Текст книги "Сэндмен Слим"

– Я Старк.

– Старк. Всего одно имя? Как у Мадонны?

– Или у Шер…

– Ну, хорошо, мистер Старк.

– Старк. Не надо «мистера». Просто Старк.

– Ну, хорошо, «Просто Старк». Раз такое дело, я увольняюсь. Я могла бы управлять этим магазином даже во сне, но мистер Касабян, очевидно, не вполне мне доверяет, раз прислал присматривать какого-то, простите, бандита. Нет уж, бл…ь, спасибо!

– Меньше всего мне хочется присматривать за тобой. По правде говоря, мне просто негде остановиться, и Касабян разрешил ночевать на втором этаже. «Присматривать» я буду чисто формально. Насколько я понимаю, главной остаешься ты. Управляй магазином, как хочешь.

– Вы по-прежнему похожи на человека, которого мне, наверно, знать не следует.

– Как скажешь.

Я делаю шаг к ней, ожидая, что она отшатнется. Но она стоит как вкопанная. Нервная, но храбрая. Она мне уже нравится.

– Слушай, бандиту было бы наплевать на всех, кроме себя. А я… обычно забочусь о своих друзьях.

В голове моей вспыхивает лицо Элис, безжалостно напоминая, насколько пустым могут быть такие обещания. Благие намерения как десять центов – не стоят ни черта в этом гребаном мире. Я толкаю Элис обратно во тьму.

– Останься, и я гарантирую – ты будешь работать в самом безопасном видеомагазине Лос-Андже́леса.

– Ну, ничего себе! Теперь мне действительно стало страшно.

– К тому же, сколько бы ни платил тебе Касабян, я дам прибавку в пятьдесят процентов.

В этот раз мне удается ее заинтересовать.

– Вы это правда можете?

– Здесь нет никого, кто бы мне запретил. Полагаю, пока я здесь вместо босса, я могу платить своим людям столько, сколько захочу.

– А когда вернется мистер Касабян?

– Понятия не имею. Сама понимаешь, семейные проблемы – штука непредсказуемая. Наверняка займут какое-то время.

Она кивает, смотрит вниз, затем на меня:

– Ладно, я останусь. Пока.

Аллилуйя!

– Спасибо, Аллегра.

– Не за что, «Просто Старк».

Я ЖДУ ЦЕЛЫЙ час на втором этаже, пока магазин наполнится покупателями, зашедшими в обеденный перерыв. Я решаю проверить, как там Касабян, только когда внизу становится достаточно шумно, – чтобы подстраховаться на тот случай, если ему снова захочется покричать.

Он все на той же полке, где я его оставил. Но, увидев меня, кричать он не стал. Только застонал:

– Ради всего святого, всади мне пулю в голову или переключи этот чертов канал!

На экране идет дневное ток-шоу. Стареющий ведущий в костюме и крашеная блондинка беседуют то о какой-то актрисе, о которой я никогда не слышал, то о лапшерезке, способной изменить жизнь каждому.

– Пожалуйста, выключи эту херню!

– Ну не знаю, по-моему, лапшерезка действительно офигенная.

– Иди на х…й!

– У тебя есть машина?

Он смотрит в телевизор, игнорируя мой вопрос. Я протягиваю руку и выключаю звук.

– Ключи в правом кармане, – говорит он.

Я переворачиваю его коматозное тело набок, чтобы дотянуться до кармана. Вот они!

– Что за машина?

– Верни мне тело.

– Где Мейсон?

– Не знаю.

– Я тебе не верю.

– Уж поверь: если бы я знал, как отправить тебя к Мейсону, то сделал бы это не задумываясь. Я бы с удовольствием глянул, как он отрывает тебе яйца.

Я снова включаю ток-шоу и закрываю дверь кладовой. Изнутри доносятся приглушенные ругательства.

Я беру мусорный пакет с окровавленной одеждой и простыней и спускаюсь по лестнице в магазин. За прилавком Аллегра и незнакомый студент. Они плотно заняты покупателями. За порносекцией расположен маленький склад, а в нем – запасной выход на улицу. Я вытаскиваю костяной нож и пытаюсь проделать трюк, который сработал в Аду, – засовываю острие клинка в замок, толкаю его внутрь и поворачиваю. Замок щелкает и открывается.

За магазином короткий переулок с несколькими мусорными контейнерами. Я бросаю пакет в один из них и иду на улицу.

