Текст книги "Зеленые тени, Белый Кит"

Его встретил шквал аплодисментов. Изумленный, он пожал плечами, кивнул и был таков.

Когда Джон платил по счету, Том размеренно сказал:

– Ну хорошо. Она не ездила в дамском седле.

– Я ждал, что ты скажешь это, Том. – Джон протяжно выдохнул струю дыма и вынул изо рта сигару. – Я так надеялся, что ты это скажешь.

Вечером перед великой охотничьей свадьбой Майк и я поехали за унитаристским священником, преподобным мистером Хиксом, и привезли его в Килкок.

По пути к машине он говорил о красотах Дублина. Когда мы выезжали из города, расхваливал окрестности и реку Лиффи, а когда начались зеленые просторы, его красноречие достигло апогея. Казалось, ни здесь, ни там нет ни изъянов, ни недостатков. Даже если и были таковые, он предпочитал о них умалчивать ради достоинств. Если бы хватило времени, он перечислил бы их все до единого. А тем временем охотничья свадьба уже расплескалась, как бледная узорчатая кружевная пена на утреннем берегу, и он переключился на нее, поджав губы, алея остреньким носом и налитыми кровью глазами.

Когда мы въехали на посыпанный гравием двор, он выдохнул:

– Слава богу, нет луны! Чем меньше народу увидит, как я приезжаю, тем лучше!

– Завтра весь город увидит из окон, – сухо заметил я, – как вы разыгрываете языческую церемонию и изрекаете богохульные словеса.

Преподобный мистер Хикс превратился в статую, высеченную из лунного камня.

– Добудь мне бутылку, – прохрипел он. – И уложи в постель.

Я проснулся перед самым рассветом в комнате для прислуги и лежал, предвкушая великолепный день, каким он обещал быть.

Театр, имя которому Ирландия, ждал.

Мне показалось, что снизу доносился местный говорок либо припозднившихся завсегдатаев Финнова паба, либо прибывших поглазеть спозаранку на протестантское позорище.

Мне послышалось, будто кто-то на краю зеленого мира пробует охотничий рожок.

Мне померещилось, что в ответ затявкала лисица.

На границе угодий мелькнула крохотная тень. Я не сомневался, что зверь, на которого начинается охота, вышел на сцену первым.

Растянувшись в постели с закрытыми глазами, я представил себе прибытие переполошенных псов, потом вздрагивающих лошадей, остро нуждающихся в совете психолога, которого на месте не оказалось. Конечно, это глупость. Псы и лошади первыми не прибывают. Псарь должен вести на поводке чистопородных псов, чтобы увлечь остальных. И все же спросонья я слышал лай и звон охотничьего снаряжения, когда резко осаживали лошадей.

Отнюдь не горя желанием становиться постановщиком всего этого действа, я погрузился в нервный, болтливый сон, наказав себе зарыться поглубже и ничего не слышать.

Но тут до меня донесся голос Джона, стучащего костылями по паркету у дверей моей комнаты:

– Тебе это не поможет, малыш. Пора вставать.

А внизу уже поджидали настоящие лошади и псы.

Все было готово. Зачерствевший свадебный торт, становившийся час от часу древнее, замер в ожидании. Было выставлено шампанское, от которого ломило зубы и немел язык.

Лошади на дворе насыщали воздух паром и насмешливо скалили зубы.

Псы бегали кругами, орошая мостовую, копыта и сапоги.

Со всей Ирландии, разумеется, прискакали лорды, леди и владельцы питейных заведений, они спешились под подозрительные протесты псов и расплывчатые ухмылки лошадей.

– Всем по рюмке на посошок! – призвал кто-то.

– Это до охоты, – поправила одна дама. – И только жениху.

– Я лишь хотел спросить: бар открыт?

– Здесь нет бара, – объявил преподобный мистер Хикс, который держался так прямо и безупречно, что было очевидно: он там уже побывал. – Но есть шампанское, и скверное, и хорошее. Остерегайтесь яда за шиллинг, что перед вами. Требуйте того, что за полновесный фунт.

Лошадей тотчас покинули и оставили псаря на растерзание собакам, орошавшим двор.

