Книга: Доклад Юкио Мисимы императору - Ричард Аппиньянези

Ах ты ж, блин с галушкою, ну как же сложно писать об этой книге. Ибо хочется чисто по-неандертальски говорить восхищенными междометиями типа "ыыы". Нда. В общем, родился однажды в захиревшем самурайском роду, то есть в япониях, мальчик. И тут раз, бабушка взяла и отняла его у родителей. Потому что ей так захотелось. И ничего не поделаешь, традиции дозволяют такое безобразие. И целых двенадцать лет пацан жил даже хуже, чем юный лермонтов. Вот как гениев делают. То есть не дай бог никому такой жизни. И чего только не было в его интересном детстве, кроме нормального детства. Суровая школа извращений, смешанных с инцестуальными мотивами, эстетикой театра кабуки и искусством смерти, фамильной гордостью, особой и варварской диетой и неистовым противостоянием взрослых за детскую душу и тело.

Короче, готовили-готовили этот продукт и приготовили. Ну, и чего же там получилось. Ой, круто получилось по моему мнению. Азиатчиана и европейщина, робость и ментальный эксгибиционизм, гомосексуальность и влечение к женщинам своей крови, трансвестизм с женщиной внутри тела и души и стремление к подчеркнутой внешней мужественности, поклонение императору и культу смерти. Мисима получился, в общем. Чем-то он напомнил мне капитана соленого из "трех сестер" антоши ч.

И, честно сказать, удивительно, как он вообще дожил до своих аж 45-ти лет. С такими вводными данными...

А какие роскошные глюки посещали господина мисиму. Особенно, в индиях, где ему всю дорогу являлся юный и прекрасный, как будда, мертвец со всеми вытекающими многоточиями в виде финального секса, который то ли случился, то ли всего лишь привиделся. Впрочем, красавчик оказался мертвым уже задолго до встречи с писателем. Индийский зомби-культ, кстати, замечательно роскошен.

При этом герой был женат, да еще и с детьми, и все такое. Однако лично я не знаю, кому же отдать пальму первенства? Американскому еврею-шпиону или японской баронессе-путане? Ибо оба устраивали такииие русские горки мисиме, что ой да ну. Пока жена работала порядочной японской женой и рожала детей.

И все это правое движение, честь императора и прочие бла-бла-бла. Они, конечно, имели место быть. Но по мне, так важнее тут совсем другое. Мисима чуть ли не с малолетства готовился к своему последнему спектаклю. Ибо "путь самурая - это смерть", и достойная смерть через поражение становится победой - это да-да-да. Жаль, очень жаль аппиньянези очень мало уделил места его истории с моритой, ибо роскошная же драма нарисовалась, то есть сплошное прекрасие.

Но вот чего-то подумалось, глядючи на фото юного мисимы. Такой трепетный мальчик был, хоть и с кровавой баней в голове. Ясные глазки, солнечные улыбки, любовь к котикам, неистребимая тяга к творчеству. А потом как пошел-распошел лепить из себя типа брутального мужика. Словно изо всех сил убивал в себе слабость, робость, или там чувственность, или женщину. Так не умер ли он задолго до того ноября 1970-го года? Вопрос однако...

Поскольку император - человек, у нас нет выбора, мы должны лишить себя всего человеческого. Это единственный правильный, исполненный трагического смысла курс развития общества.

Как-то товарищ Ричард Бернстайн в своей книге Восток, Запад и секс пришел к неутешительному выводу, что Востоку на роду написано стоять на коленях и ждать крепкого западного х**, ибо он отродясь отождествляется с женским началом (религиозно, политически, идеологические и т.д.). Если не придираться к словам и не вдаваться в анатомические подробности, то Мисима (или Аппиньянези) с мыслью в целом согласен.

Наша культура - культура стыда и позора в отличие от западной культуры греха. Люди, живущие на Западе, имеют перед нами огромное преимущество, поскольку грех можно искупить раскаянием. Для них зло - временное и поправимое состояние.

Временное и поправимое! А Япония если уж увязла, то по уши. Вместе со своим императором, церковью, народом в целом и Юкио Мисимой в частности. Да, сыграло свою роль и тяжелое детство, и вынужденное одиночество в подростковом возрасте, и вот перед читателями выворачивает наизнанку писатель с искалеченной душой (а как еще её назвать), ищущий прекрасное в самых неприятных на привычный взгляд вещах, писатель, упивающийся своей болью, писатель честный, не боящийся признаться в пороках и слабости, писатель, порицаемый многими, и тем не менее создавший литературные памятники себе, своей стране и своему времени. Писатель работящий и упорный, поделивший свою жизнь пополам, на литературу и "все остальное". В общем и целом это хорошо написанная биография с подробной характеристикой политических распрей, анализом религиозных течений ну и капелькой мерзостей дабы разбавить обстановочку, ну и вообще куда Мисиме без них.

В настоящий момент меня бы больше устроила сухая и убористая биография Юкио Мисимы, но, за неимением лучшего, не стоит таким образом принижать заслуг Ричарда Аппиньянези, хотя форма лирического романа, довольно объемистого, весьма сомнительна. С другой стороны - японец не смог бы написать подобным образом. И пока загадка японского менталитета останется неразгаданной, а неразгаданной она будет всегда, ибо ответа на нее не знают и сами японцы, то всякие темы вроде книг Нотомб, как его там, Несбе что ли, даже Исигуро, все они будут очень востребованы. Хотите быстро раскрутиться - пишите о Японии. Люблю взглянуть в глаза Японии и под себя ее подмять.

