Электронная библиотека » Ричард Докинз » » онлайн чтение - страница 18


  • Текст добавлен: 13 октября 2021, 11:40


Автор книги: Ричард Докинз


Жанр: Прочая образовательная литература, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Строительство таких колоссальных организмов – колоссальных по меркам их строителей, ДНК, и пассажиров, – это, можно сказать, гигатехнологии. Продукт гигатехнологии в миллиарды раз крупнее нас самих. Наши инженеры пока не имеют опыта в этой области технологического искусства. Даже океанские лайнеры – самые большие транспортные средства, построенные людьми, – не такие уж большие по сравнению с человеком, и мы легко обойдем все судно за считанные минуты. При строительстве кораблей мы не используем преимущества экспоненциального роста. Все очень просто – рабочие лазают по конструкциям и свинчивают или сваривают сотни заранее изготовленных стальных деталей.

ДНК, которая строит своего робота, чтобы в нем путешествовать, использует принцип экспоненциального роста. Экспоненциальный рост – мощный инструмент, которым пользуются гены, прошедшие естественный отбор. Малейший сбой в контроле на одной стадии эмбрионального развития может разительно изменить конечный результат. Если мутация вызывает одно дополнительное деление в одной из клеточных линий – допустим, делений будет не двадцать четыре, а двадцать пять, – это равносильно увеличению размеров какой‐то части тела вдвое. Тот же фокус – изменение числа клеточных делений или скорости деления клеток в процессе развития эмбриона – может привести к изменению формы той или иной части организма. Подбородок современного человека выдается вперед по сравнению с подбородком Homo erectus, человека прямоходящего, нашего не такого уж древнего предка. Чтобы придать подбородку новую форму, понадобилось всего‐то слегка поменять количество клеточных делений в отдельных зонах черепа эмбриона.

Примечательно, что деление в клеточных линиях прекращается на нужной стадии, благодаря чему мы сложены пропорционально. Бывают, конечно, печальные ситуации, когда клетки так и делятся, не останавливаясь у предполагаемого финиша. Тогда получается рак. Рэндольф Нессе и Джордж Уильямс в своей замечательной книге, которую сами они метко назвали “Дарвинистская медицина”, хотя позже издатели перегрузили ее обложку целым каскадом невнятных заголовков, высказали мудрое замечание касательно рака. Мы гадаем, почему вдруг возникают раковые опухоли, хотя следовало бы удивляться тому, что они возникают не у всех и не всегда.

Кто знает, попытаются ли люди когда‐нибудь воспользоваться гигатехнологиями? Впрочем, о нанотехнологиях уже заговорили. Гига – значит миллиард, а нано – одна миллиардная. Нанотехнология – это создание того, что в миллиард раз меньше создателя.

Уже сейчас кое‐кто – вовсе не апологеты философии Новой эры и не сектанты – убежден в том, что близятся времена, когда сюжет рисунка 9.5 станет реальностью. В таком случае практически все сферы нашей жизни подвергнутся кардинальным переменам. Взять хотя бы медицину. Нынешние хирурги – настоящие виртуозы, они безупречно выполняют филигранную работу. Они могут удалить помутневший из‐за катаракты хрусталик и вставить на его место искусственный – это высочайший уровень мастерства. Врачи вооружены самыми точными инструментами. Однако в масштабе нанотехнологии их инструменты чудовищно грубые. Вот что говорит о современных скальпелях и шовных материалах американский ученый Эрик Дрекслер, гуру нанотехнологии.


Рис. 9.5. Фантазия на тему нанотехнологий. Роботов командировали лечить поврежденные эритроциты.

