Текст книги "Лето, прощай"

Глава 11

На городской окраине, неподалеку от школы, была дешевая кондитерская, где в соблазнительных ловушках прятались отравленные сладкие приманки.

Дуг остановился, пригляделся, подождал Тома и крикнул:

– Сюда, ребята! Заходим!

Мальчишки так и замерли – ведь он добавил название лавчонки, поистине волшебный звук.

Но по знаку Дуга все подтянулись к дверям и стали входить по одному, выстроившись в затылок, как и подобает обученной армии.

Последним зашел Том, заговорщически улыбнувшись Дугу.

Там был мед в сотах из теплого африканского шоколада. В янтарных сокровищницах застыли бразильские орехи нового урожая, миндаль и глазированные снежные гроздья кокосовой стружки. Темные сахарные слитки вобрали в себя июньское масло и августовскую пшеницу. Все это было завернуто в серебристую фольгу, а сверху замаскировано красными и синими обертками, на которых указывался только вес, состав и производитель. Яркими букетиками пестрели конфетные россыпи: карамель, чтобы склеивались зубы, лакрица, чтобы чернело сердце, жевательные бутылочки с тошнотворным ментолом и земляничным сиропом, трубочки «тутси» в форме сигар и мятно-сахарные сигареты с красными кончиками – на случай холодного утра, когда дыхание клубится в воздухе.

Стоя посреди лавки, ребята глазели на яства, что жуются с хрустом, и фантастические напитки, что проглатываются залпом. В голубовато-ледяной, колючей воде холодильного шкафа плыли, как по течению Нила, бутылки с шипучкой цвета спелой хурмы. Над ними, на стеклянных полках, штабелями высились имбирное, миндальное и шоколадное печенье, полукруглые вафли и зефир в шоколаде, белый сюрприз под черной маской. И все это – специально, чтобы обложило язык и прилипло к нёбу.

Дуг вытащил из кармана несколько монеток и кивнул приятелям.

Один за другим, прижав носы к стеклу и затуманивая дыханием хрустальный шкаф, они стали выбирать сладкие сокровища.

Прошло совсем немного времени – и все уже мчались по проезжей части к оврагу, унося с собой лимонад и сладости.

Когда армия была в сборе, Дуг опять кивнул, дав знак спускаться по склону. С противоположной стороны, на высоком берегу оврага маячили стариковские дома, омрачающие солнечный день угрюмыми тенями. А еще выше – Дуг приложил ладонь козырьком и вгляделся повнимательнее – громадой выделялся дом с привидениями.

– Я вас не зря сюда привел, – сказал Дуг.

Том ему подмигнул и щелчком откупорил бутылку.

– Будем тренировать волю, чтобы стать настоящими бойцами. Показываю, – отчеканил он, вытягивая руку с лимонадной бутылкой. – Ничему не удивляйтесь. Выливаем!

– Вообще уже! – Чарли Вудмен постучал себя по лбу. – Это ж у тебя крем-сода, Дуг, вкуснотища! А у меня – апельсиновый краш!

Дуг перевернул свою бутылку вверх дном. Крем-сода с шипением влилась в прозрачный ручей, который стремительно понес ее в озеро. Мальчишки остолбенели при виде этого действа.

– Хочешь, чтобы из тебя испариной выходил апельсиновый краш? – Дуглас выхватил у Чарли бутылку. – Хочешь, чтобы у тебя плевки были из крем-соды, хочешь пропитаться отравой, от которой никогда не очиститься? Когда вырастешь, назад уже не врастешь, воздух из себя иголкой не выпустишь.

Страдальцы мрачно опрокинули бутылки.

– Пусть раки травятся. – Чарли Вудмен швырнул бутылку о камень.

Остальные последовали его примеру, как немцы после тоста; стекло брызнуло сверкающими осколками.

Потом они развернули подтаявшие шоколадки, марципаны и миндальные пирожные. Все облизнулись, у всех потекли слюнки. Но глаза были устремлены на генерала.

