Текст книги "Лорна Дун"

Глава 16
Недосягаемая Лорна

Осмотрев расположение противника, господин Гекабек остался собою доволен, но на пути домой подверг меня перекрестному допросу, что мне очень не понравилось. Он заметил, что я разволновался и смотрел в какое-то определенное место, поэтому, заподозрив что-то неладное, принялся выведывать мою тайну. И так как врать я просто не умел, дядюшка пытался зайти со всех сторон, рассчитывая и на свою проницательность и на мою простоту. Все же ему удалось выпытать, что много лет назад я побывал в долине Дунов и что теперь в случае крайней необходимости мог бы попасть туда снова. Однако, дядя узнал только то, что я счел нужным ему сообщить и даже из этой малости он поверил мне только наполовину.

Тем не менее, он очень легко выманил у меня обещание проникнуть к Дунам, как только представится возможность, причем решение проблемы и план действий оставил полностью за мной, во всем полагаясь на мои опыт и смекалку. Правда, он даже не догадывался, что долина Дунов меня интересовала совсем по другой причине.

На следующий день дядюшка отправился домой в славный город Дулвертон, оставив мне обещания о златых горах, если только я буду всегда и во всем ему помогать. Оставшись один, я загрустил, потому что после посещения Бэгвортского леса я уже и думать ни о чем не мог, кроме как о предстоящей встрече с моей любимой Лорной. Не придумав ничего умнее, я решил проникнуть в долину тем же самым опасным путем, каким я добирался туда в детстве. Чтобы напомнить о себе, я, не скупясь на затраты, заказал в Порлоке у лучшего портного бриджи, и когда мне их привезли, я расплатился, не торгуясь, забыв, однако, что это не самая лучшая одежда для путешествия в ледяной воде.

Время шло, и подходил день святого Валентина. У девушек появились воздыхатели и ухажеры, парни на ферме выглядели озабоченными и немного растерянными. Я и сам был не в своей тарелке. Мне исполнился двадцать один год, и я прекрасно чувствовал себя в компании молодых людей, а с женщинами становился смущенным, краснел и прятал глаза, особенно если это были симпатичные девушки. Самое неприятное было осознавать свою силу, которая росла с каждым днем, и кроме того я, как уже говорил, очень стеснялся своего роста и веса. Дело доходило даже до того, что если у нас были гости, мне было совестно показывать свою силу, и вместо того, чтобы принести поленьев и подбросить их в печь, я просил это сделать Энни и тогда она, грозя мне пальцем и смеясь, убегала и сама подносила дрова нежными девичьими руками. Сколько раз в мыслях я представлял себе, что вырос не больше нашего Джона Фрэя! (Кстати, теперь в порыве гнева я запросто хватал его левой рукой за пояс и поднимал над землей так, что он, брыкаясь, вынужден был извиняться за свои оплошности и каяться, чтобы я отпустил его с миром).

Итак, семь лет прошло с того памятного дня, и я вправе был считать себя влюбленным в течение этих долгого срока. В конце концов я решился навестить Лорну. Для этого я выбрал огромную палку и привязал к ней вилку, чтобы вызвать в памяти мальчика с острогой. Убедив мать, что мне необходимо отлучиться по делам, я тихо вышел черным ходом и, минуя фруктовый сад, зашагал к ручью Линн. Не задерживаясь в пути, я очень скоро вышел к Бэгворти и без труда нашел ту черную заводь, где начинался водный каскад. Меня немного удивил низкий уровень воды в реке, в остальном же вокруг ничего не изменилось. Я смело вошел в воду, хотя там было так же скользко, но зато теперь на самой большей глубине, которую я исследовал в детстве и где вода доходила мне до колена, теперь я едва мог замочить щиколотки. После некоторых усилий я очутился наверху и остановился, чтобы оглядеться по сторонам.

Зима, как я уже говорил, выдалась теплой, и теперь повсюду чувствовалось приближение весны. Долина прогревалась солнцем и, судя по почкам на кустах, вот-вот должны были распуститься первые листочки. Вода журчала, словно игривая танцующая девушка, разливаясь голубизной, больше присущей апрельским дням. На лугу появились нежные ростки травы, и очень скоро должны были распуститься желтые цветки примулы.