На улице хорошо. Солнечно, но еще не жарко. Сегодня я чувствую себя более человечным и освоившимся. Я простой обычный парень, который вышел погулять с револьвером сорок пятого калибра, заправленным в штаны. Вчера вечером я пересчитал деньги «Брэда Питта», и получилось двадцать две сотни. Так что теперь я уверен, что смогу добыть все, что мне нужно.

Я иду по улице и жму кнопку на брелке. Прекрасное настроение мигом улетучивается, когда машина Касабяна, наконец, пикает. Белый «Шевроле Авео» с мятым багажником. Белые американские автомобили покупают только компании, сдающие машины в аренду, а значит, «Шевроле» Касабяна не просто говно, а говно с чудовищным пробегом. Но кто более жалок: парень, который водит подержанный кусок дерьма, или тот, кому приходится его угонять?

ВСЕ-ТАКИ СТРАННО начинать с нуля. Такой старт меняет масштаб амбиций. Вместо фантазий о том, какой особняк ты купишь, когда выиграешь в лотерею, ты начинаешь задаваться вопросами, есть ли у тебя носки? Есть ли зубная щетка? Есть ли рубашка, не заляпанная кровью?

Деньги – это тоже очень странно, если вы давно ими не пользовались. В Аду в основном работает экономика обмена. Среди самых высших и могущественных покупка за деньги вообще считается страшным социальным позором. Если вы покупаете за деньги – это значит, у вас нет ничего ценного, что можно предложить другим, или вы недостаточно умны, чтобы найти свой путь к исполнению заветных желаний.

Поначалу деньги «Брэда Питта» казались целым состоянием, но бо́льшую их часть я спустил за пару часов.

Много денег ушло на несколько особенных вещей: во-первых, ботинки Caterpillar со стальными носами, поскольку сталь – это всегда хорошо. Во-вторых, длинное легкое пальто. Все-таки не зря во всех старых фильмах шпионы и частные детективы носят длинные пальто или плащи. Они достаточно просторны, чтобы прятать под ними множество греховных предметов – особенно заряженных пулями. Я подбираю себе длинное угольно-серое шелковое пальто в восточноголливудском бутике для мальчиков по вызову. Материал тяжелее шелка в Лос-Анджелесе будет выглядеть нелепо, а носить черное пальто – все равно что выдавать себя за уволившегося музыканта группы «Баухаус»[24]24
  «Баухаус» («Bauhaus») – британский музыкальный коллектив (1978–2008), признанный одним из основателей и наиболее ярких представителей готик-рока.


[Закрыть].

Немного дальше по Мелроуз-авеню я вижу пафосные кофейни, в которых любят собираться выпендрежники из кинобизнеса и бездельники-байкеры, живущие на шее у богатых родителей. Латте и бургеры в таких заведениях стоят дороже подтяжки лица. Перед кофейнями выстроился длинный сияющий ряд «Харлеев» за 40 тысяч долларов каждый, которые никогда не видели ни пылинки, ни всплеска грязи. Как бы ни были эти клоуны противны моему «быдляцкому» самосознанию, но не могу не выделить одну приятную черту: они выбирают для себя самые мощные мотоциклы из возможных.

В байкерском магазине, больше похожем на музей, я приобретаю кожаные гоночные штаны и армированную куртку для мотокросса. После того как меня подстрелили и чуть не оглушили электрошокером, мне нравится идея оградить себя от мира слоем кевлара. Кроме того, я подбираю кевларовую рубашку – своего рода кольчужку с длинными рукавами и вшитыми бронепластинками. Надеюсь, если я надену все это под пальто, то не стану выглядеть как робот-терминатор в шелковом халатике.

Я обуваю новые ботинки, надеваю штаны и куртку для мотокросса в одной из примерочных кабинок и, выйдя из магазина, швыряю обгоревшую одежду в мусорный бак. Думается, я избавился почти ото всего, что оставалось. В смысле от последних материальных вещей, которые связывали меня с предыдущей жизнью. Осталась только футболка с принтом «Germs» – вся в крови и продырявленная пулями, – которую я засунул под матрас в магазине Касабяна. Наверное, следовало выкинуть ее, как все остальное, но это был подарок Элис. Так что пусть она побудет со мной, пока я не развалюсь и не сгорю навсегда.