– Торжественно клянусь: отныне – никаких сладостей, никакого лимонада, никакой отравы.

Дуглас пустил по воде шоколадный батончик, как покойника на морских похоронах.

Бойцам не было позволено даже облизать пальцы.

Прямо над оврагом им встретилась девчонка, которая ела мороженое – сливочный рожок. От такого зрелища языки высунулись сами собой. Девчонка слизнула холодный завиток. Бойцы зажмурились. А ей хоть бы что – уплетала себе рожок да еще улыбалась. На полудюжине лбов проступил пот. Лизни она еще хоть раз, высунься из девчоночьего рта этот аккуратный розовый язычок, коснись он холодного сливочного пломбира – и мятеж в рядах армии был бы неминуем. Набрав полную грудь воздуха, Дуглас гаркнул:

– Брысь!

Девчонка отпрянула и пустилась наутек.

Выждав, пока не улеглись страсти по мороженому, Дуглас негромко произнес:

– У моей бабушки всегда наготове вода со льдом. Шагом марш!

II. Шайло и далее

Глава 12

[4]4
  Шайло – битва при Шайло произошла в апреле 1862 года.


[Закрыть]

Келвин Си Квотермейн был таким же длинным и напыщенным, как его имя.

Он не ходил, а шествовал.

Не смотрел, а созерцал.

Не разговаривал, а выстреливал суждения, беспощадно поражая любую близкую мишень.

Он изрекал и вещал, никого никогда не хвалил и всех поливал презрением.

В данный момент он изучал микробов сквозь линзы своих очков в тонкой золотой оправе. Микробами, подлежащими уничтожению, были мальчишки. В особенности один.

– Велосипед, силы небесные, проклятый голубой велосипед. Больше там ничего не было!

Квотермейн даже зарычал, брыкнув здоровой ногой.

– Гаденыши! Брейлинга прикончили! А теперь за мной охотятся!

Дородная сестра милосердия удерживала его поперек живота, как деревянного индейца из табачной лавки, пока доктор Либер накладывал гипс.

– Господи! Какой же я болван! Ведь Брейлинг упомянул метроном. Боже мой!

– Полегче, у вас нога сломана!

– Велосипед ему не поможет! Меня и адской машиной не возьмешь, вот так-то!

Сестра милосердия сунула ему в рот таблетку.

– Все хорошо, мистер Си, все хорошо.

Глава 13

Ночь; лимоннокислый дом Келвина Си Квотермейна; хозяин, давно выписанный из больницы, лежит в собственной постели – а его молодость тем временем пробила панцирь, выскользнула между ребрами, покинула старческую оболочку и затрепетала на ветру.

Когда по воздуху пробегали шумы летней ночи, у Квотермейна резко дергалась голова. Прислушиваясь, он извергал ненависть:

– Господи, порази огнем этих выродков!

А сам думал, покрываясь холодной испариной: «Брейлинг отчаянно старался сделать их людьми, но потерпел поражение, зато я возьму верх. Боже, что ж там делается?»

Он поднял глаза туда, где намедни полыхнула огнестрельная вспышка, в одночасье взорвавшая их жизнь в конце одного запоздалого лета, соединившего в себе капризы погоды, слепоту небес и нежданное чудо – жить и дышать среди этого водоворота безумных событий. Боже милосердный! Кто командовал этим парадом и куда его вел? Будь бдителен, Господи! Барабанщики убивают капитана.

– Должны же быть и другие вроде меня, – шептал он в сторону распахнутого окна. – Те, кому сейчас не дают покоя мысли об этих негодяях!

Он явственно ощущал, как дрожат далекие тени – такие же насквозь проржавевшие железные старики, что прячутся в своих высоких башнях, чавкают жидкой кашей и ломают на кусочки сухие галеты. Надо бросить им клич, и его тревога зарницей пролетит по небу.

