть.

– Что?! – он поднял бровь и со значением поглядел на Эмму. – И чья же это была идея?

– Моя, – сказал я, надеясь задушить неуклюжий разговор на корню.

– Мы приехали принести дань уважения, – пояснила Бронвин.

– Ну, раз ты так говоришь, – согласился Енох.

Ключей от дома я с собой не взял, но это было и неважно: запасной ключ был спрятан в огороде под раковиной – о нем знали только дедушка Портман да я. Было что-то такое, очень уютное, в том, чтобы найти его там, где ему и полагалось быть.

Я открыл парадную дверь, и мы вошли внутрь.

Большую часть лета кондиционер здесь явно не работал: воздух внутри оказался горячий и затхлый. Но еще хуже температуры оказалось открывшееся нам зрелище. Одежда и бумаги были свалены шаткими кучами на полу, домашняя утварь – разбросана по всем поверхностям, мусор извергался наружу из пирамиды мешков в углу.

Папа с тетей так и не закончили разбирать дедушкины вещи. Папа забросил это дело, а с ним и дом, когда мы отчалили в Уэльс, и просто воткнул снаружи табличку о продаже, в надежде, что кто-нибудь другой сделает все за него. Внутри дом был больше похож на разграбленный склад Армии спасения, чем на жилище почтенного старика. Меня захлестнуло волной стыда. Захотелось сразу начать извиняться, объясняться и наводить порядок, словно был еще шанс спрятать то, что друзья и так уже увидели.

– Ого, – сказал Енох, оглядываясь по сторонам и щелкая языком. – Должно быть, скверно он жил в последнее время.

– Нет… – принялся запинаться я, зачем-то хватая стопку старых журналов с сиденья дедушкиного кресла. – Тут… тут никогда не было… – так. По крайней мере, пока он был жив.

– Джейкоб, погоди, – сказала Эмма.

– Ребята, может, вы подождете минутку на улице, пока я тут…

– Джейкоб! – она поймала меня за плечи. – Стоп!

– Я быстро, – не унимался я. – Он так не жил. То есть он не так жил, клянусь.

– Я знаю, – сказала Эмма. – Эйб бы даже завтракать не сел, не надев чистую рубашку с новым воротничком.

– Вот-вот! – поддакнул я. – И поэтому…

– Мы хотим помочь.

Енох скорчил рожу:

– Что, правда?

– Да! – воскликнула Оливия. – Мы все присоединимся.

– Согласна, – вставила Бронвин. – Нельзя все тут вот так оставлять.

– Да почему нет-то? – возмутился Енох. – Эйб уже умер. Кому какое дело, чисто ли у него в доме?

– Нам, – отрезал Миллард, и Енох отшатнулся, словно тот его толкнул. – А если ты помогать не собираешься, иди и запрись обратно в багажнике!

– Да! – крикнула Оливия.

– Не надо так злиться, ребята, – Енох взял из угла швабру и покрутил ею. – Видали? Я в деле. Шух, ш-шух!

Эмма хлопнула в ладоши.

– Тогда давайте приведем это место в порядок.

И мы принялись за работу.

Эмма была главной: она раздавала приказы, как заправский сержант по строевой подготовке – наверняка это не давало ее мыслям разбредаться по дому со всем его прошлым.

– Книги – на полки! Одежду – в шкафы! Мусор – в ведра!

Одной рукой Бронвин подняла мягкое кресло Эйба над головой:

– А вот это куда?

Мы мели и вытирали. Распахнули окна настежь, чтобы впустить свежий воздух. Бронвин выволокла ковры размером с целую комнату на двор и выбила из них тонну пыли, всё – сама. Даже Енох, казалось, уже ничего не имел против работы, стоило только начать.

Все здесь было покрыто пылью и грязью – они оседали на руках, на волосах, на одежде, но никто, казалось, не возражал. Мы работали, а передо мной повсюду вставали призрачные образы дедушки. Вот он в своем клетчатом кресле, читает какой-то шпионский роман. Вот в гостиной, у окна, силуэт на фоне блистательного полудня – просто смотрит на улицу. Почтальона ждет, как сказал бы он сам со смешком. Вот на кухне, склонился над кастрюлей польского жаркого и одновременно рассказывает мне что-то. У большущего стола в гараже – нитки и булавки раскиданы повсюду: летом после обеда вместе со мной делает карты.

– И куда же пойдет наша река? – спрашивает он и протягивает мне голубой маркер. – А как насчет города?

Белые волосы поднимаются, словно завитки дыма, над его головой.

– Может, вот сюда его? – и он чуть-чуть подталкивает мою руку в ту сторону или в другую.

