Текст книги "Сапфир"

Глава VI. Прошлое

 
Как жаль, что невозможно боль и чувства
Отсечь от человеческой души…
 

Бриллити оказалась на кухне особняка. Было темно, и она не могла различить, куда ступает. На секунду ей даже показалось, что впереди стоит девочка. Ее лицо странным образом светилось, и можно было заметить слезу, стекающую по ее бледному личику. Мисс Даймонд отпрянула в сторону и ударилась о полку с кухонной утварью.

– Граф Альвадис! – закричала она от страха. – Граф Альвадис, я пришла!

– Незачем так кричать, мисс Даймонд, – послышался голос за ее спиной. – Я был в саду. Вот, держите лампу! Кажется, я изодрал ладонь в шипах. Помогите мне перевязать руку!

Бриллити поставила лампу на стол и посмотрела на грека. Тень от его густых ресниц веером дрожала под глазами в такт огоньку.

– Подайте мне полотенце и нож слева от вас, на комоде! – был отдан приказ.

– Здесь?

– Нет. Возле очага.

Мисс Даймонд передала Сапфиру вещи и присела. Хлопковая ткань тут же была разрезана на полоски, одной из которых Альвадис намеревался перевязать себе ладонь.

– Я помогу вам! – предложила гостья.

– Да, пожалуй!

– Граф Альвадис, вы не замечали ничего странного в замке, когда переехали сюда?

– Нет. А что вы имеете в виду?

– Я говорю о призраках. Возможно, они обитают в особняке.

Аристократ рассмеялся.

– У вас богатое воображение, мисс Даймонд.

– Простите. Просто мне показалась детская фигура там, возле окна.

– Вам действительно показалось, мисс Даймонд. Не забивайте себе голову!

– О чем вы хотите со мной поговорить, граф Альвадис?

– Вы, наверное, заметили изменения в поведении своего отца, мисс Даймонд, которые проявились в последнее время. И, верно, знаете причину его плохого настроения.

– Догадываюсь, – сконфуженно произнесла Бриллити. – С первого момента знакомства с вами папа стал по-другому себя вести.

– Именно, – утвердительно сказал грек. – Я являюсь источником гнева вашего отца.

– И вы даже не отрицаете, что так отталкиваете людей, из-за чего папа сразу распознал в вас черствую натуру?

– Дело не в этом, хотя оригинальная мысль, мисс Даймонд! Просто нелегко снова встретиться с тем, кто стал первым мужчиной его любимой женщины.

– Любимой женщины! Вы, верно, что-то путаете, граф Альвадис, – опешила Бриллити. – За всю свою жизнь папа любил только одну женщину – маму. Я никогда не слышала от него, чтобы он выезжал за границу, тем более в Грецию.

– Я не сомневаюсь в этом, мисс Даймонд! Но я говорю не о гречанке, – намекнул хозяин дома.

– Не хотите же вы сказать, – изумилась гостья, – что вы когда-то соблазнили мою маму! Это нелепо и просто невероятно!

– Так уж ли невероятно?

Бриллити вздрогнула от серьезного тона аристократа.

– Но мама никогда не говорила мне, что до папы любила другого мужчину, а мы всегда были с ней близки!

– Ну, полно, мисс Даймонд! Не обо всем можно рассказывать дочери. Тем более, – грек нагнулся к собеседнице и шепотом продолжил, – о столь сокровенном и интимном.

Соседка вскочила.

– Вы лжете, – дрожа всем телом, – вымолвила она. – Папа был единственным мужчиной, которого когда-либо любила мама!

– Да, Розмари тоже пыталась убедить в этом свою мать, только миссис Бейли знала, что дочь ошибается. Но, к сожалению, не смогла вразумить ее. Розмари была упрямицей.

– Вы знали мою бабушку?

– Именно у нее и Роберта, вашего деда, я просил благословения на наш с Розитой брак.

– Почему тогда мама вышла замуж за папу, а не за вас?

– Из жалости.

– Из жалости!?

– Ваш отец был бедным сыном священника, который жалость к своей персоне принял за любовь. А ваша мать была слишком благородной, чтобы ответить ему отказом.

– Если бы это было правдой, я бы заметила жертву с ее стороны.

– В десять лет?

– Но она всегда выглядела счастливой! – взбунтовалась Бриллити, не замечая, что убеждает не Альвадиса, а себя.

– Выглядеть – не значит быть такой в реальности, мисс Даймонд.

– Зачем вы говорите мне об этом?

Гостья нервно мяла свой носовой платок.

