Текст книги "Просто Рич: уроки жизни от одного из основателей Amway"

По субботам я работал полный день – мыл машины. Моек и отапливаемых гаражей тогда не было, поэтому зимой владельцы машин предпочитали мыть их на бензоколонках. Помывка машины стоила доллар, из которого я получал пятьдесят центов – даже зимой. Каждое утро в субботу я одевался потеплее и мыл столько машин, сколько мог. Тогда в округе было много немощеных дорог, и на машинах налипало немало грязи, особенно вокруг ветрового стекла и двери. Я тщательно отмывал грязь и заслужил репутацию добросовестного и старательного мойщика. Кое-чему я научился у отца, а еще помогал хозяину бензоколонки, подавая ему во время ремонта детали и выполняя простой ремонт – например, замену генератора. Я был таким надежным работником, что хозяин оставлял на меня бензоколонку, когда отлучался из города, – а ведь мне в ту пору, напомню, было всего четырнадцать. Это доверие возвышало меня в собственных глазах, вселяло уверенность в своих силах. Так еще в юном возрасте я понял, что значит отвечать за серьезное дело, и это был еще один важный и полезный опыт.

Я был еще подростком, когда стал после уроков подрабатывать в магазине мужской одежды. Я выполнял взрослую работу, но мне хотелось все же попробовать себя в более сложном деле, и я убедился, что умею очень хорошо продавать. Конечно, мне больше хотелось гонять мяч после школы, как делали большинство моих сверстников, но я понимал, что мне нужны деньги, чтобы помогать семье оплачивать квартиру. Все члены семьи вносили свою лепту в оплату жилья и продуктов, так было принято. Однажды школьный тренер по бейсболу сказал мне: «Я вижу, ты левша. Не хочешь поиграть у меня?» Я ответил: «Да, я хочу, но не могу. Каждый день после уроков я работаю, поэтому мне будет некогда тренироваться».

Жизнь буквально перевернулась в один необычно теплый воскресный день в начале декабря 1941 года. Я ехал на своем черном велосипеде, когда меня окликнул знакомый парень с нашей улицы.

– Ты слышал новость?

– Какую новость? – спросил я.

– Мы вступили в войну! – воскликнул он. – Японцы бомбили Перл-Харбор!

Вот так 7 декабря 1941 я года узнал о начале войны. Естественно, с того дня мы регулярно слушали радио и искали в газетах новости с войны, а новости эти поступали каждый день. Лоуэлл Томас прославился как талантливый репортер – он каждый вечер выступал по радио с пятнадцатиминутными военными сводками, а также комментировал кинохронику, которую показывали в кинотеатре. Я никогда не забуду мелодичный проникновенный голос Томаса. Каждому сюжету он придавал нечто романтическое и волнующее. Слух ласкали названия дальних мест, о которых не слышал до этого ни один американец. Вторая мировая война создала новые трудности в добавление к тем, которые были вызваны Великой депрессией. После сорок первого года перестали производить новые легковые автомобили, и обветшавшие машины было нечем заменить. Стала ощущаться нехватка многих материалов – от бумаги и резины до металла и продовольствия, – так как все это направлялось на военные нужды. В школе мы разводили огороды Победы, урожай с которых направлялся в армию; на продовольствие и бензин были введены карточки. Люди стали консервировать овощи, выращенные на собственных огородах. Я помню, как помогал матери закатывать в стеклянные банки помидоры, огурцы и другие овощи, а потом расставлял эти банки по полкам в погребе. Первое военное горе случилось в доме жившего по соседству врача – его сын, стрелок морской пехоты, погиб за океаном.

