Текст книги "Четыре всадника: Докинз, Харрис, Хитченс, Деннет"

Докинз, Харрис, Хитченс, Деннет / Кристофер Хитченс, Ричард Докинз, Сэм Харрис, Дэниел Деннет ; предисловие Стивена Фрая
Четыре всадника

Christopher Hitchens, Richard Dawkins, Sam Harris, Daniel Dennett

THE FOUR HORSEMEN:

THE CONVERSATION THAT SPARKED AN ATHEIST REVOLUTION

Copyright © 2019 by Center for Inquiry. All rights reserved.

Foreword © Stephen Fry 2019

First published in Great Britain in 2019 by Bantam Press, an imprint of Transworld Publishers.

Перевод с английского Михаила Толстолуженко

© Толстолуженко М.Ю., перевод на русский язык, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Предисловие

Стивен Фрай

– Ты веришь в Бога?

– Бессмысленный вопрос. В какого бога? Ганешу? Осириса? Юпитера? Иегову? Или в одного из десятков тысяч богов, которым каждый день поклоняются анимисты во всем мире?

– Ну ладно, раз уж ты хочешь умничать, тогда – любого бога.

– Верю ли я в «любого бога»?

– Ну, смотри: существует творение, так? Следовательно, должен существовать Творец. Ничто не происходит из ничего. Должно быть что-то, давшее начало всему.

– Проигнорирую вольное употребление тобой слова «следовательно» и приму твой ход мысли, чисто из интереса. Просто чтобы увидеть, куда это нас заведет.

– Ну и всё.

– Что «ну и всё»?

– Ты согласился, что существует Творец.

– Я не согласился, я лишь принял твой ход мысли, чтобы увидеть, куда он ведет. Кто такой этот Творец, которого ты вообразил себе на основании того, что он «должен» существовать?

– Этого мы сказать не можем.

– И, что важнее, кто сотворил этого Творца?

– Это бессмысленный вопрос.

– Но ты только что сказал мне, что ничто не происходит из ничего и что должно быть что-то, давшее начало всему. Почему же мне нельзя воспользоваться этим принципом и поинтересоваться, откуда происходит твой Творец?

– Ну, ты должен признать, что Любовь и Красоту невозможно объяснить наукой. Что существует нечто иное…

Все мы в студенческие годы вели такие, продолжавшиеся далеко за полночь и сопровождавшиеся обильными возлияниями, дискуссии – жаркие, наивные и в конечном счете безрезультатные, – всерьез споря и ругаясь по поводу регрессии «черепах до самого низа» и предлагая друг другу доказать недоказуемое. Всем нам доводилось слышать, как сторонники веры излагают свою точку зрения, сначала ссылаясь на плохо понятые научные представления и открытия:

Сама квантовая физика показывает, что мы ни в чем не можем быть уверены, а потом презрительно отбрасывая их:

У науки нет ответов на все вопросы. Она не может даже объяснить, из чего состоит бо^ʹльшая часть Вселенной! В любом случае, это лишь теории.

Уловка «ни один истинный шотландец» живет и здравствует по сей день:

– Знаешь, буддизм многому может научить нас. Показали, что он действительно ценен в психологическом и познавательном отношении.

– Наподобие тех буддистских монахов, которые помогали бирманской армии проводить близкие к геноциду этнические чистки среди Рохинджа?

– Ну, это были не настоящие буддисты.

* * *

Такие стычки происходят каждый день, и это неизбежно. Обмен ударами может стать изнуряющим, агрессивным и утомительно однообразным, но не будем забывать, что речь идет о вопросе огромной значимости и что утверждения теистов, ревнителей и просто верующих – самые важные из всех возможных. Относительно всего. Чтобы принять участие в подобном споре, вам не нужно обладать ученой степенью или прочесть Фому Кемпийского, Коран, Книгу Мормона и учения Сиддхартхи (или же Происхождение видов и Principia mathematica). Но разве не здорово, когда есть возможность подслушать, что говорят те четверо, которые прочли? Это согревает сердце, веселит душу и возбуждает синапсы. Именно такую возможность и дает нам эта книга – услышать четверых людей, которые усердно размышляли и упорно сражались (а их потрепало в битвах, как мало кого из сегодняшних интеллектуалов), не утратив при этом остроумия, юмора и чувства меры.