Кольт я оставил в припаркованном «Авео» – под водительским сиденьем. Вернувшись к машине, я вытаскиваю револьвер, кладу его в сумку с новым плащом и бросаю ключи от «Авео» на сиденье. Может, его найдет какой-нибудь отчаянный подросток, любящий угонять машины, или бездомные, нуждающиеся в ночлеге. Я тащу сумки вниз по Мелроуз с намерением подобрать себе другой автомобиль.

Есть только один способ угнать машину и не чувствовать себя виноватым: следует выбирать самую дорогую. В этом случае вы будете точно знать, что она застрахована на максимально возможную сумму. Поэтому, что бы с ней ни случилось, владелец никогда не останется внакладе. Я выбираю черный «шестисотый» «Мерседес», подхожу к нему со стороны водительской двери, вонзаю в замок костяной нож, прикрыв своим телом, и задерживаю дыхание. Машина пикает один раз, и дверь разблокируется. Я проскальзываю внутрь с сумками, втыкаю нож в замок зажигания, и двигатель начинает урчать. После этого я внимательно смотрю в окна и зеркала. Никто не обращает на меня ни малейшего внимания. Я давлю на газ, и выезжаю на «Мерседесе» на полуденную улицу.

ЗДАНИЕ ПОХОЖЕ на сфинкса – вечное и неизменное. Оно именно такое, каким я его запомнил. Такие же кованые решетки на окнах первого этажа. За стеклами окон второго этажа, армированными проволочной сеткой, видны пыльные занавески и рваные шторы. Окно управляющего зданием легко отличить от других: с него свисают обрывки букв из «сусального золота», из которых когда-то было сложено название охранной фирмы. Вместо занавесок окно управляющего наглухо заклеено фольгой. Всегда было интересно, чем он там занимается, что так отчаянно боится впустить солнечный свет. Когда-нибудь придется это выяснить.

Наблюдая за зданием, я успеваю выкурить три сигареты. Ничего необычного или хотя бы интересного не происходит. Проезжают машины. Бредет мимо какая-то старуха, волоча за собой пару усталых на вид джек-рассел-терьеров.

Не уверен, что это мудро – заходить сюда прямо посреди бела дня, но никаких демонических вибраций от этого места не исходит. Я отстегиваю Веритас от цепи и быстро подбрасываю внутри машины. Следует идти или нет? Монета падает утренней звездой вверх. Надпись на адском языке по гурту монеты гласит: «Возвращайся и поговори с хорошей девушкой». Как мило. Моя магическая монета занялась сводничеством. Я, конечно, ценю такую заботу, но время не ждет. Я вылезаю из машины, спрятав револьвер под куртку, и быстро перебегаю через улицу.

Парадная дверь, как обычно, заперта, но боковая – у разгрузочного пандуса – широко раскрыта. Справа от входа – грузовой лифт. Я опускаю верхний стопор, блокирующий деревянные челюсти лифта, и бью кулаком по кнопке третьего этажа. Лифт дергается и начинает подниматься.

Я мог остаться на той стороне улицы и войти сюда сквозь тень. Сквозь тень я мог бы проникнуть прямо в свою квартиру. Да х…й-то там. Это мой дом. И я войду через дверь.

Лифт останавливается на третьем этаже. Я открываю двери, бегу направо по центральному коридору, затем сворачиваю налево. Моя квартира в самом конце. Как раз достаточно, чтобы как следует разогнаться. Дверь прежняя – из твердой стали, крепко сидящая на двух тяжелых металлических петлях. Я еще не думал, как буду ее открывать, но помню, что теперь я немного сильнее, чем был раньше. Подбегая к двери, я делаю несколько широких размашистых шагов, подпрыгиваю и бью пяткой в дверь. Она проваливается с хрустом, ржавый механизм замка улетает внутрь, бешено вращаясь, как металлический фрисби. Кольт уже в руке, готовый к употреблению.

– Наконец-то, – говорит двухсотлетний француз, сидящий в мягком кресле. – Бл…ь, как долго ты сюда шел.

ОН ПРИПОДНИМАЕТСЯ в потрепанном зеленом низком кресле. Он немного выше, чем я его помнил, и немного тяжелее, но у него та же борода цвета соли с перцем и коротко стриженные волосы. Тот же впечатляющий римский нос и темные глаза, которые с равным успехом могли принадлежать и любимому дядюшке в рождественское утро, и разъяренному уголовнику, готовому просверлить ваш лоб электродрелью.