Я перешел в следующий класс и оказался уже в средней школе. Это был следующий поворотный пункт в моей жизни. Когда мне стукнуло пятнадцать, родители отдали меня в маленькую христианскую школу нашего города. Подобно большинству подростков, я не понимал, что частная школа стоит денег и моим родителям приходится многим жертвовать ради моего обучения. Я валял дурака, ухаживал за девушками и не обращал внимания на домашние задания и оценки. Каким-то образом мне удалось не завалить ни одного экзамена в первый год обучения. Преподавательница латыни, впрочем, поставила мне положительную оценку только для того, чтобы не оставлять меня на второй год и не увидеть меня снова в своем классе. В конце учебного года отец сказал: «Я не собираюсь оплачивать твое безделье в частной школе. Валять дурака ты можешь и в муниципальной, это не будет стоить мне ни цента».

Так на следующий год я попал в техническое училище Дэвиса и стал учиться на электрика. Там мне сказали, что я не пригоден для дальнейшего обучения в колледже, и я почувствовал себя совершенно несчастным. Это был звонок, который разбудил меня. Я понял, что своим бездельем едва не испортил себе жизнь. Я сказал отцу, что хочу вернуться в частную христианскую школу. Он поинтересовался: «Кто будет за нее платить?» Я сказал, что буду оплачивать обучение сам.

Второй раз попав в среднюю христианскую школу Гранд-Рапидса, я стал учиться существенно лучше. Я понял, что человек ценит то, что заработал сам, а не то, что достается ему даром, а также то, что любое решение имеет свои последствия. Мое решение бездельничать имело негативные последствия, а мое решение вернуться в христианскую школу имело последствия позитивные, и именно они определили дальнейшее течение моей жизни. В этой школе я впервые начал оттачивать лидерские качества, которые способствовали успеху в бизнесе. Необходимость работать мешала мне заниматься спортом, но я нашел выход. У нашей школьной баскетбольной команды не было организованных болельщиков, и я решил создать такую организацию. Я становился на краю площадки и принимался поддерживать нашу команду возгласами, а потом проходился колесом вокруг игрового поля, заводя остальных болельщиков. В то время я начал носить одежду из магазина, где работал, и на некоторых играх появлялся в костюме и галстуке. Однажды швы костюма не выдержали моих упражнений, и, когда я начал делать колесо, брюки лопнули. Я покраснел как рак и, пятясь, покинул зал. Однако это происшествие не остудило мой пыл.

Мне нравилось заводить толпу и команду. Стремление организовывать группы поддержки осталось со мной на всю жизнь. Я и сейчас называю себя «чирлидером», потому что до сих пор стараюсь внушить людям уверенность в своих силах, помочь им использовать все их таланты ради исполнения мечты. Это стало одним из важнейших факторов моего успеха и успеха многих других людей. К сожалению, мои результаты в учебе были куда скромнее достижений на игровой площадке. Желание завести людей, зажечь их, стремление иметь много друзей и общаться с ними увлекали меня намного больше, чем сидение за уроками. Оценки мои стали лучше, но их нельзя назвать блестящими. Главное – у меня не было четко поставленной цели. Где-то в закоулках моего сознания теплилась надежда, что когда-нибудь я стану успешным, процветающим бизнесменом, но я весьма смутно себе представлял, когда и как это произойдет. Я не помню, как мое имя попало в список претендентов, но факт остается фактом – в старшем классе я принял участие в выборах старосты класса. Я отсутствовал в школе целый год и думал, что меня уже давно забыли, но, вероятно, общительность и подвиги на баскетбольной площадке повысили мою популярность. За меня голосовали даже некоторые учителя. Однажды наш учитель на несколько минут вышел из класса, потом вернулся и сказал: «Ты выиграл! Мне так хотелось, чтобы ты победил, что я специально ходил узнать результаты голосования».