– Телефон, – выдохнул Квотермейн. – Давай, Келвин, собирай своих!

Из темного палисадника донеслись какие-то шорохи.

– Это еще что? – прошептал он.

Мальчишки сгрудились внизу, в темных глубинах травы. Дуг и Чарли, Уилл и Том, Бо, Генри, Сэм, Ральф и Пит – все присматривались к высокому окну Квотермейновой спальни.

У них были с собой три мастерски вырезанные, устрашающие тыквы. Не выпуская их из рук, мальчишки начали расхаживать по тротуару, а голоса взмывали вверх среди освещенных звездами деревьев, становясь все громче:

– Черви в череп заползают, черви череп проедают.

Скрюченные, веснушчато-пергаментные пальцы Квотермейна вцепились в телефонную трубку.

– Блик!

– Квотермейн? Тебе известно, который час?

– Погоди! Ты слышал, что случилось с Брейлингом?

– Так я и знал: когда-нибудь его застукают без часов.

– Сейчас не время острить!

– Да будь он неладен со своими хронометрами; они у него тикали на весь город. Уж коли висишь на краю могилы, так прыгай. И мальчишку с пугачом не впутывай. Что ж теперь прикажешь делать? Пугачи запрещать?

– Блик, ты мне нужен!

– Все мы друг другу нужны.

– Брейлинг был секретарем попечительского совета. А я – председатель! Наш треклятый город наводнен потенциальными убийцами.

– Квотермейн, любезнейший, – сухо произнес Блик, – ты мне напомнил анекдот про главного врача психиатрической лечебницы, который сетовал, что пациенты посходили с ума. Неужели ты не знал, что все мальчишки – паразиты?

– Таких надо наказывать!

– Жизнь накажет.

– Эти безбожники окружили мой дом и затянули похоронную песню!

– «Черви в череп заползают»? Я и сам в детстве обожал эту песенку. Ты-то помнишь себя десятилетним? Возьми да позвони их родителям.

– Этим недоумкам? В лучшем случае они скажут своим чадам: «Оставьте в покое вредного старикашку».

– Почему бы не принять закон, чтобы всем сразу стукнуло семьдесят девять? – По телефонным проводам побежала ухмылка Блика. – У меня самого два десятка племянников, которые на стенку лезут, когда я намекаю, что собираюсь жить вечно. Очнись, Кел. Мы ведь меньшинство, как чернокожие или вымершие хетты. Наша страна хороша для молодых. Единственное, что мы можем сделать, – дождаться, пока этим садистам исполнится девятнадцать, и тут же отправить их на войну. В чем их преступление? В том, что они лопаются от лимонада и весеннего дождя. Запасись терпением. Пройдет совсем немного времени – и они будут ходить с инеем в волосах. Отомстить всегда успеешь.

– Поможешь ты мне или нет, черт тебя побери?

– Ты имеешь в виду выборы в попечительский совет? Помогу ли я тебе собрать Гвардию старых перечников имени Квотермейна? Я буду наблюдать из-за боковой и время от времени отдавать свой голос за вас, бешеных псов. Сократить летние каникулы, урезать зимние, отменить весенний парад воздушных змеев – таковы ваши планы, правильно я рассуждаю?

– По-твоему, у меня помрачение рассудка?

– Нет, всего лишь замедленная реакция. Вот я, к примеру, разменяв шестой десяток, сразу сообразил, что влился в ряды лишних людей. Мы, конечно, не африканцы, Квотермейн, и даже не язычники-азиаты, но мы помечены клеймом седины, а руки у нас покрыты ржавчиной, хотя еще недавно были гладкими и чистыми. Терпеть не могу того субъекта, чья растерянная одинокая физиономия глядит на меня по утрам из зеркала. А что со мной творится при виде хорошеньких женщин, боже мой! Меня охватывает неистовство. Такой весенний сумбур в мыслях смутил бы даже мумию фараона. Короче говоря, в разумных пределах можешь на меня рассчитывать, Кел. Спокойной ночи.