Гости загромыхали сапогами по лестнице, извлекая из цемента пустопорожний гул, их лица были перекошены и искажены, но не из-за кривых зеркал в аттракционе, а благодаря древности рода. Вылепили их время и терпеливые хромосомы: вытянули им зубы, сделали глаза водянистыми, щеки – впалыми, локти, запястья и пальцы – шишковатыми, выпятили губы, надломили носы, раздвоили подбородки, оттопырили уши, проредили шевелюры, брови заставили расти пучками, обесцветили веки, придали восковой оттенок лицам, изрыли лбы оспинами. Некоторые производили такое впечатление, будто они целую вечность простояли, выглядывая из-за дверей конюшни.

Бог ты мой, подумалось мне, что за пестрая ярмарка черепов, ушей, нижних губ и вздернутых бровей! Тут пляшет паук, там громыхает бегемот, здесь спаниелевы глаза слезятся от ирландского солнышка, собачья пасть разинута в отчаянии от пасмурных дней. Торговец спиртным не самого крупного калибра, с глазами Адониса, посаженными на пунцовое, словно сваренное на завтрак лицо, робко поднимался по ступенькам. Вот они – в красных рединготах или черных костюмах, со взъерошенными бровями, втянутыми внутрь ноздрями и челюстями для забивания свай.

Я отшатнулся и пошел посмотреть, как они будут работать локтями в погоне за настоящим шампанским, а не за дешевой шипучкой.

– Кто положил яд сверху, а противоядие снизу?

Но едва они узрели Тома собственной персоной, надевшего личину таинственного и ужасного, а не прославленного и знаменитого, как тотчас воцарилась тишина.

– Давайте проведем дегустацию, – сказал кто-то. – Сравним старую кислятину с напитком королей.

Том хотел этому помешать, но несколько десятков рук опрокинули стаканы с омерзительным пойлом, чтобы добраться до благородного эликсира для полоскания рта.

Почти все было готово. Кроме убийственного напитка и противоядия к нему были поданы бутерброды с икрой и сырные крекеры, а потом свадебный торт, который, словно смерзшийся навсегда лед, дожидался встречи с вечностью.

Поскольку он простоял уже восемь дней, его верх и бока затвердели за прошедшую четверть месяца. Торт приобрел свойства диккенсовской мисс Хэвишем из «Больших ожиданий». Это известие вполголоса передавали из уст в уста лакеи и горничные, которые поправляли свои галстуки и фартуки и осматривали потолок в поисках спасения.

Кто-то чихнул.

На верхней площадке лестницы появилась Лиза, только для того, чтобы чихнуть еще раз, развернуться и убежать. Послышались звуки сморкания: слабое дуновение охотничьего рожка. Лиза вернулась, взяв себя в руки, и чихнула снова, спускаясь по лестнице.

– Хотела бы я знать, уж не фрейдистская ли у меня простуда, – сказала она, пряча нос за бумажным носовым платком.

– Что ты хочешь этим сказать? – осведомился Том, глядя исподлобья.

– Может, моему носу не хочется выходить замуж, – хихикнула Лиза.

– Ужасно смешно. Очень, очень смешно. Если твой нос хочет отменить свадьбу, пусть подаст голос.

В доказательство своего чувства юмора Том оскалил зубы, точь-в-точь как лошади на дворе.

Лиза повернулась было, чтобы удрать, но очередной чих пригвоздил ее к месту. Дальнейшее отступление сделали невозможным стучащие по ступеням костыли, промеж которых извивался режиссер в красном рединготе – как клоун, как счастливый охотник, как свихнувшийся гимнаст. Прыгая сразу через две ступеньки и вихляя длинными ногами, Джон спускался, без умолку болтая и нисколько не заботясь, куда он ставит свои подпорки.

– Чертова «Скорая» добиралась целый час, а я тем временем корчился и вопил так, что на сотню ярдов вокруг позахлопывались все окна. Крики мои не прекратились и после шести инъекций. В госпитале доктор посмотрел на меня, перевернул, и – щелк! хруст в позвоночнике – боли как не бывало, равно как и моих воплей. А потом я начал смеяться, ей-богу.

Отвернувшись от Джона, я пробирался сквозь толпу дегустаторов шампанского.

– Принеси мне бокал, – сказал Джон, – даже два. Привет, Лиза, до чего же великолепно ты выглядишь!

Лиза чихнула.

– Боже, посмотри на свой нос, Лиза, – посочувствовал ей Джон. – Он такой красный, можно подумать, ты пьянствовала дней пять!

Лиза одной рукой схватилась за живот, другой за нос и помчалась вверх по лестнице.

– Огромное спасибо, – сказала Рики, спускаясь по ступенькам.

– А что я такого сказал? – возмутился Джон. – Куда она побежала?

– Пудрить нос, чучело.

– Где мистер Хикс? – спросил Джон, огромными прыжками спасаясь бегством. – Привет, привет! – замер он в полупрыжке, чтобы помахать всем окнам вдоль задней стены обеденного зала, в которые было уперто десятка два с лишним носов.

Поселяне – злые, нервные, раздраженные домохозяйки – пришли в замешательство, не зная, как переварить жизнерадостное приветствие Джона.

Некоторые помахали в ответ. Остальные отвалили от окон, не позволяя Джону обмануть себя обезьяньим протестантским дружелюбием.

– Добро пожаловать! – звал Джон, зная, что им не слышно. – Тут у нас голливудский греховодник, рожден во грехе, живет во грехе и скоро окочурится, корчась во грехе. Заходите!

Кое-кто, должно быть, прочел его слова по движению губ, потому что не менее полудюжины разгневанных поселян отшатнулись от окон, словно он превратил воздух в серу.

Я подоспел с шампанским.

– Выпей это, чтобы продержаться день.

– Но спасет ли это меня после полудня?

Джон выпил.

– По бокалу каждый час, – сказал я. – Где преподобный? А, вот он где. Преподобный!

Преподобный вышел из коридора, благоухая псиной и лошадьми.

– Я был во дворе, сопереживая с ними то, что они участвуют в этом греховном мероприятии, – сказал он и быстро добавил: – О, разумеется, речь не о свадьбе. А об охоте. У всех счастливый вид. Но никто не пригласил лисицу.

– Мы ее звали, но она сослалась на занятость, – улыбнулся Джон. – Мы готовы?

Преподобный мистер Хикс схватил с проносимого мимо подноса шампанское, залпом осушил бокал и сказал:

– Готовы, как всегда.

Лорды, леди и торговцы спиртным собрались, разогретые доброй выпивкой, икая от скверного пойла: пестрая компания в красных рединготах, радующаяся жизни, и в черных костюмах – потенциальные неверные мужья и скорбящие жены.

Преподобный мистер Хикс предстал пред светлыми очами Тома и перед шмыгающим, издерганным носом Лизы, которая растерянно озиралась вокруг, как незрячая.

– А разве Библия не нужна? – удивилась Лиза.

– Библия, – почти вскричал преподобный, разыскивая ее в своих пустых руках.

Тома покоробило, но он сказал:

– Да. Будучи унитаристами, мы все же протестанты. Библию!

Преподобный оглянулся по сторонам, не вложит ли кто-нибудь в его руки столь полезное орудие, что Рики и сделала с величайшей поспешностью, не уверенная в том, что поступает правильно.

Преподобный терял равновесие: с одной стороны, его отягощала Библия, с другой – унитаристская практика. Он вцепился в книгу, но не стал ее открывать, опасаясь, что, чего доброго, наткнется на какую-нибудь потерянную главу или стих, которые смутят его ум и сорвут церемонию. Положив Библию, как кирпич, на пюпитр, он проигнорировал эту важную часть ритуала.

– Живете ли вы во грехе? – возопил он.

Последовала пауза. Я заметил, как мускулы под охотничьим костюмом Тома сжались и разжались в нескольких направлениях – чтобы стукнуть и чтобы помолиться.

Видно было, как прозрачное хрустальное веко закрыло горящий глаз Тома, стоявшего ко мне в профиль, и полностью отгородило его от дражайшего священника.

Лизин язык облизнул верхнюю губу в поисках ответа, но, не найдя оного, юркнул обратно в нейтральное положение.

– Повторите еще раз, как вы сказали?

Глаза Тома сверкали, как зажигательные линзы. Если бы он стоял на солнце, преподобный мистер Хикс уже давно бы задымился.

– Во грехе, – сказал преподобный Хикс. – Живете ли вы в нем?

Молчание.

Том ответил:

– Вообще-то да.

Лиза ткнула его в локоть и уставилась в пол. Раздалось сдавленное покашливание.

– О, – сказал преподобный мистер Хикс. – Ну да ладно.

Затем последовала не церемония, а проповедь, и не проповедь даже, а лекция. По теме «грех», на примере брачующихся. Преподобный не стал подробно останавливаться на особенностях одежды, но все присутствующие остро ощутили надетое белье и удушающие галстуки. Он то отклонялся от темы, то возвращался к ней. И то грешно, и это, грехи любовников и будущих мужей и грехи обманутых невест. Где-то через час он забыл, куда подевал церемонию. Потом нашел ее боковым зрением в пристальном взгляде Тома. Мистер Хикс засомневался и готов был вернуться к чистому греху, если грех вообще может быть чистым, но тут Джон положил этому конец.

Он уронил один костыль, и тот грохнулся об пол.

– Том и Лиза, берете ли вы друг друга в мужья и жены? – воскликнул преподобный мистер Хикс.

Наконец-то! Никто не слышал выстрелов и не видел ни крови, ни ран. Три десятка глоток одновременно вздохнули. Преподобный хлопнул по своей заново переписанной унитаристской Библии, состоявшей в основном из пустых страниц. Завсегдатаи паба и местный люд прильнули к окнам и отпрянули – словно от удара молнии – от наэлектризованных взглядов Тома и от потупленного взора стоявшей рядом Лизы, к которой возвращалась краска стыда. Преподобный бросился за шампанским. По какому-то недоразумению, никогда не находящему объяснения в Ирландии, дешевое пойло вышло наперерез хорошему шампанскому.

– Не это. – Преподобный отпил, поморщился и показал бокалом: – А то, другое, ради всего святого!

Только после того как он промочил горло, щеки его зарумянились и в глазах заиграли искорки.

– Ну! – закричал он Тому. – Вот это, я понимаю, работа! Еще шампанского!

Взметнулся лес рук с пустыми бокалами.

– Леди и джентльмены! – возвестил Джон, напоминая им о приличиях. – К шампанскому полагается торт!

– Джон! – всполошилась Рики. – Только не это!

Слишком поздно. Все обратили свои голодные взоры на запыленное свадебное лакомство, дожидавшееся этого момента целых восемь дней.

Джон с палаческой улыбочкой поигрывал ножом. Лиза взяла нож так, словно только что вытащила его из своей груди и желает воткнуть обратно. Вместо этого она повернулась и склонилась над томившимся в ожидании тортом. Я подошел поближе, чтобы посмотреть, как с глазированной поверхности взлетит облако пыли, поднятое дыханием Лизы.

Она вонзила нож в торт.

Торт безмолвно упорствовал.

Он не резался и не расслаивался, а лишь нехотя позволял откалывать от себя осколки и крошился.

Лиза нанесла новый удар, и в воздух взвилась туча мельчайшей пудры. Лиза чихнула и ударила снова. Ей удалось поразить мишень и сделать четыре пробоины. После чего началась разделка. Разъярившись, она зажала нож обеими руками и учинила зверскую расправу над тортом. В воздухе носились пыль и пудра.

– Он вообще свежий, этот чертов торт? – осведомился кто-то.

– Кто это сказал? – полюбопытствовал Том.

– Не я, – ответили несколько человек.

– Давай сюда! – Том отобрал у Лизы нож. – Вот так надо!

На этот раз стала разлетаться шрапнель. Торт раскололся под его ударами и был растащен по тарелкам с жутким грохотом.

Мужчины в красных рединготах и женщины в изящных черных костюмах взирали на тарелки, усеянные изломанными зубьями – только это и осталось от улыбки красавца торта, павшего под ударами времени.

Как ни принюхивались, никто так и не уловил аромата пудры, исходящего от внутренностей убиенного торта, из которого давно уже отлетела душа.

Так и стояли люди добрые с безжизненным творением кондитера в одной руке и бокалом пойла в другой, пока кто-то не набрел на редкие сорта шампанского, припрятанные у стены. И началось столпотворение. Еще минуту назад оторопевшие гости не знали, куда подевать свои двойные порции неаппетитного угощения, и вот на смену исканиям пришли интенсивные возлияния и развязывание языков. Все загалдели, поминутно занимая очередь за хорошим шампанским, а Том тем временем опрокидывал одну рюмку отвергнутого бренди за другой, чтобы гнев в его глазах возгорелся с новой силой.

Джон топотал сквозь толпу, ничего не слыша, но смеясь над шутками.

– Полейте немного на мои костыли, – кричал он, – чтобы я мог двигаться!

Кто-то так и сделал.

Было бы грустно, если б не было смешно смотреть, как местное дворянство бродит с бетонно-шрапнельным тортом на тарелках, ковыряет в нем вилками, расхваливает его вкусовые качества и требует добавки.

Когда все пошло по третьему кругу, толпа осмелела, позабыла про остекленевший торт и разлила по опустевшим стаканам шотландский виски. А потом начался всеобщий исход во двор, где каждый лихорадочно искал, куда бы запихнуть остатки цементного торта.

Псы на дворе прыгали и лаяли, лошади вставали на дыбы, а преподобный мистер Хикс выбежал второпях, зажав в кулаке нечто вроде удвоенной порции двойного виски, болтливый и жизнерадостный, и поприветствовал, как ему показалось, сельских католиков, рядом с которыми крутились псы, и протестантов, придерживавших лошадей. Изумленные поселяне откликнулись на приветствие, выдав себя за приверженцев религии, которую презирали.

– А он… – начал Том у меня за спиной.

– Ты о чем? – спросила Лиза и чихнула.

– А мистер Хикс… ты слышала, чтобы он сказал «Объявляю вас мужем и женой»?

– Наверное.

– Что значит «наверное»? Так он сказал или нет?

– Что-то вроде.

– Что-то вроде? – вскричал Том. – Пожалуйста, преподобный… В конце церемонии…

– Извините за то место насчет проживания во грехе, – сказал преподобный.

– Преподобный Хикс, вы сказали или не сказали «Объявляю вас мужем и женой»?

– Ах да. – Преподобный нахмурил лоб и фыркнул. – Это легко поправимо. Отныне объявляю вас мужем и женой. Идите и еще больше грешите.

– И больше не грешите! – поправил Том.

– Ну да, – сказал преподобный мистер Хикс и смешался с толпой.

– Это мне понравилось. – Лиза счастливо чихнула. – «Идите и еще больше грешите». Надеюсь, ты скоро вернешься. Я послала кое-кого дать допинга лисице, чтобы вы вернулись пораньше. Ты в самом деле собираешься взгромоздиться на эту дурацкую лошадь, после того как столько вылакал?

– Всего шесть стаканов, – сказал Том.

– Черт, – сказала Лиза. – А мне показалось, восемь. Ты действительно сможешь пьяный сесть в седло?

– Я в боевой форме. И кстати, никогда не слыхивал, чтобы ты чертыхалась. Почему именно сегодня?

– Преподобный Хикс в своей проповеди сказал, что грядет конец света. Тебе помочь взобраться на эту странную лошадь?

– Нет, моя дорогая, – сказал Том и рассмеялся, потому что окружающие прислушивались к их разговору.

С превеликим достоинством он прошествовал к своей лошади, уселся в седло и процедил сквозь зубы:

– Стремянный кубок!

– О да.

Лиза обернулась, чтобы найти Рики с серебряным кубком вина.

– Внимание! – объявила Рики. – Невеста поднесет жениху стремянный кубок.

Лиза так стремительно вознесла кубок, что забрызгала вином бриджи Тома. Он взглянул вниз, его лицо постепенно принимало алый оттенок, под стать цвету костюма. Он схватил кубок и осушил его. Гости зааплодировали и, нетвердо держась на ногах, повскакивали в седла. Джон бросил мне костыли и ухватился за свою лошадь, которая шарахнулась от него.

– Джон, ты не едешь на охоту! – закричала Рики.

– А вот и еду. Когда я сяду в седло, подай мне костыли!

– На кой они тебе? – спросил я.

– На тот случай, если я свалюсь, малыш.

И Джон громогласно расхохотался, а лошадь, страдавшая клоунобоязнью, встала на дыбы.

– Джон, ради всего святого! – взмолилась Рики.

Джон опять припал на одну ногу. От скачек навстречу смерти его спасла судорога, настигшая его, как удар в спину. Он упал и скорчился от боли. Мы все собрались поглазеть на него. Увидев наши лица, Джон сказал назидательно:

– Вот так было и в Париже. Плохо, да? Очень плохо?

– Егерь! – крикнул Том.

Егерь подул в рожок.

Далеко на холмах, мне показалось, я приметил лисицу, уставшую, но ожидающую.

– До свидания, моя дорогая, – сказал Том.

Лиза чихнула и помахала влажным платочком.

Лошади понеслись вскачь, и псы, поверив им, бросились за ними.

– Малыш, – сказал Джон, распростертый на земле. – Вызови двух докторов. Одного – для Лизиного горла, а другого – для моей задницы. И уложи нас в постель.

– Еще чего! – возмутилась Рики.

– Ну, не в одну, разумеется, – улыбнулся Джон.

Преподобный мистер Хикс проследил, как лошади и псы растворяются вдали, затем обратился к Лизе:

– Ваш муж задал мне какой-то вопрос…

– Вы обвенчали нас? Мы обвенчаны по закону?

Преподобный порылся в карманах своего пальто в поисках каких-то бумаг:

– Нет, пока вы оба здесь не распишетесь.

Он протянул документы Лизе.

Лиза высморкалась и спросила:

– Есть у кого-нибудь ручка?

Мистер Хикс похлопал себя по карманам и покачал головой.

На следующее утро в отеле «Ройял хайберниен» я проснулся рано, скорее всего из-за того, что выпил слишком много плохого вина.

Потом без всякой причины, скорее по интуиции, я поглядел в окно на нескончаемый дождь, и мне показалось, я увидел худощавого человека в элегантном плаще, без зонта, но в твидовом кепи с Графтон-стрит, надвинутом на серо-стальные волосы и ястребиный нос, шагавшего мимо меня так стремительно, что я чуть не окликнул его. Мои губы зашевелились, шепча его имя.

Я окунулся в постель, чтобы утонуть в покрывалах до девяти, как вдруг зазвонил телефон, заставив меня вслепую дотянуться до чертовой трубки.

– Ты проснулся? – сказал голос Рики.

– Нет, еще досыпаю.

– Позвонить позже?

– Нет-нет. Похоже, тебе надо поговорить сейчас.

– Как ты догадался? Значит, вот какая штука. В неразберихе кто-то пригласил в дом завсегдатаев из Финнова паба, что напоминало лавину из лошадей и псов. Они избавили нас от плохой выпивки, приобретенной Томом, и перебрали выпивки, купленной Джоном, одолели бренди, изничтожили шерри и пригласили всех лордов и леди к Финну продолжить беседу. Посреди этого разгула потерялся преподобный мистер Хикс. Только что мы отыскали его в конюшне. Он отказывается вставать, если мы не посадим его в поезд до Белфаста. Торт вытряхнули в печь и выгребли золу для посыпания дорожек в саду. Лошади, прождав ночь, сами ускакали домой. Некоторые псы в конюшне спят рядом с преподобным. Кажется, на рассвете я видела у кухонной двери лисицу, она лакала сливки вместе с кошками, которые уступили ей место, видя, как она устала. Джон в постели, то ли корчится от боли, то ли делает упражнения. По крайней мере, он прекратил визгливо описывать и то и другое. Я заваливаюсь спать на все выходные. Тебе поручено переписать погоню за Китом, не важно, нужна там погоня или нет, это Джон говорит. Лиза попросила, потом потребовала билеты на самолет в Рим и… А вот и она.

– Привет, – донесся издалека слабенький голос.

– Лиза! – воззвал я с напускной бодростью.

– Я хочу спросить только одну вещь.

– Спрашивай, Лиза.

Она чихнула.

– Где… – сказала она и запнулась. Затем продолжила: – Где Том?