Текст книги "Майя"

Байуб-Оталь осекся, искоса поглядел на Майю и быстро крест-накрест перечеркнул воздух указательным пальцем.

– Ты знаешь, что такое Избоины? – резко спросил он.

– Нет, мой повелитель. Ну, я слыхала…

– Что?

– Когда нас Лаллок в Беклу привез, у него была уртайская невольница, так она нам с Оккулой однажды обмолвилась насчет проклятья Избоин – только потом сокрушалась, что про это говорить нельзя, мол, беду накликаешь. Вот и все, что мне известно, мой повелитель.

– Понятно. Да, для уртайцев нет клятвы священней и страшнее. Мы поклялись отцу, что никогда не будем друг с другом враждовать, и он объявил нам, что Эвд-Экахлон унаследует власть в Урте, к востоку от Вальдерры, потому что он старший сын. А мне отец завещал Субу, все земли, что лежат между Вальдеррой и Жергеном. И еще раз заставил поклясться, что мы никогда не оспорим его решение и не станем воевать друг против друга. Разумеется, мы с радостью согласились исполнить желание отца. У меня с Эвд-Экахлоном мало общего, однако брат никогда не выказывал обиды за то, что отец меня признал сыном и завещал мне Субу в наследство. А субанцы так и вовсе обрадовались. В Субе меня называют Анда-Нокомис, то есть сын стрекозы. Когда мне исполнилось шестнадцать, я объездил на лодке всю провинцию, встречался с простыми людьми, выяснял, как им живется, чем они недовольны и все такое. Конечно, я был очень молод, но мне хотелось стать хорошим и справедливым правителем.

Байуб-Оталь жадно глотнул вина, встал из-за стола и начал взволнованно расхаживать по комнате, шурша складками длинного молочно-белого одеяния.

– Ну, ты знаешь, что потом случилось…

– Нет, мой повелитель, не знаю, – возразила Майя. – Не забывайте, мне всего шестнадцать лет и в Беклу меня совсем недавно привезли из тонильданской глуши.

– О Шаккарн, – вздохнул он. – Итак, семь лет тому назад… Ох, пожалуй, не стоит мне язык распускать.

– Почему, мой повелитель?

– Ты прекрасно знаешь почему, – ответил Байуб-Оталь, останавливаясь и глядя на Майю. – А впрочем, какая теперь разница? И верховному советнику, и благой владычице прекрасно известно, как я отношусь к тому, что с их попустительства Суба перешла под власть короля Терекенальта.

– А когда это произошло, мой повелитель?

– Когда Леопарды к власти пришли. Тебе было лет восемь или девять.

– Это когда благая владычица в Беклу приехала, мой повелитель? – спросила Майя, вспомнив рассказы Оккулы.

– О да, вот уж действительно – Форнида, благая владычица! Ты ее видела?

– Нет, мой повелитель.

– Еще успеешь. Форнида – единственная дочь верховного барона Палтеша. Когда ее избрали благой владычицей – после того, как убили Сенда-на-Сэя и верховным бароном Беклы стал Дераккон, – король Карнат переправился через Жерген и захватил Субу. Форнида обещала ему, что Палтеш не усмотрит в этом угрозы. Карнат в свою очередь не стал мешать захвату власти Леопардами, а Урта в одиночку не могла ему противостоять.

Байуб-Оталь оперся о край стола и мрачно поглядел на Майю, прикрыв изуродованную ладонь рукавом.

– Но, мой повелитель, если вы – законный владыка Субы, то почему… – Она смущенно запнулась и отвела глаза, сгорая от любопытства: а вдруг он ответит иначе, чем Кембри?

– Почему меня не убили? Ты об этом спрашиваешь?

Майя кивнула.