Итак, кто же они, эти четыре мушкетера разума? Что им нужно от нас и от мира? Почему нас должно это интересовать?

Представим их по очереди.

Сэм Харрис (Арамис) – нейробиолог, моралист, писатель, а также страстный поклонник бразильского джиу-джитсу (боевое искусство, особенно знаменитое, как мне сказали, своими захватами и яростной борьбой на земле). Он обладает также знаниями и опытом в области медитации, которую англичанин, принадлежащий к моей касте, счел бы чем-то непонятным и очень неловким. Я не могу даже произнести слово «осознавать», не покраснев при этом. Харрис – автор известных книг Конец веры и Письмо к христианской нации, за которыми последовали книга Пробуждение и одноименная серия очень популярных подкастов, в основе которых лежит его большой интерес к изучению того, каким образом мораль и духовность могут процветать и за пределами религиозного учения.

Дэниел Деннет (Атос) – философ. Возможно, самый известный из ныне живущих философов. Несколько лет назад это звучало бы как «самый известный из ныне живущих специалистов по гидродинамике» или «величайший в мире колеоптеролог», но сегодня философия и составляющие ее дисциплины переживают период подъема. На философские факультеты поступает больше студентов, чем когда-либо прежде. Это было метко сформулировано на обложке одного из номеров журнала для выпускников Калифорнийского университета в Беркли: «Популярность философии взлетела: она уже больше, чем “занимательный путь к бедности”». Профессор Деннет пишет о сознании, эволюционной биологии, свободной воле и многом другом. Его книга Разрушая чары: религия как естественный феномен вызвала изрядный переполох в мирно дремавших академических, интеллектуальных, религиозных и политических кругах. Один только составленный им совместно с Асбьёрном Стеглих-Петерсеном Философский лексикон уже обеспечил ему вечную славу. Подобно Эйнштейну, Ною и Кеннеди, профессор Деннет – страстный любитель ходить под парусом.

Ричард Докинз (д’Артаньян) познакомил уже не одно поколение с эволюционной биологией и дарвинизмом. Его книги Эгоистичный ген и Слепой часовщик, постоянно переиздаваемые, продолжают вдохновлять, наставлять и изумлять. Он стал первым, кто занял в Оксфордском университете Кафедру популяризации науки, и в этом качестве он стал всемирно известен, снискав себе репутацию скептика, «страстного рационалиста», «гордого атеиста» и остроумного разоблачителя шарлатанства и мошенничества, скрывающихся за псевдонаучным языком. Все это время он также продолжал заниматься научной деятельностью, будучи ведущим этологом и биологом. Он подарил нашему языку слово «мем», а его работа в качестве ученого чрезвычайно расширила наше понимание не только генотипа, но и всего того эволюционного комплекса, который составляет жизнь, – фенотипа. Носящий его имя Фонд в поддержку разума и науки выступает в качестве глобального центра свободной мысли.

Кристофер Хитченс (Портос) был – как ни печально мне говорить о нем в прошедшем времени – журналистом, эссеистом, полемистом, бунтарем, спорщиком, политическим историком, писателем и мыслителем. Необыкновенная ясность изложения, обширная эрудиция, удивительная память, озорство, дерзость и оригинальность сделали его настолько умелым спорщиком, что едва ли кто мог сравниться с ним при его жизни. Нам повезло, что это дитя 1960-х и 70-х дожило до эпохи YouTube; множество блестящих примеров того, как он бичует глупцов, недоброжелателей, невежд и лентяев, продолжает жить в киберпространстве, а также на страницах его многочисленных статей, очерков и книг.