Я люблю наблюдать за природой, в такие минуты мне кажется, что душа моя сливается с каждой травинкой, я начинаю чувствовать каждый листочек, как будто они могут мне рассказать свои истории. Бутоны мне кажутся младенцами, готовящимися к новой жизни, а сам я словно становлюсь их неотъемлемой частью, забывая обо всем на свете.

Итак, я любовался природой, не думая об опасности, которая могла подстерегать меня в долине. И вдруг до меня донесся звук в тысячи раз прекрасней журчанья ручья и пения птиц. Легкий ветерок донес до меня нежную старинную песню, слова которой были и трогательны, и наивны:

 
Пускай любовь ко мне придет
Коль есть она на этом свете!
Моим любимым станет тот,
Кто мне взаимностью ответит.
 
 
Но цену трепетной мечты
Нельзя на золото измерить,
Знать это будешь только ты,
В мою любовь ты можешь верить.
 
 
Ведь если на земле одна
Лишь я твоей желанной стану
В награду мне – любовь, она
Чиста, в ней места нет обману.
 
 
Захочешь же свободным стать,
В другую влюбишься девчонку,
 
 
Добром лишь буду вспоминать,
Проклятье не пошлю вдогонку.
 
 
Но верю я, любимый мой,
Как верит женщина любая:
Навеки будем мы с тобой
Вдвоем, до врат небесных рая.
 

Я слушал, затаив дыхание. Нет, слова сейчас не имели для меня значения, это была аллегория, песня, не посвященная никому конкретно. Но звучание этого голоса тронуло самые нежные струны моей души. Так петь не умели даже в хоре нашей церкви. Я прятался между скал там, где начинался водопад, боясь, как бы прекрасная певунья не заметила меня и не убежала в страхе прочь. Но понемногу я осмелел и выглянул из-за куста, и тогда увидел ее – мою любимую Лорну. Я был готов забыть о ледяной воде и грохнуться на колени перед ней в тот же момент, как перед небесным созданием, сошедшим на землю.

Она шла ко мне навстречу, и распускавшиеся примулы словно улыбались ей. Мне казалось, что каждый цветок, на который она посмотрела, начинал распускаться на глазах, становясь ярче, как маленькое солнышко. Я еще не видел ее лица, но длинные черные волосы, как королевский шлейф, плавными волнами струились по ее спине. В волосы Лорны были вплетены белые фиалки, и сама она напоминала нежный цветок, трепещущий при легком бризе. Сполохи заката освещали ее, словно солнце не хотело расставаться с ней. И потом каждый раз, наблюдая закат, я вспоминал о ней.

Песня замерла на ее прекрасных губах, и Лорна замолчала, словно ожидая, что теперь мелодию подхватят птицы и унесут на легких крыльях далеко-далеко. Мне стало страшно перед такой красотой. Ведь я-то был простым деревенским парнем. Не знаю, откуда во мне набралось столько смелости, но я не выдержал и шагнул навстречу ей из темноты и остановился, не в силах поднять глаза.

Она повернулась, готовая бежать, но тут я упал на траву, как тогда, семь лет назад, и выкрикнул:

– Лорна Дун!

Она сразу же меня узнала, остановилась и улыбнулась, и солнце снова сверкнуло в листьях ивы. Лорна подошла ближе, уверенная во мне. Теперь она поняла, что опасаться ей нечего.

– Ах, вот как? – произнесла она, притворяясь, что очень недовольна моим появлением. Еще бы! Она успела показать, что ей страшно, и теперь стыдилась этого. Но я видел, что глаза ее улыбаются, и она вовсе не сердится на меня. – Скажите мне, сударь, кто вы такой и откуда вам известно мое имя?

– Меня зовут Джон Рид, – отозвался я. – Я тот самый мальчик с гольцами, помните? Я приходил сюда, только очень давно, вы были еще маленькой девочкой.

– Да-да, тот самый мальчик, который до того перепугался, что был вынужден прятаться в холодной воде.