Когда речь идет о капиллярах, клетках и молекулах, современные скальпели и шовные материалы – варварские орудия. Подумайте, как выглядит “тонкая” хирургическая операция в масштабе клетки: огромный нож рассекает плоть, круша все подряд, врубаясь в молекулярную структуру клеточной массы и оставляя за собой тысячи трупов. Потом, чтобы вновь собрать воедино разрозненную “толпу”, в нее внедряется гигантский шип, за которым тянется канат толщиной с цистерну товарного поезда. Самая деликатная хирургическая операция, мастерски проведенная с помощью самых совершенных инструментов, с точки зрения клетки – работа мясника. Заживление возможно лишь благодаря способности клеток отторгать мертвые клетки, перегруппировываться и приумножаться.

Как вы понимаете, “гигантский шип” – это тонкая хирургическая игла, а канат толщиной с цистерну – легчайшая хирургическая нить. Нанотехнологии дают нам надежду изготовить такие хирургические инструменты, которые будут сравнимы по размерам с клеткой. Руки хирурга не смогут удержать столь миниатюрные скальпели и иглы. Если на уровне клетки толщина нити примерно равна диаметру цистерны, то какие же должны быть пальцы хирурга! Тут придется задействовать автоматы, микроскопических роботов, примерно таких, о которых мы говорили ранее в этой главе.

Такой малютка может оказаться гениальным мастером по ремонту, например, пораженных болезнью эритроцитов. Однако ему придется “обследовать” несметное их множество, ведь у каждого из нас около 30 миллионов эритроцитов. Как же нанотехнологичный гномик с этим справится? Ответ должен быть у вас наготове: с помощью экспоненциального размножения. Есть мнение, что нанотехнологичный робот применит те же методы самоумножения, что и клетки крови. Он будет клонировать сам себя, воспроизводиться. Точно так же, как эритроциты приумножают свою армию до миллионов, благодаря преимуществам экспоненциального роста численность популяции роботов могла бы достигнуть того же порядка[30]30
  На самом деле наши эритроциты, конечно, не могут “самоумножаться”. У них даже нет ядра. Это терминальная стадия дифференцировки, заканчивающаяся гибелью клетки. Делятся клетки-предшественники эритроцитов, начиная с т. н. полипотентных стволовых клеток крови, локализованных в костном мозге. – Прим. научного редактора.


[Закрыть]
.

Нанотехнологии – дело будущего, и может, оно кончится ничем. Полагая, что игра стоит свеч, ученые руководствуются следующими соображениями. Им известно, что в наших клетках происходит нечто подобное, хотя для нас это странно и непостижимо. ДНК и молекулы белков действительно функционируют в мире, который, создай его мы, получил бы статус нанотехнологичного. Вводя вам иммуноглобулины, чтобы вы не заболели гепатитом, врач как бы внедряет в ваши кровяные сосуды натуральные нанотехнологичные инструменты. Каждая молекула иммуноглобулина – это сложно устроенная структура, как и все белки, выполняющая свою задачу благодаря свойственной ей форме (рис. 9.6). Эти маленькие медицинские инструменты делают свое дело только потому, что их миллионы. Они размножились – клонировались – методом экспоненциального роста популяции. В данном случае речь идет о биотехнологии – например, их нередко выращивают в крови лошадей. Есть другие методы – например, введение в организм вакцины, которая стимулирует организм, так что он сам начинает клонировать антитела. Ученые считают, что, если с умом разработать методы, удастся клонировать и нанотехнологичные инструменты, очень близкие к миниатюрным промышленным роботам.


Рис. 9.6. Нанотехнологии в реальности – молекула иммуноглобулина.


Очень трудно поверить в чуждые нашему разуму нанотехнологии. Машины в атомном масштабе выглядят дико, еще более загадочно, чем жизнь на других планетах в научно-фантастических романах. Для нас нанотехнологии – это что‐то из будущего. Что‐то восхитительное, совсем новое и даже немного пугающее. Однако в них нет ничего нового и недоступного пониманию, это старо, как мир. Это мы, огромные создания, – новые, загадочные и чужеродные. Мы – новинка гигатехнологии (гига – с позиции наших генов), нам всего‐то сто миллионов лет. В основном вся жизнь строится в наномире мельчайших частиц (нано – с нашей точки зрения), в мире белковых молекул, изготовленных по кодированным инструкциям ДНК и регулирующих взаимодействия между другими молекулами.

