Текст книги "Луна-парк"

12

Робин выползла из своего спального мешка. Утро было серым и туманным. Дрожа от холода, она уселась на мешок. Порывшись в рюкзаке, достала свежее белье и носки, синие джинсы и рубашку с обрезанными рукавами. Окинула взглядом верхушки окружающих ее лагерь дюн, никого не заметила и подумала, что если даже кто и есть поблизости, вряд ли ему удастся ее увидеть.

Одним быстрым движением она вытащила небольшую стопку купюр из трусиков, которые были на ней, и сунула их в передний карман джинсов. Потом сняла трусики с футболкой и переоделась в то, что достала из рюкзака.

Затем она подняла ветровку, которую использовала в качестве подушки. Прямо под ней лежал нож. Когда она надела ветровку, дрожь утихла.

Нож она сунула в боковой карман рюкзака.

Затем обулась в свои походные ботинки. Они холодили ноги даже сквозь носки, ну да ничего, скоро прогреются.

Она встала и поднялась по песчаному склону. Отсюда прекрасно просматривались голые дюны и плоская песчаная коса, уходящая в океан. В сером небе, перекликаясь, кружили чайки. Какой-то мужчина бежал вдоль берега, рядом трусил черный лабрадор. На пляже неподалеку от Фанленда какой-то чудак охотился за сокровищами с помощью металлоискателя. Еще дальше собрались кружком несколько серферов в мокрых костюмах; их товарищи в воде седлали волны, или лежали животом на своих досках, подгребая руками, или выходили из воды, волоча ноги; казалось, они готовы дневать и ночевать на пляже.

Она отвлеклась от серферов, заметив, что кто-то спускается по главной лестнице с променада. Девушка в белой рубашке и красных шортах, помахивающая сумочкой. Она находилась довольно далеко.

По той же самой лестнице вчера спускалась на пляж сама Робин; она была поражена, что так далеко забралась.

Мальчишка возле билетной кассы всерьез напугал ее. Он и дружки, которых он дожидался. Наверняка это были те самые троллеры. Кто еще устроит здесь сходку в столь поздний час?

Робин посмотрела в другую сторону.

Она тогда только и думала, как бы оказаться от этого парня подальше. Футах в сорока – пятидесяти впереди высился сетчатый забор, обозначавший границу общественного пляжа. За ним, на изрядном расстоянии от берега, стоял чей-то дом.

Сейчас наступило время прилива, и волны достигали края забора. Ночью, когда прилива не было, Робин могла бы спокойно обойти этот забор, даже не замочив ног, и обустроиться за ним, но она всегда забиралась на чужую территорию с огромной неохотой.

Ничего, местечко в дюнах тоже отличное, подумала она.

Подростки так и не нашли меня.

Если, конечно, вообще пытались.

– А это что еще за прекрасная незнакомка?

Робин обернулась на голос. На гребне дюны, сразу за местом ее ночлега, стоял мужчина. Бомж. Пожилой и тучный, в грязной одежде, с узловатым посохом в руке. При мысли о том, как долго он мог за ней следить, она содрогнулась. Неужели он подглядывал, как она переодевалась?

– Профессор Е. А. Поппинсак, – представился он, снимая шляпу – выцветший коричневый котелок. За ленту на тулье были заправлены красные перья, торчащие по бокам, точно крылышки Меркурия. Мужчина был лыс, зато обладал густыми усами, лихо закрученными на концах. Одет в грязную куртку из оленьей кожи с бахромой, трепещущей на ветру, и клетчатые штаны, которые уместнее смотрелись бы на игроке в гольф, чем пляжном бомже. – Доброго утра, дорогуша. Позволите составить вам компанию за чашечкой чая?

Робин покачала головой.

– Простите, – сказала она, – но у меня ничего нет.

– О, зато у меня все есть. Надеюсь, вы не станете отказываться? Усядемся, и грустные сказанья припомним мы о смерти королей…[10]10
  Шекспир, «Ричард II», акт 3, сцена 2; перевод Д. Михаловского.


[Закрыть]

Не дожидаясь ответа, мужчина спустился с холма, высоко подняв посох.