– И вы были ко мне очень добры, и не выдали моего присутствия, когда вас забрал чернобородый охранник, а вы притворились спящей, хотя я видел, что это не так. Вы еще помахали мне рукой, когда вас уносили домой.

– Да, конечно, я все прекрасно помню, потому что здесь никого не бывает, кроме… Потому что я просто все запомнила. Только вы, очевидно, забыли, что это место очень опасно.

Она не сводила с меня своих прекрасных глаз, огромных и глубоких, и я чувствовал, что начинаю терять рассудок от любви, и тем более мне было мучительно сознавать, что я недостоин ее и что никогда мне не будет суждено назвать ее своею. Я ждал, что эти глаза наполнятся любовью, ведь именно она и есть весна жизни. Я был не в силах отвечать, а только стоял и смотрел на нее, как зачарованный. Я надеялся снова услышать ее голос, который теперь для меня стал слаще любой музыки и желаннее любой песни. Но она, казалось, даже не замечала моего смущения и не понимала, что сейчас происходило в моей душе.

– Мне думается, господин Рид, – продолжала Лорна, – что вы не отдаете себе отчета в своих поступках. Вы не понимаете, насколько вам опасно тут находиться и что за люди обитают в этих местах.

– Я все это знаю, – медленно проговорил я. – И мне становится страшно только тогда, когда я не смотрю на вас.

Лорна была еще слишком юной, чтобы ответить мне так, как сумела бы взрослая девушка из светского общества, в том стиле, который мы называем кокетством. Она разволновалась и я видел, что она дрожит. Ей действительно стало боязно за меня, ведь в любую минуту сюда могла прийти охрана и расправиться со мной. Честно говоря, мне тоже стало не по себе, поскольку на собственном опыте я уже знал, что, к сожалению, зло гораздо быстрее находит добычу, чем добро пытается защитить невинового.

Итак, без лишнего шума я решил удалиться, вознамерившись прийти еще раз, уже более подготовленным, и тогда рассказать ей обо всем, что я чувствую и чего желаю. Мне захотелось прильнуть к ней и поцеловать ее (конечно, не грубо, а лишь чуть-чуть прикоснуться губами к белоснежной коже), и я еле сдержался, чтобы не броситься к ней. Но я решил выждать и дать ей время на раздумье. «Так будет лучше, – решил я. – Мое внезапное появление должно вызвать у нее интерес, но не надо торопить события. Может быть, я ей неприятен, а может, наоборот, она будет думать обо мне все время до следующей встречи». А пока я бы смог заняться самосовершенствованием и, например, выучиться играть на каком-нибудь музыкальном инструменте.

– Госпожа Лорна, позвольте мне отбыть в направлении дома (я старался говорить как можно мудреней, мне тогда чудилось, что от этого я начинаю казаться гораздо умнее), ибо мне не хотелось бы доставлять вам лишние хлопоты. Если меня пристрелит какой-нибудь разбойник, вам это не доставит большого удовольствия, а что касается моей матери, то она просто умрет от горя. Мало кто из матерей может похвастаться таким сыном. Думайте обо мне почаще, и в следующий раз я принесу вам свежих яиц. У нас есть прекрасная пестрая несушка.

– Огромное вам спасибо, – улыбнулась Лорна. – Но нам не обязательно видеться. Вы можете положить их в мою маленькую беседку. Я там часто бываю, когда мне хочется уединиться.

– Покажите мне это место. Я буду приходить туда два раза в день и…

– Нет, господин Рид, – перебила меня Лорна. – Тогда я вам ничего не покажу. Вам опасно здесь находиться, тем более, что вы знаете путь сюда, и это может их разозлить.

И она снова лучезарно улыбнулась. Солнце словно опять взошло из-за горизонта вопреки всем законам природы. Мне захотелось закричать от радости, и теперь цель моей жизни была только в одном – завоевать сердце этой красавицы, потому что мое было уже отдано ей на века. В душе я прыгал и хлопал в ладоши, как ребенок, но, памятуя о хороших манерах, я только взял ее протянутую ладонь и поцеловал, чуть дотронувшись до нежной кожи губами.