Отложим нанотехнологии на будущее. Вернемся к главной идее этой и предыдущей глав. Гены слона и человека, как и гены вируса, можно сравнить с компьютерной программой “Скопируй меня”. Гены вируса – это закодированные программы, которые, если им повезет внедриться в слона, начнут диктовать: “Клетки слона, копируйте нас”. Гены слона говорят: “Клетки слона, сделайте все вместе нового слона, запрограммируйте его так, чтобы он вырос и наделал еще больше слонов, каждый из которых будет запрограммирован на копирование нас”. Принцип тот же. Та же программа “скопируй меня”, только непрямая и более разветвленная, чем другие. Лишь программы-паразиты могут позволить себе краткость, поскольку для выполнения своих команд они используют готовые механизмы. Гены слона – в большей степени параллельная паразитирующая подпрограмма, чем самостоятельная программа. Они подобны огромной колонии поддерживающих друг друга и действующих сообща вирусов. Отдельно взятый ген слона играет не более важную роль, чем ген вируса. Каждый из них делает свое дело в коллективном строительстве механизма, необходимого всем для исполнения программы. Каждому хорошо в большом, едином сообществе. Генам вируса тоже хорошо в дружной команде генов слона, но они ничего не отдают взамен. В противном случае это были бы гены не вируса, а слона. Иначе говоря, в каждом организме есть общественно-полезные гены и вредители. Вредителями мы называем гены вируса и другие типы паразитирующих генов. Полезные члены сообщества – это гены слона (человека, кенгуру, платана и прочие). Но сами по себе гены, как хорошие, так и плохие, гены вируса и наши родные гены – это просто инструкции ДНК, и все они, каждый по‐своему, прямо или обиняками, коротко и ясно или многословно, выражают одно: “Скопируй меня”.

Глава 10
“Запертый сад”

Мы прошли немалый путь и наконец возвращаемся к самой запутанной из всех моих тем – к теме фиги. То, что я сейчас скажу, на первый взгляд, может показаться еще одной дурацкой шуткой в духе того злополучного лектора, над чьими идеями я иронизировал в первых строках книги. Фига, или инжир, – не плод, а вывернутый наизнанку цветущий сад. Она выглядит, как плод. У нее вкус фрукта. В меню нашего сознания фига принадлежит к разделу плодов, и антропологи отводят ей определенное место в структуре смысловых связей. Однако это не плод, а закрытый сад, висячий сад, одно из чудес света. Не хочу, чтобы мои слова об инжире повисли в воздухе эдакой красивой сентенцией, смысл которой могут уловить только самые проницательные умы, а простые люди останутся в недоумении. Вот что я имею в виду.

Искать смысл следует в эволюции. Путь к современной фиге лежит через цепочку промежуточных видов, менявшихся медленно и постепенно, начиная с совершенно не похожих на нее предков. Представьте себе покадровую съемку. Первый кадр – разрезанный пополам знакомый нам инжир с современного дерева, который положили на лист картона и сфотографировали. На втором кадре – такой же инжир, снятый сто лет назад. Продолжаем – столетие за столетием, инжир за инжиром, кадр за кадром, минуя те фиги, что ел Иисус Христос и собирали в садах Семирамиды рабы Навуходоносора, те, что росли в Земле Нод к востоку от Эдема, те, что хоть как‐то скрашивали недолгую и несладкую жизнь человека прямоходящего, человека умелого и малютки Люси из племени афарских австралопитеков; идем дальше – в доземледельческие времена, к диким лесным фигам и в еще более ранние эпохи. Теперь отсмотрим ленту и пронаблюдаем за превращением знакомой нам фиги в ее далекую предшественницу. Какие метаморфозы мы увидим?