Странная птица, подумала Робин. Но ей понравились веселые искорки в его глазах, и вообще дядечка выглядел вполне безобидным. В своем наряде он чем-то напоминал эдакого знахаря, путешествующего из города в город и продающего чудодейственные эликсиры.

Заинтригованная, Робин последовала за ним через дюны. Его лагерь располагался прямо позади нее, на площадке в сорок или пятьдесят футов, окруженной песчаными наносами.

– Добро пожаловать в мои хоромы, – молвил Поппинсак и указал на лежащий рядом спальный мешок. Робин уселась на него, а старик поставил кастрюлю на газовую горелку, предварительно добавив в нее воды из фляжки.

– Да я смотрю, у вас тут есть все удобства, – сказала Робин.

– Притом нет такой мерзости, как ипотеки, налоги, страховки и счета за коммунальные услуги. Бог дал, Поппинсак взял. – Он достал из кармана пальто чайные пакетики, выключил горелку и закинул пакетики в кастрюлю.

– Итак, как же тебя зовут? Пак или Пип?

– Робин.

– О, Робин. Робин, птичка-невеличка без единого яичка. И без петушка. Хотя это, при желании, вполне можно исправить.

Это высказывание повергло ее в шок. Возможно, этот чудак не так уж и безобиден.

– И урожденный висельник порою все ж избегает петли. Слова. Слова – вот страсть Поппинсака. Музыка разума. Двадцать шесть букв[11]11
  Имеется в виду, разумеется, английский алфавит. (Прим. редактора.)


[Закрыть] – бесчисленное множество миров…

– Я пишу стихи, – сказала Робин, немного расслабившись. – Песни.

Его глаза загорелись:

– Бард?! – Он хлопнул себя по коленям, отчего из его клетчатых штанов в разные стороны полетела пыль. – Мы родственные души. Спой мне песню.

Робин улыбнулась и пожала плечами:

– Я не взяла банджо.

– Так сбегай же за ним скорей и песней мне отплати за этот сладкий чай.

– Действительно, почему бы и нет?

Она встала и побежала в свой лагерь, на ходу поражаясь, как близко друг от друга они, оказывается, спали. Интересно, думала она, знал ли Поппинсак этой ночью, что она спит неподалеку? Если да, то он и не пытался причинить ей вред. Теперь она была рада его обществу.

Какая-никакая, а компания.

Интересно, если бы троллеры все-таки отыскали ее, бросился бы Поппинсак на выручку, размахивая посохом?

С банджо в руках она вернулась в его «апартаменты», вынула инструмент из чехла и уселась на одеяло.

– Уж не твою ли игру вчера я слышал? – спросил Поппинсак.

– Вполне возможно. Вчера я играла на променаде.

– А я играл на берегу словами.

– Играли словами? – спросила она.

– Беовульф, Теннесси Уильямс, Микки Спиллейн. «Смиттинг Грендель как птица по свету летает и дамочек с радостью он ублажает…» Это было легко. А ты, моя дорогая, как раз поддержишь меня музыкой. Знала бы ты, как я рад с тобой познакомиться. Спой, светик, не стыдись.

– Это песня, над которой я сейчас работаю. Проверю-ка я ее на вас.

Поппинсак с улыбкой закрыл глаза и, положив руки на колени, привалился спиной к песчаной дюне.

Пальцы Робин летали по струнам банджо. После вступления она запела:

 
Я была там и тут, мой драгоценный?
Дошла за тобою до края Вселенной.
Выворачивалась наизнанку, стояла вверх ногами,
Сходила с ума и носилась кругами.
Низко падала и высоко летала,
Где бы я не была, я смеялась и рыдала —
Все потому, что я тебя искала,
Все потому, что я тебя искала.
 
 
Я не знаю твоего лица, не знаю имени,
Но я тебя найду, ты только жди меня.
Я узнаю тебя по величавой походке,
И как услышу в голосе дрожащие нотки.
В твоих глазах свет солнца яркий,
Твоя улыбка будет мне подарком.
Я буду искать тебя,
Да, я буду искать тебя.
 
