Текст книги "Луна-парк"

16

Дэйв принял душ и снял намокшую повязку, которую ему наложили в отделении неотложной помощи. Разрез, находившийся примерно в двух дюймах под правым соском и достигавший в длину около четырех дюймов, был заштопан, напоминая застежку-молнию. Лезвие ножа рассекло кожу, но мышцы не пострадали.

Если бы он не успел так быстро увернуться…

Тебе здорово повезло, подумал он.

Сделав из марли новую прокладку, он примотал ее бинтом к ране.

Войдя в спальню, он причесался и накинул халат, прошел на кухню за пивом и только открыл дверь холодильника, как в дверь позвонили.

Он не думал, что это Глория. Он видел выражение ее лица, когда Джоан забиралась вместе с ним в машину скорой. Явиться в отделение неотложки она тоже не удосужилась. Но вдруг она решила выказать сочувствие или поздравить его? Или взять интервью для «Стандарта»…

А может, и не для того, подумал он, подходя к двери. Может, она хочет утешить меня. Небольшое утешение мне не помешает.

Он открыл дверь.

– Здорово, тигр!

Он почувствовал, как лицо расплывается в улыбке:

– Мой личный Чак Норрис.

– Я принесла тебе лекарство, – сказала Джоан, доставая из прижатого к груди бумажного пакета бутылку шампанского. Дэйв заметил, что оттуда выглядывает запечатанное горлышко еще одной бутылки.

– Заходи, – сказал он.

Она пожала свободным плечом:

– Я просто хотела занести тебе выпивку. У меня привычка – никого не обременять.

– Ломай привычку. – Он провел ее в прихожую и закрыл дверь. – Присаживайся и чувствуй себя как дома, а я пока накину что-нибудь.

Он поспешил в спальню, где сбросил халат и облачился в нижнее белье и вельветовые брюки. Надел клетчатую рубашку, сунул ноги в мокасины и стремглав бросился обратно в гостиную.

Джоан склонилась над журнальным столиком, расставляя бутылки шампанского. При виде Дэйва она улыбнулась и распрямилась, вытирая руки о юбку.

Юбка была коротенькая и представляла собой нижнюю часть белого джинсового платья с молнией спереди и глубоким декольте. Его рукава были закатаны по локоть.

– Здорово выглядишь, – сказал Дэйв. – Собираешься на свидание с Гарольдом?

– Вряд ли. Принарядилась, чтобы немножко тебя приободрить.

– Считай, приободрила.

Вслед за ним Джоан прошла на кухню.

– Ну и как самочувствие? – спросила она. – Скверно он тебя порезал.

– Да ничего страшного, – отозвался Дэйв. Словно обличая его во лжи, рана ожгла болью, когда он полез в шкаф за фужерами. Он скривился.

Джоан положила руку ему на плечо:

– Расслабься, приятель.

– Интересно, как там остальные.

– Я заезжала в больницу. – Джоан забрала фужеры и направилась в гостиную. – Говорят, ухо пареньку вроде пришили. Но вот у второго серьезная травма черепа.

– Благодаря твоей молниеносной ноге, – сказал Дэйв, даже не пытаясь скрыть восхищения в голосе. – Ты просто уничтожила этого парня.

Джоан посмотрела на него, криво усмехнувшись:

– Вот и доктора так считают.

– Ты шутишь?

– Он до сих пор не пришел в сознание.

– Но ведь придет?

– Они не знают.

– О Боже.

– Эй, ему просто не повезло. Давай-ка лучше выпьем. Садись.

Дэйв осторожно опустился на диван. Облокотившись спиной на мягкую подушку, он наблюдал, как Джоан сдирает фольгу с одной из бутылок.

– Пробка, не пластик, – сказал он. – Видно, стоящая вещь.

– Самая лучшая, – сказала Джоан и, открутив проволочный крепеж, бросила его на стол. Зажав бутылку в одной руке, другой она принялась расшатывать пробку. – Итак, в какую бы семейную реликвию, желательно керамическую, мне лучше прицелиться?

– Лишь бы не в меня.

С громким хлопком пробка вылетела из бутылки, пролетела через всю комнату и угодила в кресло-качалку. Над горлышком взвилась струйка белого пара, но пены не пошло.

– Молодец, – сказал Дэйв.

Джоан наполнила бокалы, протянула один Дэйву и присела рядом.

– За быструю реакцию и чудесное спасение, – сказала она.

– За это грех не выпить.

Они чокнулись бокалами и выпили.

– И правда отличное, – сказал Дэйв.

– Хотела взять шесть бутылок, но подумала, что это будет слишком. Хотя не каждый день выпадает шанс задержать пару хулиганов с ножами. Чем не повод отметить?

– Что мы, собственно, и делаем. А как там мой задержанный?