Безусловно, по мере продвижения вглубь веков она сжимается – по сравнению с древними мелкими и твердыми дичками окультуренный инжир стал более объемным. Однако это лишь внешнее отличие, тоже достойное внимания, но оно произошло уже за первые несколько тысяч лет нашего экскурса в историю. Досмотрев кино до событий, происходивших миллионы лет назад, мы заметим гораздо более радикальные и впечатляющие изменения. “Плод” раскрывается. Крошечная, почти незаметная дырочка на макушке фиги набухает, становится все больше и расширяется до тех пор, пока не получится чаша. Посмотрите внимательно на поверхность чаши, и вы увидите на ней мелкие цветочки. Сначала чаша достаточно глубокая, но, по мере нашего продвижения назад во времени, она становится все мельче и мельче. В какой‐то момент она может стать похожей на подсолнух, ведь подсолнух тоже на самом деле состоит из сотен плотно упакованных в ложе цветков. Но вот стадия подсолнуха пройдена, и чаша выворачивается наизнанку, так что цветки оказываются на внешней поверхности, как у тутовой ягоды (инжир принадлежит к семейству тутовых). Смотрим дальше – после стадии тутовника цветочки разделяются, это уже напоминает гиацинт – хотя гиацинт не имеет никакого отношения к фиговому дереву.

Не слишком ли натянуто и претенциозно сравнение одиночной фиги с целым “запертым садом”? Мы же не назовем гиацинт и тутовую ягоду открытым садом. У меня есть оправдание получше, чем ссылка на “Песнь песней”. Взгляните на сад глазами насекомых, которые опыляют там цветы. В нашем понимании, сад – это обширная площадка, засаженная цветами. Для крошечных опылителей инжира внутренность одного плода – это целый сад, пусть и небольшой, вроде палисадника. В нем растут сотни карликовых цветков, мужских и женских, каждый со своими крошечными органами. Более того, для малюсеньких опылителей фига – самый что ни на есть закрытый и самодостаточный мир.

Опылителей чисто технически можно считать осами. Они все принадлежат к одному семейству Agaonidae (агаонида), и они очень маленькие, настолько маленькие, что их не разглядеть без увеличительного стекла. Говоря о том, что агаониды являются осами “чисто технически”, я имею в виду, что они совсем не похожи на черно-желтых полосатых налетчиц, атакующих летом вазочки с вареньем, однако имеют с ними общих предков. Осы, принадлежащие к роду Blastophaga (бластофаги, наездники инжирные), опыляют цветки инжира (рис. 10.1). Почти каждый вид фиговых деревьев, а их более девятисот, опыляется осами своего вида и на протяжении всей эволюции, с тех пор как каждая такая пара разошлась со своими соответствующими предшественниками, не меняет генетических партнеров. Осы полностью зависимы от фиг в плане питания, а фиги – от ос в плане опыления. Если их разъединить, ни те, ни другие долго не проживут. Пыльцу переносят только самки бластофаг, которые покидают отчий инжир. Как вы, наверное, догадываетесь, внешне они похожи на обычных ос, уменьшенных до предела возможного. Самцы, в отличие от самок, не имеют крыльев, поскольку рождаются и умирают в темном, замкнутом пространстве одной фиги; даже не верится, что это вообще осы, пусть особенного, как и их самки, вида.


Рис. 10.1. Полость инжира с бластофагами, самцами и самками.


Жизнь бластофаг представляет собой цикл – не знаешь, с чего и начать их жизнеописание. Но делать нечего – начну с того момента, когда в глубине запертого сада вылупляются личинки, по одной в каждой крохотной капсуле у корешков женских цветков. Поедая зреющие семена, они развиваются во взрослых особей, прогрызают свои капсулы и получают относительную свободу передвижения по темной камере плода. Далее жизненные пути самцов и самок расходятся. Самцы появляются на “свет” первыми и принимаются шарить по фиге в поисках капсул неродившихся самок. Обнаружив такую капсулу, самец прогрызает стенку яйца и спаривается с еще не родившейся “невестой”. После этого самка выходит из своего яйца и сама отправляется гулять по миниатюрному висячему саду. Детали тех событий, которые происходит дальше, зависят от конкретного вида наездников, но есть и моменты, типичные для всех инжирных наездников. Самка ищет мужские цветки – и чаще всего находит их у выхода из фиги. Она усердно трудится в потемках и при помощи специальных щеточек на передних лапках набивает пыльцой кармашки, расположенные во впадинах на грудке.

