Текст книги "Серафина"

Принцесса казалась настолько озадачена неловкостью, повисшей в воздухе, словно это был запах, которого она раньше не встречала. Я взглянула на принца Люсиана, но он смотрел в сторону. Смела ли я сказать то, что не мог он?

Именно страх позволял Томасам Бродвикам этого мира процветать: страх высказаться, страх перед самими драконами. Последнее ко мне не относилось, а первое, конечно, должна победить совесть.

Я выскажусь ради Ормы.

Я сказала:

– Ваше Высочество, простите мою прямоту. – Я глазами указала в сторону саарантраи. – Но если бы вы пригласили саарантраи присесть рядом с вами или даже потанцевать, это бы выгодно подтвердило вашу репутацию доброй натуры.

Глиссельда замерла. Теоретическое обсуждение драконов было одним делом, взаимодействие с ними – чем-то совершенно иным. Она бросила на кузена паникующий взгляд.

– Она права, Сельда, – сказал он. – Двор смотрит на наши действия.

– Знаю! – заволновалась принцесса. – Но что я… как я… я просто не могу…

– Ты должна, – сказал Люсиан твердо. – Ардмагар Комонот прибывает через восемь дней, ведь так? Мы не можем опозорить бабушку. – Он одернул рукава камзола, расправляя их. – Я пойду первым, если так тебе будет легче.

– О, спасибо, Люсиан, конечно, – выпалила она с видимым облегчением. – Он настолько в этом лучше меня, Фина… Вот почему наша свадьба будет такой выгодной. Он понимает практичность и обычных людей. Ведь он все-таки бастард.

Сначала я поразилась, что она так непринужденно назвала своего жениха бастардом, словно для него это не имело значения. Но потом я увидела его взгляд. Это имело для него значение. Огромное, но, видимо, он считал, что не имеет права высказываться.

Я знала, каково это. Я позволила себе немного эмоций. Сочувствия. Да. Вот что это было.

Юноша быстро собрался с духом – будучи военным, он знал, как себя держать. Люсиан подошел к Эскар, как мог бы подойти к изрыгающему пламя, шипящему, адскому существу, с осторожным спокойствием и железным самообладанием. Все разговоры в комнате затихли или прервались, а взгляды обратились к принцу. Я поняла, что задержала дыхание. И я была не одна.

Он грациозно поклонился.

– Мадам заместитель госсекретаря, – произнес он, и его голос был отлично слышен всем в затихшей комнате, – вы не присоединитесь ко мне в гальярде?

Эскар оглядела комнату, словно искала автора этого розыгрыша, но ответила: «Присоединюсь». Она взяла его за руку. Ее кафтан Зибу полыхал яркой фуксией рядом с его алым камзолом. Все выдохнули.

Я осталась на несколько минут, чтобы посмотреть, как они танцуют, улыбаясь себе под нос. Он возможен, этот мир. Просто нужно желание. Я молча поблагодарила принца Люсиана за решительность. Я поймала взгляд Виридиуса с другой стороны комнаты. Он, казалось, понимал и показал жестом, что я могу идти. Я развернулась, чтобы покинуть салон, радуясь, что помогла случиться чему-то хорошему, но и испытывая ощутимое облегчение, что оставляю толпу и разговоры позади. Тревожность – или шанс избавиться от нее – толкала меня к двери, словно пузырь на поверхности озера. Коридор обещал мне место, где я смогу вздохнуть.

Я бросилась туда с такой поспешностью, что чуть не врезалась в леди Коронги, гувернантку принцессы Глиссельды.

8

Леди Коронги была миниатюрной женщиной, старой и старомодной. Ее головной убор был излишне накрахмален, а вуаль-бабочка, десятилетие назад вышедшая из моды, торчала так, что могла выколоть кому-нибудь глаз. Рукава полностью закрывали ее руки, поэтому есть или вести переписку ей было сложно. Но она принадлежала к древней школе, которая приравнивала хорошие манеры к сложным ритуалам. Одежда мешала обыденным действиям, но, очевидно, давала ей больше поводов для брезгливых хлопот.