– Видишь ли, гораздо легче иметь дело с никчемным ублюдком, который ни на что не способен – ни из лука стрелять, ни еду себе нарезать. А вот если он умрет насильственной смертью, то это сразу возведет его в сан мученика. Нет, избавляться от него надо только в том случае, если он даст для этого серьезный повод – например, отправится в Субу. Понимаешь, если я посмею вернуться на родину, меня убьют. Нет, гораздо смешнее, если презренного сына танцовщицы лишить возможности защитить свою честь – пусть себе спивается в тавернах и ухлестывает за шернами…

В глазах его блеснули слезы. Майя ласково дотронулась до его руки:

– Не горюйте, мой повелитель. В мире бед хватает, и наши с вами несчастья – не самые страшные. Мы с вами сидим в тепле, не больны и не голодны. У вас есть деньги, и вино, и женщины – я вот с вами рядом. Умирать пока мы не собираемся. А тысячи людей сейчас страдают гораздо больше.

– Да, ты права, – вздохнул он и поцеловал ее в лоб.

– Вот послушайте, мой повелитель, что я вам расскажу. Верховный советник обзавелся новой невольницей. Вы вот плачетесь о потерях и бедах, а этой бедняжке…

Майя начала рассказывать ему о Мильвасене, но Байуб-Оталь оборвал ее:

– Да, странно складывается жизнь – одну невольницу долгие годы любит верховный барон, а дочь барона попадает в неволю и становится жертвой гнусного развратника…

– Жизнь – это сон, мой повелитель. Наша соседка Дригга всегда так говорила. Когда Леспа нас будит…

– Ах, но теперь ты видишь, почему мне не нужны продажные утехи – ни от тебя, ни от любой другой девушки? Я не хочу покупать услад – и из-за того, что я тебе сейчас рассказал, и из-за того, что ты мне рассказала. В городе полно несчастных девушек, у которых нет выбора, – они вынуждены ублажать мужчин. А этим мужчинам очень хочется, чтобы я стал таким же, как они.

– Вы слишком строго к себе относитесь, мой повелитель. Ничего в этом плохого нет – только удовольствие и утешение. Особенно если девушка не против…

– Ну да, за лиголь! – презрительно воскликнул он. – Нет в этом ни чести, ни искренности. Отец мой делил ложе с той, кого любил. И ту, кого любил, он обожал и уважал. Любовь к женщине идет рука об руку с ответственностью.

– Мой повелитель, вы, чтоб другим досадить, только сами себе вредите. Тысячи людей все потеряли, и ничего, живут как могут. Вам с них следует пример брать.

– Вот когда мой край станет жить свободно и вольно, то и я вместе с ним. Я должен выполнить свой священный долг перед моим народом. Но хватит об этом!

Байуб-Оталь посмотрел Майе в глаза и улыбнулся. Тонкие черты исказила мучительная гримаса – он словно бы насмехался над своим беспомощным заявлением. Майе стало любопытно, похож ли он на мать.

– Ты говорила, что танцы любишь, – вспомнил Байуб-Оталь. – Не хочешь станцевать для меня?

– Ах, мой повелитель, после того что вы мне рассказали о своей матери, я не осмелюсь.

– Значит, танцевать ты отказываешься, зато в постели меня ублажать не прочь? По-моему, это очень странно.

– Видите ли, мой повелитель, танцевать трудно и у меня плохо получается, а в постельных утехах преуспеть не сложно.

– Для тебя это работа?

– Мой повелитель, поверьте, ублажать я умею. Да вы хоть кого спросите! Вот и господин Эвд-Экахлон вам скажет…

– Нет уж, спасибо, я как-нибудь обойдусь, – хмуро заметил Байуб-Оталь. – И все же я хочу увидеть, как ты танцуешь. Попроси, чтобы к нам прислали киннариста.

Майя отправилась искать хозяина таверны. Тем временем вернулись Гобас, Ка-Ротон и шерны и расслабленно уселись за стол. Майя объяснила музыканту, что играть, и без особой уверенности начала танцевать риппу сенгуэлы – фрагмент, повествующий о том, как Леспа стала спутницей Шаккарна, богиней звезд и сновидений.