Любопытно, что она намеренно предпринимает столько усилий, чтобы запастись пыльцой, и что у нее есть специально предназначенная для этого “тара”. Как правило, насекомые невольно обсыпаются пыльцой, вовсе не имея такой цели. У них нет ни развитого аппарата для сбора пыльцы, ни инстинкта к ее сбору. Все это есть у пчел. Они носят на лапках корзиночки – наполненные пыльцой желтые или коричневые шарики. Но, в отличие от бластофаг, пчелы несут пыльцу на корм своим личинкам. Бластофаги же переносят пыльцу не ради пропитания. Они целенаправленно берут этот груз в специальные кармашки с единственной целью – оплодотворить фиговое дерево: осы преследуют и свою выгоду, но опосредованную. Мы еще вернемся к этому кажущемуся содружеству инжира и его опылителей.

Затарившись драгоценной пыльцой, самка покидает фигу и выходит в открытое воздушное пространство. Осы разных видов делают это по‐своему. Одни вылезают через “садовые ворота” – маленькую дырочку на макушке фиги (рис. 10.2). У других видов самцы должны пробурить “люк” в стенке, чтобы самки могли выбраться на волю, причем для этого десятки самцов объединяются в бригаду. На этом их роль заканчивается, однако у самки все самое главное еще впереди. Она вылетает в незнакомый мир и ищет, вероятно, по запаху, другой плод фигового дерева единственно подходящего ей вида. Этот плод к тому же должен достичь нужной фазы развития – когда созревают женские цветки.

Обнаружив фиговое дерево нужного вида, самка находит дырочку на макушке плода и забирается в его темное нутро. Вход страшно узкий, и пока она будет протискиваться сквозь него, ее крылышки, пожалуй, оторвутся под корень. Исследователи нередко находят в порах инжира клочки крылышек, фрагменты усиков и других осиных органов. Инжиру лучше, чтобы дырочка была маленькой, тогда внутрь не полезут непрошеные гости – всякие паразиты. Возможно, осу подвергают такой жестокой процедуре еще и для того, чтобы очистить ее от бактерий и вредоносных загрязнений. Что касается самой осы, то при всей болезненности ампутации крылышек, они ей больше не понадобятся – в тесноте закрытого сада они даже ограничивали бы свободу перемещения. Вспомним, что муравьиные матки, заканчивая брачный полет и прячась под землей, где крылышки только мешают, нередко сами себе их откусывают.


Рис. 10.2. У ворот сада – на наружной поверхности инжира видно входное отверстие.


Попав внутрь фиги, бластофага готовится перед смертью выполнить свой последний долг, и цели у нее две – опылить женские цветки и в некоторые из них отложить яйца. Не во все. Если она отложит по яйцу в каждый женский цветок, личинки сожрут все семена, и фиговое дерево лишится органа воспроизводства. Можно ли утверждать, что оса спасает часть цветков из альтруизма? Этот вопрос требует подробного разбора. В какой‐то степени теория Дарвина допускает, что у ос могло развиться нечто вроде чувства самоограничения. Но есть и такие виды фиговых деревьев, которые в заботе о собственном благополучии нормируют количество цветков, куда оса могла бы отложить яйца. Пожалуй, я не пожалею времени и отвлекусь от описания типичного жизненного цикла, чтобы рассказать о таком неординарном решении.