Она потрясенно вытаращилась на меня, ее глаза за вуалью округлились, накрашенные губы сложились в тугой осуждающий бутон. Она не сказала ни слова. Я должна была извиниться, так как это, очевидно, мне не хватало манер.

Я сделала такой низкий реверанс, что чуть не потеряла равновесие. Она закатила глаза на мое шатание.

– Нижайше прошу вашего прощения, миледи, – сказала я.

– Меня поражает, что такой неумелой обезьяне, как ты, позволено носиться по коридорам, – фыркнула она. – У тебя нет хозяина? Поводка?

Я надеялась поговорить с ней об образовании принцессы. Увидев, как Глиссельда боится настоящих живых саарантраи, я лишь сильнее захотела обсудить это с ней, но теперь боялась сама.

Губы леди Коронги растянулись в оскале, и она прошла мимо, ударив меня своим острым локтем под ребра и отпихнув в сторону. Она сделала только два шага, прежде чем остановилась и резко развернулась.

– Как, вы сказали, вас зовут?

Я быстро сделал реверанс.

– Серафина, миледи. Я учу принцессу Глиссельду…

– Игре на клавесине. Да, она упоминала вас. Говорила, что вы умны. – Она снова остановилась передо мной и подняла вуаль, чтобы лучше меня рассмотреть. Она изучала мое лицо проницательными голубыми глазами.

– Поэтому вы наполняете ее голову чушью о драконах? Потому что очень умны?

Вот что я хотела с ней обсудить, мне даже не пришлось подводить ее к этому разговору. Я попыталась успокоить ее.

– Дело не в уме, миледи. А в опыте. Мой отец, как вы, наверное, знаете, королевский эксперт по Договору Комонота. Меня саму многие годы обучал дракон. Я обладаю определенными знаниями…

– О том, что драконы считают нас насекомыми? Такими знаниями вы обладаете? – Она стояла так близко, что я ощущала липкий запах ее ниниийского парфюма. – Я пытаюсь внушить уверенность второй наследнице, заставить ее гордиться своими людьми и их победой над драконами.

– Это не уверенность, это презрение, – сказала я, увлекшись спором. – Вам бы стоило увидеть, как она только что волновалась из-за простого разговора с саарантраи. Она испытывает отвращение и страх. Однажды она станет королевой и не может позволить себе ни того ни другого.

Леди Коронги сделала круг большим и указательным пальцем и прижала их к сердцу: знак святого Огдо.

– Когда она станет королевой, если Небеса позволят, мы закончим этот конфликт так, как должны были, вместо того чтобы вести себя как трусы.

Она развернулась на каблуках и вошла в Голубой салон.

Встреча с леди Коронги ужасно меня взбудоражила. Я вернулась в свои покои, позанималась игрой на спинете и лютне, чтобы успокоиться, и забралась в постель только много часов спустя, все еще не ощущая усталости.

Мне нужно было поухаживать за садом, но я могла сделать это и лежа. Половина гротесков уже спала, когда я добралась до них. Даже Фруктовая Летучая Мышь сидел сонно в ленивой позе. Я прошла мимо него на цыпочках и не стала тревожить.

Когда я добралась до Розового Сада, я долгое время смотрела на мисс Суетливость, сбивающую тлю с листьев с помощью очень маленького арбалета. Я совсем забыла о том, что видела ее вечером, но глубинная часть моего разума помнила. Ее платье изменилось на то бархатное зеленое, в котором она была в салоне. В действительности весь ее образ казался четче и реальнее, прочнее, крепче. Было ли это доказательством того, что я на самом деле ее видела, или просто так решила?

Если бы я прямо сейчас взяла ее за руки, что бы я увидела? Будь она сейчас в Голубом салоне, я бы сразу ее узнала. Я почувствовала укол совести из-за того, что намеренно шпионила за ней, но любопытство взяло верх. Мне нужно было знать.

Мисс Суетливость протянула мне руки совершенно спокойно. Попасть в видение – словно оказаться в трубе и после попасть в другой мир.