Ей очень мешало то, что комната была маленькой и тесной, киннарист играл без вдохновения, а полусонные уртайцы и вовсе не обращали внимания на представление. Майе казалось, что она двигается неуклюже и не может войти в образ богини. Вдобавок она забыла попросить, чтобы подмели пол, и, наступив на ореховую скорлупу, споткнулась и едва не вскрикнула от боли. Байуб-Оталь пристально следил за танцем и ничем не выдавал своего разочарования. В конце танца Майя, изображая прекрасную благосклонную богиню, взирающую с небес на спящих смертных, с ужасом осознала, что на два такта опережает музыканта, и невероятно смутилась: ее первое выступление закончилось провалом.

– Майя, тебе нечего стыдиться, – наконец произнес Байуб-Оталь. – Поверь мне, ты прекрасно танцуешь, и при случае я тебе это докажу.

Она промолчала. Байуб-Оталь расплатился с музыкантом и открыл ставни окна, выходившего на Караванный рынок, где как раз засияли фонари часов.

– Полночь, – заметил Байуб-Оталь. – Дождь перестал. Тебе пора в верхний город возвращаться? Если позволишь, я провожу тебя до Павлиньих ворот, а домой пешком вернусь.

Гобас с Ка-Ротоном переглянулись и пожали плечами.

– Как вам будет угодно, мой повелитель, – ответила Майя.

Все вышли под навес крытой галереи. Слуга из таверны подозвал екжу. Усаживаясь в повозку, Майя заметила в тени у колонн чумазую оборванку – наверняка ту самую, что весь вечер предлагала свои услуги прохожим.

– Это твой лиголь? – хмуро осведомилась Теревинфия. – А что так мало? Ты меня обмануть решила?

– Что вы, сайет, когда я вас обманывала? – ответила Майя. – Зато теперь будем знать, как уртайцы девушек развлекают.

– Нет уж, хватит с нас уртайцев, – вздохнула Теревинфия.

36
Предзнаменование

– И когда же вы в поход выступаете? – спросил Дераккон, отчаянно надеясь, что дождливый сезон не затянется еще на две недели, как иногда случалось, и через несколько дней Кембри сможет вывести войска из Беклы.

Дераккона по-прежнему мучили сомнения в справедливости захвата власти. Вдобавок его не отпускал страх: к своим соратникам он испытывал острую неприязнь и недоверие – они испортили город и настроили против себя провинции. Для того чтобы оставаться у власти, Дераккону приходилось принимать участие в бесконечных коварных интригах. Ему так и не удалось воплотить в жизнь свои благие намерения, стать милосердным и справедливым правителем, во всем превосходящим Сенда-на-Сэя.

– Вот дороги подсохнут, и выдвинемся, – ответил маршал. – Поведу тонильданский и бекланский полки к Вальдерре, присоединимся к войску Сендекара.

– Сенчо удалось узнать что-нибудь о планах Карната?

– По правде говоря, от Сенчо сейчас толку мало, – вздохнул Кембри. – Впрочем, этого и следовало ожидать. В последнее время он даже осведомителей перестал принимать, не знает, что в империи творится. Вполне возможно, он при смерти.

– Правда?

– Ну, из его сайет слова не вытащишь. Мне его юная тонильданская невольница сведения поставляет, рассказывает, что ему нездоровится, но не знает, насколько серьезно его недомогание. Во всяком случае, он теперь во всем полагается на свою чернокожую рабыню – ту самую, о которой все в городе говорят.

– На колдунью? – спросил Дераккон. – По слухам, она что-то такое устроила на пиршестве, с ножом…

– Не знаю, – ответил маршал. – Сам я этого не видел. Так вот, она оказывает на Сенчо очень большое влияние. Тонильданская невольница несколько раз встречалась с Байуб-Оталем. Похоже, она ему нравится. Я велел ей войти к нему в доверие. Если он с ней разоткровенничается, мы узнаем о планах уртайцев и о том, что происходит в Субе. От Сенчо пока вестей ждать бесполезно. Тонильданская девчонка сейчас меня дожидается. Верховный советник не знает, что мы с ней видимся, – и то хорошо.