 
Ты звезды, и море, и солнце, и луна.
Там-тарам и тра-на-на-на.
Хватит писать, пора остановиться.
Пам-парарам и лампа-ца-дрица.
 

Улыбаясь и кивая, Поппинсак начал аплодировать.

– Дева-менестрель, – сказал он. – Робин, королева бардов. А эта строчка: «В твоих глазах свет солнца яркий, твоя улыбка будет мне подарком», эх…

– В смысле, эта строчка отстой? – спросила она.

– Прелесть. Ты прелесть. И сейчас я принесу чай.

Он поднялся с песка и, подойдя к вещевому мешку, принялся что-то искать в нем. Через несколько минут Поппинсак вернулся с перчаткой и двумя пластиковыми кружками. Натянув на руку перчатку, он налил горячего чая в одну из кружек и протянул ее Робин. От него пахло так, будто он с головы до ног облился одеколоном, но даже это не приглушало не особо приятный душок. На щеках заметно проступали фиолетовые прожилки капилляров. Огромный нос картошкой был изрыт оспинами и напоминал Робин большую переспелую клубничину. В усах застряли крошки еды.

На расстоянии, подумала она, Поппинсак смотрится куда как симпатичнее.

– Предпочитаешь со сливками? – спросил он.

– А у вас есть сливки?

– Ни капельки. Сдобрить ложечкой рома? – Он достал из кармана пальто пластиковую флягу.

– Нет, но все равно спасибо.

Наполнив свою кружку, он щедро плеснул туда рому и вернулся на место.

Робин посмотрела на свой чай. К ее радости, ничего в нем не плавало. Она сделала глоток.

– Неплохо, – сказала она.

Отхлебнув из своей кружки, Поппинсак вздохнул и причмокнул.

– Поведай, дева-менестрель, какой судьбой-злодейкой ты занесена на этот проклятый богами пляж?

– Я просто путешествую, смотрю мир.

– Спасаясь от чего-то иль кого-то?

Она покачала головой:

– С чего вы взяли, что я от чего-то спасаюсь?

– Твою обиду с болью пополам в твоих глазах я вижу.

– Вы с ума сошли.

– Я видел все, что происходит на Земле и в Небесах; я видел самый Ад, и ты мне говоришь, что я свихнулся?

– Эдгар По, верно?

– По счастью, нет. Итак, раскроешь ли ты мне свое сердце?

Она не видела причин скрывать от Поппинсака правду.

– Мой отец умер. Мать завела хахаля, которого я интересовала гораздо больше нее. Я ударилась в бега. Конец.

– И как это ты так долго путешествуешь?

– Как, как… Ножками. Расскажите лучше о себе.

– Чтобы остроумье краткостью затмить, скажу просто, что я – бомж-книгочей.

– А вы правда были профессором?

– О да, но перестал преподавать: уж лучше бисер собирать, чем перед свиньями метать.

– То есть вы забросили преподавание и посвятили все время книгам?

Он кивнул и сделал глоток сдобренного ромом чая.

– И давно вы здесь, в Болета-Бэй?

– Быть может, день, быть может, вечность целую.

– А троллеров не боитесь?

Он взглянул на Робин, приподняв густые серые брови:

– А ты боишься троллей?

– Мы же тролли, так? В смысле, подростки наверняка нас ими и считают.

– Тролли, тролли, – затянул Поппинсак на манер Роберта Ньютона в роли Долговязого Джона Сильвера. – Бывают безобидные, бывают очень злые, но знает Поппинсак о них истории такие, что кровь застынет в жилах и сердце застучит…

– Вы что, пытаетесь меня напугать? – скорчила гримаску Робин.

– Ты прекрасный бард и менестрель, – сказал Поппинсак уже своим обычным голосом. – Умная леди, дерзкая и отважная. Но если отбросить все эти достоинства, то ты еще совсем ребенок и не знаешь жизни.

– Возможно, знаю больше, чем вы думаете. Я всякого навидалась.

– И была Божьим свидетелем на Страшном суде?

– О чем вы? – пробормотала она.

– Уноси ноги. Собирай вещи и уезжай. Доберись до Сан-Франциско или Лос-Анджелеса, а там садись на автобус до Палуковилля. – И с выражением добавил: – Уноси ноги к чертям из этого города, Робин. Если останешься, рискуешь просто-напросто исчезнуть.

Она уставилась на него.

– Все знали Робин-Пташку. Никто не знал, куда она пропала.

– Вы в самом деле меня пугаете.

– Если пташка упорхнет, может, завтра не умрет…

– Но если здесь так опасно, – спросила она, – почему же тогда вы остаетесь?

– В самом деле почему? Наверно, ради дивных песен, что здешние русалки мне поют. – Он допил свой чай и произнес одно лишь слово: – Прощай.

Робин кивнула:

– Мне уйти?

– Твоя компания для меня бесценна. Внемли моим предупрежденьям и беги.

– Думаю, я так и поступлю, – сказала она. – В любом случае у меня от этого места мурашки по коже, а вы уже четвертый человек, который предупреждает меня об опасности.

Она допила чай, поставила кружку на песок и убрала банджо в чехол.

– Спасибо за чай, – сказала она, вставая.

– А тебе спасибо за песню.

Она помахала ему на прощанье, повернулась и покинула лагерь Поппинсака.

В кафе двумя кварталами восточнее променада Робин заказала на завтрак яичницу с сосисками, картофельные оладьи и тост. Пока она ела, из головы не шел странный старик и его предупреждения.

Зловещие тролли. Исчезновение. Страшный суд.

Что за чертовщина? Впрочем, он вполне мог просто брать ее на испуг. Может, решил, что она вторглась на его территорию. Может, ему просто нравится людей пугать.

Но когда он это говорил, то и сам выглядел слегка испуганным.

Вообще-то нельзя исключать, что он нес полный бред, не имеющий ничего общего с реальностью. В конце концов, он явно любит заложить за воротник.

Как бы там ни было, а вчерашнее знакомство с троллями было не из приятных, да и подростки представляли серьезную угрозу.

Взорвать бы этот город к чертям собачьим.

Покончив с едой, Робин сверилась с меню. Завтрак стоил четыре восемьдесят, и Робин достала из кармана пачку банкнот.

Начала отсчитывать нужную сумму.

И разинула рот.

Желудок сжался.

Она смотрела на купюры, не в силах поверить своим глазам.

Однодолларовые.

Вчера, после того как она вышла из кинотеатра, у нее было шесть двадцаток и одна десятка.

Значит, в промежутке между кинотеатром и кафе кто-то вытащил у нее деньги и заменил двадцатидолларовые купюры на банкноты по доллару.

И она знала, когда это можно было сделать.

Только пока она спала.

Может, в кинотеатре?

Но она сильно сомневалась в этом.

Там было слишком много народу.

Кто бы осмелился обчистить ее при такой куче свидетелей? А если б кто и рискнул, он не смог бы запустить руку в карман ее джинсов, пока она сидела, не разбудив ее. Джинсы были слишком тесными.

Нет. Как бы ни хотелось ей верить, что ограбление произошло в кинотеатре, она понимала, что это не так.

Деньги вытащили после того, как она обустроилась на ночь.

Несмотря на то что в кафе было тепло, Робин почувствовала, как по спине ползут мурашки. Она стиснула ноги. Она представила Поппинсака, стоящего на коленях в темноте рядом с нею. Вот он расстегивает молнию ее спального мешка, наверняка обыскав уже рюкзак и даже обувь и полагая, что деньги она хранит ближе к телу. Представила его руки, исследующие ее тело, пока она спит, – не корысти ради, но удовольствия для, вот его рука проникает в трусики, нащупывает там деньги… и не только.

Птичка-невеличка, и ни одного яичка.

Грязный ублюдок.

И он поил меня чаем! И я для него пела! И все это время у него были мои деньги, а он вспоминал, что со мной проделывал!

Лицо Робин пылало. Сердце бешено колотилось. Ее всю трясло.

Он все у меня захапал, всю меня облапал, а потом еще прикидывался другом.

Так вот почему он советовал скорее покинуть город – надеялся, что я уеду раньше, чем обнаружу его проделки.

Она оставила пустую посуду на столе, накинула на спину рюкзак и, подняв банджо, подошла к кассе. После оплаты завтрака у нее осталось ровно семь долларов.

Она вышла на улицу.

Теперь мне не покинуть город, думала она, как бы ни хотелось.

Конечно, семь долларов – лучше, чем ничего. Но на дорогу все равно не хватит.

Дрожа от гнева и стыда, она поспешила к променаду.

Фанленд еще не открылся, но работники уже готовились к приему посетителей. Внизу, на пляже, бригада уборщиков сгребала мусор в кучи. Там же рылась и кучка бомжей. Поппинсака среди них не было.

Несколько бегунов трусили вдоль берега. Какой-то мужчина в трико делал зарядку, выкидавая такие трюки, что, глядя на него, создавалось ощущение, будто смотришь балет в замедленном действии. Какой-то малыш возился в песочнице, а родители его фотографировали. Загорающих не было, солнце еще не начало припекать. Серфингисты исчезли, купальщики еще не появились. Тем не менее на вышке уже сидела девушка-спасатель, одетая в белую блузку и красные шорты. Та самая, которую Робин видела до встречи с Поппинсаком.

Она поплелась дальше, оставляя всех позади. Наконец, миновав сорок – пятьдесят метров забора, отделявшего границу общественного пляжа, она свернула в сторону и продолжила свой путь через дюны.

Борясь с отчаянием, она опустила банджо на землю, скинула с плеч рюкзак, вытащила из него нож и сунула в задний карман джинсов.

Он же будет все отрицать, думала она. И что тогда? Зарезать его?

Там поглядим.

Черт возьми, никто не смеет проделывать со мной такие фокусы!

Она нашла место своего ночлега, где Поппинсак подкрался к ней ночью и… лапал ее.

Теперь она уже знала, где его искать.

Она помчалась через дюны. Добежав до последней, выхватила нож…

Взлетела на вершину…

Поппинсака и след простыл. Только два использованных чайных пакетика сиротливо валялись в песке.

13

Джереми спустился по лестнице на пляж. Время приближалось к полудню, солнце жарило вовсю, поэтому многие девчонки уже загорали, развалившись на песочке. Но они его нисколько не интересовали. Первым делом он устремил взгляд на спасательную вышку.

И она была там.

Таня.

Даже на таком расстоянии он узнал Таню по прекрасной фигуре, загорелым ногам и золотистым волосам.

Его чувства обострились.

Ему хотелось подойти к ней, обнять и поцеловать, ощущая, как прижимаются друг к другу их тела.

По крайней мере мог бы просто подойти и поздороваться, подумал он.

Но он не смог заставить себя сделать хотя бы шаг вперед.

Он изо всех сил стиснул зубы.

Чертов трус.

Он поднялся по лестнице к променаду. Они договорились встретиться там с Ковбоем во второй половине дня, но конкретного времени не назначали. Поднявшись, Джереми огляделся вокруг, надеясь разглядеть друга в толпе.

Он почему-то предполагал, что Ковбой должен быть где-то именно в южной стороне. Все самые лучшие аттракционы, в том числе и резервуар с Лиз, находились там. Но на северной стороне Джереми еще не бывал, а поскольку для встречи с Ковбоем у него был целый день, он решил прогуляться сперва туда.

Попадавшаяся на пути публика ничем не отличалась от той, что он видел вчера: алкаши и голодранцы, крутые парни и хулиганы, молодежные компании, а прилично одетые и безобидные на вид люди в меньшинстве. В основном это были парочки или даже целые семейства, вероятно, приехавшие на отдых.

Вчера, до встречи с Ковбоем, он изрядно натерпелся страху, бродя среди этой публики. Сегодня все было иначе. Пусть он один, одиночество не донимало его. Он знал, что теперь у него есть друзья. Не только Ковбой, но и Лиз, и Таня, даже те подростки, которых он не знал, наверняка приходились друзьями Ковбою или кому-нибудь из остальных, а значит, могли стать друзьями и Джереми.

Он ощущал свою сопричастность.

Тут он услышал музыку банджо. Мелодия доносилась из-за павильонов где-то впереди.

Неужели это играет та сучка, что облаяла его прошлой ночью?

Он продолжал идти, а музыка становилась все громче.

Наконец он увидел толпу, собравшуюся вокруг музыканта. Или музыкантов? Звучит так, будто она играет не одна. Неужели у нее есть друзья? Где же тогда они были прошлой ночью?

А если она узнает меня и натравит их?

Но я же ничего ей не сделал.

Ее дружки тоже вряд ли что-то мне сделают, решил он. Вокруг полно народу.

Подойдя к толпе, он стал искать в ней лазейку.

Пробравшись наконец немного вперед, Джереми увидел, что она играет в одиночку.

Что это? Боевой гимн республиканцев? А потом он превратился в «Дикси». А потом – в «Когда Джонни вернулся домой». Три песни, казалось, перетекали из одной в другую, сливаясь в единую мелодию.

Хороша, стерва.

И на мордаху тоже. Эдакая пацанка, но не без женственности. Руки оголены, рубашка с обрезанными рукавами слегка расстегнута, открывая ленточку на груди.

Последний аккорд – и песня закончилась. Публика хлопала и кричала. Многие вышли вперед, чтобы бросить деньги в чехол от банджо. Джереми приготовился пригнуться, если девушка глянет в его сторону, но она устремила взгляд вниз.

Как только она снова подняла голову, он юркнул за ближайшего высокого мужчину.

– Эту песню я сочинила сама, – объявила девушка. – Можете считать ее антивоенной… а можете и нет.

Она заиграла. Расслабившись, Джереми стоял и смотрел на нее. Она же смотрела прямо перед собой, как и во время исполнения предыдущей композиции.

Не выпуская банджо из рук и продолжая играть, она запела:

 
Это – величайший пир
Из всех, что видел целый мир.
Костры горят по всей стране,
И вся страна горит в огне.
 
 
Тут есть горячий лимонад,
Тут есть картошка-фри,
 
 
Рассыпчатые пироги —
Подходи, бери!
 
 
Арбузов нам не перечесть,
Конфетки из алтея,
Есть что выпить да поесть —
Эй, подходи смелее!
 
 
Давай хватай сосиску – и к нам скорей беги,
Но, ради Бога, булочки в духовке не сожги!
 

Экая гнусь, возмутился Джереми. Но большинству слушателей, судя по тому, как одобрительно они улыбались и хлопали в такт, песенка явно пришлась по душе.

Она продолжалась, но Джереми решил, что с него довольно. Он выбрался из толпы и пошел прочь.

Конченая сучка. Это ж надо – глумиться над ядерной войной! Он пожалел, что не выстоял против нее прошлой ночью. Дать бы ей по щам и швырнуть на землю.

Разорвать на ней рубашку.

Ну что, милая, мы больше не крутые, да?

Ну и как тебе это нравится?

Глядишь, после этого она сочинила бы песню о том, как прикольно, когда из тебя вышибают все дерьмо, а потом еще и насилуют.

Словно прочитав его мысли – а может, все было написано у него на лице, – проходившая мимо женщина-полицейский устремила на Джереми пристальный взгляд. С нею был мужчина. Оба одеты в белые рубашки, синие кепи и шорты. Если б не кобуры, Джереми ни за что бы не догадался, что перед ним копы.

Женщина кивала напарнику, который продолжал ей что-то рассказывать, а сама так и сверлила глазами Джереми.

Она что, ясновидящая?

Напустив на себя невинный и беззаботный вид, он отвернулся.

Она хочет остановить меня, подумал он.

Лицо горело. Сердце колотилось. Он чувствовал, как все тело охватывает дрожь.

Я же ничего не сделал!

Она прошла мимо.

Он выдохнул.

Выждав несколько секунд, оглянулся через плечо. Теперь она смотрела на своего напарника.

Сука тупая, подумал Джереми. Чего она так на меня уставилась?

Впрочем, для полицейской она выглядит очень даже ничего. И похожа на Таню. Из-под кепи спадают золотистые волосы. Широкая спина, ноги сильные и загорелые.

А если она ее старшая сестра? Или мать?

Мать? Да быть не может!

Слишком молодо выглядит.

Он разглядел проступающие сквозь ее рубашку бретельки лифчика, опустил глаза и вперился взглядом в покачивающиеся при ходьбе ягодицы, обтянутые синими шортами.

Кто-то прошел мимо, закрыв Джереми обзор.

Он сдвинулся чуть в сторону, стараясь увидеть женщину снова, но без толку.

– Эй, амиго!

Он с улыбкой обернулся:

– Слышь, мужик, ты каждый раз подкрадываешься незаметно.

– Залюбовался служительницей закона?

– Задница у нее что надо, – сказал Джереми и пошел по променаду рядом с Ковбоем.

– И остальное не хуже, Герцогище.

– Ты ее знаешь?

– Офицер Делейни. Вроде нормальная. Она патрулирует променад всего пару недель.

– Она настоящий полицейский? – спросил Джереми. – Или что-то вроде охранника?

– Настоящее не бывает. Это же общественный парк. Охраняется ПУББ, не какой-то там частной охранной лавочкой.

– И даже ночных сторожей нет?

– Не-а. Только полиция. И нам это на руку. Если видим патрульную машину, тупо сваливаем. Да и бывает такое нечасто. Ты же знаешь копов, они не вылазят из магазинов с пончиками.

– Выходит, никто из вас ни разу не попадался?

– Копы даже ни разу не засекали нас, – сказал Ковбой. – Эй, ты ж только глянь. – Он остановился и кивнул направо, в сторону огороженной площадки напротив карусели. Из ворот вывалились парень с девушкой; девица повисла на руке своего дружка, словно ноги ее не держали. Джереми прикинул, что лет им примерно по двадцать. На девушке были синие джинсовые шорты, обрезанные так высоко, что открывали ноги практически целиком. Вдобавок, вырезы на бедрах доходили чуть ли не до пояса. Футболка тоже была наполовину обрезана и едва прикрывала грудь.

Видок у нее был весьма крутой. Обесцвеченные белые волосы торчат во все стороны, в ушах серьги из красных перьев, на губах серебристая помада. Девица энергично жевала жвачку.

Ее дружок выглядел и того круче. Одет в мотоциклетные бутсы и потрепанные джинсы. На поясе нож в кожаном чехле. Футболки на нем не было, торс был загорелым и мускулистым, на груди красовалась татуировка – змея, обвивающая кинжал, а на мочке уха болталось что-то вроде миниатюрных наручников.

Они остановились у ворот и обернулись, поджидая другую пару.

Парень, которого они ждали, был жилистый и низкорослый, с фиолетовым ирокезом. Он тоже был обнажен по пояс и носил кожаные штаны. Джереми не заметил у него татуировок, зато на поясе так же, как и у первого, висел нож.

Голова его спутницы была обрита наголо, а тонкие черные брови напомнили Джереми императора Минга Беспощадного[12]12
  Минг Беспощадный – главный антагонист серии комиксов «Флэш Гордон» и их экранизаций. (Прим. редактора.)


[Закрыть]. Сквозь тонкую майку просвечивали соски, похожие на большие темные монеты. Для такого худосочного тела ее грудь казалась слишком большой и покачивалась при каждом шаге. Помимо футболки, на девушке были черная кожаная мини-юбка и сапоги до колен.

– Ради таких девах я в лепешку расшибусь и на двухъярусную койку раскошелюсь, – изрек Ковбой, продвигаясь в их сторону.

– Держу пари, они кусаются.

– О да, детка, куси меня. – Ковбой подошел к компании почти вплотную, держась сзади. – Как тебе лысая? – Джереми захотелось предупредить его, чтобы он говорил потише. – Детка-конфетка…

– Ты что, они услышат.

– А мы им заднюшки намнем. Фить-фить-фить!

Группа свернула влево, Ковбой поспешил за ними. Они остановились перед павильоном, который назывался «Музей Диковин Джаспера». Стоявший на платформе костлявый старик в цилиндре хитро поглядывал на них сверху.

– Народ, мимо не проходите, а заходите и смотрите! В музее Джаспера чудеса невиданные, неслыханные. Не упустите случая, загляните: двухголовый младенец, лысый орангутанг с острова Борнео, настоящая мумия Рам-Хо-Тепа, и много других таинственных и загадочных диковин ждут вас. Да, господа, направо, сюда. И леди с собой возьмите. От страха будут содрогаться, к вам теснее прижиматься. Народ, мимо не проходите, а заходите и смотрите. Всего по три билета на рожу, на «Урагане» прокатиться дороже. Смотрите диковину ту и эту, ваш покорный слуга собирал их по всему белу свету. Джаспер, великий путешественник, много чудес повидал и под одной крышей бережно собирал. Народ, мимо не проходите, а заходите и смотрите!

– Держу пари, полное фуфло, – сказал Ирокез своим приятелям достаточно громко, чтобы Джаспер слышал каждое слово. На это старик лишь усмехнулся, продемонстрировав отсутствие переднего зуба. – Был я раз на шоу уродов, так там только стремные фотки были какие-то.

– Заверяю вас, – произнес Джаспер, – все мои экспонаты подлинные. Раньше, когда ваш покорный слуга еще имел собственное шоу уродов, все экспонаты присутствовали во плоти, и безобразный вид их превзошел бы все ваши ожидания. К сожалению, по требованию властей мне пришлось закрыть шоу уродов, но память о них сохранилась в Музее Диковин. Эту невероятную коллекцию фотографий вы можете увидеть на входе в мой павильон.

– Ну а я что говорил, – кивнул Ирокез. – Сраные фотки.

– Вы глубоко заблуждаетесь, молодой человек. В Музее Джаспера собраны не только фотографии, но и самые настоящие экспонаты, которые вы можете посмотреть, а если наберетесь смелости, то даже потрогать.

– Че, заглянем? – предложил татуированный и обратился к своей подруге: – Че скажешь?

Та пожала плечами, отчего ее обрезанная футболка приподнялась, и Джереми успел разглядеть краешек ее груди.

– Я не прочь, – сказала она. Голос у нее был грудной, с легкой хрипотцой.

– Да, – добавила бритоголовая, – зайдем позырим.

Джаспер поднял руку:

– Не помню, говорил ли я вам, что сегодня у нас Женский день? А это значит, что дамы могут посмотреть Музей Диковин совершенно бесплатно. Заходите, не бойтесь. – Он снял цилиндр и распахнул входную дверь.

– Кароч, он меня уговорил, – сказал татуированный, доставая из кармана небольшую стопку билетов. – Идем, Джингльс, – бросил он своей девушке и потянул ее за руку к лестнице.

Ирокез тоже достал билеты.

– А вы? – спросил Джаспер, посмотрев на Джереми и Ковбоя.

– Мы тоже идем, – ответил Ковбой.

В желудке у Джереми похолодело.

– Ну, не знаю… – промямлил он.

– Трусишь?

Я не трус, подумал он, а вслух сказал:

– У меня нет ни одного билета.

– Не вопрос, – ответил Ковбой, – моих хватит.

Джереми хотел заглянуть под вырез футболки поднимавшейся по лестнице девушки. Но когда он повернулся в ее сторону, она уже была наверху и вслед за своим парнем заходила в дом. Девица в кожаной юбке еще поднималась, но весь обзор загораживал Ирокез.

Джереми почувствовал, что ему не до подглядывания. Нет, конечно, он никогда не отказался бы заглянуть девушке под юбку или в вырез футболки. Но не теперь. Не теперь, когда он понял, что ему придется идти в Музей Диковин Джаспера.

Одного вида самого Джаспера было достаточно, чтобы его бросило в дрожь.

Ему совершенно не хотелось видеть, что за диковины он хранит.

К тому же, как ни соблазнительно одеты девицы, оказаться в замкнутом пространстве вместе с этой «великолепной четверкой» ему совершенно не улыбалось.

Но Джереми не мог допустить, чтобы Ковбой посчитал его трусом.

Он поднялся по лестнице вслед за Ковбоем, и тот протянул пачку билетов похожему на скелет старику.