Как староста класса, я должен был выступать перед публикой в день выпуска. Америка только что пережила Великую депрессию, а теперь сражалась против нацистов и японцев во Второй мировой войне, чтобы сохранить и защитить американский образ жизни. Мне предстояло обратиться к аудитории в несколько тысяч человек и говорить о величии Америки и ее возможностях, превосходящих возможности других стран мира. Даже тогда, в столь юном возрасте, я был преисполнен надежды и оптимизма. В торжественной речи я сосредоточился на мощи нашей страны и оптимистическом взгляде на ее будущее. Речь я озаглавил: «Что сулит нашему классу 1944 год?» С помощью отца я отрепетировал выступление перед зеркалом. Отец давал мне дельные советы относительно дикции и жестов; подсказывал, где сделать паузу и какие слова подчеркнуть. Я изо всех сил готовился, надеясь вдохновить одноклассников, которым, подобно мне, предстояло скоро вступить в новую жизнь. Многим было суждено отправиться на поля сражений, драться за свободу в Европе и на Тихом океане. Речь я произнес в здании реформатской христианской церкви в центре Гранд-Рапидса. Не помню, нервничал ли я, но хорошо помню, что имел большой успех – люди аплодировали мне стоя. После речи одна из присутствовавших на церемонии матерей сказала мне: «Ты говорил лучше, чем пастор!» Это была наивысшая похвала в нашей христианской общине, где единственными ораторами были священники, выступавшие с воскресными проповедями.

Произошло в мои школьные годы и еще одно событие, которому было суждено навсегда изменить мою жизнь и отношение к самому себе. Перед выпуском наш тихий и добрый учитель закона Божьего, доктор Леонард Гринуэй, написал поразительную строчку в моем дневнике – простую, но так много значившую для меня: «Чистому душой юноше, наделенному талантом вести за собой людей». Эта строчка стала источником воодушевления для молодого человека, который не блистал в учебе и считался непригодным для дальнейшего обучения в колледже. Но учитель, которого я боготворил, разглядел во мне лидера! Вот как! Я никогда прежде не считал себя прирожденным лидером. Несколько лет спустя я снова встретился с доктором Гринуэем на вечере выпускников, где я был ведущим. В присутствии моих однокашников я спросил, помнит ли он, что написал в моем дневнике. Доктор Гринуэй встал и слово в слово повторил то предложение. Я был тронут до глубины души. Он распознал во мне то, о чем я сам тогда даже не догадывался. Богослов и учитель, он был достаточно мудр для того, чтобы понимать, что сделанное вовремя поощрение может определить судьбу молодого человека. До сего дня я помню доброту доктора Гринуэя и в память о нем сам всегда стараюсь ободрять других.

У меня была благословенная судьба – я рос и воспитывался в правильной атмосфере. Я пользовался любовью и вниманием членов дружной и сплоченной семьи, у меня перед глазами было позитивное отношение отца к жизни и торговый опыт моих дедушек. Я унаследовал от них лучшие черты голландского народа: веру, бережливость, практичность, трудовую этику, любовь к свободе и умение видеть открывающиеся возможности. Мои таланты я отточил, будучи старостой класса. Моя вера мужала в церкви и в христианской школе. Я научился ценить вознаграждение за труд, когда продавал газеты и перебивался случайными заработками, чтобы оплатить учебу. Даже в тяжкие времена Великой депрессии я был окружен упорными людьми, никогда не терявшими надежду на будущее. Меня направляли и поощряли добрые учителя. Я же всегда стремился поддерживать других, вселять в них оптимизм, чем продолжаю заниматься и сегодня, на склоне лет.

Уже после того, как я стал признанным оратором, одной из ключевых моих речей была речь о трех китах, на которых стоит личность человека: действие, отношения и атмосфера. Очень многие люди не могут действовать, ибо их парализуют страхи и сомнения. Но без действия мы никогда ничего не добьемся. Наши действия – результат позитивного отношения. Позитивные же отношения возникают тогда, когда мы находимся в правильной атмосфере или попадаем в нее по собственной воле. Мою атмосферу создавали любящая, сплоченная семья и религиозная община, члены которой, невзирая на тяготы Великой депрессии, благодаря искренней вере смогли сохранить веру и надежду на лучшее завтра. В своем общении с детьми, с игроками клуба Orlando Magic, с дистрибьюторами Amway я снова и снова говорю о необходимости создания атмосферы. Если вы окружены негативно настроенными друзьями, покиньте их и найдите себе позитивное общество. Избегайте мест и ситуаций, провоцирующих негативное поведение. Если ядовитая атмосфера поразила место вашего проживания или работы, бегите оттуда, куда глаза глядят. Ищите друзей, партнеров по бизнесу и наставников с позитивным отношением к жизни, то есть людей, которые разделяют ваши цели и интересы.