Тускло освещенная комната подо мной не была Голубым салоном, что на мгновение озадачило меня. Но прошли долгие часы, она могла уже быть дома. Я смотрела на крошечный будуар: тяжелая резная мебель под старину, занавешенная кровать (пустая), книжные полки, необычные статуи – и все это подсвечено только светом камина. Комнату во дворце не напоминало, но, возможно, у нее был дом в городе.

Но где она?

– Кто здесь? – внезапно спросила она, чуть не выкинув меня из видения – так сильно я испугалась.

Фигура, которую я по ошибке приняла за статую, двинулась, медленно подняла одну руку, ощупывая пустой воздух, словно была слепой или искала что-то невидимое.

– Я не знаю, кто ты, – рявкнула подо мной пожилая женщина, – но у тебя два варианта: сказать, кто ты, или подождать, пока я найду тебя. Последний тебе не понравится. Мне все равно, что сейчас глухая ночь. Я найду тебя и заставлю пожалеть об этом.

Мне все еще было трудно узнать ее. Я винила в этом отсветы камина, но дело оказалось не в плохом освещении. Она выглядела по-другому.

Она была не одета и намного худощавее, чем казалась в платье. В действительности она выглядела почти по-мальчишески. Ее большая грудь была сделана из подкладок? Я определенно застала ее за подготовкой ко сну, и хотя я была очень смущена, я не могла моргнуть или отвернуться. Казалось очевидным, что такая высокородная дама с искусственной грудью должна иметь слуг, которые помогали бы ей раздеваться.

А потом я поняла, почему их нет, и потрясение выкинуло меня из видения прямо в комнату.

Мне казалось, словно я упала в свою кровать с большой высоты. У меня кружилась голова, я была дезориентирована и возбуждена из-за увиденного.

У нее был хвост, короткий, полностью покрытый серебряной чешуей.

Такой же чешуей, как у меня.

Я натянула покрывало на голову и лежала, дрожа, в ужасе от того, что увидела, в ужасе вдвойне от своего ужаса, в абсурдном возбуждении от того, что это могло значить.

Она была полукровкой. Ведь по-другому объяснить чешую нельзя.

Я не единственная в своем роде! Если мисс Суетливость была наполовину драконом, могло ли это означать, что и остальные гротески тоже? Внезапно у рогов, воротников и рудиментарных крыльев появилось объяснение. Я легко отделалась, заполучив только видения, чешую и внезапные вспышки материнских воспоминаний.

Я все еще бодрствовала час спустя, когда услышала громкий стук в дверь.

– Откройте эту дверь сейчас же, или я приведу дворецкого, чтобы он открыл ее для меня!

Голос мисс Суетливость было легко узнать. Я поднялась и прошла через гостиную, приготовившись объясняться. Фруктовая Летучая Мышь тоже ощущал мое присутствие в видениях, но, кроме него, никто. Что изменилось? То, что я увидела ее в настоящем мире? Была так близко? Если бы я знала, что она заметит меня, я бы не стала подсматривать за ней.

Я ничего не могла придумать, кроме извинений. Я открыла дверь, готовая произнести именно их.

Она ударила меня прямо в лицо, и россыпь звезд взорвалась в моей голове вместе с болью.

Я отшатнулась назад, едва понимая, что из моего носа потекла кровь. Мисс Суетливость с маниакальным блеском в глазах стояла в дверях, размахивая огромной книгой – своим оружием, – и тяжело дышала.

Она побледнела, увидев, что у меня идет кровь, и я ошибочно приняла это за признаки грядущего милосердия.

– Как ты это сделала? – рявкнула она, ступая вперед и пиная меня в лодыжку. Она снова замахнулась книгой мне по голове, но я умудрилась увернуться. Ее левая рука оставила за собой противоречивый запах парфюма из лилий. – Почему ты шпионишь за мной?

– Нггблаа! – сказала я. Не самый сильный аргумент, но я не привыкла говорить с лицом, залитым кровью.

Она перестала пинать меня и закрыла дверь. На мгновение я испугалась, что она собиралась приступить к чему-то более тяжкому, но она намочила тряпку в тазике и передала мне, показывая на нос. Она уселась на стул у спинета, пока я умывалась. Ее жабьи губы двигались вверх и вниз, от отвращения к раздражению, затем веселью и обратно. Теперь она, конечно же, была одета, и ее фигура вновь обрела крепкое достоинство.