На обратном пути я пел и насвистывал от счастья, мысленно дарил Лорне все свои богатства, совершенно забыв о том, что еще жива мать, осыпал ее несуществующими драгоценностями, а пройдя милю или полторы, уже проклинал всех мужчин на свете за одно то, что они могут смотреть на мою Лорну и восхищаться ее неповторимой красотой.

Глава 17
Джон очарован

Невозможно передать словами, как я любил мою Лорну. Для меня она означала все, и куда бы я ни кинул взгляд – на цветы или ручей, на солнце или хмурое небо, везде мерещилась мне желанная фигура, слышался мелодичный голос и казалось, еще немного – и она сама выйдет мне навстречу из тумана. Я не мог заставить себя думать ни о чем другом, постоянно вспоминая эту короткую встречу и мечтая о следующей. Даже во время работы на ферме я не замечал ничего вокруг, хотя приходилось мне делать многое и довольно прозаичное, как, например, отправлять шерсть на мануфактуру или закалывать свиней. Я смотрел на резвящихся поросят, а в голове была только одна мысль – интересно, а какую свинью выбрала бы Лорна? Наверное, со стороны это выглядело дико, и вряд ли кто-нибудь из мужчин поймет меня, если он, конечно, не был так сильно влюблен.

Всю следующую неделю я потратил на путешествия, бродя по окрестностям и снова воспроизводя в памяти все мельчайшие подробности нашего свидания. Я потерял интерес к беседам с приятелями и совсем лишился аппетита. Теперь я ел и пил только для того, чтобы немного поддержать свои силы. Вскоре мое странное поведение заметили и работники, потому что теперь я считался полноправным хозяином на ферме, и это породило всяческого рода толки. Я не обращал на них внимания и даже немного презирал, поскольку они не видели Лорну и не могли представить себе, из-за кого я так страдал. Я помногу пил холодную воду, иногда по целому ведру за день, отчего наблюдательный Джон Фрэй распространил сплетню, будто меня укусил бешеный пес, прибежавший с дальних болот.

Это меня возмутило. Да как он посмел сравнивать мою милую неповторимую Лорну с бешеной собакой и сопоставлять душевные муки с водобоязнью! Поэтому я выбрал подходящий момент и задал Фрэю хорошую трепку, да такую, что вытряхнул из него, наверное, остатки мозгов. Фрэй еле добрался до дома, но своей жене ничего объяснять не стал. Однако, я думаю, это надолго отбило у него охоту злословить.

Климат в наших местах довольно мягкий, поэтому человек вправе расслабляться, когда ему угодно, однако раз на раз не приходится, и бывают такие времена, когда природа восстает, и тогда надо бросать все силы для того, чтобы помочь растениям выжить. А вот на юге, например, фермеры практически ничего не делают – там все за них решает небо, а они только сидят дома и занимаются своими делами, пока урожай зреет сам по себе. И если у них небо – мать родная, то нам оно досталось в виде мачехи.

В том году в марте погода резко изменилась к худшему. Восточный ветер принес засуху, гибельную для молодых ростков. Лилии и зацветающий орешник погибли, не успев распуститься. Листья становились хрупкими, зеленый цвет их сменился на коричневый. И все в наших краях мало-мальски сведущие в фермерстве понимали, что с природой творится что-то неладное. Даже вязы в том году приобрели песочный оттенок, а завязь на орешнике, казалось, просто покрылась пылью. Солнце едва проглядывало, и все растения трепетали на ветру, словно дрожа от холода. Иногда, бродя по лесам, я прижимался к холодным стволам деревьев, жалея их и пытаясь отогреть собственным теплом, но восточный ветер был жесток и продолжал дуть, уничтожая все живое.

После работы на ферме я приходил домой уставшим. Дни увеличивались, значит, и забот становилось все больше, но, вместо того чтобы порадоваться за сад, мы опять наблюдали печальное зрелище. Земля растрескалась, на почве появлялись узоры, напоминавшие паутину. Растения ждали дождей и тепла, но перемены не наступало. Ростки ослабевали и прижимались к грядкам, словно ища защиты.