У некоторых видов фиговых деревьев женские цветки бывают двух разновидностей – с длинным пестиком и с коротким. Пестик – это похожий на пику женский орган цветка, расположенный в его центре. Оса пытается отложить яйца во все цветки, но короткий яйцеклад не достает до донышка цветка с длинным пестиком, и она бросает свою затею. Лишь попав на цветок с коротким пестиком, она может дотянуться до самого низа цветка и отложить яичко. Фиговые деревья других видов, с одинаковыми женскими цветками, управляют поведением пчел более драконовскими методами. По крайней мере так считает мой коллега по Оксфорду и один из самых убежденных дарвинистов современности У. Д. Хэмилтон. Исходя из своего опыта исследований в Бразилии, Хэмилтон выдвинул гипотезу, что фиговые деревья реагируют на чрезмерную эксплуатацию. Если во всех цветках отложено по осиному яичку, дереву от такого плода никакой пользы. Осы проявили эгоизм. Зарезали курочку, которая несла золотые яйца. Скорее даже, по выражению Хэмилтона, курочка решается на самоубийство. Дерево сбрасывает перегруженный плод на землю, и все осиные яйца в нем пропадают. Невольно подумаешь, что это месть, и, как показывают некоторые достойные доверия математические модели, мы отнюдь не впадаем в антропоморфизм. Но в данном случае дерево не столько жаждет отмщения, сколько стремится минимизировать собственные потери. Плод вызревает за счет его ресурсов, а если из‐за алчности осы плод погибнет, отдачи не будет. Кстати, в этой главе мы еще не раз прибегнем к языку стратегических игр, в котором используются такие термины, как “месть”, “контроль” и “управление”. В этом нет ничего плохого, если не злоупотреблять такими приемами, зачастую это просто сводится к применению математической теории игр.

Вернемся к жизненному циклу обычной бластофаги; точно Алиса, наша самочка вошла в маленькую дверцу, чтобы больше никогда не увидеть дневного света, и приготовилась освободиться от своей ноши – пыльцы, собранной в той фиге, где она родилась. Может показаться, что бластофага выполняет обязанности опылителя как бы сознательно. Она не позволяет пыльце сыпаться куда попало, как это делает большинство насекомых-опылителей, – по крайней мере, некоторые виды бластофаг разгружаются столь же технично и продуманно, как и собирают пыльцу. Вновь идут в ход щеточки на передних лапках – оса тщательно выгребает пыльцу из кармашков и аккуратно отряхивает щеточки над поверхностью опыляемого женского цветка.

Оставив свои яички в женских цветках, самка бластофаги ставит точку в своей биографии. Ее жизнь заканчивается. Она находит влажное местечко в запертом саду и умирает. Но, встречая свою смерть, оса оставляет мегабиты педантично записанной в ее яйцах генетической информации – и цикл возобновляется.

Историю, которую я только что вам изложил, можно повторить для большинства видов фиговых деревьев с кое‐какими уточнениями (скоро я об этом расскажу). Род фиговых деревьев, Ficus, один из самых обширных в природе. И весьма разнообразен по составу. Помимо двух съедобных – для нас – видов есть еще гевея, священная смоковница бенгальская (баньян), дерево Будды (фикус священный), под сенью которого медитировал Сиддхартха, всевозможные кустарники и вьющиеся растения, зловещие тропические фикусы-“душители”… Последние заслуживают нашего внимания. На нижних уровнях в лесу темно, солнечная энергия в большом дефиците. Каждое дерево старается пробиться к небу и свету. Ствол служит дереву подъемником, штативом для солнечной панели – кроны, которую надо поднять выше других крон-конкурентов. Многим побегам и отводкам суждено погибнуть. Шансы на выживание появляются у молодого деревца лишь в том случае, если рядом с ним вдруг рухнет под напором ветра и бременем лет старое дерево. На отдельно взятом участке леса такой счастливый случай выпадает, наверное, раз в сто лет. И тогда начинается охота за солнцем. Побеги и ростки всех пород в ближайшем радиусе включаются в бешеную гонку, чтобы раньше всех занять бесценную вакансию в лесном пологе.