– Что ж, пусть ее приведут, – поморщившись, сказал Дераккон.

– Нет, не стоит, – возразил Кембри. – Если моя сайет узнает, что мы с девчонкой беседовали, то пойдут ненужные слухи. Нет, ее ко мне в опочивальню отвели. Там есть потайная каморка, за ширмой, откуда все видно и слышно.

Чуть погодя Дераккон сидел за ширмой в темном углу и глядел в освещенную опочивальню, куда вошла золотоволосая красавица – та самая, которую он видел на празднестве дождей. Она почтительно поднесла ладонь ко лбу и замерла перед маршалом.

– Сегодня я тебя не задержу, – сказал ей Кембри. – И на повторение прошлого раза не надейся, не то я разгневаюсь, понятно?

– Да, мой повелитель.

– Ты встречалась с Байуб-Оталем?

– Да, мой повелитель.

– И оставалась с ним наедине?

– Да, мой повелитель.

– Он что-то говорил о Субе?

– Он сказал, что его священный долг – добиться освобождения родины.

– И больше ничего?

– Нет, мой повелитель.

– А ты его не спрашивала, что он имеет в виду? И что он собирается для этого сделать?

– Я не успела, мой повелитель. Он велел мне станцевать для него, а потом отправил меня домой, так что расспросить его случая не представилось.

– Что ж, спасибо и на этом, – вздохнул Кембри. – А как себя чувствует верховный советник?

– Все так же, мой повелитель, – сонный и вялый, на себя не похож. Как будто его околдовали.

– О чем еще вы с Байуб-Оталем говорили?

– Он мне о своих родителях рассказывал.

– А, ну это известная история.

– Очень печальная, мой повелитель. Мне его даже жалко стало.

– Еще бы, – сухо заметил маршал. – Тебе понравилось?

– Да, мой повелитель. Он рассказал мне про свое детство в Субе и про то, что отец ему провинцию обещал в наследство, только ее королю Карнату отдали.

– Послушай, я тебе кое-что объясню, – сказал Кембри. – Если бы Байуб-Оталь действительно хотел вернуть себе Субу, то наверняка бы согласился стать вассалом короля Карната, так ведь? Предложил бы ему дань платить, лишь бы ему позволили править краем, который отец ему в наследство обещал.

– Ну, наверное… – нерешительно протянула Майя, недоуменно наморщив лоб, а потом рассмеялась, сверкнув ровными белыми зубами. – Только не пойму я, зачем ему это? Там же одни болота…

– Не важно, – оборвал ее маршал. – Так вот, если бы король Карнат согласился отдать Байуб-Оталю Субу, то взамен потребовал бы кое-что от своего нового вассала. Только нам это совсем не выгодно, понимаешь?

– Так у него же нет ничего, мой повелитель, – изумилась Майя.

– Видишь ли, он может приказать субанцам пойти войной на Палтеш или на Беклу вместе с войсками короля Карната. Скажи, Байуб-Оталь не говорил, где побывал, после того как из Беклы уехал?

– Нет, мой повелитель. А спросить я у него не могла, он бы сразу неладное заподозрил.

– Значит, ни слова не сказал про то, что через Вальдерру переправлялся или в Субу ездил?

– Нет, мой повелитель.

– Подумай хорошенько. Не припомнишь ли чего теперь, после моего объяснения? Может, он как-то намекнул, что связывался с королем Карнатом?

– Нет, мой повелитель. Он только повторял, мол, скажет только то, что всем известно, раз уж я все его слова верховному советнику донесу. Опасливо со мной держался, вроде как настороже.