Тест достаточно прост, интересные словообороты присутствуют в изобилии, но понять достаточно трудно - крохи ли это со стола господина Мисимы, креатив автора или что-то еще. И никакое японоведение здесь не поможет, ибо вышеозначенный господин Мисима далеко не в достаточном объеме переведен на русский язык. А также, все другие читаемые языки, кроме японского. Все, как на подбор, уверяют, что творчество Мисимы в основном ограничено пятикнижьем, но, лично мне, этих слов, сказанных героем Мисомой в романе Ричарда Аппиньянези недостаточно. Как и в эссе Маргерит Юрсенар. Некто Акунин, чем писать всякий псевдоисторический бред, лучше бы занялся тем, благодаря чему приобрел первоначальную известность - доперевел бы произведения Юкио Мисимы.

К определенному набору мерзостей я был готов заранее, так как 1. У меня предвзятое отношение к этой оранжевой серии цвета накидок уличных рабочих "Альтернатива". В своем стремлении казаться оригинальными они превращают абсолютно любое дерьмо в самоцель. 2. Личность автора книги сама по себе вызывала некоторые сомнения. 3. Речь шла все же о Мисиме. Странно было бы ожидать от европейца, что он не поддастся искушению и не захочет придать облику Мисимы откровенно нездоровый уклон, сделав упор лишь на этом. Тем удивительнее, что повествование довольно долго было ровным и только ближе к концу автор сам почувствовал, что тема извращений раскрыта не до конца. И началось.

Впрочем, приверженцев Юкио Мисимы все это не особенно испугает, учитывая тот факт, что книг о нем очень мало и какой-то намек на капитальный труд содержится лишь в этом произведении. В любом случае - работа проделана автором изрядная и он достоин уважения не меньше, чем миссия Красного Креста, несущая кому-то жизнь. В данном же случае, кому-то Мисима несет смерть, скрашивая тем самым жизнь. И страждущие будут рады любой, даже обрывочной информации касающейся загадки жизни и разгадки смерти великого лгуна, писателя, человека и парохода Юкио Мисимы.

p.s. Кто обладает менее развитым художественным вкусом, скептик или фанатик?

Скептик видит все, а фанатик только свои розовые очки. Фанатик видит все заранее, он предвзят, а значит не видит ничего.

Очень сильный роман. Грамотно выстроенный трактат о взрослении и дальнейшем возмужании, даже не столько о Мисиме, сколько о послевоенной Стране восходящего солнца, пропущенной сквозь немного европеизированную призму восприятия Юкио. Читается примерно как смесь «Криптономикона» и романов Берроуза. По сто-двести страниц истории Японии или религиозных перипетий Индии, а потом вдруг ВНЕЗАПНО гей-порно сцена. Здесь надлежит отметить, что в современной литературе гей-порно - совсем не то, чем кажется. В вещах типа «Дориана» Селфа или «Отсоса» Хоума это показатель пошлости и дурновкусия. А у Аппиньянези это мощное выразительное средство. Что именно сие действо может выразить – остается исключительно на усмотрение читателя.

Мисиму не читал. Всегда боязно было открывать япошек: от каждой страницы Кобо Абэ веяло ужасной, запредельной клаустрофобией. Само собой: сначала правители в семнадцатом веке запретили японцам покидать Острова, потом после капитуляции в 1945-м последний сёгун МакАртур тоже. Такое варение в собственном соку уж наверное оставило следы в коллективном бессознательном. Долго думал бессонными ночами и пришёл к выводу, что молодой советской власти после побед в гражданской войне нужно было не пустые казахские степи присоединять, а идти с новенькими голландскими подлодками завоёвывать Японию и устраивать там Красный каганат. Так, глядишь, и избежали бы тихоокеанского театра действий во Второй мировой и всех японских зверств и последующих лагерных режимов по всей Азии и Океании. И аниме бы не было, была бы здоровая советская мультипликация.

Реальная история жизни Мисимы завораживает людей даже не читавших его произведения, а текст Аппиньянези обладает как раз нужной исторически-документальной отстранённостью, чтобы принять его за чистую монету, ведь мы всегда так рады обманываться. Отличным визуальным дополнением ко всему этому станет художественный фильм «Мисима: Жизнь в четырёх главах»: немного красивой чёрно-белой нуар-Японии и несколько цветных нарочито театральных эпизодов из трёх его романов. В фильме очень хорошо показано, как в голове писателя появляется то, что позже становится творчеством; то, что это творчество делает потом с его головой; а также что бывает, когда писатель этот начинает путать творчество с реальной жизнью.

"Повернувшись к стеклу, я оказался лицом к лицу с Кейко. Нас разделял только стоявший с ее стороны у зеркала туалетный столик. Кейко в упор смотрела на меня, как если бы зеркало было прозрачным. Вспотевшая и растрепанная, она встала с кровати, на которой, словно разрубленный угорь, все еще извивалась мадам Нху. Кейко высыпала содержимое сумочки на туалетный столик и расставила на нем фарфоровые фигурки собаки, кролика, белки, медведя и лисы в один ряд так, что они как будто шествовали к арке ее поросшего темными волосами лобка. Лицо Кейко вплотную приблизилось к зеркалу, и она скорее выдохнула, чем произнесла слово, оставившее запотевший след на стекле. Я не услышал его, но прочел по ее губам: – Вор."