Фикус-душитель нашел свой коварный способ сократить путь к победе и, пожалуй, мог бы дать сто очков вперед библейскому змею-искусителю (рис. 10.3). Он не ждет гибели взрослого дерева, а сам провоцирует ее. Поначалу фикус-душитель ведет себя мирно. Растет себе подобно клематису или вьющейся розе, обвивая ствол дерева другого вида. Но его усики, в отличие от усиков клематиса, день ото дня крепнут и утолщаются. Они безжалостно сжимают в объятиях несчастное дерево-опору, препятствуют его росту и в конце концов душат его до смерти – в ботанике такое тоже случается. Теперь фикус достиг немалых высот и легко выигрывает борьбу за клочок света, освободившийся после того, как он загубил старое дерево. Баньян – это тоже разновидность фикусов-душителей с одной характерной особенностью. Задавив своего хозяина, он пускает воздушные корни, которые спускаются до земли и превращаются в нормальные всасывающие корни, а их надземная часть – в добавочные стволы. Таким образом из одного дерева вырастает целая роща диаметром около 300 м – в Индии под ее покровом можно развернуть среднего размаха базар.


Рис. 10.3. (а) фикус-душитель; (b) баобаб, обвитый фикусом-душителем.


Я рассказал вам о фиговых деревьях, во‐первых, чтобы продемонстрировать, как много интереснейшей информации, не менее сенсационной, чем та, что лектор из первой главы мог нарыть в мифах, скрывают в себе фиги, а во‐вторых, чтобы дать научно обоснованные ответы на головоломные вопросы – моему непросвещенному оппоненту есть о чем подумать. Я лишь вкратце описал результаты многолетних и многотрудных исследований; это научная работа в самом высоком смысле слова – не только потому, что она выполнялась на дорогостоящей и сложной аппаратуре, но и потому что координировалась людьми с определенным складом ума. Чтобы расшифровать историю ос-опылителей, вроде бы достаточно разрезать фигу и изучить ее внутреннюю часть. Но “изучить” – звучит чересчур упрощенно. Не созерцать в задумчивости, а планомерно и тщательно записать все в цифрах и выполнить расчеты на основе полученных количественных данных. Мало нарвать инжира и разрезать его. Надо систематически собирать образцы с разных деревьев, с веток на той или иной высоте, в определенное время года. Мало смотреть на копошащихся внутри ос – надо идентифицировать их, сфотографировать, аккуратно зарисовать, пересчитать и обмерить. Классифицировать их по видам, полу, возрасту и местоположению внутри плода. Разослать образцы по музеям, чтобы провести сравнительный анализ с учетом известных мировой науке показателей. Но не просто измерить и пересчитать все подряд, лишь бы отчитаться о проделанной работе. Цель – подтвердить или опровергнуть высказанные гипотезы. И когда вы анализируете расчеты и проверяете, согласуются ли результаты вычислений и измерений с вашей гипотезой, подумайте о том, какова вероятность случайных совпадений, которые ни о чем не говорят.



Однако вернемся к нашим бластофагам. Как я говорил, у многих их видов самцы все вместе дружно копают лаз для самок. Почему? Почему бы какому‐нибудь самцу не отсидеться в сторонке, раз другие все равно собрались копать? Тут кроется загадка микромира, которая вечно будоражит умы биологов – загадка альтруизма. Кроме того, биологу, который хочет объяснить неспециалисту, в чем суть проблемы, мешает еще одно обстоятельство. С точки зрения простого здравого смысла, здесь нет ничего странного. Поэтому прежде чем восторгаться гениальностью решения проблемы, биолог должен доказать собеседнику, что проблема есть и ее надо решать. Что касается самцов бластофаг, вопрос встает по следующей причине. Если самец отлынивал от работы, пока его товарищи трудились, значит, он сохранил энергию для спаривания и может не сдерживать свой пыл ради того, чтобы потом ему хватило сил ковырять стенку. При прочих равных гены, отвечающие за отказ помогать товарищам, будут передаваться по наследству за счет других генов, отвечающих за стремление к коллективному труду. Если гены типа Х передаются за счет генов типа Y, это равносильно тому, что гены Y исчезнут из генотипа, вытесненные генами Х. В итоге никакая дыра, конечно, сделана не будет, и пострадают все самцы. Но само по себе это еще не стимулирует самцов к работе. Вот если бы они мыслили, как люди, тогда могло бы стимулировать, но они не люди, а для естественного отбора краткосрочная выгода всегда предпочтительнее. Какой‐нибудь один самец сможет использовать ее для себя, благо все остальные роют, и тогда он устранится и сохранит свою энергию. В таком случае естественный отбор приведет к тому, что популяция вовсе утратит способность рыть ходы. Почему этого не произошло – вот в чем вопрос. К счастью, мы примерно понимаем, как на него ответить.