– Ладно, хватит об этом, – раздраженно отмахнулся Кембри. – Майя, я хочу, чтобы ты еще крепче с ним сдружилась. Скажи, что ты ему сочувствуешь, что считаешь, будто с ним несправедливо обошлись. Войди к нему в доверие: мол, ты Леопардов ненавидишь, из-за них в неволю попала и все такое… Только осторожно, не давай ему повода для подозрений. Не забудь, ты простая деревенская девчонка. Разговори его, попроси о Субе рассказать побольше, притворись, что тебе интересно. Он явно что-то замышляет, и тебе надо выяснить, что именно. Если разузнаешь все, что нам нужно, тебя на волю отпустят. Ясно тебе?

– Правда, мой повелитель? – обрадованно спросила Майя.

– Правда, правда. Только не вздумай мне лгать – я обман сразу распознаю, тогда тебе худо придется. Вот, держи свой лиголь. Сайет что скажешь?

– А то и скажу, что лапанский владыка меня отбастал, мой повелитель, – лукаво улыбнулась она.

Кембри кивнул и отвернулся. Девушка почтительно приложила ладонь ко лбу и покинула опочивальню.

Дераккон дождался, пока дверь не закроется, и вышел из-за ширмы.

– Похоже, ничего интересного от Байуб-Оталя девчонка не узнала, – сказал он.

– По-моему, он тайно связался с Карнатом и пообещал ему поддержку субанских войск при нападении на империю в обмен на владычество над Субой, – заметил маршал. – С его точки зрения, это выгодная сделка. Субанцы помогут армии Карната переправиться через Вальдерру. Однако не следует забывать и о возможном заговоре. К примеру, вдруг Сенчо об этом известно, и он использует Байуб-Оталя в своих целях, для переговоров с Карнатом, а нам сообщают заведомо недостоверные сведения. Так что в итоге Карнат с помощью субанцев перейдет Вальдерру, вторгнется на наши земли, завоюет империю, потом щедро наградит Сенчо и отправит его на покой, пусть себе обжирается до смерти. А Байуб-Оталь станет вассалом Карната и владыкой Субы, так что все заживут припеваючи.

– Ох, как мерзко ставить на кон жизни людей! – воскликнул Дераккон. – Подумать только, было время, когда я считал, что правление Леопардов принесет счастье простому народу!

– Надеюсь, девчонка что-нибудь полезное разузнает, – хмыкнул Кембри, пропустив мимо ушей замечание Дераккона. – А если и не узнает, невелика беда.

– Красивая девушка, – сказал Дераккон. – Интересно, она в Тонильду вернется, если ей вольную дадут?

– Нет, ее придется убрать, когда нужда в ней отпадет, – ответил маршал. – Чтобы о наших планах не разболтала. – Он пожал плечами. – Жалко, конечно, но таких, как она, на наш век хватит. Но я вас вот о чем хотел предупредить, мой повелитель: как я из Беклы уеду и покуда верховному советнику нездоровится, не забывайте собирать сведения о положении дел в Хальконе, особенно в отношении Сантиль-ке-Эркетлиса, который представляет для нас серьезную угрозу даже после устранения Энка-Мардета. Вот только нынче утром мне донесли о некоем Таррине…

Майя открыла дверь в женские покои и вздрогнула от неожиданности – у порога стояла Мильвасена.

– Послушай, – начала она, схватив Майю за руку.

– В чем дело? – встревоженно спросила Майя.

– Оккула… Я тебя дожидалась, хотела…

– Что с Оккулой? Ее продали? – воскликнула Майя.

– Ш-ш-ш! Не кричи, – торопливо зашептала Мильвасена.

– Где Теревинфия?

– У… – Мильвасена мотнула головой, не желая произносить имя хозяина. – Дверь заперта?

– Да! Что с Оккулой стряслось, говори скорее!

– Она… будто не в себе. Напугана и расстроена. Она у себя в опочивальне.

– Оккула напугана? Не может быть! Да что случилось?