Закончив, мы с друзьями вышли на веранду, на морской ветерок, промокая мокрые лбы. Енох, конечно, был прав: всем совершенно все равно, что мы тут делали. Это был просто жест – бесполезный, бессмысленный… но вместе с тем полный смысла. Друзья Эйба не смогли прийти на его похороны, и теперь уборка дома стала для них прощанием.

– Вам совсем не обязательно было всем этим заниматься, – сказал я.

– Мы в курсе, – ответила Бронвин. – Но это было приятно. И правильно.

Она открыла газировку, которую мы нашли в холодильнике, сделала долгий глоток, рыгнула и передала бутылку Эмме.

– Жаль только, что остальных здесь не было, – заметила та, глотнув куда меньше. – Надо будет привести их сюда потом, чтобы они тоже могли увидеть дом.

– Но мы же еще не закончили? – голос Еноха прозвучал обиженно.

– Нет, это весь дом, – ответил я. – Конечно, если ты хочешь прибрать еще и двор…

– А как же командный пункт? – подал голос Миллард.

– Что? Какой?

– Ну, знаешь, такая комната, где Эйб планировал атаки на пустóт, получал зашифрованные послания от других охотников и так далее… у него наверняка была такая?

– У него… гм. Нет, не было.

– Может, он тебе просто о ней не говорил? – предположил Енох. – Наверняка он хранил там полно всяких секретов, а ты был слишком маленький и тупой, чтобы понять?

– Я уверена, если бы у Эйба был командный пункт, Джейкоб бы о нем знал, – вмешалась Эмма.

– Да, – согласился я, хотя совершенно не был в этом уверен.

Ведь после того, как дедушка рассказал мне про мир странных людей, я позволил школьной шпане убедить меня, что это просто сказки. Я в лицо назвал дедушку вруном и знал, что ему было больно это слышать. Так что вполне возможно, что секрет такого масштаба он бы мне не доверил – просто потому, что я не доверял ему. Но, с другой стороны, как вообще можно спрятать командный пункт в домике вроде этого?

– А подвал? – спросила Бронвин. – У Эйба наверняка был укрепленный подвал, чтобы противостоять атакам пустóт?

– Если бы у него было такое место, – сказал я горестно, – тогда его, наверное, не убили бы пустóты?

Бронвин обиделась. Ненадолго воцарилось неловкое молчание.

Его прервала Оливия.

– Джейкоб? Это то, что я думаю?

Она стояла у сетчатой двери на задний двор и водила пальцами по длинной, хлопающей на сквозняке прорехе. Во мне снова вспыхнул гнев на отца: почему нельзя было починить дверь или хотя бы оторвать сетку совсем? Почему она до сих пор болтается тут, словно улика на месте преступления?

– Да, – сказал я вслух. – Здесь прорвалась пустóта. Но это случилось не в доме. Я нашел его… – я показал на лес. – Там.

Оливия и Бронвин обменялись тяжелым взглядом. Эмма уставилась в пол, разом побледнев. Наверное, это уже было слишком.

– Смотреть там на самом деле не на что, – заторопился я. – Кусты и всякое такое. К тому же не уверен, что смогу найти то место.

Вранье. Я бы его и с завязанными глазами нашел.

– Если бы ты смог хотя бы попытаться… – Эмма посмотрела на меня; ее лоб был нахмурен, челюсти напряглись. – Мне нужно увидеть место, где все произошло.

* * *

Я повел всю компанию через траву высотой по колено к краю тенистого хвойного леса. Показал им, как пробираться сквозь колючий подлесок, чтобы не порезаться о пильчатую пальметту или не застрять в зарослях лиан, а еще – как избегать полян, где вьют гнезда змеи.

По дороге я рассказал им о том, что случилось в тот роковой вечер, поделивший мою жизнь на «до» и «после». Как перепуганный Эйб позвонил мне на работу. О том, как я опоздал к нему, потому что пришлось ждать, пока меня подвезут, – и как эта задержка то ли стоила дедушке его жизни, то ли спасла мою. Как я нашел разгромленный дом, потом заметил в траве дедушкин фонарик, все еще светивший в лес. Как продирался сквозь черные заросли, совсем как мы сейчас, а потом…

От шороха в кустах все просто взвились в воздух.

– Это просто енот, – сообщил я. – Не бойтесь, если бы поблизости были пустóты, я бы уже почувствовал.

Мы обогнули участок подлеска, который выглядел знакомо, но уверенности, что я смогу найти точное место гибели дедушки, у меня не было. Леса во Флориде растут быстро, и с тех пор, как я был тут в последний раз, заросли расползлись и сложились в новую, совершенно незнакомую конфигурацию. Да, насчет «с закрытыми глазами» я, пожалуй, погорячился.

Мы вышли на солнечную прогалину, где подлесок как будто специально утрамбовали.

– Где-то здесь. Вроде бы, – сказал я.

Мы собрались в неровный круг. Настала тишина. А потом один за другим мои друзья попрощались.