– В порядке. Его рука будет как новенькая к тому моменту, когда он выйдет из тюрьмы. Возможно, случится это лет через десять, но я сильно сомневаюсь.

– Он несовершеннолетний?

Джоан повела бровями:

– Девятнадцать лет.

– Охренеть. А приятелю его сколько?

Веселье сошло с ее лица:

– Столько же. Так что, боюсь, никакого судебного разбирательства не будет. Если он вообще выживет.

– Все будет в порядке.

Джоан пожала плечами и, выдавив из себя улыбку, глотнула шампанского:

– Его зовут Вудро. Это, по-твоему, нормально? Вудро Абернати. Вполне подходящее имя для типа с фиолетовой паклей на голове, словно у какого-нибудь урода из «Безумного Макса». Видел, как он жевал ухо того парнишки?

Дэйв кивнул. Он смотрел Джоан прямо в глаза. Глаза, обычно выражавшие уверенность и легкое удивление, а сейчас казавшиеся немного дикими. Он видел в них замешательство, боль и страх.

– Нет, раз уж Вудро так хотел кушать, почему не купил хот-дог?

– Ты поступила правильно, – сказал Дэйв и похлопал ее по бедру. Только чтобы подбодрить, но как только ладонь прикоснулась к коже, он испытал прилив тепла. Он поспешно убрал ладонь и положил на свою ногу. – Подонок понимал, что делает.

– Первого удара было вполне достаточно.

– Но он все еще оставался вооружен.

– Я смогла бы отнять у него нож и без второго удара. Не нужно было его добивать. – Она допила шампанское, снова наполнила бокал и потянулась за фужером Дэйва. – Зачем только я это сделала… – пробормотала она.

– Наверняка с ним все обойдется. А если и не выживет, можешь быть уверена, что спасла чью-то жизнь. Жизнь его следующей жертвы… или жертв.

– Да. Это я и буду себе говорить. Гадство.

– Ты впервые причиняешь кому-то серьезный ущерб?

– Ну, в прошлом году я сломала ключицу одному парню. Остановила за превышение скорости, а он в драку полез. Огромный детина, а мозгов как у ребенка.

– Н-да, – сказал Дэйв, – А я как-то прикончил одного парня. Еще в Лос-Анджелесском департаменте когда служил. Хренов наркоман. Пер на меня, паля из «Мак-10».

– Боже.

– Отличная, кстати, штука, да вот беда, через пару секунд кончается весь заряд. Так вот, пока этот парень перезаряжал магазин, я успел влепить ему в грудь четыре «маслины».

– Боже, – повторила она.

– Это был типичный случай из серии «Он-или-я», тебе не кажется?

– Ну, я бы сказала: да.

– Мразь был парень. Полжизни провел за решеткой: несколько лет за нападение с применением огнестрела… несколько лет за изнасилование… еще несколько лет за вооруженный грабеж. В восемнадцать лет он подозревался в торговле кокаином, но поскольку ордера на обыск не было, то в этом обвинения с него сняли.

– Нехороший какой-то парень, – сказала Джоан, и в ее голосе наконец прозвучали прежние веселые нотки.

– По всем статьям. И вот он бросился на меня с этим сволочным пистолетом-пулеметом. И я его прикончил. И это чуть не надломило меня самого. Потом месяцами маялся. И смысл?

– Для меня смысл есть. Сейчас.

– Вот после этого я и оказался здесь. Думал, в маленьком городке царят тишь-гладь да Божья благодать. Понимаешь? Все-таки не Лос-Анджелес. А что привело сюда тебя?

– Семейные обстоятельства. Мама вышла замуж за поэта, который постоянно ездил сюда на всякие писательские конференции, а в один прекрасный день взял и решил осесть.

– Городской сумасшедший, – сказал Дэйв.

– Ты заметил? Туристы из больших городов искренне считают, что тут рай земной, а южные штаты – мекка деревенщины.

Дэйв вдруг вспомнил, как она вела себя вчера с моряками.

– Ты раньше служила во флоте? – спросил он.

– Папа служил. Мы потеряли его во Вьетнаме. В дельте Меконга. Он там был стрелком на патрульном катере, – она сделала еще глоток шампанского. – Короче, потом мама закрутила с этим поэтом и перевезла нас сюда. Я тогда училась в магистратуре университета библиотечному делу…

– Ты… библиотекарь?

Она легонько стукнула его по руке тыльной стороной ладони:

– А ты что-то имеешь против библиотекарей, крутой парень?

– Просто в голове не укладывается. Как будущий библиотекарь в итоге стал полицейским?

– Мама вместе со своим поэтом однажды пропали. Мне нужна была работа, а в ходе расследования мне приходилось общаться с полицейскими. Бет Ланье – вот кто заронил в мою голову эту идею, а дальше само пошло-поехало.