– Ох, не знаю, – пролепетала Мильвасена. – Она вернулась от него… – Девушка снова дернула головой. – Где-то час назад, прямо сама не своя. Я ее такой расстроенной прежде не видела. Я у нее спросила, может, ей помощь нужна, но она меня даже не слышала.

Майя, совершенно забыв о том, что надо доложить Теревинфии о возвращении, вбежала в женские покои и поспешила к опочивальням.

Оккула, в одной нижней сорочке, лежала ничком на кровати, вытянув над головой руки с крепко зажатой в них фигуркой Канза-Мерады, и дышала медленно и надсадно, будто мучимая невыносимой болью.

Майя никогда прежде, за исключением случая с ортельгийским торговцем в Хесике, не видела подругу такой расстроенной. Ей очень хотелось помочь, но было непонятно, как именно. Майя осторожно присела на кровать и дотронулась до руки Оккулы. Чернокожая невольница приподняла голову от подушки и поглядела на Майю глазами, полными слез:

– Какой сегодня день? Я долго спала?

Майя испуганно вздрогнула: Оккула смотрела на нее невидящим взглядом, словно не узнавая. Поговаривали, что человека можно лишить рассудка колдовством или заговором, и Майя подумала, что на подругу навели порчу.

– Спала? – недоуменно переспросила Майя. – Не знаю… Я только что вернулась. Что с тобой? Тебе плохо?

– Ничего страшного, банзи, – вздохнула Оккула. – Ничего страшного. Ох, мне бы только отсюда выбраться! Отсюда, из Беклы, из вашей бастаной империи! Ах, банзи, если ты меня любишь, помоги мне! У меня нет больше сил!

Она притянула Майю к себе и страстно поцеловала.

– Оккула, объясни: в чем дело? Что случилось? Не пугай меня!

– Прости, я не хотела тебя пугать, – прошептала Оккула, разжала объятия и погладила Майю по плечу. – Я сама до смерти боюсь, как с самого Говига не боялась.

– Чего ты боишься?

– Ох, и останавливаться нельзя… Я же для этого сюда и вернулась… – Оккула утерла заплаканное лицо уголком покрывала. – Ах, банзи, молись за меня! Молись так, как никогда и ни за кого не молилась!

– Да, моя хорошая, – ласково, будто ребенку, ответила Майя. – Что случилось? Расскажи мне, ничего не скрывай!

– Нет, не спрашивай! Тебе это знать незачем! – возразила Оккула и огляделась. – Где она?

– Теревинфия? Мильвасена говорит, к Сенчо ушла. Закрыть дверь?

– Нет, не стоит! А то придет и будет под дверью стоять подслушивать, – запротестовала Оккула, уселась на краешек кровати и закрыла лицо ладонями.

Майя молча сидела рядом.

– Ты где была? – наконец прошептала Оккула.

– У Кембри. Он меня расспрашивал про…

– У Кембри? Ты же к лапанскому владыке…

– Ну, он нарочно так сказал…

– Он не говорил, когда весенний праздник собираются устраивать?

– Нет, он про Байуб-Оталя…

– Ах, он же наверняка знает, банзи! Мелекрил вот-вот закончится, день весеннего праздника уже назначен… – Она умоляюще взглянула на Майю.

– Нет, он про это ничего не сказал. А зачем тебе это знать? Разве весенний праздник уже скоро?

– Конечно, банзи. Весенний праздник всегда устраивают сразу после окончания сезона дождей. Вот когда день объявят…

– Ш-ш-ш, успокойся, не кричи, а то Теревинфия прибежит! Зачем тебе знать когда?

– Потому что… Ох, банзи, я больше не могу. Сил нет никаких. Я устала до смерти!

– Ах, что ты, Оккула! – испуганно вскричала Майя, не веря, что подругу может что-то сломить. – Не говори так, не надо! Лучше скажи, кто тебе зла желает? Я Кембри пожалуюсь! Я что угодно ради тебя сделаю…

– Ему сегодня лучше стало, – прошептала Оккула. – Он сытно пообедал, с удовольствием, как прежде, а потом за Мильвасеной послал…

– Сенчо?