Выжили только груши, посаженные еще моим дедом. Эти великаны стойко выдерживали все тяготы своего существования, а достались деду саженцы еще от одного итальянца, которого он выручил во времена царствования Карла Первого. Как этого итальянца занесло в наши края, трудно сказать, но груши выросли на удивление красивые и плодоносят до сих пор.

Когда же на смену восточному ветру пришел западный, тут же принеся с собой бесконечные дожди, груши пережили с достоинством и эту перемену. Короче говоря, ветер менялся, и мне было от этого еще печальнее смотреть на растения, которые не знали, как выжить. Как только погода начинала налаживаться, все вокруг расцветало, но за преждевременной радостью тут же снова следовал сухой ветер.

Я рассказываю об этом, чтобы вы могли понять, как непостоянна может быть погода и как трудно бывает предугадать, что же ждет вас впереди. То же самое можно сказать и в отношении животных – собак, лошадей, а, если уж на то пошло, то и людей – в особенности девушек. Надо только научиться замечать любые перемены и в поведении, и в настроениии, чтобы лучше понять, отчего это все происходит.

Печальные сады, поля и леса как нельзя лучше соответствовали моему минор-ному настроению. Я пребывал в меланхолии и даже иногда упивался своей обреченностью и одиночеством. Конечно, я делал все, что мне полагалось как фермеру и хозяину, но все это не приносило радости. Мать с трудом заставляла меня есть и частенько сидела возле меня, пока я отдыхал. Разумеется, она не поверила в сказку о бешеной собаке, поскольку твердо знала, что Господь не допустил бы такой несправедливости, однако я стал замечать, что она ставит около меня какую-то мисочку с водой, а иногда этой водой опрыскивает мою одежду.

Жестокая Бетти Максуорти, которая ничуть мне не сочувствовала и вообще плевать хотела на мое здоровье, изобрела дурацкую шутку. Она врывалась на кухню с высунутым языком, лаяла и заявляла, будто я ее укусил и теперь она подаст на меня в суд и отсудит себе штраф в размере годового жалованья. Особенно она любила это проделывать после ужина, когда я устраивался в углу, скрестив ноги и, положив голову на руки, тихо мечтая о Лорне.

Однако, мы пытаемся найти успокоение даже в самой безысходной ситуации. Мало-помалу я свыкся со своим одиночеством и начал усерднее трудиться. Теперь, когда я ставил ограду или вскапывал огород, я чувствовал, что мои мышцы крепнут, а моя сила, в конце концов, сможет еще кое-кому и пригодиться. В шуме ветерка, в изгибах деревьев, в мелодиях молитв и, конечно, в запахе цветов, везде мне чудилась моя дорогая Лорна. И, вспоминая ее, я каждый раз испытывал сладостный прилив любви и нежности.

Но как бы ни была тяжела зима, как бы суров ни был ветер, меня больше всего теперь волновало совсем не это. Я размышлял над тем, сколько еще времени мне нужно терпеть прежде чем я снова смогу отправиться в долину Дунов. Мне было неприятно одно то, что пробираться я туда должен тайком, как вор, что мне надо притворяться невидимкой, будто я совершил какой-то проступок и вынужден скрываться от человеческих глаз. Но еще сильнее я боялся неизвестности – как-то моя Лорна прореагирует на мое появление? А вдруг она посчитает меня грубым нахалом и деревенщиной, болваном, который и знать ничего не знает о хороших манерах? Я не знал, сколько времени должно пройти, потому что конкретного приглашения я так и не получил. К тому же кожа у меня на лице потрескалась от сухого ветра, и кто знает, вдруг Лорне это не понравится и она уже никогда не захочет видеть меня.

Но советоваться было не с кем, поскольку свою тайну я так никому и не доверил. А восточный ветер продолжал дуть, лицо мое становилось все грубее, и я подумал – а что если у Лорны руки тоже страдают от ветра? И может быть, она все-таки выходит из своего заточения? А если она захочет показать мне свои руки? Ведь я должен быть наготове и уметь решить любую проблему. И я решил искать помощи на стороне, не вовлекая никого из знакомых и не рассказывая о том, зачем мне все это нужно.