Позитивная атмосфера питает позитивное отношение, необходимое для того, чтобы предпринимать позитивные действия. Благодаря атмосфере, в которой я рос и воспитывался, в мои паруса уже в христианской школе дул попутный ветер, и я был уверен, что в один прекрасный день я достигну поставленных целей. Однако, как ни важен опыт моей школьной жизни для формирования будущего, главную роль в становлении моей личности сыграл один человек, с которым я познакомился до окончания школы. Он изменил мою жизнь так, как я не мог себе представить даже в самых смелых мечтах. Все началось с поездок в школу.

Глава вторая
Начало делового товарищества длиной в жизнь

Трамвай со звоном остановился в конце моей улицы. До школы было немногим более трех километров, и иногда кондуктор, видя закутанного в шерстяное пальтишко с поднятым воротником мальчика в надвинутой на уши шапочке, утопающего по колено в снегу, проникался жалостью и бесплатно подвозил меня до школы. Должно быть, кондукторы приметили, что мне приходилось ходить до школы пешком намного дальше, чем большинству моих однокашников, – в мороз и в слякоть, в снег и дождь. Иногда, правда, я ездил автобусом, но он шел кружным путем, делая несколько остановок в центре Гранд-Рапидса, прежде чем доезжал до школы. Чтобы ехать в автобусе и не опоздать, мне приходилось вставать до рассвета.

Мне позарез нужно было более эффективное средство передвижения. И тут мне пришла в голову превосходная идея. Я заметил, что мимо нашего дома по Ист-Фултон-стрит по утрам проезжает машина «Форд-А» с откидным сиденьем. Эту же машину я увидел и во дворе школы. Мне подумалось, что автомобильные поездки будут лучшим решением, чем езда в автобусе, на трамвае или – уж тем более – хождение пешком, и в один прекрасный день я познакомился с учеником нашей школы, который и был счастливым обладателем автомобиля. Я сказал, что живу всего в паре кварталов от него, и спросил, не сможет ли он по утрам подвозить меня в школу. Он, как и я, оказался прирожденным предпринимателем, и ответил: «Хорошо, как насчет двадцати пяти центов в неделю за бензин?» В те дни галлон бензина стоил десять центов, и я согласился на сделку, не зная, что он уже подвозит и других школьников за ту же цену. Это было мое первое официальное деловое соглашение с Джеем Ван Анделом, ставшим затем моим верным другом и деловым партнером на всю жизнь.

Отец Джея Джеймс и еще один голландец Джон Фликкема были совладельцами дилерской автомобильной компании Van Andel & Flikkema, и именно поэтому в годы Великой депрессии юный Джей разъезжал на собственной машине. Когда я с ним познакомился, он был спокойным прилежным парнем. Джей – единственный ребенок в семье, и их дом, в отличие от нашего, был очень тихим, а родители – весьма сдержанными людьми. Как я уже рассказывал, в то время я любил погулять на улице и не слишком серьезно относился к учебе. Джей же отличался замкнутостью и очень серьезным подходом к занятиям. Мне казалось, он был настолько способным, что мог бы получать высший балл по всем предметам, не открывая учебников. Таким образом, меня привлекла к нему не общность интересов, а одно-единственное обстоятельство – у него была машина, которой я хотел воспользоваться. Он дружил с несколькими парнями, с которыми ходил в церковь. Эти друзья жили на окраине города, где раньше обитал и Джей, но потом его родители переехали на восточный конец нашей улицы, где у него вообще не было знакомых.