– А как дождь закончился, я хотела заставить его на веранду выйти, ну, чтобы рабы ложе вынесли, но у меня ничего не получилось… Внутри все так и расползается, как ветхое полотно под иглой; я будто крошусь на кусочки, в пыль рассыпаюсь. Не получается у меня, банзи, ничего не получается! Ох, что же делать?! Если мне не удастся его в нужное место заманить, когда время придет…

– Ты просто очень устала, – укоризненно заметила Майя. – Тебе выспаться надо. Ложись сегодня со мной, как раньше. Мильвасене я объясню…

– Нет, нельзя. Теревинфия пронюхает, станет выпытывать зачем да почему. Ой, поскорее бы уже день весеннего праздника назначили…

– Знаешь, старая Дригга, соседка наша, говаривала, что усталые глаза только беды видят. Давай лучше я тебе вина согрею с медом. Огонь в очаге еще горит. – Майя встала.

– Ох, только бы не сорвалось… Только бы не сейчас… – зашептала Оккула, раскачиваясь на краешке кровати. – О Канза-Мерада, вспомни, как грабили и убивали тех, кто поклонялся тебе! Дай мне сил, о богиня, помоги выполнить обещанное!

Она соскользнула с кровати и замерла, коленопреклоненная, прижав к полу лоб и раскрытые ладони вытянутых рук, будто в ожидании ответа от черной фигурки на постели. Майя, не зная ни что сказать, ни что делать, застыла у двери.

Наконец Оккула встала, задула светильник и повернулась к окну. В темноте четко вырисовывался прямоугольник ночного неба с редкими звездами. Еле слышно шуршали ветви под легким ветерком.

Внезапно тишину прорезал злобный дикий крик, а следом раздался отчаянный визг какого-то крошечного зверька. Майя вздрогнула и вжалась в стену, но Оккула даже не шевельнулась. Чуть погодя за окном мелькнула тень совы, сжимающей в когтях добычу. Бесшумно взмахнули широкие крылья, и все стихло.

– Принеси мне вина, банзи, – сказала Оккула своим обычным голосом. – А потом я спать лягу.

Майя в замешательстве посмотрела на подругу.

– Ступай уже! А то очаг погасят, – велела Оккула. – И чего-нибудь поесть захвати, я проголодалась.

Майя принесла вина, хлеба и зажженный светильник. К тому времени фигурка богини уже исчезла, но Оккула все еще стояла у окна, потом с улыбкой повернулась к подруге и взяла у нее чашу с вином:

– Вот и славно, банзи! Только дурак не поверит тако… – Она осеклась на полуслове.

– Не поверит чему? – недоуменно переспросила Майя.

– Такому предзнаменованию, вот чему. Яснее ясного, правда?

Майя ошеломленно уставилась на подругу. Оккула рассмеялась и поцеловала ее:

– Не понимаешь? Ну ничего, потом поймешь. Не обращай внимания, забудь. Слушай, что я тебе расскажу! Нет, не про сову. Помнишь Зуно с белым котом?

– Да, конечно.

– Я тогда обещала, что придумаю, как его отблагодарить, помнишь? Ну, когда он с разбойниками дело уладил по дороге из Хирдо в Хесик? Так вот, по-моему, я его отблагодарила.

– Правда? – удивленно воскликнула Майя. – Я думала, ты в шутку так сказала.

Оккула жадно откусила хлеба и запила его теплым вином.

– Тут на днях Эльвер-ка-Виррион… ой, я тебе не успела про это рассказать… Он мельком упомянул, что благая владычица ищет нового дворецкого, потому что прежнего прогнала: рассердил он ее чем-то, еле ноги унес.

– А что он такого сделал?