Самой мудрой женщиной, сведущей в подобных делах, во всем Экзмуре счита-лась некая старушка, известная под именем «матушки Мелдрум». На самом деле ее звали Мейпл Дургем, как я выяснил позже, она происходила из старинной семьи, но не принадлежала ни к Девону ни к Сомерсету. Тем не менее она умела предсказывать и так привыкла к нашим местам, что выучилась всем местным гаданиям, хотя сама она говорила, что для этого нужен особый талант и что люди, обладающие даром ясновидения, должны таковыми родиться.

У матушки Мелдрум было два дома, то есть, на самом деле у нее не было ни одного, но обитала она в двух разных местах в зависимости от времени года. Летом она ночевала в пещере у реки Барль, где было довольно уютно и прохладно. Легенда утверждает, что эту пещеру сотворил сам дьявол ради своего удовольствия. Зимой матушка Мелдрум перемещалась ближе к морю, считая, что морской воздух для нее полезней. Все боялись ее и обходили стороной, если она вдруг попадалась на пути, но каждый знал, где ее можно найти в случае необходимости.

И вот осенью, когда в лесу становилось сыро и неуютно, матушка Мелдрум переселялась ближе к морю, устраиваясь в скалах на теплой подстилке из листьев папоротника. Отсюда она наблюдала за волнами, сюда же к ней приходили и за помощью. Джон Фрэй, например, неоднократно обращался к старухе – то по поводу своего ревматизма, то с просьбой свести бородавки с рук сына, а один раз – снять порчу с овец. Днем матушка Мелдрум бродила по лесу и собирала хворост для костра. Эту местность приезжие окрестили Долиной Камней.

Долина Камней, хотя для долины она и маловата, расположена к западу от Линтона примерно в миле от Лей Мэнора. Само по себе местечно довольно живописное, зеленое, с нагромождениями камней, неизвестно откуда появившихся прямо среди высокой травы. Справа высится большая скала, которую местные жители назвали «Замком» и с которой удобно наблюдать за морем. С другой стороны громоздятся сразу несколько утесов и называются они «Дьявольские ножи», и, если верить легендам, то дьявол любил трапезничать в этих местах и пользовался именно такими ножами, которые потом второпях забыл забрать с собой.

Сама долина представляла собой тихое уютное местечко, где можно было присесть отдохнуть от мирских забот и пофилософствовать с собой наедине. Отсюда слышно, как плещутся волны, как шумит море, но воды не видно, отчего создается лирическое настроение. Здесь же солнце всходит, как будто неожиданный гость, из-за камней, пробуждая к жизни все вокруг. И здесь же под его теплыми лучами можно подремать, уютно устроившись в листьях папоротника.

Матушка Мелдрум как раз и ютилась в скалах Дьявольских Ножей, в поисках тепла. И это только способствавало ее репутации, потому что ни один здравомыслящий человек не осмелился бы и близко подойти к скалам после захода солнца или даже в пасмурный день. В Дьявольских Ножах было несколько проходов, куда, по-моему, вообще не ступала нога человека. И вот в это дикое место я и направился в воскресенье после того, как загнал скотину в хлев.

Наш пастор прочел проповедь об Эндорской ведьме (как будто он знал о моих намерениях!) и о неведомых силах, окружавших нас со всех сторон. Он упомянул и о странных звуках, которые были слышны в нашем приходе, и под конец призвал всех укрепить свою веру. Мы все любим слушать истории о непонятных явлениях, и всем нам иногда нужна такая же эмоциональная встряска, как отаре овец хорошая собака, иногда вспугивающая все стадо и гоняющая глупых животных. Правда, было не совсем ясно, какое отношение сила нашей веры имеет к непонятным звукам.

После церкви все разбрелись по домам, а те, кому было далеко идти, остались у нас пообедать, как это, собственно, и происходило каждое воскресенье. Пастор, усевшийся, как обычно, рядом с матерью, волновался, не слишком ли он сегодня запугал прихожан, и даже отказался от лучшего куска мяса, что нас несколько насторожило. Но мы все дружно принялись расхваливать его и очень скоро убедили, что он был неправ, и тогда пастор подобрел и милостиво согласился на добавочный кусок филейной части.