* * *

Контекст этой встречи Всадников прекрасно обрисовал Ричард Докинз в своей новой статье, представленной в этой книге; тем не менее стоит вспомнить, как эта четверка совершила переворот в англоязычном мире, повсеместно инициируя дебаты, упрочивая для нового поколения гуманизм и секуляризм и выражая всегда существовавшее, но ныне все растущее убеждение, что худшие стороны религии – от надувательского «исцеления верой» до кровожадного мученичества – едва ли возможно отделить от сути самой религии. Это произошло благодаря публикации их чрезвычайно влиятельных книг: Конец веры Харриса, Иллюзия Бога Докинза, Разрушая чары Деннета и Бог – не любовь Хитченса. Они вышли на фоне растущего на рубеже тысячелетий христианского фундаментализма в Соединенных Штатах и кровожадного джихадизма в исламском мире.

Столетиями король важно шествовал по улицам, и вот однажды кто-то указал на него пальцем и напомнил миру, что король голый. Реакция на это, как можно было представить, была бурной. Все четверо в такой степени стали звездами масс-медиа, что их постоянно и повсюду просили высказать свое мнение и принять участие в дебатах. Но затем последовала контрреформация. Поборники религии всех мастей (большинство из которых, как оказалось, даже не читали эти книги[1]1
  Сравните и сопоставьте с Четырьмя всадниками, впечатляющую эрудицию которых в области священных текстов и богословия можно видеть на последующих страницах.


[Закрыть]) бросились в бой, с тем чтобы заглушить эти новые голоса:

– Новый атеизм ничем не отличается от религии.

– Эти новые атеисты сами являются фундаменталистами.

– Да как смеют они оскорблять и ранить людей, которым религия дает огромное утешение, облегчение и опору!

– Ленин и Сталин установили в СССР атеизм, и посмотрите, к чему это привело.

– Они судят обо всех нас, глядя на поведение худших из нас.

Подобные обвинения, – которые, разумеется, являются не аргументами, а лишь утверждениями, в которых сквозит возмущение оскорбленного достоинства, – бросались с таким видом, словно они опровергают все то, что отстаивал этот новый атеизм. После тысячелетий господства, подавления и цензуры, поборники религии чудесным образом превратились вдруг в жертв грубых оскорблений, презрительных насмешек и интеллектуальных гонений. Таков контекст этого разговора.

И первое, что обсуждают Докинз, Деннет, Харрис и Хитченс, – это сама проблема «оскорбления» – то, как защитники религии хватаются за нее всякий раз, когда их утверждения и практики подвергаются тщательному исследованию с позиций разума, истории и науки. Читая сегодня рассуждения Четырех всадников на эту тему, осознаешь, что все разговоры о любой идеологии или вере являются частью религиозной полемики. Вопросы свободы слова, богохульства, святотатства и ереси очень остро стоят в нашем далеко-не-дивном новом мире с его культурными войнами, публичным шельмованием, шеймингом, лишением слова, а также роем заразных болезней «нулевых», с жужжанием вылетевшим, жаля и кусая, из ящика Пандоры социальных сетей.

Да, Четыре всадника могут быть язвительными и почти грубыми, когда прихлопывают назойливых мух, однако они всегда играют по правилам. Правила всякой интеллектуальной деятельности – научной или ненаучной – сплетаются в один золотой принцип: испытание утверждений на наковальне логики и верифицируемого факта. Для того чтобы аргумент получил признание, он должен быть обоснован рационально и эмпирически.

Это не значит, что новые атеисты выступают в роли холодного, бесчувственного мистера Спока. Разум и опыт признаю́т, что многие благочестивые последователи искренни в своей вере. И хотя рассуждать об истинности положений религиозной веры – занятие достойное и правомерное, высмеивать или разубеждать индивидуальных верующих не стоит. Флоберовская «простая душа», старая служанка Фелисите, которая, стоя на коленях, читает молитвы и взирает с благоговейным восторгом на витраж над алтарем, – неподходящий объект для презрения; но вот догма, которую возвещает из Ватикана сидящий в своем дворце кардинал, догма, которая заставляет Фелисите стоять на коленях, и винные погреба во дворце, и потчуемый бессмысленными эдиктами и эсхатологическими угрозами простой народ… Ответить на это – дело правильное и необходимое. Исследование правомерности утверждений, которые выплескиваются на общественную арену и влияют на образование, законотворчество и политику, отнюдь не обязано принимать в расчет чьи-то оскорбленные чувства.

Если истина относительно существования Бога – вопрос первого порядка, то в полемике его быстро оставляют и подменяют вопросами второго порядка:

Возможно, вера в божество и посмертное существование, даже если она и основывается на недоказуемых утверждениях, может тем не менее рассматриваться как побуждение к добрым делам?

Может быть, она предлагает нравственные ориентиры и кодекс этических норм, без которых мир был бы местом, где царит жестокость и распутство. В жизни мы сплошь и рядом руководствуемся метафорами. Почему бы не принять религиозное повествование безотносительно к его истинности – как то, на что можно опереться среди этой релятивистской культуры, обреченной в силу исчезновения всякой структуры, иерархии и смысла?

А как насчет того духовного, нуминозного в нас, что мы все ощущаем? Разве вы можете отрицать, что есть сфера, в которую не могут проникнуть разум, числа и микроскопы?

Бесстрашная четверка сходу бросается во все эти темы второго порядка. Не заходя настолько далеко, чтобы принять предложенную Стивеном Джеем Гулдом неудовлетворительную идею «непересекающихся магистериев» (которую можно выразить словами «Отдавайте науке то, что принадлежит науке, а религии – все остальное»), каждый участник четверки, как можно видеть, охотно соглашается с тем, что мир, космос и наше человеческое познание обнаруживают и переживают на опыте нуминозное. Это отнюдь не уступка, ибо numen[2]2
  Лат. «божественная воля», «божество». Здесь и далее знаком «*» обозначаются примечания переводчика.


[Закрыть], что бы ни говорили некоторые словари, не более указывает на существование божества, чем lumen[3]3
  Лат. «свет».


[Закрыть] или какое-нибудь менее привлекательное явление, например жестокость, рак или поедающие плоть бактерии.

Эта встреча прекрасна тем, что каждый участник квартета вносит свой вклад в дискуссию о религии и атеизме, науке и здравом смысле, каждый с равным усердием обращается к сложнейшим проблемам нашей эпохи. Когда слушаешь эти диалоги Докинза, Харриса, Деннета и Хитченса, вспоминаешь, что беспристрастное исследование, свободное мышление и беспрепятственный обмен идеями приносят действительный и осязаемый результат. Кто мог представить, что будущее столь очевидных и убедительных просвещенческих принципов может в наше время оказаться под угрозой – угрозой, порождаемой кричащей нетерпимостью, исходящей от обеих сторон старого политического разделения, но также нашими собственными страхом, ленью и неуместной учтивостью? Именно эта реальная опасность делает публикацию этой книги столь своевременной и желательной. Пусть обаяние и величие этой четверки, а также бесстрашие и ценность свободной мысли, открыто и изящно выражаемой, продолжает вдохновлять новые поколения.

Один за всех, и все за одного!

Высокомерие религии, скромность науки и интеллектуальное и нравственное бесстрашие атеизма
Ричард Докинз

Между 2004 и 2007 гг. получили известность (в некоторых кругах печальную) в качестве зачинателей так называемого движения Нового атеизма пять бестселлеров: Конец веры (2004) и Письмо к христианской нации (2006) Сэма Харриса, Разрушая чары (2006) Дэниела Деннета, моя Иллюзия Бога (2006) и Бог – не любовь (2007) Кристофера Хитченса. Какое-то время Сэма, Дэна и меня называли «тремя мушкетерами». Затем, когда подключился Кристофер, мы расширились до «четырех всадников». Мы не имели отношения к этим журналистским прозвищам, но и не отказывались от них. Мы также не состояли друг с другом в сговоре: не было никакого организованного сбора оружия, хотя мы и не возражали, когда нас ставили в один ряд, и были рады, что нас объединили такие уважаемые авторы, как Айаан Хирси Али, Виктор Стенджер, Лоренс Краусс, Джерри Койн, Майкл Шермер, Э. К. Грейлинг и Дэн Баркер, наряду со многими другими.

В сентябре 2007 г. в Вашингтоне, родном городе Кристофера Хитченсона, прошла ежегодная конференция Международного альянса атеистов. Робин Элизабет Корнуэлл, в качестве представителя Фонда Ричарда Докинза в поддержку разума и науки, воспользовалась присутствием всех четырех «всадников» в одном месте и организовала беседу между ними, которую должны были заснять наши кинооператоры. Замысел состоял в том, чтобы Айаан Хирси Али стала пятой, в качестве единственной всадницы, тем самым превращая нас из трех мушкетеров и четырех всадников в пять столпов мудрости. К сожалению, в последний момент Айаан пришлось срочно улететь в Нидерланды, где она была членом парламента. Нам не хватало ее, и мы были рады, что она присоединилась к трем оставшимся в живых всадникам в 2012 г., когда Всемирный слет атеистов в Мельбурне организовал своего рода репризу[4]4
  https://www.youtube.com/watch?v=sOMjEJ3JO5Q.


[Закрыть]. Неудивительно, что ее присутствие стало стимулом к тому, чтобы одной из тем обсуждения стал ислам.

Но вернемся к первоначальной встрече 2007 года. Вечером 30 сентября мы вчетвером расселись вокруг стола в просторной, уставленной книгами квартире Кристофера и Кэрол. Попивая коктейли, мы в течение двух часов вели беседу, за которой последовал незабываемый ужин. Видео– запись нашей дискуссии была выложена в YouTube-канале Фонда Ричарда Докинза[5]5
  https://www.youtube.com/watch?v=n7IHU28aR2E.


[Закрыть]. Фонд выпустил также эту запись на двух DVD; текст, который следует далее в этой книге, представляет собой расшифровку нашей беседы.

Для меня эта встреча стала подтверждением моего убеждения, что дискуссии, для того чтобы быть интересной и плодотворной, не всегда требуется ведущий или какое-нибудь принципиальное разногласие или расхождение между участниками. У нас не было даже подготовленного заранее списка вопросов для обсуждения. Разговор сам принял нужное направление. Однако никто не захватывал слово, и мы плавно переходили от одной темы к другой, обсудив множество вопросов. Два часа пролетели незаметно, и наша увлеченность беседой не ослабевала. Будет ли эта свободно текущая беседа интересна другим? Об этом судить читателям этой книги.

Насколько иным был бы наш разговор, если бы он состоялся сегодня, спустя десять с лишним лет? Одно отличие очевидно: с нами нет больше Кристофера Хитченса, гостеприимного хозяина того памятного вечера. Сколь сильно нам недоставало бы – и действительно недостает – его энергичного, приятного баритона, его широких познаний, его многочисленных цитат из литературы и истории, его острых, но джентльменских шуток, его выразительных голосовых модуляций при использовании таких риторических приемов, как драматическая пауза не до, а после первого слова нового предложения. Не то чтобы он доминировал в нашем четырехголосии, но он несомненно оказывал решающее воздействие на ход беседы.

Вместо того чтобы воспроизводить старые темы, я решил изложить в этой статье некоторые новые мысли, которые высказал бы, если бы нам довелось провести еще одну такую дискуссию сегодня.

* * *

Одна из многочисленных тем, которые мы обсуждали в 2007 г., касалась сравнения религии и науки в отношении скромности и высокомерия. В адрес религии выдвигаются обвинения в явно излишней самоуверенности и поразительном отсутствии скромности. Расширяющаяся Вселенная, законы физики, тонко настроенные физические константы, законы химии, неспешное вращение жерновов эволюции – всё было приведено в движение с тем, чтобы по прошествии 14 миллиардов лет появились мы. Даже постоянно повторяемое утверждение, что мы жалкие преступники, рожденные во грехе, есть своего рода высокомерие наизнанку: что за тщеславие – полагать, что наше моральное поведение имеет какое-то космическое значение, как будто Творцу Вселенной нечем больше заняться, кроме как подсчитывать наши плохие и хорошие оценки. Вселенная озабочена исключительно мной. Это ли не самомнение, которое превыше всякого разумения?

Карл Саган в своей книге Голубая точка[6]6
  Carl Sagan, Pale Blue Dot: A Vision of the Human Future in Space (New York: Random House, 1994).


[Закрыть] высказывает оправдывающее религию мнение, согласно которму наши далекие предки едва ли могли избежать подобного космического нарциссизма. Без крыши над головой и без искусственного освещения, они каждую ночь наблюдали вверху движущиеся по окружности звезды. А что было центром этой окружности? Разумеется, местоположение самого наблюдателя. Неудивительно, что они считали, что Вселенная – «вокруг меня». Она действительно вращалась «вокруг меня» – в другом смысле слова «вокруг». «Я» было центром космоса. Однако подобное оправдание, если это и впрямь оправдание, исчезло с появлением Коперника и Галилея.

Что касается чрезмерной самоуверенности богословов, то мало кто смог достичь высот, которыми овладел живший в семнадцатом веке архиепископ Джеймс Ашер – он был столь уверен в своей библейской хронологии, что указал точную дату возникновения Вселенной: 22 октября 4004 г. до Р. Х. Не 21 или 22 октября, а в точности вечером 22 октября. Не сентябрь и октябрь, а однозначно, с опорой на огромный авторитет церкви, октябрь. Не 4003 или 4005 г., не «где-то в районе четвертого или пятого тысячелетия до Р. Х.», а – без тени сомнения – 4004 г. до Р.Х. Другие, как я сказал, не столь точны в этом вопросе, однако богословам свойственно придумывать бессмыслицу. Придумывать в свободном порыве и, наделив себя безграничным авторитетом, навязывать другим, иногда (по крайней мере, в прошлом, а в исламских теократиях – и поныне) под страхом пыток или смерти.

Такая причудливая точность проявляется также во властных предписаниях, как надо поступать в жизни, которые религиозные лидеры навязывают своим последователям. Когда речь заходит о мании все контролировать, ислам далеко впереди, не имея себе равных. Приведем несколько ярких примеров из Кратких предписаний ислама, которые оставил аятолла Озма Саййед Мохаммад Реда Мусави Голпайгани, высокочтимый иранский «ученый». Только относительно кормилиц здесь целых двадцать три подробнейших предписания («вопроса»). Вот первый из них, Вопрос 547. Остальные столь же точны, столь же властны и столь же лишены внятного разумного обоснования:

Если женщина является кормилицей ребенка, в соответствии с условиями, изложенными в Вопросе 560, то отец этого ребенка не может взять в жены дочерей этой женщины, а также не может взять в жены дочерей мужа, которому принадлежит молоко, даже его молочных дочерей, но ему дозволено взять в жены молочных дочерей женщины… [и так далее].

Вот другой пример из раздела про кормилиц, Вопрос 553:

Если жена отца человека кормит [чужую] девочку молоком ее отца, то этот человек не может взять эту девочку в жены.

«Молоко отца»? Что? Полагаю, в культуре, где женщина является собственностью мужа, «молоко отца» звучит не столь дико, как для нас.

Вопрос 555 столь же загадочен, на этот раз в отношении «молока брата»:

Человек не может взять в жены девочку, вскормленную его сестрой или женой его брата молоком его брата.

Я не знаю, откуда происходит эта жутковатая одержимость молоком кормилиц, но она не лишена основания в Священном Писании:

Когда Коран впервые был явлен, число кормлений грудью, делающее ребенка родственником (махрам), равнялось десяти, затем это отменили и заменили известным всем числом пять[7]7
  https://islamqa.info/en/27280.


[Закрыть].

Это был фрагмент ответа другого «ученого» на следующий недавний cri de cœur[8]8
  «Крик души» (фр.).


[Закрыть] запутавшейся (что не удивительно) женщины в социальных сетях:

Я месяц кормила грудью сына мужа моей сестры, а моего сына кормила жена мужа моей сестры. У меня есть дочь и сын, которые старше ребенка, которого кормила жена мужа моей сестры, и она тоже родила двух детей прежде того ребенка, которого кормила я.

Не могли бы вы описать тот тип кормления, который делает ребенка махрамом, а также предписания, касающиеся остальных наших детей? Большое спасибо.

Точность предписания относительно «пяти» кормлений грудью типична для такого рода религиозной мании контроля. Это причудливым образом всплыло в фетве 2007 г., которую выпустил д-р Иззат Атиййя, преподаватель Университета аль-Азхар в Каире, озабоченный тем, чтобы запретить коллегам мужского и женского пола оставаться наедине, и нашедший для этого оригинальное решение. Коллеге женского пола нужно как минимум пять раз покормить своего коллегу-мужчину «непосредственно из своей груди». Это сделает их «родственниками» и таким образом позволит им находиться наедине на работе. Заметьте, что четырех раз будет недостаточно. Он явно не шутил тогда, хотя и отменил свою фетву после того, как она вызвала возмущение. Как вообще могут люди жить, подчиняясь подобным до безумия подробным и при этом явно бессмысленным предписаниям?

Но вернемся – возможно, с некоторым облегчением – к науке. Науку часто обвиняют в том, что она претендует на знание всего, однако эта стрела летит далеко мимо цели. Ученым нравится не знать ответ на вопрос, потому что это побуждает нас действовать, побуждает размышлять. Мы во всеуслышание признаем свое незнание, когда радостно объявляем о том, что^ʹ нужно сделать.

Как возникла жизнь? Я не знаю, никто не знает, мы хотели бы знать, и мы энергично обмениваемся гипотезами, а также предлагаем способы их подтверждения или опровержения. Что вызвало апокалиптическое массовое вымирание в конце пермского периода, четверть миллиарда лет тому назад? Мы не знаем, но у нас есть кое-какие интересные гипотезы, которые следует обдумать. Как выглядел общий предок человека и шимпанзе? Мы не знаем, но кое-что нам все же известно. Мы знаем континент, на котором он жил (Африка, как догадался Дарвин), а молекулярные данные сообщают нам, в какое приблизительно время (6–8 миллионов лет тому назад). Что такое темная материя? Мы не знаем, и значительная часть сообщества физиков охотно бы выяснила это.

Для ученого незнание – жажда, которую приятно удовлетворить. Если же вы богослов, незнание – это то, от чего следует избавиться, бесстыдно занимаясь выдумками. Если вы авторитетная фигура наподобие папы, то можете преуспеть в этом деле, предаваясь своим частным размышлениям в ожидании того, что ответ внезапно придет вам в голову, – и тогда вы возвещаете его в качестве «откровения». Или вы можете достичь успеха, «толкуя» текст бронзового века, автор которого был даже более несведущ, чем вы.

Папы могут возвещать свои частные мнения в качестве «догмата», но только если эти мнения опираются на поддержку значительного числа католиков в ходе истории: долгая традиция веры в некое утверждение считается – непостижимым для научного мышления образом – подтверждением истинности этого утверждения. В 1950 г. папа Пий XII (именуемый недоброжелателями «гитлеровским папой») провозгласил догмат о том, что мать Иисуса Мария после своей смерти была телесно – т. е. не просто духовно – вознесена на небо. «Телесно» означает, что если бы вы заглянули в ее могилу, то обнаружили бы, что она пуста. Рассуждения папы не имеют абсолютно ничего общего с доказательством. Он цитирует 1 Послание к Коринфянам 15:54: «Тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою». В этих словах никак не упоминается Мария. Нет ни малейшего повода предполагать, что автор послания имел в виду Марию. Мы опять видим типичный богословский трюк: берется некий текст и «толкуется» таким образом, чтобы просто имелась некоторая туманная, символическая, поверхностная связь с чем-нибудь еще. Возможно также, что догмат Пия XII, как и множество других религиозных верований, по крайней мере отчасти основывался на представлении о том, что^ʹподобало бы кому-то столь святому, как Мария. Однако, согласно д-ру Кеннету Хауэллу, директору Института католической мысли имени кардинала Джона Генри Ньюмена при Иллинойском университете, основным мотивом папы стал иное представление о том, что подобает. В 1950 г. мир восстанавливался от вызванной Второй мировой войной разрухи и отчаянно нуждался в бальзаме исцеляющей вести. Хауэлл приводит слова папы и дает затем свою собственную интерпретацию:

Пий XII ясно выражает надежду, что размышление о вознесении Мари приведет верующих к большему осознанию нашего общего достоинства в качестве человеческой семьи… Что могло бы заставить людей неотрывно взирать на свою сверхъестественную цель и желать спасения своих собратьев-людей? Вознесение Марии было напоминанием о необходимости большего уважения к человечеству и побуждением к этому, потому что Вознесение невозможно отделить от остальной земной жизни Марии.

Увлекательное дело – смотреть, как работает богословское мышление: одной из его особенностей является отсутствие интереса – и даже презрение – к фактическим данным. Неважно, имеются ли какие-нибудь данные, подтверждающие, что Мария была взята телесно на небеса: людям будет полезно верить, что была. Не то чтобы богословы умышленно говорили неправду. Им как будто просто безразлична истина; она их не интересует; они не знают даже, что^ʹ она означает; они понижают ее до уровня чего-то несущественного, сравнимого с другими соображениями, такими как символический или мифический смысл. Однако при этом католиков заставляют верить в эти выдуманные «истины» – и заставляют отнюдь не в туманных выражениях. Еще до того, как Пий XII провозгласил Вознесение в качестве догмата, живший в восемнадцатом веке папа Бенедикт XIV объявил, что Вознесение Марии является «правдоподобным мнением, отрицать которое было бы нечестием и богохульством». Если отрицать «правдоподобное мнение» есть «нечестие и богохульство», можете представить себе наказание за отрицание непогрешимого догмата! И опять заметьте, с какой наглой самоуверенностью религиозные лидеры утверждают «факты», которые даже по их собственному признанию не подтверждаются вообще никакими историческими свидетельствами.

Католическая энциклопедия – сокровищница самоуверенной софистики. Чистилище есть своего рода небесный зал ожидания, в котором мертвые наказываются за свои грехи («очищаются»), прежде чем в конечном счете попасть на небо. Статья о чистилище в Энциклопедии содержит длинный раздел, посвященный «заблуждениям», в котором перечисляются ошибочные взгляды еретиков, таких как альбигойцы, вальденсы, гуситы и апостолики, к которым, разумеется, присовокупляются Мартин Лютер и Жан Кальвин[9]9
  http://www.catholic.org/encyclopedia/view.php?id=9745.


[Закрыть].

Библейские свидетельства в пользу существования чистилища имеют, скажем так, «творческий» характер – в них опять используется обычный богословский трюк, заключающийся в туманной, поверхностной аналогии. Например, Энциклопедия отмечает, что «Бог простил неверие Моисея и Аарона, но в наказание не допустил их в “землю обетованную”». Этот запрет рассматривается как своего рода метафора чистилища. И более мрачная история: когда Давид, чтобы жениться на красивой жене Урии Хеттеянина, подстроил убийство последнего, Господь простил его – но не оставил без наказания: Бог умертвил родившегося от этого брака ребенка (2 Царств 12:13–14). Жестоко в отношении невинного ребенка, подумаете вы. Однако явно полезная метафора частичного наказания, каковым является чистилище, и авторы Энциклопедии не преминули воспользоваться ей.

Раздел статьи о чистилище, озаглавленный «Доказательства», любопытен тем, что претендует на использование некой логики. Вот как строится аргументация. Если бы мертвые сразу попадали на небеса, наши молитвы за них не имели бы смысла. А мы ведь молимся за их души, не так ли? Поэтому отсюда должно следовать, что они не сразу попадают на небеса. Следовательно, должно существовать чистилище. Что и требовалось доказать. За это профессора богословия и впрямь получают зарплату?