Я просто смотрю на него. Когда-то мне нравился его акцент. Он даже «бля» произносит как «блё». Но, с другой стороны, из топ-десять людей, которых я ни за что не ожидал здесь увидеть, он уверенно входит в первую пятерку. Я замираю на месте, не двигаясь ни влево, ни вправо, ориентируя туловище так, чтобы, если понадобится, выскочить за дверь без раздумий.

– Видок? Ты что здесь делаешь?

– Вот как ты встречаешь друга после стольких лет? – спрашивает он, кладя на пол потрепанную книгу, которую читал. – Я ждал тебя, охранял твой дом. Думаешь, мне очень нравится сидеть в этой бетонной заднице?

Я поднимаю револьвер и прицеливаюсь ему в голову.

– Как мы познакомились, старик?

– О, так ты думаешь, что это не я? Тебе кажется, что это ловушка. Что ж, на твоем месте я бы засомневался не меньше.

Он салютует бокалом, наполненным до краев вином – такого насыщенно-красного цвета, что кажется черным.

– Мы случайно столкнулись в салуне. Которого уже нет. «Кровавый Меридиан». Это было до того, как ты познакомился с милой Элис. Мы оба оказались в баре и оба положили глаз на одну и ту же симпатичную девушку, с которой пытались флиртовать. Ни у кого из нас не было достаточно долларов, поэтому пришлось слегка навести чары на бармена, чтобы он терял память и за те же деньги наливал снова и снова. Как только мы осознали, что делаем одно и то же, то мгновенно забыли про девушку и остаток ночи провели за разговорами о том, кто мы, что умеем и кого знаем, расплачиваясь с несчастным барменом одними и теми же монетами.

– Не многое потеряли, насколько я помню. Девушка была симпатичной, но слишком пьяной.

– Как и мы, собственно. Наше внезапное равнодушие ее оскорбило.

– В следующей жизни куплю ей выпивку и буду беседовать с ней до утра.

– В следующей жизни…

Пистолет вдруг стал тяжелым в моей руке. Я его опускаю. Видок – на голову выше, чем я, и вдвое шире – подходит и давит меня в долгих медвежьих объятьях.

– Рад тебя видеть, парень, – говорит он.

Как и этот дом, Видок ничуть не изменился. Он выглядит на сорок пять, но на самом деле такой старый, что может рассказать вам, какой звук издавали гильотины, рубившие головы аристократам во времена Французской революции.

Я оглядываю комнату. В ней все выглядит неправильно. Где мои вещи? И где вещи Элис?

– Ты давно здесь живешь? Где всё? – спрашиваю я.

– Элис съехала через несколько месяцев после твоего исчезновения. Все твои вещи и то, что она забыла, я сложил в спальне.

– Куда она переехала?

– К подруге в Эко-парк. Именно там и произошли те ужасные события.

– Ее убил Мейсон. Можешь говорить об этом прямо. – Я чувствую себя глупо, но не могу не спросить: – Это точно была подруга… а не друг?

– Нет, именно подруга, – отвечает он. – Элис встречалась с парнями после того, как тебя не стало, но это было не всерьез. Ты разбил ей сердце. Она была особенной.

Я подхожу к стойке, которая отделяет гостиную от кухни. Заварник выглядит знакомым, но это всё. Кроме того, я не вполне уверен насчет чайника на плите.

– Ты проверял, как она живет?

– Насколько это было возможно. Она не хотела видеть никого из прежней жизни. И особенно тех, кто как-то связан с магией.

Да, на нее это похоже. Ей не нравился ни Мейсон, ни кто-либо другой из Круга. После моего исчезновения она не могла не захотеть сбежать от магии подальше. Но не убежала достаточно далеко. Надо было сказать ей, чтобы она уезжала из города, если со мной что-то случится. Надо было придумать план побега. Но что могло случиться? Я был золотым мальчиком. Был пуленепробиваемым.

– Спасибо за попытку, – говорю я. – И спасибо, что сохранил это место. Даже не знаю, что бы я делал, если бы зашел и обнаружил здесь незнакомого мне мудака.

Видок берет бутылку красного вина с кофейного столика, приносит с кухни бокал для меня и наполняет до краев. Доливает свой бокал, поднимает его, и мы чокаемся. Я присаживаюсь на диван.

– Ну, и как ты поживаешь? Чем занимался, пока меня не было?

– Работал в основном. Работа теперь – это все, что у меня есть, – говорит он. – Она помогает мне постичь Божественный замысел, к тому же кражи нужны для приобретения инструментов. Знаешь, воровство в чем-то похоже на алхимию. Мы пытаемся отыскать скрытую красоту и сделать ее своей.

– Забавно. Сколько я тебя знаю, ты нигде не жил дольше нескольких недель. Не могу представить тебя в роли парня, который добросовестно платит за коммуналку и электричество.

– Обижаешь? За такой сарай я не стал бы платить и пенни. Я придумал использовать старое цыганское зелье – a vin de mémoire manquée[25]25
  Вино дырявой памяти (фр.).


[Закрыть]. Покрасил им стены, окна, пол и потолок, et voilа![26]26
  И вот! (фр.)


[Закрыть] Твоего дома больше не существует. Его не видит и не помнит никто, за исключением, конечно, таких же ухарей, как мы. Из Саб Роза[27]27
  Sub rosa (Под розой) – латинское крылатое выражение, соответствующее русским «тайно», «втайне», «по секрету».


[Закрыть].

Саб Роза. Про это понятие я не вспоминал очень давно.

Видок – Саб Роза. Так же как Касабян, Мейсон и все остальные члены Круга. Я тоже Саб Роза, хотя в те времена не думал о себе в таком ключе. Возможно, несколько тысяч подобных нам бродят сейчас по Южной Калифорнии.

Саб Роза – это люди с тайной. Они выглядят как вы, но на самом деле совсем другие. Они держат деньги в одном с вами банке. Они стоят за вами в очереди в кафе. Они клянчат у вас деньги, которые вы – совершенно неожиданно и необъяснимо для себя – вкладываете в их грязные руки. Некоторые из нас умеют общаться с мертвыми. Другие видят будущее, обмениваются душами, как бейсбольными карточками, или подкупают ангелов, чтобы быть в курсе Божественных планов. Саб Роза – это те, о которых обычным людям лучше не знать. И не потому, что вы нам не нравитесь. Дело в том, что у вас есть привычка сжигать нас на кострах, если вы вдруг узнаете о нашем существовании.

Алхимические припасы Видока и инструменты для взлома занимают практически все пространство: стеллажи с зельями, книги и свитки на латыни и греческом, перегонные кубы, пробирки, точильные камни. На столе в углу валяются украденные попутно безделушки: нэцке, алмазы, вытащенные из тайников контрабандистов, паспорта и компьютерные диски.

Однажды неудачный эксперимент привел к тому, что Видок стал бессмертным. Последние сто пятьдесят лет он крадет исключительно для того, чтобы обеспечить исследования, которые помогут ему победить этот недуг.

– Спасибо, что присмотрел за домом… и я рад, что он теперь твой, – говорю я. – Все равно не смог бы находиться здесь без Элис.

Он понимающе кивает:

– Где будешь жить?

– Уже нашел приют у друга. Там есть ванная, удобная постель и куча фильмов на любой вкус. Тебе стоит зайти как-нибудь в гости.

– Звучит соблазнительно.

– Знаешь, я ведь вернулся, чтобы кое-кого убить, – признаюсь я, стараясь как можно скорее подобрать нужные слова. – Точнее говоря, собираюсь уничтожить сразу весь магический Круг.

– Я увидел это сразу, как только ты вошел. Я хорошо тебя понимаю и даже не буду пытаться отговаривать. Но, прежде чем ты начнешь, есть вещи, о которых стоит узнать.

Можно сказать, только теперь начинается Настоящая Беседа. Пока Видок подливает вина, я закуриваю сигарету.

– Много лет назад я сделал нечто подобное тому, что ты задумал. Задолго до того, как родился не только ты, но и твои бабушки с дедушками. Месть никогда не получается так, как ты хочешь. В ней нет ни радости, ни торжества, и, когда все заканчивается, твое горе только усиливается. Проделав то, о чем мы говорим, человек меняется навсегда и никогда больше не сможет стать прежним. Хуже всего, что независимо от того, сколько врагов ты убьешь, ты никогда не насытишься. Всегда найдется кто-то еще, кто этого заслуживает. Когда убивать станет слишком легко, ты уже не сможешь остановиться.

– Ты же остановился…

– Но желание убивать осталось. Даже теперь, когда все причастные мертвы – как убитые моей рукой, так и те, кто умер сам за те долгие годы, в течение которых я себя сдерживал. Хуже того, когда все закончилось, мне пришлось покинуть Париж, сесть на корабль и приплыть сюда – в страну чизбургеров и ковбоев. Друг мой, ты вступаешь на очень скользкий путь.

– Я ценю твой совет. И не переживай, я здесь не для того, чтобы просить тебя о помощи.

– Не говори ерунды. Я обязательно тебе помогу. Мы всегда должны помогать друзьям, даже когда они совершают глупости. Особенно когда они совершают глупости.

– Спасибо тебе, старик.

– Салют! – отвечает он и приподнимает свой стакан. Мы чокаемся.

Докурив сигарету, я вынимаю нож, который опробовал на Касабяне, и под кофейным столиком выдергиваю несколько досок из пола. Клеенчатый сверток с оружием моего отца все еще там. Я вытаскиваю его и раскладываю на столе содержимое – один предмет за другим: отличная копия кольта «Нэви» образца 1861 года, расточенная под современный патрон сорок четвертого калибра; тяжелый револьвер «Ле Ма» эпохи Гражданской войны; полуавтоматический «браунинг» сорок пятого калибра, из которого стрелял мой дедушка в День Д[28]28
  День высадки англо-американских войск в Нормандии 6 июня 1944 г.


[Закрыть]. А также дробовик «Бенелли М3». Все это надо как следует почистить, прежде чем использовать.

Что-то проскакивает в голове Видока. Я успеваю поймать лишь фрагмент, прежде чем он отталкивает это прочь. Я испытываю ощущение, похожее на приступ мигрени – словно в мозг за глазами вонзили нож.

– В чем дело? – спрашивает Видок.

– С моей головой стало происходить что-то странное. Я чувствую и слышу то, что не должен чувствовать и слышать. Например, что прямо сейчас ты потеешь, и твое сердцебиение растет.

– Ты вернулся из Ада и, рассказывая о будущих убийствах, вытаскиваешь из-под пола оружие. Разве я не должен немного взволноваться?

– Это еще не все. Я стал как бы… смертестойким. В меня можно стрелять, резать на части, измельчать в миксере, а я просто встану и уйду. Сам не понимаю, что со мной происходит.

– Ты падаешь в Бездну молодым магом и вылезаешь оттуда Суперменом. Как такое возможно?

– Из нас двоих только ты читал кучу книг. Вот и объясни.

– Возможно, как и я, ты проклят неспособностью умереть.

– То, что случилось с тобой, – не проклятие. Не знаю, почему ты так решил. Кстати, раз уж на то пошло – эти Адские демонические у…бки вполне могли усилить мои способности к убийствам, чтобы я поскорее к ним вернулся.

– А может, это простая биология. Ты первый живой человек, которого угораздило оказаться в Аду. Твое состояние могло стать естественной биологической реакцией. Побочный эффект от пребывания в запредельно ужасном месте. Ты должен быть благодарен новому дару, который только усилит твои магические способности.

– Мне это не нравится. Это значит, есть нечто такое, что я не контролирую. Что вполне может оказаться подставой. В Нижнем Мире ничего не делалось ради моей пользы.

– Со временем узнаем. Полагаю, твои друзья из Ада скоро за тобой явятся?

– Обязательно, но не сразу. Сейчас внизу кипит война. Там п…дец, какой хаос.

– Повезло тебе.

– Не то слово.

Я беру на кухне полотенце, иду с ним в гостиную и начинаю оттирать от пыли каждый ствол. Несмотря на то что оружие лежало в смазке, кое-где стала проступать ржавчина. Надо будет потом почистить его по-настоящему.

– Ну и каково было в Аду? Ты пытался оттуда сбежать? Ты же всегда был грамотным магом.

– Даже от грамотного мага толку там не много. Я окреп, но так и не смог осуществить ни одного простейшего заклинания. Поэтому стал учиться у демонов.

– Так вот как ты оттуда ушел…

– Нет. Я был собственностью Азазеля – одного из генералов Люцифера. Он сделал из меня наемного убийцу. Он сказал, что с Элис все будет в порядке, пока я ему служу.

– А потом с ней стало не все в порядке.

– Сложно сказать, как я узнал об этом, но я узнал. Видимо, это сродни моей новой способности слышать и чувствовать. – Я отпил вина. – Прежде чем уйти, я вырезал Азазелю сердце и оставил его на алтаре.

– И как ты выбрался?

– Ключ. Ключ к любой точке Вселенной, в которую мне хотелось бы попасть.

– Он у тебя с собой?

– Прямо здесь. – Я кладу руку на сердце, будто собираюсь произнести Клятву верности. – Над сердцем. Я взял нож Азазеля, вскрыл себе грудь и вложил ключ внутрь. Теперь я могу пройти сквозь тени в Комнату Тринадцати Дверей. Могу уйти, куда захочу, в любое время. Хоть обратно в Ад. Или даже в Рай. Не знаю. Я еще не открывал все тринадцать дверей.

– Ты вложил ключ внутрь себя? Ключ, который сделан с помощью адской магии? Он же тебя отравит.

– Меня травило все, что происходило со мной в эти одиннадцать лет. Думаешь, один маленький ключик способен что-то ухудшить?

– Все равно это нехорошо, Джимми.

– Прошу, не зови меня так. У меня больше нет имени.

– Значит, ты все еще их боишься. Боишься, что они найдут тебя по твоему имени?

– Не найдут, если никто не будет произносить его вслух.

– Твое имя – это часть тебя. Как семья. То, что соединяет тебя с этим миром. Нельзя просто так от него избавиться. – Он делает большой глоток вина и добавляет: – Дикий Билл.

– А вот про это вообще никогда не говори!

Видок – один из немногих, кто знает, что зовут меня Джеймс Батлер Хикок Старк. Это практически имя Дикого Билла Хикока, за исключением приставки «Старк». Я научился стрелять и ценить оружие с молодости, поскольку считается, что мы прямые потомки Дикого Билла – величайшего стрелка американского Запада. «Старк» прикрепилось позже – после того как степные поселения в прериях превратились в настоящие города, – чтобы хоть как-то отвадить идиотов, мечтающих прикоснуться к прапраправнуку легендарного человека. Или того хуже. На почве этого родства в моей жизни случилось немало драк и даже несколько перестрелок. Самое смешное, что никто не знает точно, действительно ли мы происходим от Дикого Билла. Предполагают, что он оставил после себя нескольких маленьких ублюдков в Канзасе и Миссури, так что такое вполне возможно. Хотя это может быть и простой байкой. Наша семья никогда не позволяла фактам портить красивую историю.

– Дикий Билл давно помер. Я – просто Старк.

– Но это твоя семья, твоя личность. Ты не можешь просто взять и отказаться от имени.

– Могу и отказываюсь. Мне надо найти Мейсона. Благодаря ему я обрел Адскую мощь и теперь должен вернуть должок. Ты не знаешь, где он?

– Никто больше не видит мсье Фейма. Подобно Богу, он теперь – великая тайна. Что будешь делать, если его найдешь?

– Убью.

– А потом? – Видок ставит бокал на стол и складывает пальцы «домиком». – То, что ты задумал, может оказаться невозможным. Мейсон сейчас очень влиятельный человек. Он очень хорошо защищен.

– Я одолел множество прекрасно защищенных демонов. Попутно усвоив несколько полезных уроков. Знаешь, какой был первый?

– Расскажи.

Я поднимаю с кофейного столика маленький пузырек с ртутью и, встряхнув его, смотрю на тусклый блеск серебристой поверхности.

– Здесь, в американском Городе Ангелов[29]29
  Имеется в виду Лос-Анджелес.


[Закрыть] маги беспокоятся о добре и зле. Так сказать, белая магия против черной.

– Все маги думают об этих различиях.

– Но только не в Нижнем Мире. Демоны понимают то, чего не понимаем мы. Нет никакой белой магии. И черной магии тоже нет. Есть просто магия. Заклинанием исцеления убить не менее просто, чем проклятием. Например, случись у тебя сейчас приступ, и я смогу заклинанием замедлить тебе сердце, чтобы не дать ему выскочить из груди. Могу отрегулировать давление – повысить его или понизить. И ровно то же самое могу проделать, когда приступа нет, – с совершенно иными результатами. Начну понижать тебе давление, и ты потеряешь сознание. Замедлю и остановлю сердце. После чего ты умрешь так же успешно, как если бы я тебя проклял.

– Ты уже не в Аду, парень. Люди обо всем узна́ют. Здесь совсем другие правила.

– Но не для меня. Я даже не знаю, смогут ли здесь «прочитать» мою магию. Потревожит ли она эфир.

Видок поднимает бокал и ставит его с глухим стуком на стол. Затем говорит громко:

– Тогда почему бы тебе ее не использовать? Найди Мейсона прямо сейчас – с помощью заклинания локации.

Я опускаю пузырек с ртутью и оглядываю знакомую и одновременно незнакомую мне комнату.

– Не могу. Я не знаю, что при этом произойдет. Магия может вообще не сработать или рвануть, как фейерверк на Суперкубке. Я не хочу, чтобы кто-то узнал, что я вернулся.

Видок улыбается и грозит мне пальцем:

– Выходит, ты приобрел могущество, но воспользоваться им не можешь? Это немного смешно, ты не находишь?

– У меня есть оружие.

– О да, ты перестреляешь всех Саб Роза из пистолетов. Как гребаный Рой Роджерс[30]30
  Рой Роджерс (1911–1998) – американский актер и певец, снявшийся в 90 фильмах и более 100 телесериалах, практически всегда выступая в амплуа благородного ковбоя.


[Закрыть].

Я размышляю об этом с минуту.

– Я кое-чем пользовался на Адской арене. Надо собрать спецоружие. Мне нужен мастер по работе с металлом.

– Позволь мне помочь тебе, – говорит Видок с нажимом. – Позволь помочь твоему плану не зайти слишком далеко. Я понимаю, что ты вернулся в le Merdier – мир, полный дерьма, но куда тебе еще идти? Ты должен жить здесь. У тебя должно быть имя. Ты должен снова превратиться в человека.

Помните старую нравоучительную сказку про то, что человек, слишком долго сражающийся с драконами, рискует сам превратиться в дракона? Эта фраза крутилась в моей голове годами – достаточно долго, чтобы я успел решить для себя: гораздо лучше быть драконом, чем овцой на закланье. Возможно, в более доброй, более мягкой версии мира я мог бы выйти из Круга, постичь Дзен и простить всех за то, что они со мной сделали. Но я все равно не смог бы простить их за Элис. За такое прощать нельзя. Может, я и не стою того, чтобы из-за меня убивали, но она – совсем другое дело.

– Нужно идти. Надо встретиться кое с кем, – обманываю я.

Я кладу оружие обратно в клеенку и заворачиваю. Мне немного стыдно, будто я в чем-то подвел старика. Избегая его взгляда, я спрашиваю:

– Хочешь, встретимся завтра?

– Конечно.

Я выхожу за дверь как можно быстрее, чтобы он не успел опять заключить меня в свои французские медвежьи объятья.

Я ВЕДУ «Мерседес» на запад – к другому месту города, от которого мурашки бегут по коже не меньше, чем от моей старой квартиры.

Я сворачиваю с бульвара Сансет на бульвар Лорел-Каньон. Переход от Голливуда к Беверли-Хиллз всегда внезапен и поразителен, как щелчок выключателя. Коптящие автобусы и маникюрные салоны в стрип-моллах[31]31
  Стрип-молл – длинное одноэтажное здание (обычно вдоль автотрасс), разделенное на секции, в которых размещаются магазины.


[Закрыть] сменяются на аккуратно подстриженные зеленые газоны и величественные дома. Это не та часть Беверли-Хиллз, в которой проживают кинозвезды, а более старая. Дома здесь большие, но не раздутые до размеров разукрашенных айсбергов. Они выглядят как жилища уважающих себя взрослых людей.

Миновав пересечение с Малхолланд-драйв, я сворачиваю направо – в лабиринт улиц, названных «Донья». Донья Изабелла, Донья Марта, Донья Сарита. Найдя нужную Донью, я паркую машину и размышляю с минуту. Следовало предвидеть нечто подобное. Слишком легко мне все удается. Я думал, встреча с «Брэдом Питтом» ознаменовала недоброе возвращение в этот мир. Но я ошибся. Недобрый знак – это то, что я вижу сейчас.

Покидать машину совершенно незачем, но я все равно из нее выбираюсь, перехожу улицу и оказываюсь на пустыре, на котором когда-то стоял дом Мейсона – и где когда-то собирался наш магический Круг. Пустующая земля выглядит испорченной и совершенно неуместной посреди великолепного ландшафта. Она как старлетка, сверкнувшая гнилыми зубами за улыбкой в миллион долларов. Из песчаной почвы торчит высокий бурьян. Здесь же вбита выцветшая табличка с названием компании-застройщика и надписью «Скоро!». В целом место выглядит так, будто сюда уже много лет не ступала нога человека.