Отчасти отгадка кроется в родственных связях – в высокой вероятности того, что внутри одной фиги все самцы братья. У братьев обычно воспроизводятся одни и те же варианты генов. Самцы-копатели родятся не только от тех самок, с которыми спаривался наш герой, но и от тех, с кем спаривались его братья. Все эти самки понесут в себе за пределы фиги копии генов, стимулирующих совместный труд. Таким образом нужные варианты генов распространятся, и это объясняет, почему самцы сохраняют свои повадки.

Однако родственные связи не дают исчерпывающего ответа. Не буду сейчас подробно все расписывать, но дело в том, что в этой игре есть и другие правила, не связанные с родством; я имею в виду взаимодействие осы и фиги в этой игре. История их сосуществования – это история сделки на жестких условиях, история доверия и предательства, предрасположенности к нарушению своих обязательств под влиянием неосознанной тяги к отмщению. Нечто подобное мы уже заметили в теории Хэмилтона о том, что дерево отторгает перегруженные яйцами осы плоды. И уже по привычке я вновь хочу подчеркнуть, что ничего не делается осознанно. Ни один здравомыслящий человек не скажет, что растения обладают сознанием, так что с фигой все ясно. С осами может быть сложнее, но в контексте этой главы мы полагаем, что стратегия ос строится на той же основе, что стратегия фиговых деревьев, которые, вне всякого сомнения, ничего не осознают.

Запертый сад – это рай, который возделывается для мелких насекомых, и неудивительно, что в нем обитают не только бластофаги, опылители и главные хранители рая, но и копошатся разнообразные представители карликовой фауны. Это мир микроскопических клещей и червячков, а также личинок жуков, мотыльков и мух. У ворот сада всех их подстерегают хищники, которые ждут своего шанса полакомиться живой “начинкой” фиги (рис. 10.4).

На самом деле опылителями работают не только маленькие осы, обитающие в фигах и объединенные в семейство Agaonidae. У этих трудяг есть дальние родственники, дармоеды, любители пожить за их счет. Это наездники (= паразитические осы), отличающиеся от ос длинным яйцекладом, замещающим жало. Они не залезают внутрь фиги через дырочку в верхней ее части, а попадают туда, можно сказать, при подкожной инъекции яичек через стенку фиги с помощью длинного и тонкого “шприца” – специфического яйцеклада своих матерей (рис. 10.5). Наездники нащупывают кончиком яйцеклада цветочки внутри фиги, куда уже отложили яйца честные бластофаги. Самки наездников видом и действиями напоминают буровую установку, они просверливают ход, для крохотного насекомого эквивалентный тридцатиметровой шахте. Самцы наездников по большей части тоже бескрылые (рис. 10.6). В заключение добавлю, что существуют также паразиты второго порядка – эти осы трутся рядом с “бурильщицами”, выжидая, когда те закончат работу. Как только первая оса вытащит свой “бур”, ее нахлебница просовывает внутрь собственный, не такой мощный яйцеклад и откладывает свои яички.


Рис. 10.4. Кошмары бластофаги. Снаружи, у ворот сада, осу уже поджидает злой муравей.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации