Текст книги "Восхождение на гору Невероятности"

Наездники всех видов, как и обычные опылители, тоже играют друг с другом в сложные стратегические игры. У. Д. Хэмилтон изучал их, когда работал в Бразилии вместе со своей женой Кристиной. В отличие от бластофаг, у наездников крылья имеют не только самки, но часто и самцы. У одних видов все самцы с крылышками, у других – все бескрылые, а у третьих возможны оба варианта. Бескрылые самцы, как и те, что принадлежат к виду опылителей, никогда не покидают пределов родной фиги – там они живут, спариваются и умирают. Крылатые выбираются наружу вместе с самками и спариваются позже с еще неоплодотворенными самками. Таким образом, для самцов возможны две жизненные стратегии, и у некоторых видов реализуются обе. Любопытно, что крылья, как правило, есть у самых редких видов, а те, что встречаются чаще, скорее всего, окажутся бескрылыми. В этом есть резон, поскольку самцы распространенных видов с большей вероятностью найдут себе пару своего вида в своей же фиге. Но самец редкого вида, возможно, окажется единственным мужчиной в племени. Единственная надежда оставить потомство – это улететь и искать свою половинку во внешнем мире. И действительно, Хэмилтон обнаружил, что крылатые самцы не спариваются, пока не покинут родную фигу.

Рис. 10.5. На разрезе фиги видны самки наездников, размахивающие своими “бурами”-яйцекладами.

Рис. 10.6. Захребетники: наездники Apocrypta perplexa не опыляют фиги, но используют их для своих нужд. (а) самка; (b) уменьшенное изображение самки с яйцекладом наготове; (с) бескрылый самец вовсе не похож на наездника.

С точки зрения стратегии нас больше интересуют те виды, в которых представлены оба типа самцов. Это практически все равно что иметь три разных пола. Внешне крылатые самцы гораздо больше напоминают самок, чем своих бескрылых товарищей. И в самках, и в крылатых самцах вы почти без сомнений опознаете ос, пусть совсем крошечных. У бескрылых самцов нет ни одного внешнего признака, который роднил бы их с осами. У многих есть жуткие клешнеобразные челюсти, из‐за чего они становятся похожи на уховерток, которые ползут задом наперед. Это исключительно боевое оружие – самцы режут и рвут на части соперников, когда те случайно попадаются им на темных, влажных дорожках безмолвного сада, единственного известного им мирка. Профессор Хэмилтон эффектно описывает их повадки.

Они действуют в бою жестко и вместе с тем осторожно, можно сказать, подлыми методами, но если подумать и провести понятную человеку аналогию, это было бы несправедливо: представьте себе темное помещение, где полно народу, и среди толпы, а также в шкафах, дверцы которых открываются на все стороны, в каждом уголке прячется с десяток вооруженных ножами маньяков. Один укус может стать фатальным. Самец рода Idarnes способен перекусить врага пополам, но обычно для летального исхода достаточно небольшого прокола. Маленькая ранка почти наверняка и очень быстро приведет к параличу, что наводит на мысли о яде… Если после обмена одним-двумя укусами серьезных повреждений не последовало, один из бойцов, возможно, лишившись ноги или еще почему‐либо признав свое поражение, ретируется и старается спрятаться… Теперь он может из укрытия попытаться тяпнуть за ногу победителя или другого пробегающего мимо самца, но это уже не так опасно… Из-за подобных схваток один урожай большого фигового дерева, по‐видимому, приносит несколько миллионов смертей.

Два разных типа самцов одного биологического вида – не такая уж редкость в животном мире, просто у наездников это выражается более ярко. Среди самцов благородного оленя встречаются безрогие особи – комолые, как их называют, – и они достойно соперничают в размножении со своими рогатыми конкурентами. Ученые рассматривают два сценария для подобных случаев. Первый – “меньшее из зол”. По-видимому, он подходит одиночным пчелам Centris pallid. Самцы этого вида делятся на “патрульных” и “вертолетчиков”. Первые – крупные. Они активно ищут не вылупившихся из подземного инкубатора самок, закапываются и спариваются с ними под землей. “Вертолетчики” – мелкие. Эти землю не роют, а зависают в воздухе, поджидая вылета самок, которых не заметили патрульные. Очевидно, патрульным достается больше, но если ты маленький самец и тебе трудно преуспеть в качестве патрульного, можно попробовать извлечь все возможные выгоды из альтернативной стратегии. Как всегда, речь идет о генетике, а не об осознанном выборе стратегии.

Второй подход к объяснению сосуществования самцов разных типов – теория устойчивого равновесия. Она применима, наверное, к осам-паразитам. Суть идеи в том, что если в популяции сохраняется определенное соотношение численности обоих типов, самцы воспроизводятся одинаково эффективно. Вот как поддерживается равновесие. Самец редкого типа старается вовсю именно потому, что таких, как он, мало. Следовательно, наездников его типа рождается больше, и постепенно они становятся уже не такими редкими. Раз этот тип столь преуспел и размножился, уже второй тип использует преимущество относительно редкой разновидности и, соответственно, начинает приумножать свои ряды. Равновесие поддерживается примерно так же, как в термостате. Кажется, что происходят постоянные сильные колебания, но на самом деле они не нужны, точно так же, как не требуются значительные колебания температуры воздуха в комнате, чтобы регулировать ее с помощью кондиционера. Кроме того, вовсе не обязательно соотношение типов будет пятьдесят на пятьдесят. Естественный отбор возвращает численность самцов разных типов к равновесным значениям, каковы бы они ни были. Равновесным считается такое соотношение, при котором самцы обоих типов размножаются с равным успехом.

Как подобный сценарий мог бы выполняться сам собой в случае инжирных наездников? Прежде всего необходимо, чтобы самки откладывали одно-два яйца, а затем перелетали на другую фигу (как вы помните, они пропихивают свой яйцеклад в фигу извне). На то есть веские причины. Если самка сложит все свои яички в одну фигу, ее дочери и бескрылые сыновья с большой вероятностью начнут совокупляться, а инцест, как известно, штука дурная – именно поэтому для цветов нежелательно самоопыление. Так или иначе, самки стараются распределить свое потомство равномерно по всем фигам. Вследствие этого в некоторых фигах – по чистой случайности – вовсе не будет яиц данного вида. Где‐то не окажется яиц с самцами, а где‐то – с самками.

Посмотрим теперь, какие возможности открываются перед бескрылым самцом. Если он вылупится в той фиге, где нет яиц с самками, ничего хорошего его не ждет. С точки зрения генетики, его род оборвется. Но если в его фиге окажутся самки, он сможет спариться с ними, хотя надо будет еще отбить даму у других самцов своего типа – неудивительно, что эти крошечные наездники мужского пола слывут одними из самых непримиримых и хорошо вооруженных воинов в царстве животных. Если в фиге найдется хоть один бескрылый самец, мало кто из самок вылетит на волю неоплодотворенной. В некоторых фигах есть женские яйца, но нет мужских. Тогда самки вылетят девственницами и смогут спариться только с крылатыми самцами уже на воле.

Рис. 10.7. Запертый сад

Таким образом, крылатые самцы преуспевают лишь в том случае, если в каких‐нибудь фигах есть только женские яйца и нет мужских. Насколько это вероятно? Это зависит от относительной “плотности населения” ос в фигах, а также от доли крылатых самцов. Если ос вообще мало по отношению к количеству фиг, мало будет и яиц в целом, и в некоторых плодах с большой вероятностью окажутся только яйца с женскими особями. Крылатым самцам это выгодно. А что происходит в большой популяции наездников? Скорее всего, в плодах будут осы обоих полов. Самки в основном спарятся с бескрылыми самцами раньше, чем успеют улететь, и крылатые самцы останутся ни с чем.

Хэмилтон произвел более точные расчеты. Он пришел к выводу, что при среднем количестве мужских яиц в фиге больше трех крылатые самцы практически не воспроизводятся. Если плотность мужской популяции выше этого значения, естественный отбор склоняется в сторону бескрылости у самцов. При среднем количестве яиц в фигах не более одного страдают бескрылые самцы, потому что у них, вероятно, вообще не будет соседей, не говоря уже о самке. В таких условиях естественный отбор благосклонен к самцам с крыльями. В промежуточных состояниях начинает действовать теория устойчивого равновесия, и естественный отбор поддерживает определенное соотношение крылатых и бескрылых самцов в популяции.

Как только заработает принцип устойчивого равновесия, естественный отбор обязательно встанет на сторону меньшинства, а точнее – того типа, который опустился ниже критической частоты в популяции, каково бы ни было ее значение. Это можно сформулировать короче – естественный отбор действует в пользу критической частоты в популяции. При этом критическая частота будет меняться в зависимости от вида и фактической плотности популяции ос относительно фиг. Разные виды ос с характерными для них соотношениями ос и фиг можно сравнить с разными комнатами, в которых температура регулируется кондиционерами. В каждой комнате термостат задает свою температуру. Допустим, в одной фиге в среднем находится три мужских яйца данного вида – тогда естественный отбор устроит так, чтобы 90 % самцов в популяции оказались бескрылыми. Если среднее число мужских яиц в одной фиге равно двум, для этого вида естественный отбор оставит без крыльев примерно 80 % самцов. Учтите, что мы говорим о двух самцах на фигу в среднем. Это не означает, что в каждой фиге будет по два самца. Среднее “два” складывается из тех фиг, в которых нет ни одного самца, из фиг с одним самцом, с двумя и более. Оставшиеся 20 % крылатых самцов сохраняют свою генетическую линию не за счет тех фиг, где сидят по два самца и где, скорее всего, всех самок разберут еще до того, как они улетят, а за счет тех, где нет ни одного самца.

Можно ли доказать, что в природе у ос-паразитов действует теория устойчивого равновесия, а не принцип выбора меньшего из зол? Главное отличие этих двух теорий друг от друга заключается в том, что самцы обоих типов одинаково успешны при размножении. Хэмилтоны нашли доказательства того, что самцы обоих типов с равным успехом спариваются с самками. Исследователи наблюдали за десятью видами наездников. Выяснилось, что для всех видов соотношение численности крылатых и бескрылых самцов коррелирует с долей вылетевших из фиг неоплодотворенных самок. То есть, у тех видов, где 80 % самок покинули свои фиги до спаривания, 80 % самцов имели крылья. Если 70 % самок были оплодотворены до вылета из фиги, то 70 % самцов этого вида оказывались бескрылыми. Похоже на то, что между двумя типами самцов соблюдается именно та пропорция, которая гарантирует равномерное распределение самок. Это говорит в пользу теории устойчивого равновесия и против принципа меньшего из зол. Прошу прощения, если заморочил вам голову, но с фиговыми деревьями всегда все не просто.

Оставим в покое наездников и снова займемся бластофагами, добросовестными труженицами и экспертами в области опыления фиговых деревьев. Если повесть о наездниках показалась вам запутанной, приготовьтесь к последнему удару. Я приложил немало усилий к тому, чтобы объяснить вам большой и сложный материал, и горд собой, но теперь немного трушу. Давайте так: я сделаю все, что смогу, а если не справлюсь, виноваты будут фиги с их партнерами, осами. Или вините не их и не меня, а естественный отбор, который на протяжении всей эволюции творил чудеса в этом затейливом танце природы. Непросто будет одолеть последние страницы, но я тешу себя надеждой, что мы не напрасно тратим силы и время.

Те фиги, где разворачивается нижеследующая история, относятся к двудомным растениям. Такие фиговые деревья могут быть мужскими и женскими – на однодомных (обоеполых) деревьях, о которых мы говорили прежде, соседствуют мужские и женские цветки. Цветки внутри фиг на женском дереве – только женские. На мужских деревьях вырастают только фиги с мужскими цветками, но это еще не все. В так называемых мужских фигах развиваются и псевдоженские цветки, что имеет огромное значение для ос. В отличие от нормальных женских цветков на женских деревьях, псевдоженские цветки мужских фиг даже после опыления не дают семян. Их польза в том, что они обеспечивают питание личинкам ос, но прежде их надо опылить – это уже отдельная история. Женские цветки в полностью женских фигах, способные давать плоды, являют собой генетическое кладбище для ос, хотя воспроизводство фиг без них невозможно. Самки бластофаг проникают в цветки и опыляют их, однако их яйца не могут там развиваться.

Это уже похоже на многосюжетную стратегическую игру, которая строится на “воле” игроков – воле в том смысле, в каком это допускает теория Дарвина. И мужские и женские фиги “хотят”, чтобы в них проникли осы, но осы хотят попасть только в мужские фиги – исключительно ради питательных псевдоженских цветков в мужских фигах. Мужские деревья хотят, чтобы в псевдоженские цветки отложили яйца – чтобы впоследствии в них вывелись осы, которые улетели бы, забрав с собой пыльцу из мужских фиг. Самцы пыльцу не переносят, поэтому дерево не заинтересовано в их появлении внутри его фиг. Это вроде бы странно, ведь самцы нужны для воспроизводства бластофаг. Мы сами привыкли смотреть в будущее и думать о серьезных последствиях своих деяний, и нам трудно выкинуть из головы идею о том, что естественный отбор тоже делает прогнозы. Я уже останавливался на этом в связи с другой темой. Знай естественный отбор, что кого ждет через много лет, животные и растения позаботились бы о сохранении как собственных видов, так и тех, от которых они зависят – своих жертв и опылителей. Но природа, в отличие от человека с его мозгом, не так прозорлива. “Эгоистичные” гены всегда берут верх, и предпочтение всегда отдается краткосрочным потребностям, а там, в далеком будущем, пусть вид сам за себя борется. Если данному фиговому дереву для хорошей жизни достаточно ос самок, их оно и будет “выкармливать” в расчете на то, что самцов, необходимых для сохранения вида ос, произведут на свет другие деревья. Суть в том, что пока другие деревья производят самцов бластофаг, какое‐то одно, самое себялюбивое и нелояльное дерево, которое нашло способ рождать больше самок, а следовательно, и отдавать больше пыльцы, будет жить лучше. По мере смены поколений будет появляться все больше “корыстолюбивых” деревьев, а таких, от которых они зависят – производителей нужных для жизни самцов, – останется меньше. Рано или поздно последнее дерево, согласившееся растить на себе самцов, погибнет, потому что ему по‐прежнему будет намного тяжелее, чем его конкурентам – хозяевам самок.

К счастью, фиговые деревья явно не умеют контролировать соотношение полов в осиных семьях, которым они дают пристанище. В противном случае самцы с высокой вероятностью вымерли бы, а вместе с ними и весь осиный род. Вероятная гибель всей породы – слишком уж печальный исход. Так далеко естественный отбор не заглядывает. Возможно, фиговые деревья не влияют на соотношение полов бластофаг потому, что осы сами нуждаются в таком регулировании и занимаются этим гораздо активнее.

Женское фиговое дерево тоже хочет (в рамках теории Дарвина), чтобы в его фиги проникли самки, иначе его женские цветки останутся неопыленными. Самка хочет попасть в мужскую фигу, потому что только там она найдет псевдоженские цветки для своих личинок. Стоит ей оказаться внутри женской фиги, и она – генетический труп, поэтому она шарахается от женских фиг как от чумы. У нее не будет потомства. Если говорить более строго, гены, которые заставляют ос забираться в женские фиги, не передадутся следующим поколениям. Если бы естественный отбор имел дело только с осами, мир завоевали бы такие бластофаги, которые игнорировали бы женские фиги и приветствовали мужские с их прекрасными псевдоженскими инкубаторами.

Снова нам хочется вмешаться со своими человеческими понятиями и сказать: “Но, очевидно, бластофага захочет отложить часть яиц в женских фигах, ведь это жизненно важно для сохранения видов фиговых деревьев, даже если какие‐то гены осы обречены там на гибель. Если прервется линия фиговых деревьев, популяция ос тоже вскоре исчезнет”. Это зеркальное отражение предыдущего аргумента. Благодаря глупости – или альтруизму – некоторых ос, готовых забраться в женские фиги, естественный отбор становится на сторону более эгоистичных особей, которые сумели облететь женские фиги стороной и попасть только в мужские. В популяции ос всегда поощряется индивидуализм, а не гражданская ответственность и не работа ради продолжения генетической линии. Почему же тогда не вымирают ни фиговые деревья, ни фиговые осы? Дело не в альтруизме и не в прозорливости, а в том, что индивидуализм по одну сторону границы оса/дерево компенсируется эгоистическими контрмерами другой стороны. Фиговые деревья стараются противодействовать потенциальному эгоизму ос и не допустить того, чтобы осы, руководствуясь исключительно собственными потребностями, уклонялись от опыления женских фиг. Естественный отбор поощряет обманную тактику женских фиговых деревьев и позволяет им принимать вид мужских, так чтобы бластофаги не заметили разницы.

Таким образом, в играх бластофаг с фигами реализуется идеально симметричная стратегия. Обе стороны имеют возможность проявить эгоизм. Если любая из сторон добьется своего, могут погибнуть все – и осы, и деревья. Не альтруистическое самоограничение и не экологическая дальновидность не дают произойти катастрофе. Безопасность каждый раз обеспечивается прямым контролем обеих сторон, преследующих собственную выгоду, над действиями противника. Фиговые деревья, если бы только смогли, избавились бы от самцов бластофаг, тем самым приблизив и гибель ос, и свой конец. Им не дают этого сделать осы, заинтересованные в воспроизводстве как самок, так и самцов. Дай самкам волю, они носа не сунут в женские фиги – и неизбежно вымрут сами и погубят деревья. Деревья ограничивают их волю – делают так, чтобы труднее было отличить мужские фиги от женских.

Итак, можно ожидать, что и мужские, и женские фиговые деревья будут всячески стараться заманить ос в свои фиги. Следует также ожидать, что осы постараются угадать, где мужские фиги, а где женские, чтобы попасть в первые и не угодить во вторые. Что значит “постараются угадать”, мы помним – за время эволюции у них появятся такие варианты генов, благодаря которым осы станут распознавать мужские фиги. В более извращенном смысле мы сказали бы, что мужским и женским деревьям выгодно выращивать ос так, чтобы те искали фиги противоположного пола. Столь непростой довод я позаимствовал из блестящей работы двух английских биологов – Алана Графена, одного из самых прогрессивных теоретиков математики современного дарвинизма, и Чарльза Годфри, известного эколога и энтомолога.

Какими средствами располагают фиговые деревья в своей стратегической игре? Женские деревья могут изменить собственный облик так, чтобы и внешне, и запахом как можно больше напоминать мужские. Мы знаем из предыдущих глав, что мимикрия – весьма распространенное явление в царствах животных и растений. Насекомые палочники прикидываются обычными, несъедобными палочками, и птицы не обращают на них внимания. Вкусные бабочки становятся похожими на бабочек совершенно других видов – горьких и противных, которых птицы научились отличать. Всевозможные орхидеи изображают пчел, мух и ос. Еще в XIX веке натуралисты радовались мимикрии такого рода, а коллекционеры так же легко поддавались на обман, как, по‐видимому, поддаются и животные. Теперь ясно, что естественный отбор поддерживает развитие некогда страшной и загадочной мимикрии во всем ее почти безграничном совершенстве. Безусловно, мимикрия женских фиг, которые не нравятся бластофагам, под мужские – которые бластофагам нравятся – вполне закономерна, однако последствия ее, мягко говоря, неочевидны, об этом надо еще подумать. Кроме того, мужские фиги ожидаемо могут подражать видом и запахом женским фигам, и вот почему.

Мужское дерево “хочет”, чтобы самка-бластофага залезла в его фиги и отложила яйца в псевдоженских цветках. Но фиги выигрывают от этого лишь постольку, поскольку потом в них выведутся самки, которые исполнят свое предназначение. Они должны покинуть родную фигу с грузом пыльцы, после чего, по крайней мере, кто‐то из них опылит женские фиги и попадет на генетическое кладбище – и передаст в будущее если не собственные гены, то хотя бы гены фиги. Если мужская фига ничем не напоминает женскую, она скорее поможет осе добиться своего – выбрать только мужские цветки и отложить яйца. Зато дочери этой осы, скорее всего, унаследуют мамин вкус к фигам. Дочери осы тоже будут выбирать только мужские фиги и никак не будут содействовать продвижению генов своей родной фиги – хотя успешно продолжат собственную генетическую линию.

Давайте теперь взглянем на конкурирующее мужское дерево, чьи фиги напоминают женские. Оно решительно не нравится самкам ос, которые стараются миновать женские фиги, поэтому ему труднее их приманить. Но уж если ему удастся залучить кого‐нибудь, то это будут самки особого подвида – достаточно глупые (с позиции их вида), чтобы полезть в похожие на женские фиги. Они тоже оставят свои яички в псевдоженских цветках. Их дочери тоже унаследуют материнские вкусы при выборе фиги. Угадайте, какие. Матери этих новых ос целеустремленно летели к мужским фигам, внешне похожим на женские – и их склонности (глупые, с позиции их вида) передадутся потомству. Их дочери вылетят в большой мир и примутся выискивать те фиги, которые выглядят, как женские. Многие из них найдут что искали и таким образом поставят крест на собственных генах, зато доставят пыльцу из мужских фиг туда, куда нужно фиговому дереву. Свои гены незадачливые самки выбросят, но сберегут в своих пыльцевых корзинках удачливые гены фиг, в том числе и те, которые обеспечивают сходство мужских фиг с женскими. Гены дерева-конкурента, благодаря которым усиливаются гендерные различия между мужскими и женскими фигами, тоже полетят вместе с осами. Однако, с позиции мужской фиги, содержимое этих корзинок с высокой вероятностью бесследно исчезнет в генетической могиле – в других мужских фигах. Поэтому мужские фиги объединятся с женскими в стремлении запутать ос и избежать пути на собственное генетическое кладбище. В “стремлении” к единообразию мужские и женские фиги солидарны.

“Господь хитер!” – однажды воскликнул Эйнштейн. Однако интрига закручивается, если вы сможете выдержать еще немного. Раз псевдоженские цветки в мужской фиге должны обеспечивать питание личинкам осы, их необходимо опылять. Поэтому для самки бластофаги нет вопроса, зачем она должна прихватить с собой побольше пыльцы; понятно также, почему самки не просто перемазываются в пыльце как попало, а несут ее в специальных корзинках. Осы способны извлекать пользу из транспортировки пыльцы. Пыльца нужна им для того, чтобы стимулировать псевдоженские цветки к выработке пищи для их личинок. Но Графен и Годфри видят проблему на другом краю этого удивительного союза. Проблема возникает, если снова взглянуть на фиги. Почему надо обязательно опылить псведоженские цветки мужской фиги, прежде чем они смогут выкормить личинок ос? Не проще было бы дать пищу личинкам независимо от опыления цветков? Мужским фигам надо вырастить личинок ос, чтобы потом осы перенесли пыльцу в женские фиги. Почему же псевдоженские цветки требуют опыления вперед?

Предположим, из‐за мутации мужское дерево стало менее капризно – эдакая шутка природы, в результате которой условия сделки стали более гибкими и личинки развиваются даже в неопыленных цветках. Казалось бы, дерево-мутант может произвести на свет больше молодых ос, поэтому находится в более выгодном положении по сравнению со своими разборчивыми соседями. Задумайтесь над этим. В любую фигу могут залететь осы, чьи пыльцевые корзинки по тем или иным причинам остались пустыми. Они отложат яйца, но если дерево чересчур требовательно, личинки погибнут от голода, и новое поколение опылителей не родится. Посмотрим, что происходит на более покладистом конкурирующем дереве-мутанте. Прилетит бластофага без пыльцы – ничего страшного. Ее личинки все равно вырастут и превратятся в полноценных ос. Уступчивое дерево выпустит больше ос благодаря тому, что выкормит потомство как ос-опылителей, так и порожних. То есть его пыльцу в генетическое будущее понесет более мощная армия ос, и стало быть, у него есть преимущество перед мужскими деревьями строгих правил. Разве не так?

Не так – тут кроется еще одна закавыка, на которую обратили внимание Графен с Годфри. Не слишком капризное фиговое дерево действительно выпустит многочисленный отряд юных самок. Но здесь работает тот же аргумент – они унаследуют особенности своих матерей. У их матерей – а именно у матерей тех ос, которых дерево-мутант произвело сверх плана, в избытке по отношению к поголовью ос, рожденному на обычном дереве, – есть один порок. Они плохо собирали пыльцу или почему‐либо не сумели опылить цветки, в которых выросли их личинки. Лишние личинки потому и лишние. И лишние личинки получат в наследство этот порок. Скорее всего, они либо вовсе не смогут собрать пыльцу, либо еще как‐то проявят свойства плохих опылителей. Разборчивое мужское дерево словно ставит кордон на пути ос. Оно как бы проверяет, дадут ли самки ос его псевдоженским цветкам все то, что должны были бы дать обычным женским цветкам. Если нет – их личинкам будет отказано в приюте. Учинив осам проверку, мужское дерево отбирает тех из них, чьи гены могут создать эффективных переносчиков генов фиги. Графен и Годфри называют это замещающим отбором (vicarious election). Этот отбор очень похож на искусственный отбор, о котором говорилось в первой главе, хотя и не совсем. Псевдоженские цветки подобны тренажеру для отсеивания не обладающих нужной квалификацией авиапилотов.

Замещающий отбор – новаторская идея, и в ней есть ответы на еще более каверзные вопросы. Гены фиг и ос – партнеры в быстром вальсе на балу геологических эпох. Как мы поняли, многие из разнообразных видов фиговых деревьев дружат с определенными, верными им видами ос. Фиги и бластофаги эволюционировали вместе, синхронно друг с другом – коэволюционировали, – но не так, как другие виды фиговых деревьев и ос. Какие преимущества это дало фигам, мы знаем. Личные опылители служат им самыми что ни на есть управляемыми ракетами. Проявляя заботу об одном, специфическом, виде ос, фиговые деревья обеспечивают доставку пыльцы в женские фиги своего вида и ни в какие другие. Их пыльца не пропадает зря, что было бы неизбежно при общем пользовании услугами ос одного и того же вида, которые летели бы во все фиги подряд. Выигрывают ли и осы от такой преданности, не столь очевидно, но, возможно, у них просто нет выбора. Иногда виды расходятся в процессе эволюции, разделяясь на два вида – почему, сейчас неважно. Что касается фиговых деревьев, пути их эволюции могли разойтись, и тогда они могли сменить химические пароли, по которым осы их узнавали, а также такие параметры системы “замок-ключ”, как глубина их крошечных цветочков. Осы были вынуждены приспособиться. Например, если в процессе коэволюции по линии фигового дерева (“замка”) цветочки постепенно становились глубже, то по линии эволюции ос (“ключа”) начинали удлиняться яйцеклады.

Вот мы и пришли к той проблеме, которую увидели Графен и Годфри. Продолжим аналогию замка с ключом. Поменяв замки, виды фиговых деревьев стали развиваться по‐разному, а вслед за ними полетели их осы, подобрав ключи. По-видимому, нечто в этом роде произошло и с древними орхидеями, когда они разделились на пчелиные орхидеи, мушиные орхидеи и осиные орхидеи. Но тут легко понять, как начался коэволюционный процесс. Фиги поднимают специфическую, почти неразрешимую проблему – и сейчас я ринусь в последний бой. Если бы история развивалась по типичному для синхронной эволюции плану, мы должны были бы увидеть примерно следующую картину. Допустим, в ходе отбора женских фиг были бы отобраны гены, обеспечивающие развитие глубоких цветков. Это создало бы давление отбора в пользу более длинных яйцекладов у ос. Однако фиги привносят особые обстоятельства, и нормальный ход коэволюции нарушается. Гены передаются только по линии истинных женских цветков женских фиг, а не псевдоженских цветков мужских фиг; вместе с тем свои гены передают только те самки ос, которые откладывают яйца в псевдоженские, а не в истинные женские цветки. Поэтому особи ос с длинными яйцекладами, способные достичь дна глубоких женских цветков, не передадут потомству гены, нужные для формирования длинных яйцекладов. Свои гены передадут потомству те особи с длинными яйцекладами, которые достают дна псевдоженского цветка. Однако при этом гены глубоких цветков потомству не передадутся. Попробуй разберись!

Ответ снова надо искать в замещающем отборе – это хорошо отлаженный тренажер для пилотов. Мужские фиги “хотят”, чтобы осы, их “выпускницы”, эффективно опыляли настоящие женские цветки. Следовательно, в нашем гипотетическом случае они хотели бы, чтобы у ос были длинные яйцеклады. Для мужской фиги было бы легче всего этого добиться, если бы в ее псевдоженских цветках откладывали яйца только осы-матери с длинными яйцекладами. В контексте данного примера может показаться, что в этой идее слишком много умысла, как будто мужские фиги “помнят” о глубине женских цветков. Естественный отбор проделал бы это автоматически – просто выбрал бы те мужские фиги, чьи псевдоженские цветки по всем свойствам, включая глубину, близки к нормальным женским цветкам.

Фиги и инжирные осы достигают высшей точки эволюционных преобразований, самого грандиозного пика горы Невероятности. Их взаимоотношения запутанны и загадочны до смешного. Так и хочется приписать им преднамеренность, сознательный умысел, хитрую расчетливость. Однако в их поведении нет никакого расчета, ни грана интеллекта в любом его проявлении. Мы понимаем это хотя бы потому, что партнерами являются крошечная оса с еще более крошечным мозгом и дерево, у которого мозгов нет совсем. Мы воочию наблюдаем результат дарвиновской тонкой настройки, иначе не поверили бы в реальность столь совершенного и сложного механизма. Это своего рода расчет, скорее даже одновременное решение миллионов задач по расчету всех затрат и выигрышей. Самые мощные наши компьютеры глубоко задумались бы над такими трудными задачами. Но тот компьютер, который выполнил программу, состоит не из электронных схем и даже не из нейронов. Он не установлен где‐то во вселенной. Это автоматическая, распределенная вычислительная сеть с базой данных, закодированных на языке ДНК, и она охватывает миллионы организмов, кочует из одного организма в другой благодаря репродукционным процессам.