Два телефона щелкнули одновременно. Квотермейн высунулся из окна. Под луной стояли тыквы, мерцающие жутким октябрьским светом.

«Откуда, хотелось бы знать, у меня такое ощущение, – спросил он сам себя, – будто первая тыква похожа на меня, вторая смахивает на Блика, а третья – вылитый Грей? Нет, нет. Быть такого не может. Господи, где бы мне отыскать метроном Брейлинга?»

– Вон отсюда! – прокричал он в темноту.

Подхватив костыли, Квотермейн с усилием поднялся с кресла, еле-еле спустился по лестнице, допрыгал до веранды и кое-как добрался до тротуара, где подмигивали стоящие рядком тыквенные головы.

– Ну и ну, – забормотал он. – Впервые в жизни вижу такие гнусные, омерзительные тыквы! Ну, держитесь!

Он замахнулся костылем и сплеча рубанул оранжевую голову, потом вторую и третью; свечки, мерцавшие сквозь прорези, угасли.

Попятившись, чтобы сподручнее было рубить, кромсать и полосовать, он рассек каждую тыкву на части, да так, что наружу брызнули семечки, а клочки рыжей плоти разлетелись во все стороны.

– Эй, кто-нибудь! – позвал он.

Его экономка в смятении выскочила из дому и ринулась через обширный газон.

– Не поздно ли будет, – громогласно осведомился Квотермейн, – затопить печку?

– Затопить печку, мистер Кел?

– Да, затопить распроклятую печку. Доставайте противни. У вас есть рецепт тыквенного пирога?

– Как не быть, мистер Кел.

– Тогда собирайте эти ошметья. Заказываю обед на завтра: «Сплошные десерты!»

Квотермейн развернулся и на костылях взобрался по лестнице.

Глава 14

Внеочередное заседание Гринтаунского муниципального комитета по образованию должно было начаться с минуты на минуту.

Кроме Келвина Си Квотермейна присутствовали еще двое: Блик и мисс Флинн, секретарь-референт.

Квотермейн указал на столик с пирогами.

– Что это такое? – удивились двое других.

– Триумфальный завтрак, а может, обед.

– На мой взгляд, это пироги, Квотермейн.

– А что же еще, дурная твоя голова! Пир победителей, вот что это такое. Мисс Флинн?

– Да, мистер Кел?

– Внесите в протокол. Сегодня перед заходом солнца я сделаю несколько заявлений над оврагом.

– А именно?

– «Слушайте меня, подлые бунтари. Война не окончена: вы не сдались, но и не победили. Похоже, все решит случай. Готовьтесь, октябрь будет долгим. Вы у меня на крючке. Берегитесь».

Квотермейн умолк, закрыл глаза и сжал пальцами виски, будто старался что-то вспомнить.

– Ага, вот. Незабвенный полковник Фрилей. Нам требуется полковник. Когда Фрилей был произведен в полковники?

– Сразу как Линкольна застрелили.

– Так-так. Кто-то из нас должен стать полковником. Им буду я. Полковник Квотермейн. Как на ваш слух?

– Весьма достойно, Кел, весьма достойно.

– А раз так – отставить разговоры и приступить к пирогам.

Глава 15

На веранде у Дуга с Томом ребята расселись в кружок. В голубой краске потолка отражалась голубизна октябрьского неба.

– Трам-тарарам… – начал Чарли, – прямо не знаю, как сказать, Дуг, но мне жрать охота.

– Чарли! Ты не о том думаешь!

– Я как раз о том думаю, – возразил Чарли. – Земляничный пирог, а сверху – огроменное белое облако взбитых сливок.

– Том, – потребовал Дуглас, – загляни-ка в блокнот: что сказано в уставе насчет измены?

– С каких это пор мысли о пироге считаются изменой? – Чарли поковырял в ухе и с преувеличенным интересом стал разглядывать комочек воска.

– Не мысли, а разговоры.

– Да я с голодухи ноги протяну! – сказал Чарли. – И у других на уме то же самое – того и гляди, кусаться начнем. Не катит твоя затея, Дуг.

Дуг обвел глазами своих солдат, словно подначивая их заныть вместе с Чарли.

– У моего деда есть книга, где написано, что индусы могут голодать по девяносто дней. Так что успокойся. После первых трех суток уже все нипочем!

– А у нас сколько прошло? Том, глянь-ка на часы. Сколько прошло?

– Ммм, один час и десять минут.

– Обалдеть!

– Что значит «обалдеть»? Нечего смотреть на часы! Смотреть надо в календарь. Любой пост длится семь суток!

Они еще немного посидели в молчании. Потом Чарли спросил:

– Том, а теперь сколько прошло?

– Не говори ему, Том!

Том важно сверился с часами:

– Один час и двенадцать минут!

– Кранты! – Чарли скривился. – У меня брюхо к спине прилипло. Всю жизнь буду питаться через трубочку. А вообще-то я уже умер. Известите родных и близких. Передайте, что я их любил.

Закатив глаза, он откинулся на дощатый пол.

– Два часа, – в скором времени сообщил Том. – Целых два часа голодаем, Дуг. Не хухры-мухры! Нам бы еще после ужина проблеваться – и, считай, дело сделано.

– Ох, – подал голос Чарли, – чувствую себя как у зубодера, когда он мне укол всадил. Все онемело! У ребят просто кишка тонка, а то бы они тоже тебе сказали, что пухнут с голоду. Точно я говорю, парни? Сейчас бы сырку! Да с крекерами!

Раздался общий стон.

Чарли не унимался:

– И жареную курочку!

Все взвыли.

– И ножку индейки!

– Вот видишь. – Том ткнул Дуга в локоть. – Всех до судорог довел! И где же твой переворот?

– Еще один день!

– А потом?

– Сухой паек.

– Пирог с крыжовником, яблочное пюре, сэндвичи с лучком?

– Завязывай, Чарли.

– Булка с виноградным джемом!

– Заткнись!

– Не дождетесь, сэр! – фыркнул Чарли. – Сорвите с меня шевроны, генерал. Первые десять минут все шло как по маслу. А теперь у меня в животе бульдог мечется. Пойду-ка я домой, сяду как человек, положу себе полторта с бананами, пару бутербродов с ливерной колбаской. Лучше уж загремлю под фанфары из вашей долбаной армии, но, по крайней мере, останусь жив, а не усохну, как мумия, на каких-то объедках.

– Чарли, – взмолился Дуг, – ты же у нас в штабе – правая рука.

Залившись краской, Дуг вскочил и сжал кулаки. Это было поражение. Хуже некуда. Разработанный план у него на глазах пошел прахом, и великий переворот сорвался.

В это мгновение городские часы начали бить полдень, и протяжный металлический бой спас положение, потому что Дуг бросился к перилам и стал смотреть в сторону главной площади, на этот неприступный железный монумент, а потом и на зеленый сквер, где по обыкновению старики просиживали за шахматными досками.

У него на лице мелькнула отчаянная догадка.

– Постойте-ка, – пробормотал он и выкрикнул в полный голос: – Шахматные доски! Одно дело – испытание голодом, и оно пойдет нам на пользу, но теперь я вижу настоящую цель. Вот там, у здания суда, эти гнусные стариканы играют в шахматы.

Мальчишки недоуменно заморгали.

– Как же так?

– Да, как же так? – эхом повторили остальные.

– У них на шахматной доске – мы с вами! – воскликнул Дуглас. – Мы для них – шахматные фигуры! Старичье может нами двигать хоть по прямой, хоть по косой. Почем зря гоняют нас по шахматной доске.

– Дуг, – произнес Том, – ты у нас голова!

Бой часов умолк. Наступила глубокая, дивная тишина.

– Что ж, – выдохнул Дуглас. – Наверное, теперь каждому ясно, что делать дальше!

Глава 16

В зеленом сквере, под мраморной сенью здания суда, у громады часовой башни ожидали шахматные столики.

И хотя серое небо робко предрекало морось, стариковские руки разложили дюжину шахматных досок. Две дюжины седых голов склонились над черно-красными театрами военных действий. Пешки и ладьи, кони, ферзи и короли вздрогнули и сошли с мест, а королевства стали рушиться на глазах.

Каждый ход пестрел бликами от листвы деревьев; старики, шамкая впалыми ртами, поглядывали друг на друга то с прищуром, то с холодком, то с ухмылкой. Их беседа шуршала и шелестела вблизи памятника жертвам Гражданской войны.

Дуглас Сполдинг подкрался незамеченным и, выглядывая из-за памятника, пристально следил за движением фигур. Приятели сгрудились у него за спиной. Поначалу они тоже смотрели во все глаза, но вскоре начали по одному пятиться назад и сонливо опускаться на траву. Дуг шпионил за стариками, а те часто, по-собачьи, дышали над своими досками. Их руки подрагивали. Снова и снова.

Обернувшись к своему воинству, Дуглас зашептал:

– Смотрите! Вот тот офицер – это ты, Чарли! А король – я! – Тут он резко дернулся. – Ай, за меня взялся мистер Уибл! На помощь! – Он вытянул перед собой одеревеневшие руки и застыл как вкопанный.

Мальчишки вытаращили глаза. Кто-то схватил его за руки.

– Дуг, мы тебя не отдадим!

– Кто-то меня тащит! Это мистер Уибл!

– Проклятый Уибл!

Тут сверкнула молния, прогремел гром и хлынул дождь.

– Вот это да! – вырвалось у Дуга. – Глядите!

Стихия затопила площадь перед зданием суда, и старики повскакали с мест, забыв про шахматы, сбитые потоками ливня.

– Айда, ребята! Хватайте кто сколько может! – скомандовал Дуг.

Хищной стаей они ринулись вперед, на шахматные фигуры.

Опять была молния, опять был гром.

– Живей! – кричал Дуг.

В третий раз сверкнула молния, а они, толкаясь, хватали фигуры.

Шахматные доски опустели.

Тогда мальчишки остановились и стали смеяться над стариками, которые спасались от дождя под кронами деревьев.

А потом сами, как обезумевшие летучие мыши, помчались искать укрытие.

Глава 17

– Блик! – рявкнул Квотермейн в телефонную трубку.

– Кел?

– Представляешь, они сперли шахматные фигуры, которые нам прислали из Италии в год убийства Линкольна. Хитрые бестии! Жду тебя сегодня вечером. Нужно продумать контрнаступление. Сейчас еще Грею позвоню.

– Грею не до того: он умирает.

– Ну, знаешь ли, сколько его помню, он все умирает! Что ж, обойдемся своими силами.

– Стоит ли пороть горячку, Кел? Невелика важность – шахматные фигуры.

– Но они дороги нам как память, Блик! Тут пахнет мятежом.

– Купим новые.

– Право слово, с тобой говорить – что с покойником. Придется все-таки звонить Грею, пусть отложит свою кончину еще на сутки.

У Блика вырвался негромкий смешок.

– В котел бы их всех, малолетних бунтарей, да сварить на медленном огне, как ты считаешь?

– Будь здоров, Блик.

Не откладывая в долгий ящик, он позвонил Грею. У того было занято. Квотермейн бросил трубку, но тут же снова поднес ее к уху и сделал еще одну попытку. Слушая гудки, он уловил постукивание веток по оконному стеклу – совсем слабое, отдаленное.

«Боже мой, – подумал Квотермейн, – ведь это оно и есть. Предвестие смерти».