– Да вроде к служанкам приставал, не знаю. Ну, я быстро смекнула, что к чему, да и говорю, мол, у Лаллока служит очень расторопный юноша, держится с достоинством, изъясняется вежливо и почтительно, а вдобавок за девушками не увивается. А Эльвер-ка-Виррион как раз к Лаллоку собирался, покупать раба на псарню, так что ему случай представился самому на Зуно поглядеть и Форниде все как есть обрисовать.

– И зачем ты ради него так стараешься? – проворчала Майя, вспомнив, как они брели вслед за екжей под палящим солнцем по пыльному тракту.

– Ох, банзи, дело не в том, нравится он мне или нет, – ответила Оккула, допила вино и забралась в постель. – Неприязни я к нему не испытываю, это правда. Понимаешь, он себя благой владычице представит с наилучшей стороны, роскошь ему голову не вскружит. Она будет довольна, он будет доволен и нас с тобой в ответ отблагодарит. – Она вздохнула. – Ну конечно, если благодарность эта мне пригодится. А, что там горевать! Куда Канза-Мерада, туда и я. – Оккула тихонько рассмеялась. – Это я про ночную охоту. Всесильны законы подземного мира, смирись и молчи, вот что я тебе скажу. Ну что, отбастал тебя Кембри?

– Нет, – улыбнулась Майя. – Но лиголь все равно вручил. О великий Крэн, я же совсем забыла Теревинфии сказать, что вернулась! Сейчас кликну Огму…

– Ты давно вернулась? – сурово осведомилась Теревинфия, появляясь на пороге опочивальни.

Майя поспешно приложила ладонь ко лбу:

– Недавно, сайет. Простите, Оккула занемогла, и я совсем забыла Огме сказать… Вот лиголь от лапанца…

Теревинфия взяла туго набитый кошель и, не открывая, опустила в рукав.

– Оккула, что с тобой?

– Ничего страшного, сайет. Живот разболелся, что-то съела за ужином. Посплю – и к утру все пройдет. Или у вас для меня дело есть?

– Нет, – рассеянно ответила Теревинфия. – Майя, ты господину Эльвер-ка-Вирриону не проговорилась про Мильвасену?

– Нет, сайет, я господина Эльвер-ка-Вирриона не видела с того самого дня, как Мильвасену привезли.

– В таком случае я вам еще раз напомню, а вы запомните крепко-накрепко: верховный советник не желает, чтобы посторонние знали, кто такая Мильвасена и откуда она у него. Так что сплетен не распускайте, не то прогневаюсь.

– Конечно, сайет.

– Я и Мильвасену предупредила – если кому скажет, как она у верховного советника оказалась, то ее ждет суровое наказание. А теперь слушай меня внимательно, Майя. Господин Эльвер-ка-Виррион пригласил тебя с Мильвасеной на пиршество во дворце Баронов. Все бы хорошо, только я не понимаю, откуда он про нее узнал. Я бы, конечно, ее не отпустила, но господин Эльвер-ка-Виррион кого хочешь уговорит… Он очень настойчивый – и щедрый. Так что завтра вы вдвоем на пир пойдете.

– Благодарю вас, сайет.

– Все, ложитесь спать. Мильвасена уже уснула.

– А Дифна еще не вернулась, сайет? – спросила Оккула.

– Дифна? Нет, я ее до завтра отпустила, – бросила Теревинфия и вышла.

– Ох, Крэн и Аэрта! Она никакого удержу не знает, – прошептала Оккула. – Как наш боров обнаружит, что она за его счет наживается, так живо за ноги подвесит. Она и чихнуть не успеет, корова старая.

– Она себе и так уже состояние сколотила, – заметила Майя. – Эльвер-ка-Виррион ей дорого за Мильвасену заплатил. Эх, Сенчо не знает…

– Она уже богаче Домриды, это точно. Всякий раз, как нас бастают, она денежку гребет… Ой, ладно, давай уже спать.

– А ты уснешь?

– Крепко, как дерево зимой. Спокойной ночи, моя красавица.