Как она умудрялась сидеть с таким хвостом? Я промокнула кровь на рубашке, чтобы не смотреть на нее.

– Простите меня, леди, – сказала я, прижимая покрасневшую ткань снова к носу. – Я даже не знаю, кто вы.

Ее брови в удивлении поднялись.

– Неужели? Ну, зато я знаю, кто вы, мисс Домбег. Я встречалась с вашим отцом. Он отличный адвокат, человек и мужчина. – Выражение ее лица стало строгим. – Надеюсь, что вы унаследовали его осмотрительность. Никому не говорите.

– О чем не говорить? О том, что вы пришли посреди ночи и избили меня?

Она проигнорировала эту реплику, рассматривая мое лицо.

– Возможно, вы не поняли того, что увидели.

– Может, я ничего не видела.

– Лгунья. Я последовала сюда за своей интуицией, а она никогда не подводит.

Слово «лгунья» было неприятным. Я поерзала на сиденье.

– Как вы узнали, что за вами следят? Вы могли меня видеть?

– Нет. Я почувствовала чье-то присутствие – чей-то взгляд на мне? Не могу объяснить – никогда такого раньше не испытывала. Это была магия? Я в это не верю, но знаю, что существуют люди, которые не верят и в подобных мне. – Она сложила руки на большой искусственной груди. – Я теряю терпение. Что вы сделали и как?

Я теребила окровавленную тряпку в руках и печально шмыгнула носом. В носу стоял запах железа. Я должна объяснить ей, может, даже рассказать правду. Она была полукровкой, как и я. Должно быть, она чувствовала себя совершенно одинокой. Я могла рассказать ей, что это не так, просто подняв рукав и показав чешую.

Я мечтала об этом, но когда дело дошло до действий, мой голос не подчинился мне. Сама тяжесть моего намерения давила на грудь. Я не могла этого сделать. Что-то мешало. Небеса обрушатся. Я закатаю рукав, и меня охватит пламя. Рукав моей рубашки не был завязан. Я подняла руку и позволила ему скатиться с кисти, открывая предплечье.

Ее лицо обмякло, и на мгновение, когда я затаила дыхание, казалось, что время остановилось.

Она уставилась на меня, выпучив глаза, и молчала так долго, что я стала сомневаться: правда ли я видела то, что видела? Возможно, это была игра света, а я так отчаянно хотела увидеть собрата, что все придумала. Я опустила руку и быстро прикрыла ее, стыдясь.

– Не верю в это, – наконец сказала она. – Других нет. Это какой-то трюк.

– Уверяю вас, нет. Я эм… то же, что и вы. – Я избегала слова полудракон. Я поняла, что мне до смешного неловко произносить его.

– Хочешь, чтобы я поверила, что у тебя есть хвост? – спросила она, вытягивая шею, чтобы посмотреть на мой зад.

– Нет, – ответила я, смущенная ее взглядом. – Только чешуя на руке и талии.

Ее губы изогнулись в презрительной усмешке.

– Думаю, тебе себя ужасно жалко.

Мое лицо запылало.

– Может, это и не так драматично, как хвост, но я…

– Да, да, бедняжка. Тебе трудно сидеть, и тебе необходима одежда, сшитая на заказ, чтобы казалось, что под ней нормальное человеческое тело. Должно быть, ты жила ужасно долго, думая, что ты одна в мире. О нет, прости, это же про меня.

Мне казалось, что она отвесила мне пощечину. Я ожидала чего угодно, но только не враждебности.

Она вся кипела.

– Ничто из этого не объясняет, почему ты шпионила за мной.

– Это было ненарочно. У меня видения. Обычно никто в моих видениях меня не замечает. – Я оставила все так. Ей не нужно было знать, что я могла увидеть ее в любой момент. Пусть думает, что она особенная, забралась в мою голову без приглашения и лишь одна смогла почувствовать мое присутствие.

Я не буду снова по собственной воле подсматривать за ней. Я усвоила этот урок.

Горечь в выражении ее лица смягчилась. Причуды моего разума не были такими скучными, как чешуя.

– У меня что-то похожее, – сказала она. – Малюсенький дар предсказания на небольшой промежуток времени. Обычно это проявляется просто как странная способность находиться в правильном месте в правильное время.

– Вот что вы имели в виду под интуицией? – попробовала угадать я.

Она положила руку на подкладку живота.

– Это не магия, скорее, несварение. Обычно инструкции расплывчаты или просты – поверни прямо здесь, избегай устриц, – но дар достаточно сильный, раз я нашла обладательницу невидимых глаз. – Она наклонилась ко мне, и ее морщины у рта стали глубже, когда она нахмурилась. – Больше так не делай.

– Даю слово! – пропищала я.

– Ты не можешь топтаться в моей голове.

Я подумала о Фруктовой Летучей Мыши и Джаннуле и ощутила укол сочувствия.

– Если это поможет, то я вижу людей только сверху, как ласточка. Я не могу читать мысли – иначе бы знала ваше имя.

Выражение ее лица слегка смягчилось.

– Дама Окра Кармин, – сказала она, склонив голову. – Я посол Ниниса в Горедде.

Наконец, кажется, весь ее гнев испарился. Она поднялась, чтобы уйти, но остановилась, положив руку на дверную щеколду.

– Простите, если я была недипломатична, мисс Домбег. Я плохо отношусь к сюрпризам.

«Плохо» едва передавало произошедшее, но я ответила: «Конечно» – и отдала ей ее книгу, которую она оставила на скамейке спинета. Женщина пробежалась пальцами по кожаному переплету, думая о чем-то другом и качая головой.

– Должна признаться, трудно представить, что твой отец, чья дорогая госпожа – закон, так грубо отбросил ее, связавшись с твоей матерью.

– Он не знал, кем она была, пока она не умерла при родах.

– Ах, – она уставилась вдаль, – бедняга.

Я закрыла за ней дверь и посмотрела на часы квигутлов. Я могла еще немного поспать до утра, если бы легла сейчас. Я час ворочалась и откидывала одеяла, возбужденная и неспособная избавиться от мыслей. Как я смогу снова заснуть?

Фруктовая Летучая Мышь в Порфири был таким же, как и я. Мой брат Громоглас играл на дудке на крышах Самсама. Наг и Нагини где-то бежали по пескам, могучий Пандовди сидел в своем болоте. Свирепая Мизерер боролась с бандитами, злобная Джаннула строила козни, и остальные жители сада гуляли по этому миру и были моими. Брошенные и особенные – некоторые полные скепсиса и горечи, – мы были одним народом.

И я являлась центром этого огромного колеса. Я могла свести нас всех вместе. В каком-то смысле я уже это сделала.

9

Конечно, я не могла бежать и искать свой народ. У меня была работа. Виридиус требовал, чтобы я трудилась до поздней ночи с раннего утра. У меня едва хватало времени ухаживать за своим садом. Речи даже не шло о том, чтобы взять Фруктовую Летучую Мышь за руки и найти его. Я пообещала себе отправиться искать его позже, как только пройдет празднование годовщины Договора. Фруктовая Летучая Мышь придерживался нашей части договора и больше не доставлял мне проблем, хотя его темные глаза внимательно изучали мое лицо, когда я навещала его, и я подозревала, что каждый шорох в кустах – его рук дело, когда он следовал за мной по саду.

Недостаток сна, синяки под глазами и опухший нос делали меня очень раздражительной учительницей музыки, от чего дни стали тянуться медленно. Моим музыкантам было все равно, они привыкли к Виридиусу, чья раздражительность не знала границ. Сам маэстро считал меня забавной. Чем больше я огрызалась, тем веселее он становился, доходило почти до хихиканья. Зато он больше не настаивал на том, чтобы я посещала музыкальные вечера, и не пытался назначить время встречи с Ларсом, гением механического мегагармониума. Он ходил вокруг меня на цыпочках. Я ему это позволяла.

Мне все еще нужно было определиться с программой приветственного концерта для генерала Комонота и развлечений на годовщину Договора. Комонот должен был приехать за пять дней до годовщины. Он хотел посмотреть на то, что мы, гореддийцы, называем Золотой неделей: цепочку святых дней, начинающихся Спекулусом, самой длинной ночью в году. Это было время примирения и воссоединения, великих дней благотворительности и щедрых пиров. Людей, собирающихся вокруг Золотого Дома и молящихся, чтобы святой Юстас держал руки при себе еще один год. Время Золотых пьес и пантомим, движущихся от двери к двери, грандиозных обещаний на следующий год и просьб о милости, адресованных Небесам. Так получилось, что королева Лавонда заключила мир с Комонотом во время Золотой недели, поэтому Мирное Соглашение отмечали в годовщину Договора, когда все бодрствовали ночью, и в День Договора, когда все отсыпались. Вместе они знаменовали начало нового года.

Я заполнила половину программы учениками Виридиуса по его рекомендациям, невиданное ранее дело. Его дорогой Ларс получил лучшее место, хотя старик пробормотал:

– Напомни мне сказать ему, что он будет выступать!

Это не очень вдохновляло. Нужно было заполнить большой промежуток времени, особенно на годовщину Договора, а у меня все еще было недостаточно кандидатов в очереди. Я провела несколько дней, принимая огромное количество заявок от возможных исполнителей и устраивая прослушивания. Некоторые были шикарны, многие ужасны. Будет трудно заполнить всю ночь, если я не решусь внести в программу повторения. Я надеялась на большее разнообразие.

Одна заявка продолжала появляться вверху стопки: от труппы танцоров пигегирии. Должно быть, это все та же труппа, от которой я сбежала после похорон, если только в городе не проходило какого-нибудь фестиваля пигегирии. Я не собиралась устраивать им прослушивание, не было смысла. Принцесса Дион и леди Коронги едва терпели наши гореддийские национальные танцы, которые позволяли молодым женщинам веселиться неизмеримо больше, чем установленные приличия. (Я слышала об этом от принцессы Глиссельды, которая говорила, что ей очень мешает негативное отношение матери и гувернантки.) Я могла только представлять, что они подумают об иностранном танце с плохой репутацией.

Я разорвала заявку и кинула в огонь. Я ясно вспомнила этот момент, когда заявка от пигегирии снова появилась в стопке на следующий день.

Иногда Виридиус позволял мне взять выходной, чтобы продолжить уроки с Ормой. Я решила, что заслужила перерыв на три дня, прежде чем прибудет Комонот и разразится хаос. Я тепло оделась, закинула лютню на спину, упаковала флейту в сумку и отправилась сразу же в Консерваторию святой Иды. Я почти бежала вниз по холму, ощущая приятную легкость. Зима еще не обнажила свои зубы, лед на крышах растаял с первым поцелуем солнца. Я купила завтрак на набережной у реки, рыбный паштет и стакан чая. Я прошла по рынку святого Виллибальда, укрытому, переполненному людьми и теплому. Позволила буйным нинийским лентам очаровать меня, посмеялась над проказами собаки, ворующей лапшу, восхитилась огромным куском покрытой солью ветчины. Приятно быть неизвестным лицом в толпе, наслаждаясь чудесной обыденностью.

Увы, я уже не была такой безликой, как раньше. Продавец яблок, засмеявшись, выкрикнул:

– Сыграй нам что-нибудь, милая!

Я решила, что он увидел лютню на моей спине, которую сложно было не заметить, но он сымитировал игру на флейте. Моя флейта лежала в сумке, он не мог ее видеть. Он узнал меня с похорон.

Потом толпа распахнулась передо мной, словно занавес, и в центре оказались братья Бродвик. Торговцы тканями. Их прилавок был завален сложенным фетром. Томас Бродвик касался полей конусообразной шляпы перед широкобедрой матроной, гордой обладательницей нескольких метров ткани.

Он поднял глаза и встретился со мной взглядом, долго не разрывая зрительного контакта, и время словно остановилось.

Мне вдруг захотелось храбро промаршировать к нему и сказать, что увидела свет и раскаялась в любви к квигам. Но в то же мгновение я вспомнила фигурку ящерицы, все так же лежащую в моем кошельке. Я так и не вытащила ее. Эта мысль заставила меня сомневаться в своем решении.

Он прищурился, словно вина была четко написана на моем лице. Я упустила шанс обмануть его.

Я развернулась и нырнула в самую гущу толпы, держа лютню перед собой, чтобы спасти ее от толкотни. Рынок занимал три квартала, что показалось мне отличной возможностью исчезнуть. Я повернула за угол прилавка медных дел мастера и выглянула между светящимися чайниками.

Он все еще был там, продвигаясь сквозь толпу медленно и уверенно, словно шел в глубокой воде. Спасибо всем святым, что он был высок, а конусообразная шляпа добавляла ему сантиметров семь яркого зеленого цвета. Так мне легче заметить его, чем ему меня. Я начала снова пробираться по торговым рядам.

Я старалась идти зигзагами, но он все время был позади, когда я оглядывалась, и немного ближе с каждым разом. Он догонит меня до того, как я найду выход, только если не начну бежать, но это привлечет внимание всего рынка. Только воры бегут по рынку.

Я вспотела. Голоса торговцев отражались эхом от куполообразного потолка, но здесь был и другой звук, резкий, пронзительный во всем этом глухом гомоне.

Мне это показалось отличным способом отвлечь внимание.

Я повернула за угол и увидела двух сыновей Огдо, стоящих у края фонтана. Один произносил речь, а другой, с суровым взглядом, стоял настороже рядом на тот случай, если появится стража. Я обошла толпу и спряталась за большим толстым сапожником – так я заключила, исходя из его кожаного фартука и шила. Отсюда я могла видеть Томаса, а он меня – нет. Как я и надеялась, он остановился при виде человека с черным пером, страстно прыгающего у края фонтана. Он слушал, открыв рот, вместе с остальной толпой.

– Братья и сестры под Небесами! – закричал проповедник святого Огдо. Его перо подпрыгивало, в глазах горел огонь. – Вы думаете, что, ступив в Горедд, главный монстр потом его покинет?

– Нет! – вразнобой закричали голоса. – Прогоним дьяволов!

Сын поднял шишковатые руки, призывая к тишине.

– Этот так называемый Мирный Договор – этот бред! – просто уловка. Они хотят усыпить нас миром. Они обманывают нашу королеву, чтобы она изгнала рыцарей, которые когда-то были гордостью Южных земель. Они дожидаются момента, когда мы станем совершенно беспомощными. Где могущественная дракомахия, наше искусство войны? Теперь нет дракомахии. Зачем червям сражаться с нами? Они уже послали вонючий авангард квигов, зарывшийся в гниющее сердце этого города. Теперь и они придут, через сорок лет, приглашенные самой королевой. Сорок лет – ничто для зверей, живущих так долго! Это все те же монстры, сражаясь с которыми погибали наши деды – а мы им верим?

Поднялся хриплый крик. Томас с энтузиазмом кричал вместе с другими. Я следила за ним сквозь лес трясущихся кулаков. Вот мой шанс улизнуть. Я проложила путь через тесную толпу и вырвалась из лабиринта рынка в тусклый солнечный свет.

Холодный воздух очистил разум, но не успокоил колотящееся сердце. Я оказалась в квартале от Святой Иды. И быстро пошла вперед, опасаясь, что Томас все еще следует за мной.

Я перепрыгивала через две ступени Святой Иды зараз, добравшись до музыкальной библиотеки за несколько минут. Дверь кабинета Ормы закрывала дыру между двумя книжными шкафами. Казалось, что ее просто поставили там, потому что так и было. Когда я постучала, Орма просто поднял дверь, чтобы впустить меня, а потом поставил ее на место.

Его кабинет не являлся настоящей комнатой. Он был сделан из книг, или, точнее, пространства между книгами, так как три маленьких окна мешали поставить книжные шкафы у стены. Я провела здесь огромное количество времени, читая, репетируя, выслушивая инструкции, даже засыпая не раз, когда обстановка дома становилась слишком напряженной.

Орма убрал для меня груду книг со стула, а сам сел прямо на другую стопку. Эта его привычка никогда не переставала забавлять меня. Драконы больше не копили золото. Реформы Комонота объявили это нелегальным. Для Ормы и его поколения сокровищем было знание. Как и драконы на протяжении веков, Орма собирал его, а потом на нем сидел.

Просто оказавшись здесь с ним, я почувствовала себя в безопасности. Я распаковала свои инструменты, и моя тревога вырвалась наружу в разговоре:

– За мной только что гнались по Святому Виллибальду, и знаешь почему? Потому что я была добра к квигу. Я осторожничаю, скрываю законные причины для людской ненависти, а затем оказывается, что им не нужны причины. Небеса создали нож иронии, чтобы ударить меня им.

Я не ожидала, что Орма засмеется, но его реакция была даже слабее, чем обычно. Он уставился на пылинки, танцующие в солнечных лучах, пробивающихся из крошечных окон. Отражение в его очках сделало выражение его лица нечитаемым.

– Ты меня не слушаешь, – сказала я.

Орма ничего не ответил на это. Он убрал очки и потер глаза большим и указательным пальцами. Его беспокоило зрение? Он так и не привык к человеческим глазам, которые были значительно слабее драконьих. В своем естественном облике он мог бы заметить мышь в поле пшеницы. Никакие очки, какими бы сильными они ни были, не могли помочь преодолеть эту пропасть.

Я внимательно посмотрела на него. Были вещи, которые мои глаза – и человеческий разум за ними – могли распознать, а его – нет. Орма выглядел ужасно: бледный и осунувшийся, с кругами под глазами и… я едва ли могла осознать это.

Он казался расстроенным. Ни один дракон этого не заметил бы.

– Ты болен? – Я подбежала к Орме, не смея коснуться его.

Он состроил гримасу и задумчиво потянулся, приходя к какому-то выводу. Он убрал серьги и положил их в шкафчик стола. Что бы он ни собирался рассказать мне, он не хотел, чтобы совет Цензоров это услышал. Из складок камзола Орма достал какой-то предмет и вложил его в мою руку. Тот был тяжелым и холодным, и я знала, хотя он мне этого не сказал, что именно это ему отдала попрошайка после похорон принца Руфуса.

Это была золотая монета, древняя. Я узнала на лицевой стороне королеву или, в любом случае, ее символику. Пау-Хеноа, герой-мошенник, танцевал на обратной стороне монетки.

– Датируется правлением Белондвег? – спросила я. Она была первой королевой Горедда, почти тысячу лет назад. – Где кто-то может найти такую монету? И не говори мне, что городские попрошайки раздают их всем, потому что у меня такой нет. – Я отдала монетку Орме.

Орма потер ее между пальцами.

– Ребенок был простым посланником. Неважным. Монета от моего отца.

Холодок пробежал по моей спине. Подавляя все мысли о своей матери – я даже не смела часто думать об Орме как о своем дяде, чтобы не забыться и не назвать его так, – я привыкла подавлять все мысли о своей большой драконьей семье. – Откуда ты знаешь?

Он поднял бровь:

– Я знаю все монеты своего отца.

– Я думала, это незаконно.

– Даже я старше этого закона. Я помню груду сокровищ с детства, каждую монетку и кубок. – Его взгляд снова стал пустым, и он облизнул губы, словно скучал по вкусу золота. Орма отмахнулся от этого и, нахмурившись, взглянул на меня. – Моему отцу пришлось сдаться, конечно, хотя он сопротивлялся долгие годы. Ардмагар позволял ему это до бесчестия твоей матери, запятнавшего нас всех.

Орма редко говорил о моей матери. Я поняла, что задержала дыхание. Он сказал:

– Когда Линн связалась с Клодом и отказалась возвращаться домой, Цензоры отправили всю нашу семью на проверку ментального здоровья. Моя мать покончила с собой от стыда, подтвердив второй случай неопровержимого безумия в семье.

– Я помню, – хрипло сказала я.

Он продолжил.