Мы познакомились, будучи абсолютно разными. Мы были непохожи не только как личности, но и чисто внешне. Я – коренастый темноволосый коротышка, а Джей – высоким худым подростком со светлыми вьющимися волосами. Я был общителен, он – застенчив. Я мог заставить рассмеяться любого человека; сухой рассудочный юмор Джея мог вызвать разве что вежливую улыбку. Кроме того, Джей был на пару лет старше меня. Говорил он мало, но заинтересовал меня, потому что его кругозор был много шире, чем у большинства учеников средней школы. Мне никогда не хватило бы терпения стать ученым, но тем не менее я был любознателен, и мне всегда хотелось расширить горизонты. Постепенно мы сблизились с Джеем и вели интересные разговоры.

Однажды по дороге в школу я спросил его: «Почему бы нам сегодня не пойти на игру?» По-моему, он даже не понял, что я имел в виду баскетбольный матч. Мне думается, что до этого он ни разу не был там. Тем не менее он ответил: «Да, это должно быть забавно». С тех пор мы ходили на игры регулярно, а потом шли в какое-нибудь кафе посидеть за колой и бургерами. Так, благодаря мне, Джей познакомился с новыми людьми и даже сумел обзавестись парой друзей. Мы начали много общаться и даже вместе ходили на свидания.

Много лет спустя в Reader’s Digest нас с Джеем назвали «голландскими близнецами». Это было неверно в том смысле, что мы сильно отличались друг от друга внешностью и характером, но верно в отношении нашего мировоззрения и философии. По прошествии всех этих долгих лет я могу сказать, что нас с Джеем связывала очень зрелая дружба. Это мое ощущение подкрепляется тем фактом, что многие люди не сближаются друг с другом, ибо склонны к скоропалительным суждениям, основанным на поверхностных впечатлениях о различиях в характере и типе личности. Мы с Джеем совершенно не похожи друг на друга, но если бы ни один из нас не сделал попытки подружиться с человеком, который думает и действует по-другому, то мы никогда бы не узнали о том, что мы – единомышленники.

Прошло совсем немного времени, и Джей не только подружился со многими ребятами, но и – употребив свой талант предпринимателя – нашел себе множество платных пассажиров. Периодически он сверх всякой меры нагружал свой «Форд-А» соучениками. Они не только сидели, как сороки на заборе, на откидных сиденьях, но и, рискуя жизнью, висели на подножках. В те времена еще не было ремней безопасности и соответствующих современных правил, но Джей никогда не ездил быстрее сорока километров в час, так что полицейские смотрели на все это сквозь пальцы, наверное, сказав себе, что хотя бы так дети могут ездить в школу во времена Великой депрессии.

У меня во дворе стоял баскетбольный щит с корзиной, и я до сих пор, закрыв глаза, вижу, как к нам приезжает Джей в маленькой машине и, не присоединяясь к остальным, жадно смотрит, как мы бросаем мяч в корзину. Он вместе с другими моими друзьями часто приходил ко мне в гости, и я помню, как мама нас кормила. Мама очень любила Джея – да и какой матери не понравилось бы, что ее сын дружит с более зрелым, предприимчивым и старательным мальчиком, который к тому же ездит на отцовской машине? Со временем наши отношения становились все теснее и глубже. Я вдохнул в Джея бодрость и способность к действию, но и сам многому у него научился – прежде всего его рассудительности и его уму. Это была превосходная смесь.

Отец Джея познакомился со мной достаточно близко для того, чтобы предложить нам с Джеем вместе поработать, чтобы удостовериться в нашей способности отвечать за взрослые дела. Мне было всего четырнадцать лет, Джею – шестнадцать, но его отец за нашей молодостью и неопытностью сумел разглядеть людей, на которых можно положиться в серьезном деле. Он спросил, не хотим ли мы отогнать из Гранд-Рапидса два пикапа покупателю в городок Боузмен в штате Монтана. Хотели ли мы? Да мы были просто в восторге! Во время войны в США производили только армейские машины, поэтому крупные фермеры в Монтане покупали пикапы везде, где могли их найти. В наше время доверить такую ответственность двум мальчишкам – дело совершенно немыслимое. Но тогда люди считали, что во времена, когда их чуть более зрелые сверстники сражаются и умирают за океаном, мальчики должны быстро расти. Считалось, что в годы войны мальчики уже могут выполнять мужскую работу, и поэтому я в четырнадцать лет получил водительское удостоверение.

Помнится, моя мама тогда сказала отцу Джея: «Джим, он же еще слишком мал, чтобы ехать в такую даль». «Все будет хорошо, – ответил тот. – Они уже большие мальчики». Вот так, получив неохотное благословение матери, я, в том возрасте, когда современные дети только начинают ездить на велосипедах вокруг своего квартала, сел за руль пикапа, чтобы проехать сотни километров до Монтаны. Мы с Джеем в то время были способны говорить только об этой поездке, и перед выездом мы всю ночь не могли сомкнуть глаз. Наверняка нам грезились просторы Дикого Запада, горы, прерии и ранчо. Денег у нас было немного, отели в те времена считались большой редкостью, и в пути мы ночевали в машинах на соломенных матах. У нас был жесткий буксир, поэтому мы ехали вдвоем в одной машине, таща на прицепе вторую. Останавливались мы в разных местах у знакомых. В Айове жили несколько прихожан реформатской христианской церкви, дети которых учились в кальвинистском колледже Гранд-Рапидса. Мы останавливались в таких домах, и там нас кормили по-королевски. В одной семье – кажется, эти люди были из немцев – нас накормили квашеной капустой. Я помню, как рассмеялись хозяева, когда меня передернуло от одного ее вида. Я просто ненавижу квашеную капусту.

В те времена, когда еще не было скоростных магистралей, скорость на дорогах имела ограничение в семьдесят километров в час, все дороги были двухполосными и проходили вдоль границ графств. Поэтому нам приходилось проезжать вперед, потом сворачивать налево, ехать некоторое время, а затем снова поворачивать направо, и так по нескольку раз подряд. Дороги были извилистыми, потому что тогда фермы считались важнее дорог. Мы проехали Айову, а потом Южную Дакоту, где, помнится, остановились в знаменитой аптеке Wall Drug, а после этого проследовали мимо горы Рашмор с ее барельефами четырех президентов, которые до тех пор видели только в учебниках по истории. Шины у нас оказались лысыми уже на выезде из Гранд-Рапидса. Помню, как у нас было три прокола за один жаркий день. Мы кое-как залатали шины и дотащились до ближайшей бензоколонки. Там, в этой несусветной дыре, с нас потребовали за накачку шин целых пять центов. Такую трату мы себе позволить не могли, поэтому нам пришлось, потея на жарком солнце, самим накачивать шины ручным насосом. Это научило нас рассчитывать только на собственные силы.

Путешествие выявило в нас страсть к приключениям, страсть, которой была пронизана вся наша дальнейшая деловая и личная жизнь. Путешествие, кроме того, позволило нам взглянуть на подлинную Америку, понять душу страны, что впоследствии помогло определить принципы и стиль нашего бизнеса. Мы научились работать в команде, научились полагаться друг на друга, научились взаимному доверию, чувству ответственности; мы научились гордиться хорошо выполненной работой. Нам всегда нравилось путешествовать. Работая позднее в Nutrilite, мы пару раз в год посещали штаб-квартиру компании, расположенную в Калифорнии. Нам безумно нравилось ездить на машине в Калифорнию и обратно, заезжая по пути в национальные парки, где мы зимой катались на лыжах. Наша дружба подкреплялась совместной учебой, досугом и приключениями, которым позавидовал бы любой подросток. К тому моменту, когда я окончил среднюю школу, мы с Джеем были близки, как братья, и превосходно изучили характеры друг друга. Мы уже тогда не сомневались, что останемся друзьями на всю жизнь. Когда я учился в выпускном классе, Джей записал в моем выпускном альбоме: «Настоящее золото не ржавеет».

Я очень скучаю по тем временам, когда молодые юноши могли пускаться в такие приключения. Мне кажется, что в наши дни родители слишком опекают своих детей, стараются все время держать их под зонтиком своей заботы и пытаются всегда страховать их на случай возможного падения. Мы оказываем своим детям плохую услугу, когда не даем им хотя бы несколько раз упасть, а потом самостоятельно подняться, прежде чем они научатся твердо стоять на ногах. В сегодняшнем сложном и небезопасном мире такое путешествие на машине в Монтану, какое совершили мы с Джеем, решительно невозможно, и я от всей души благодарен родителям, поверившим в мои силы. Оно помогло нам с Джеем превратиться из мальчиков в мужчин. Я уверен, что именно на это надеялись – и не напрасно – мой отец и отец Джея.

Я не помню, конечно, подробностей наших с ним разговоров во время поездок в школу. Уверен, что мы обсуждали наши надежды и устремления, говорили, что настанет день, когда у нас будет свое дело, но, как и положено мальчишкам такого возраста, говорили и о спорте, о девочках, о трудных экзаменах. Но зато я очень хорошо помню, что по большей части мы тогда говорили о войне. Сейчас это трудно себе представить, но тогда пустяковая болтовня уступила место серьезным разговорам о Второй мировой войне. Все стало второстепенным в сравнении с событиями в Европе и на Тихом океане. Эти происходившие за тридевять земель войны живо задевали нас, живших в Америке. Мы с жадностью хватали оставленные почтальоном на крыльце газеты и впивались взглядами в аршинные заголовки на первых страницах, говорившие о победах или поражениях. На черно-белых фотографиях наши солдаты шли по полям Европы, а морские пехотинцы высаживались на берега Азии. Все радиопередачи начинались и заканчивались сводками с театров военных действий.

Мы слышали названия незнакомых стран, нам говорили о сражениях и о значениях побед и поражений. В кинохронике мы видели немецких солдат в касках и немецкие танки, катившиеся по Европе. Джей живо интересовался подоплекой и историей этой войны, он всегда имел свое мнение и хотел обсуждать то, что происходило в Европе и на Тихом океане – в местах, таких далеких от двух мальчишек из Гранд-Рапидса. Для будущих учредителей компании, основанной на американских принципах свободы предпринимательства, интерес к борьбе за свободу против диктаторских режимов Германии и Японии был, наверное, вполне естественным. Каждый сидевший в зале кинохроники мальчишка видел, как Гитлер, Муссолини и Тодзио выступали перед беснующимися многотысячными толпами, и понимал, каковы ставки в этой борьбе и как трудно будет союзникам одолеть врага. Все мы тогда были полны желания участвовать в войне, чтобы приблизить победу.

К тому времени, когда Джей окончил школу, – а это было весной 1942 года – разговоры о войне и просмотры военной кинохроники сменились реальной войной. Осенью Джей ушел в армию, рядовым в резервный военно-воздушный корпус, а позже был аттестован вторым лейтенантом и оставлен в команде подготовки экипажей для бомбардировщиков Б‑17. Уезжая на действительную службу, Джей оставил мне свой «Форд-А», и я стал ездить в школу на его машине. Это были счастливые годы: друзья, развлечения и маленькие личные достижения, но где-то в глубине души я сознавал, что скоро мне стукнет восемнадцать и, как и большинству молодых парней, мне надо будет надеть военную форму, чтобы защитить страну в час тяжких испытаний. Школу я окончил в июне 1944 года, а в начале июля был уже в армии – за пару недель я превратился из школьника в солдата.

Все, кто тогда вступал в вооруженные силы, думали о том же, о чем думал тогда я: «Мы должны победить, мое место в армии». Те, кого не брали на службу по состоянию здоровья, очень переживали. Все сразу узнавали, если кому-то выдавали белый билет. Благополучно прошедшие медкомиссию были счастливы, так как знали, что их возьмут в армию. Наверное, сегодня в это трудно поверить – особенно после вьетнамской войны и отмены призыва. С тех пор в наших войнах сражаются только добровольцы. Я не пожелаю никому из молодых американцев воевать, но все же думаю, что мы утратили немалую толику американского патриотизма, боевого духа и готовности пожертвовать жизнью за родину. Их было в избытке в то время, когда будущее нашей свободы зависело от победы в мировой войне.

Джей стал бомбардиром и обучал курсантов получать и подвешивать бомбы, а также работе с прицелом и практическому бомбометанию. (Во время захода на цель командование самолетом практически переходит к бомбардиру. Пилот ведет машину по курсу, но, когда она оказывается над целью, полетом начинает руководить бомбардир.) Вскоре после этого его послали в Йель учиться на офицера. Парень он был толковый и офицером стал очень быстро. В одном из своих писем ко мне (а в то время я тоже служил в армии) Джей упоминал, что у него день рождения, но он пришелся на воскресенье, и его оставили дежурным по части – это был авиационный полк, расквартированный в Южной Дакоте. Джею исполнился двадцать один год, а его оставили командовать всеми бомбардировщиками, солдатами и обслуживающим персоналом. Только во время войны могли доверить таким молодым людям столь высокую ответственность.

Когда я шел в армию, то надеялся тоже попасть в авиацию. Однако к лету 1944 года стало ясно, что война приближается к концу, и командование ВВС решило, что нет нужды готовить новых пилотов. Вместо этого меня определили в команду механиков, обслуживавших десантные планеры. Моя служба началась на вокзале Гранд-Рапидса. Я ожидал поезда в гражданской одежде, которую мне предстояло вскоре сменить на «х/б б/у», с бесплатными проездными документами до Чикаго. Меня провожали родители, пытавшиеся не слишком сильно выказывать свои эмоции. Было, однако, видно, что они очень переживали за единственного сына, отправлявшегося навстречу неизвестности.

Позже, во время службы, я часто вспоминал поездку через всю страну в поезде, набитом новобранцами, наше братание и бесшабашное поведение. Я бродяга по натуре, и поэтому путешествие в переполненном вагоне, плечом к плечу с другими новоиспеченными солдатами, поначалу представлялось мне веселым приключением. Но во время поездки – это была моя первая поездка на такое дальнее расстояние, тем более, я ехал в по-настоящему большой город – я остался наедине со своими мыслями. Я слушал, как гремел на стыках поезд, смотрел, как в окнах проносились мимо фермы, городки и заводы Среднего Запада, области, лежавшей между моим родным городком и вторым по величине городом Америки. Мне было о чем подумать.

Как и все люди в такой ситуации, я размышлял об опасностях войны и о том, что, может быть, меня убьют. Каждый день в газетах печатали имена солдат, раненных и убитых в боях. Я понимал, что, возможно, я попаду на какой-нибудь опасный участок фронта и что могу не вернуться домой. Мои мысли тогда – и позже, уже во время участия в войне – стали серьезным испытанием для моей веры. На военной службе вера приобретает очень большое значение, так как человек начинает понимать цену жизни, видя, как умирают люди. Вчера твой товарищ был жив, а сегодня его нет. Жизнь и смерть ходят на войне рука об руку, а вера становится более глубокой, более серьезной; ты сам решаешь, во что тебе верить, а во что нет. Война укрепила меня в вере, и мне было радостно думать, что меня хранят высшие силы.