– Чтобы вы знали, – последовал ответ.

– И вы решили поведать мне о прошлом моей матери спустя 7 лет после ее смерти!?

Сапфир поднял голову к потолку и закрыл глаза.

– Мне понадобилось много времени, чтобы прийти к этому решению, – стал объяснять граф. Его голос странным образом смягчился, речь потеряла былую жесткость, исчезли неприятные нотки, которые раньше жалили слух. – Когда я узнал о смерти Розмари из письма вашей бабушки, жар моего сердца, питаемый все эти годы лишь любовью к ней, потух навсегда. Сначала я не хотел покидать Грецию, но в день ее похорон посетил скромную могилу своей возлюбленной.

– Я не помню вас среди пришедших в тот печальный день, – прервала тягостные воспоминания грека Бриллити, отчего он, словно очнувшись ото сна, широко открыл глаза и посмотрел на дочь той, которая секунду назад так живо танцевала с ним на балу.

– Меня никто не видел тогда. Только когда ночь окутала кладбище, мне выпал шанс попрощаться с ней навсегда.

Слова надменного аристократа, казалось, не могли выразить всего, что таилось в его душе, поэтому на особенно важных, с его точки зрения, местах Сапфир делал ударения или нарочито растягивал предложения. Тогда его усилия заметно отражались на красивом лице: брови сдвигались к переносице, а на лбу появлялись две параллельные морщинки.

Пока грек говорил, его соседка старалась до мельчайших подробностей вспомнить мамино лицо. И ей становилось чрезвычайно обидно, если это не удавалось. Бриллити не могла себе простить, что какая-то черта самого близкого человека пропадает из памяти, даже улыбка матери мутным пятном всплывала в голове. Помимо ненависти к самой себе дочь также укоряла Розмари в том, что та не поделилась с ней сокровенной тайной. А Бриллити была уверена в их близости.

Нет, не должны два родных человека скрывать друг от друга что-либо. Дело здесь даже не в том, что уважаемая леди стыдилась своего прошлого. Розмари Бейли не первая и, увы, не последняя выказала слабость перед мужчиной до брачной ночи. Однако в чем же причина такого поступка благовоспитанной девушки, христианки до кончиков волос? На этот вопрос Бриллити никак не могла найти ответа. Кто угодно, только не ее мать могла совершить прелюбодеяние, отдавшись при этом не тому, с кем намеревалась идти к алтарю.

Гостья взглянула на хозяина дома. Его губы шевелились, но Бриллити не слышала слов. Все ее внимание занимала в данный момент лишь его внешность: красота, разительная и бесстыжая красота бросалась в глаза. Безусловно, ее отец проигрывал в сравнении с Сапфиром, но ведь Розмари была незрячей. Хотя харизма этого грека могла свести с ума любую, даже слепую.

– И в день венчания ваших родителей я покинул Англию, – прервал размышления Альвадис.

Все сказанное им было правдой, но о многом он умолчал, на что имелись понятные только ему основания.

– Я устала, граф Альвадис, – зевая, проговорила девушка. – Поздно, пора домой, чтобы выспаться перед поездкой.

С этими словами Бриллити встала и по привычке пошла в парадный зал. Она совсем забыла, что проникла в замок через черный ход. Вдруг ее что-то остановило. В зале на окне, за которым открывался вид на цветочный сад, стояла старинная ваза, в которой под лунным светом красовались розы.

– Вы позволите? – подойдя к ним, спросила гостья.

– Конечно! Они великолепны, правда?

– О да! – согласилась Бриллити, кончиками пальцев дотрагиваясь до нежных лепестков.

Она вдохнула чудесный аромат и, словно что-то вспомнив, сжала губы и посмотрела на графа. Ее влажные от слез глаза изумительно сияли, но аристократ не успел заметить этот едва уловимый ангельский огонек. Его привлекла только дрожь в ее теле.

– Вы явно нездоровы, мисс Даймонд! И в который раз пришли ко мне без шали.

– Простите! Мне очень понравился ваш подарок, просто я прячу его от папы. Я хотела сказать вам о том, что от мамы всегда исходил этот запах. Я помню его с детства!

– Да, Розмари никогда не изменяла привычке наносить розовое масло после водных процедур и перед выходом в свет. Это придавало ее образу еще больше утонченности.

– Розовое масло! Так вот что это было!

Бриллити удивило, что грек знает интимные подробности туалета ее матери, но она не осмелилась расспросить об источнике его осведомленности.

– Ваша мать, мисс Даймонд, любила эти цветы, потому что была похожа на них хрупкостью и нежностью. Жаль, что она так и не увидела их красоты. Слепота стала ее проклятием.

– Мама ни разу не говорила о своем недуге, не требовала жалости к себе. Как вы думаете, граф Альвадис, она когда-нибудь мечтала о том, чтобы стать обычной, как все, стать здоровой?

– Розмари была сильной, но я уверен, она хотела видеть, хотела наблюдать за сменой времен года, когда серые зимние тона сменяются яркими красками лета! Всего этого ее лишил…

Внутренний голос заставил Сапфира смолчать и не обвинять Питера Даймонда вслух. «Еще не время», – убеждал он себя.

– Кто? – поинтересовалась гостья.

– Бог, – отговорился аристократ.

Бриллити опустила голову, словно говорили про нее.

– Пути Господни неисповедимы, – сказала она. – Он посылает людям испытания, чтобы проверить, выдержат ли они их и смогут ли сохранить душу, не отрекшись от него в момент отчаяния.

– И заранее знает результат своего эксперимента, – с сарказмом заметил Альвадис.

– Не говорите так! Жизнь – это не эксперимент. Несмотря ни на что, мама была счастлива.

– Она говорила вам об этом?

Бриллити не знала, что ответить, ведь прямо Розмари никогда не говорила ей о своем счастье или его отсутствии.

– Нет, но она и не жаловалась на судьбу, всегда улыбалась, радовала нас с папой.

– А ее родители? – прервал ее грек.

– А что с ними?

– Они часто к вам приезжали?

– Нет, не часто. По правде говоря, никогда, – призналась Бриллити. – Это мы их навещали с мамой.

– Вы сказали, мисс Даймонд, что ваша мать была счастлива. Как же дочь может быть счастлива, не встречаясь с родителями? В чем была причина такой ситуации? – напирал Сапфир, призывая соседку к откровению.

– Они за что-то были обижены на отца. Когда я пыталась поговорить с ними об этом или с папой, меня всегда убеждали, что никакой ссоры между ними нет.

– А Розмари? Она не объяснила вам, из-за чего произошел раздор?

– Нет. Мама всегда уходила от ответа, меняя тему разговора. Да и я была ребенком, поэтому не могла еще понять всей сложности отношений взрослых.

– И истина так и осталась для вас тайной!

Гостья промолчала.

– Что ж, вам еще предстоит ее раскрыть, мисс Даймонд! И это произойдет в ближайшем будущем.

– Прошу вас, граф, давайте прекратим эту дискуссию! Тем более, сейчас это уже не имеет никакого значения. А теперь, простите меня, я должна идти!

Бриллити с тяжелым сердцем подошла к двери, ее обидел допрос, который ей учинил Альвадис, а также оскорбил обвинительный тон, с которым он отзывался о ее отце. Почему-то она была убеждена, что аристократ винит во всех неудачах и трагедиях ее семьи и его самого именно отца.

– Мисс Даймонд! – хозяин особняка остановил гостью у выхода. В руках он держал алую розу. – Вы можете приходить сюда в любое время, чтобы полюбоваться цветами. И даже в мое отсутствие двери этого дома будут открыты для вас. Только обещайте мне, что не пойдете в сад. Вы можете случайно погнуть кустарники или пораниться их шипами. А мистеру Даймонду лучше не говорите о своих визитах ко мне. Иногда ложь во спасение не является грехом.

– Обещаю!

Сапфир вручил розу Бриллити и поцеловал ее в щеку. «Слишком легко, – подумал он про себя, заперев дверь. – Эта девочка сама идет ко мне в руки. Доверчива, наивна, инфантильна – одни недостатки. Странно, что у Розиты могла родиться такая дочь. Наверно, все-таки она пошла в отца. Бедная девочка! С таким багажом качеств ее вмиг растопчут в большом мире. Придется взять ее под свое крыло. Да, ей повезло с таким благодетелем, как я, а то бы так и зачахла в этой дыре, не успев использовать молодость и красоту. После реализации своего замысла стану покровителем этой малышки. Все равно она никому не будет нужна, а бросить на произвол судьбы дочь Розмари я не осмелюсь. Только жаль, это бы причинило Даймонду еще больше боли. Как бы я хотел посмотреть на страдальческое, измученное от безысходности лицо этого тюфяка! Потешил бы свое самолюбие, отплатив за годы одиночества, проведенные без любви и ласки. Удовольствие от обладания бесчисленным количеством женщин, среди которых встречались и ветреные, и жеманные, и смуглые, и белокожие, и леди, и распутницы, так и не смогло заменить вам, господин Альвадис, теплоты одной, забравшей ваше сердце с собой в могилу!»

Глава VII. Печальные новости

 
Закрой глаза, пусть мысли вихрем
Закружатся неистово в мозгу…
 

Бриллити проснулась оттого, что ее в очередной раз звали по имени. Но она не могла поднять веки: слишком поздно легла накануне и очень хотела спать.

– Бриллити, что с тобой? – забеспокоился отец. – Уже девятый час, проснись!

– Я уже проснулась, папа, – простуженным голосом произнесла дочь.

– Я должен с тобой серьезно поговорить, родная.

Мисс Даймонд поднялась на кровати и встревоженно посмотрела на Питера.

– Сегодня утром я получил телеграмму… Ты не увидишься с бабушкой и дедом. Их не стало.

– Что?

– Несколько дней назад их дом сгорел, а на пепелище нашли обугленные тела.

Бриллити прижала пальцы к губам и заплакала. Даймонд обнял ее и стал ласково гладить по голове.

– Нужно съездить в Лондон к нотариусу, – продолжал отец. – Они оставили завещание. Сейчас позавтракаем и поедем. Хорошо?

– Да, – всхлипывая, ответила мисс Даймонд.

– Свой дом в Корнуолле мистер Бэйли завещал брату, 100 тысяч фунтов стерлингов – племяннице из Ноттингема. Миссис Бейли все свои шелка, платья, туфли, а также семейный портрет завещала единственной внучке Бриллити Роуз Даймонд, – озвучил юрист последнюю волю усопших и закрыл папку. – Как вы понимаете, – обратился он лично к Бриллити, – все дорогие вещи Мэри Бейли хранила дома, поэтому они сгорели вместе с ней в ночь их гибели с мужем. К сожалению, вы фактически лишились наследства.

Бриллити поблагодарила мистера Макфаррела и молча удалилась. Ее неприятно удивило, что остальные родственники не явились на оглашение завещания. Всю дорогу домой она смотрела в окно дилижанса, не смея разрядить тишину рыданиями. Вскоре появились знакомые леса, дома и дороги.

Зайдя в родное гнездо, мисс Даймонд остановилась и еле слышно произнесла: «Теперь не осталось никого, кто сближал бы меня с мамой, и ничего, что бы напоминало о ней, кроме тебя, папа, и этого дома». Потом она обернулась и крепко обняла отца, не издав ни звука, поднялась в спальню и уснула прямо в выходном платье и обуви. Целый день Даймонд не тревожил ее, боясь причинить боль лишним словом или действием. Ему хотелось узнать, в обиде ли дочь на деда за то, что он ничего ей не завещал, ведь дом в графстве Корнуолл остался цел, а деньги он хранил в столичном банке. Неужели внучку он любил меньше брата и племянницы? Но Питер поклялся себе, что никогда не заговорит со своей девочкой об этом.

Бриллити проснулась от сильной ломоты в теле. Долгая поездка в дилижансе дала о себе знать. Было уже утро следующего дня, и мисс Даймонд подумала было, что смерть ее бабки и деда всего лишь кошмарный сон, но, взглянув на испачканные туфли, она осознала реальность потери.

– Папа! – позвала дочь, спустившись вниз. – Папа, ты дома?

Питер не отзывался. На каминной полке она нашла записку такого содержания: «Милая, не беспокойся, я ушел в пекарню за хлебом, по пути куплю твои любимые специи и зелень. Отдыхай!»

– Как ужасно, что я даже поговорить с тобой не могу о наболевшем, папа! – произнесла мисс Даймонд вслух.

Она еще вчера так надеялась разузнать у бабушки тайну маминых отношений с греком, а несчастный случай буквально убил в ней надежду услышать правду. Теперь ей до боли хотелось поговорить с отцом обо всех них – о матери, о Сапфире, о прошлом и настоящем их семьи. Но Бриллити следовала совету Альвадиса и решила не затрагивать с главой семейства столь деликатную тему. Сейчас она уже не могла так беззаботно жить, как раньше, потеряли значение ее былые увлечения книгами, и вернуть все было уже невозможно. Мир перевернулся для нее, перестал развиваться, словно время остановилось. Как желала эта наивная девочка нового знакомства до приезда графа и как мечтала сейчас снова стать маленькой дочерью своего отца. Зачем он вторгся в ее жизнь, бесцеремонно манипулируя ее чувствами? Почему заставил обманывать единственного родного человека? Какие цели преследует, добиваясь ее расположения к себе, предлагая дружбу? Тысяча вопросов и ни одного ответа. А самое ужасное, что Бриллити тянуло к этому иностранцу; она просыпалась и засыпала с мыслью о нем, хотела вновь и вновь слышать его голос. Отца она всегда понимала разумом, а грека понимает сердцем. В отличие от Питера Даймонда, он был интересен ей как собеседник, но помимо всех достоинств и положительных качеств аристократа Бриллити все-таки находила и в его манерах, и в речи, и в жестах что-то отталкивающее, просачивающееся сквозь благородные, на первый взгляд, черты. Она не знала, как в общем относиться к Альвадису, поэтому решила пока наблюдать за ним, чтобы в итоге сформировать более широкое представление о нем как о человеке.

Переодевшись и позавтракав, Бриллити вышла из дома. На удивление, погода была хорошая, солнце прогрело воздух, и дышать стало легко и приятно. Она вышла к тропинке, на которой обычно встречала отца, и присела на мягкую траву, а через несколько минут сама не заметила, как уснула.

– Мисс Даймонд, вы здоровы?

Бриллити очнулась от сладкой дремы. Кто-то бил ее по щекам, но из-за солнечного света, человека нельзя было различить.

– Кто вы? – спросила она, прищурив глаза.

– Вы не узнали меня? Должно быть, это из-за солнечного удара.

Грек приложил свою ладонь ко лбу девушки.

– У меня нет обморока, успокойтесь! Просто солнце слепит глаза. Помогите мне встать, пожалуйста!

Сапфир взял девушку за талию и рывком поставил ее на ноги.

– Достаточно было предложить мне руку, – возмутилась Бриллити, узнав соседа.

– Давно вы здесь, мисс Даймонд?

– Думаю, нет. Я вышла встречать отца с рынка.

– А я испугался за вас. Как раз проезжал на Демоне, когда увидел лежащую на тропе девушку.

– На Демоне?

– Да, это мой гнедой! Может, зайдете пока ко мне, мисс Даймонд?

– Нет, благодарю вас, граф Альвадис! Папа будет негодовать.

– А вы ему не скажете о своем визите.

– К сожалению, не могу, граф, простите!

– Но я хотел показать вам серебристо-белые розы, едва распустившиеся в саду.

Бриллити засияла.

– Так нечестно! Вы соблазняете меня, зная, что я не смогу устоять! – запротестовала она. – Ну хорошо. Только ненадолго.

Аристократ, мисс Даймонд и черный конь побрели по дороге к замку. При этом их четвероногий друг, явно ревнуя своего хозяина к девушке, то и дело фыркал на нее и специально ускорял шаг.

– Подождите здесь, мисс Даймонд! – попросил грек возле сада. – Их шипы безжалостны к нежной коже. Я пока отведу Демона в конюшню.

Потом он вынес три белые розы и вручил их гостье.

– Они прекрасны, граф, спасибо!

– Теперь я пополню свой букет в гостиной и этим сортом роз, – гордо произнес Сапфир. – Желаете посмотреть на это великолепие? Алые, желтые, бордовые, розовые, белые! А представьте их аромат?

– С удовольствием! – согласилась Бриллити.

Они зашли внутрь, и гостья подошли к вазе.

– А почему вы не у прародителей, мисс Даймонд?

– Ох, я совсем забыла вам сказать… Бабушка и дед погибли в своем доме. Только не спрашивайте меня, как это произошло! Мне очень тяжело вспоминать.

– Как это произошло? – намеренно спросил аристократ.

– Вы жестоки.

– Значит, вам не удалось поговорить с Мэри. Как жаль.

– Да. А я так давно ее не видела.

Бриллити посмотрела на графа.

– Почему люди должны кого-нибудь потерять, прежде чем понять, как нуждаются в них?

– Риторический вопрос, мисс Даймонд. На него нет ответа.

– Обнимите меня, пожалуйста! – внезапно попросила она и тут же сконфуженно отвернулась. – Простите! Я, наверно, действительно получила солнечный удар.

– Или плохое воспитание. Вашему отцу все-таки нужно было нанять гувернантку для обучения дочери манерам.

Альвадис отошел к камину и стал перемешивать угли кочергой. Покраснев от стыда, Бриллити бросилась к двери. В эту минуту она ненавидела себя за слабоволие, за то, что не контролировала эмоций. Но хозяин дома остановил ее у выхода.

– Простите меня, мисс Даймонд! – выдавил он из себя. – Не понимаю, что на меня нашло. Я был груб с вами. Вы придете завтра?

– Не знаю.

Девушка вышла, оставив грека с неопределенным чувством. «Какой же вы дурак, господин Альвадис! – мысленно осуждал себя Сапфир. – Чуть не лишились добычи из-за собственной глупости».

Дочь, выходящую из имения аристократа, увидел Питер, как раз возвращавшийся домой. Его окончательно вывела из себя ее беспечность, но он решил сначала разобраться с иностранцем. Даймонд тщетно барабанил ему в дверь. Граф находился в розарии и не слышал его.

– Мистер Даймонд, какой сюрприз! – воскликнул он с охапкой цветов в загорелых руках.

– Кажется, я предупреждал вас, граф, чтобы вы больше не приглашали мою дочь к себе! – еле сдерживая ярость, произнес Питер. – Вы не джентльмен, если не в состоянии сдержать слово!

– Не спорю, – с улыбкой ответил Альвадис.

– Вы негодяй, граф! Бриллити юна и неопытна, а вы пользуетесь ее симпатией к вам. Неужели вы не понимаете, она видит в вас экзотику?!

Немного успокоившись, Даймонд спросил грека, когда тот собирается покинуть графство.

– Боюсь, еще не скоро, мистер Даймонд.

– Тогда мне придется серьезно поговорить с нашей с Розмари дочерью, – прошипел Питер и стал спускаться с лестницы.

– Как вам угодно! Только не обвиняйте меня, если мисс Даймонд, внимательно выслушав вас, снова ринется к экзотическому соседу. Не боитесь потерять дочь? Хотя это было бы чрезвычайно обидно, правда?

Даймонд остановился. Он осознавал, что аристократ может быть прав и его девочка предпочтет зануде-отцу общество интересного мужчины.

– Подумайте, мистер Даймонд! – призывал Сапфир. – Кому правда будет выгодней?

Несмотря на свою обиду, Бриллити пришла к графу на следующий день. Она стала регулярно заходить к Альвадису, причем не только, чтобы получить заветную розу, но и ради его красоты, любоваться которой согласна была вечно.

Ее отец в это время, сдерживая ядовитое желание, молчал при дочери, хотя делал это в первую очередь не ради ее спокойствия, а из собственного эгоизма, боясь быть отвергнутым своей малышкой. Не всегда правда помогает людям во взаимоотношениях. Печально, когда отец и дочь, зная о боли, которую могут причинить их действия, все же делают это. Питер утаивал от Бриллити правду, а Бриллити тайком ходила к человеку, которого, требовал Даймонд, необходимо опасаться. Все это отдалило их друг от друга: они мало разговаривали, запираясь в комнатах, рано ложились спать, не прогуливались вместе по вечерам, как раньше. Обычно такое происходит с супругами, чувства которых остыли, а совместная жизнь продолжается из привычки.

Бриллити старалась позавтракать до того, как к столу спустится отец, а Питер в отсутствие дочери исследовал ее комнату, перебирая личные записки, вещи и одежду. В один из таких дней он обнаружил кашемировую шаль, подаренную девушке аристократом. Ему нетрудно было понять, от кого такая роскошь. Даймонд без лишних раздумий избавился от ткани, бросив ее в каминный огонь, но ни словом не обмолвился об этом с дочкой.

Мисс Даймонд, спустя некоторое время, обнаружила потерю, но, догадываясь о том, кто мог спрятать или уничтожить шаль, ничего не сказала отцу. Последующие дни она украдкой искала дорогую сердцу вещицу, однако все безрезультатно. Что касается графа, то Бриллити просто боялась ему о чем-либо сообщать. Она очень страдала из-за происходящего в ее семье, из-за того, что научилась лгать, не доверять, скрывать и утаивать. Все чаще в ее голосе звучали нотки страха при разговоре с отцом, чего никогда раньше не было и не могло быть. Даймонд перестал быть другом для дочери, и вину за это брала на себя Бриллити.

Эта девушка, безусловно, не ставила соседа выше своего отца, но в отличие от Даймонда, которого Бриллити знала с детства и ничего нового рассказать ей не мог, Альвадис представал перед ней интересной личностью, настоящей персоной. Мисс Даймонд не хотела обижать родного человека своей неучтивостью и непослушанием, поэтому успокаивала себя тем, что делает это во благо семьи, а если и допускает ложь во взаимоотношениях с отцом, то называет это ложью во спасение.