– Ты был великим человеком, Абрахам Портман, – начал Миллард. – Странному миру нужно больше таких, как ты. Мы очень по тебе скучаем.

– Это нечестно – то, что с тобой произошло, – сказала Бронвин. – Жалко, что мы не смогли тебя защитить, как ты защищал нас.

– Спасибо, что прислал Джейкоба, – сказала Оливия. – Если бы не он, нас бы всех уже не было.

– Ну, давайте не преувеличивать, – проворчал Енох, а поскольку он открыл-таки рот, ему пришлось продолжать.

– Зачем ты сделал такую глупость и позволил себя убить? – он коротко хохотнул. – Прости, что всегда был с тобой гадом. Если это что-то меняет, я бы предпочел, чтобы ты был жив.

Потом он отвернулся и совсем тихо добавил:

– Прощай, старый друг.

– Енох, это было так мило, – Оливия положила руку на сердце.

– Вот только не надо заострять на этом внимание, – смущенно буркнул он и двинулся назад. – Я буду в доме, если что.

Бронвин и Оливия посмотрели на Эмму, которая еще ничего не сказала.

– Мне нужно ненадолго остаться одной, если можно, – сказала она.

Девочки несколько разочарованно поплелись вслед за Енохом. Я остался.

Эмма глянула на меня. Я поднял брови. Что, и мне тоже?

– Если ты не против, – робко проговорила она.

– Конечно. Я буду неподалеку. Вдруг тебе что-то понадобится.

Она кивнула.

Я отошел шагов на тридцать, прислонился к дереву и стал ждать.

Несколько минут Эмма стояла там, где я ее оставил. Я старался не смотреть на нее, но чем дольше шло время, тем пристальнее я следил, не дрожат ли ее плечи, затылок. Потом я отвлекся, глядя на какую-то хищную птицу, описывавшую круги над головой.

В подлеске затрещало. Я опустил глаза: в нашу сторону бежала Бронвин. Я так вздрогнул, что чуть не упал.

– Джейкоб! Эмма! Скорее идите сюда!

Эмма подняла голову и кинулась к нам.

– Что случилось? – воскликнул я.

– Мы кое-что нашли, – выдохнула Бронвин. – В доме.

Судя по выражению ее лица, это было нечто ужасное. Еще один труп.

Но ее голос был полон восторга.

* * *

Все стояли в комнате, отведенной Эйбом под кабинет. Старый персидский ковер, простиравшийся почти от стены до стены, был скатан и отодвинут в сторону, открывая бледный потертый пол.

Мы с Эммой запыхались от бега.

– Бронвин говорит… вы что-то нашли.

– Я решил проверить нашу теорию, – объяснил Миллард. – Так что пока вы двое прохлаждались в лесу, я попросил Оливию прогуляться по дому.

Та действительно сделала несколько шагов: свинцовые ботинки тяжело грохотали каждый раз, как ее нога опускалась на доски.

– Вообразите мое удивление, когда она прошла через эту комнату. Оливия, покажешь?

Оливия протопала через всю комнату. В самой середине звук ее шагов стал более гулким – и металлическим.

– Там, внизу, что-то есть! – сказал я.

– Какая-то пустота. Полость, – ответил Миллард.

Я услышал, как его колено легонько стукнулось о доски, а потом над полом острием вниз завис нож для писем. Он воткнулся между двумя досками, и, слегка крякнув, Миллард поднял секцию пола примерно в три квадратных фута.

Она качнулась на петлях и открыла металлический люк, в который как раз мог бы пролезть взрослый человек.

– Охренеть!

Оливия неодобрительно посмотрела на меня. Я редко ругался при них, но сейчас это было… натурально, «охренеть».

– Дверь, – сказал я.

– Скорее, крышка люка, – сказала Бронвин.

– Ненавижу напоминать, – сказал Миллард, – но я же вам говорил!

Дверь была из тускло-серой стали. У нее была утопленная ручка и панель с цифрами.

Я встал на колени и постучал костяшками по металлу. Судя по звуку, люк был толстый и прочный. Потом я, конечно, попробовал повернуть ручку, но она не поддалась.

– Заперто, – подтвердила Оливия. – Мы уже пытались открыть.

– Какая тут комбинация? – с интересом спросила у меня Бронвин.

– Откуда я знаю?

– А я вам говорил, что он не знает, – вставил Енох. – Ты вообще не очень много знаешь, да?

Я вздохнул.

– Дайте подумать секунду.

– Может, это чей-то день рожденья? – предположила Оливия.

Я попробовал несколько: мой, Эйба, папы, бабушки, даже Эммы – но ни один не сработал.

– Никакой это не день рожденья, – заметил Миллард. – Эйб бы никогда не сделал шифр настолько простым.

– Мы даже не в курсе, сколько цифр в комбинации, – сказала Эмма.

– Давай, Джейкоб. Думай, – Бронвин сжала мне плечо.

Я постарался сосредоточиться, но уязвленные чувства имели на меня свои виды. Мне всегда казалось, что ближе меня у Эйба никого нет. Как же так вышло, что он никогда даже не упоминал, что у него в полу кабинета тайный люк? Он полжизни прожил в тени и никогда по-настоящему не пытался открыться мне. Нет, он, конечно, рассказывал всякие истории, слишком похожие на сказки, и показывал парочку старых фотографий, но он никогда со мной ничем не делился. Мне бы и в голову не пришло сомневаться в его рассказах, если бы он хоть немного больше попытался убедить меня в том, что они правдивы, – ну, хотя бы показать люк в тайную комнату.

Я ведь, в отличие от отца, хотел поверить.

Неужели его так расстроило мое скептическое отношение, что он решил вообще ничего мне не рассказывать? Нет, этого не может быть. Скажи он мне всю правду, я бы любой ценой сохранил его секреты. Наверное, под конец жизни он молчал просто потому, что не доверял мне. А я тут пытаюсь угадать комбинацию двери, о которой он мне никогда не говорил, потому что за ней скрыты тайны – которые мне никогда не предназначались. Чего я с ума-то схожу?

– Нет у меня идей, – сказал я и встал.

– И ты вот так сдашься? – не поверила Эмма.

– Кто знает, может, это просто погреб для консервов.

– Ты же сам знаешь, что нет.

Я пожал плечами.

– Бабушка очень серьезно относилась к домашним заготовкам.

Енох разочарованно вздохнул.

– Может, ты специально его от нас скрываешь.

– Чего? – я даже повернулся к нему.

– Я вот думаю, что ты знаешь комбинацию, но решил сохранить все тайны Эйба для себя одного. Несмотря на то, что люк нашли мы.

Я свирепо шагнул к нему. Между нами тут же ввинтилась Бронвин.

– Джейкоб, успокойся! Енох, заткнись! Ты ему не помогаешь.

Я показал ему средний палец.

– Да кому вообще интересно, что там у Эйба в этой пыльной яме? – сказал Енох и вызывающе рассмеялся. – Наверняка просто толстая пачка любовных писем от Эммы.

Теперь уже Эмма показала ему палец.

– …ну, или святилище с ее большущей фотографией, а вокруг свечи, свечи… – он даже в ладоши захлопал. – Какой был бы конфуз для вас двоих!

– Иди-ка сюда, я сожгу тебе брови, – предложила Эмма.

– Да забей на него, – посоветовал я.

Мы с ней сунули руки в карманы и отошли к порогу. Он нас совершенно точно достал.

– Ничего я ни от кого не прячу, – тихо сказал я ей. – Я правда не знаю код.

– Понимаю, – ответила она и тронула мою руку. – Я тут подумала… возможно, это и не цифры.

– Но это цифровая панель.

– А что, если это слово? Там на клавишах есть и цифры, и буквы.

Я вернулся к люку и посмотрел: она была права. Под цифрой на каждой клавише было по три буковки, как на кнопках телефона.

– Может, было какое-то слово, очень важное для вас обоих? – высказала догадку Эмма.

– «Э-м-м-а»? – высказал догадку Енох.

Я развернулся к нему.

– Богом клянусь, Енох…

В этот момент Бронвин оторвала его от пола и перекинула через плечо.

– Эй, а ну поставь меня обратно!

– У тебя срочный тайм-аут, – сообщила она и вынесла его вон из комнаты. Енох извивался и выкрикивал невнятные протесты, но вырваться из ее хватки не мог.

– Так вот, как я и говорила, – продолжила Эмма, – возможно, это какой-то ваш с ним общий секрет. Известный только вам двоим.

Я подумал минутку, потом встал на колени у люка. Сперва я попробовал имена – свое, Эйба, Эммы, – но ничего не вышло. Потом – просто наугад – слово «странные».

Ничего. Слишком просто.

– А ведь это может быть даже не по-английски, – сказал Миллард. – Эйб знал еще и польский.

– Может, тебе стоит поспать? Утро вечера мудренее, – сказала Эмма.

Но у меня в голове уже все завертелось. Польский. Да, он время от времени на нем говорил, в основном сам с собой. Но меня никогда ему не учил… – кроме одного слова. «Тигриску» – прозвище, которое он мне дал. Тигреныш.

Я набрал.

В замке что-то громко клацнуло.

Охренеть.

* * *

За дверью открылась уходящая во тьму лестница. Я поставил ногу на первую ступеньку.

– Ну, пожелайте мне удачи.

– Дай я пойду первой, – Эмма протянула руку, и на ладони расцвело пламя.

– Это должен быть я, – возразил я. – Если там, внизу, какая-то гадость, пусть меня съедят первым.