– Почему я никогда не знал об этом?

– А ты никогда не спрашивал, – улыбнулась Джоан, допивая шампанское, поставила фужер на столик и наполнила остатками из бутылки. После чего принялась откупоривать вторую.

– Я уже был здесь, когда ты вступила в ряды полиции, – сказал Дэйв, – но ничего не слышал об исчезновении твоей матери.

– Одинокий Волк Карсон? Есть уйма вещей, которых ты не слушал, – она хихикнула, – то есть не слышал.

Она направила горлышко бутылки в сторону кресла-качалки, где приземлилась первая пробка, и снова выстрелила. На этот раз пена все-таки пошла.

– Уй бля! – выдохнула Джоан и принялась наполнять стаканы. Пены было слишком много, так что ей пришлось приложить горлышко бутылки ко рту и выхлебать ее.

– Не захлебнись, – со смехом предупредил Дэйв. Подавшись вперед, он наблюдал, как шампанское стекает с уголков ее губ по подбородку и шее, по запястьям и предплечьям, капает с донышка бутылки на ноги и платье.

Наконец, когда фонтан пены иссяк, Джоан опустила бутылку и глубоко вздохнула. За сим последовала слабая отрыжка. Джоан покраснела и потупилась:

– О Боже, прости.

– Не парься.

Она вытерла ладонями мокрые бедра, раздвинула колени и посмотрела вниз, на обивку дивана:

– Вроде ничего не попало, – пробормотала она.

Дэйв смотрел в ту же сторону, но отнюдь не на обивку. Он видел только гладкую поверхность ее бедер и розовые трусики. Ощутив прилив вожделения, он поспешил отвернуться.

– Не беспокойся насчет дивана, – проговорил он слегка дрожащим голосом. – Сейчас принесу бумажные полотенца.

– Спасибо. Еще раз прости.

– Ничего страшного. – Он встал, поморщившись, когда жжение напомнило о ране, и отправился на кухню, где оторвал два бумажных полотенца от рулона, висевшего возле раковины.

Когда он вернулся в комнату, Джоан уже была на ногах, глядя на него с жалобной улыбкой. Подол ее белого платья спереди был покрыт мокрыми пятнами, отчего ткань в этих местах посерела.

Взяв у Дэйва полотенца, Джоан покачала головой. Вместо того чтобы вытереться, она скатала их в плотный ком и стала вытирать бутылку шампанского, потом опустилась на колени, подняла с пола фужеры, вытерла лужицу, поставила бокалы на сухое место на столике, протерла сам столик…

Дэйв хотел сказать, чтобы она не беспокоилась. Столик очень старый, шампанское ему точно не навредит. Но вместо этого молча стоял и смотрел на нее.

Это была настоящая Джоан. Куда девалась вся ее суровость?

Она выпрямилась с мокрыми полотенцами в руках:

– Покажешь, где корзина для мусора?

Дэйв обошел вокруг столика и взял у нее полотенца. Бросил на стол. Положил руки ей на плечи. Посмотрел в глаза.

Она покачала головой:

– Я лучше пойду.

Он ничего не ответил. Он лишь подался вперед, и Джоан обвила его руками. Ее гладкая щека коснулась его лица. Он чувствовал, как щекочет ухо ее дыхание, когда она прошептала: «Ты ниже меня», чувствовал ее смех – порыв теплого воздуха в ухе, чувствовал, как слегка подрагивает ее спина под его руками, как подергивается ее живот, как ее грудь колышется от смеха, трясь о его грудь.

Она прижала его к себе сильнее, и он поморщился.

– Ой, – выдохнула она, – извини, пожалуйста.

Он запустил ладонь в ее густые волосы и повернул ее голову к себе так, чтобы их рты оказались на одном уровне, после чего прижал свои губы к ее, ощущая их приятную мягкость и влажность, ловя ее дыхание.

Неожиданно в дверь позвонили, Джоан отпрянула от Дэйва и посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

Он покачал головой.

Джоан провела тыльной стороной руки по губам.

Позвонили опять.

– Глория? – прошептала она.

– Не знаю.

– У тебя есть черный ход?

– Забудь об этом. Садись и выпей.

– Боже, Дэйв.

– Я не позволю тебе убегать тайком.

– Я не могу здесь находиться.

– Можешь. Сядь и расслабься.

Поморщившись, она склонилась над столом, подняла свой бокал и подошла к креслу-качалке. Когда звонок в дверь повторился, она вздрогнула, быстрым движением подняла с кресла две пробки, расправила платье и села.

Дэйв подошел к двери и открыл ее, вымучивая улыбку.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Глория, сперва посмотрев на его грудь и лишь потом в глаза.

– Неплохо.

Она вошла в дом, прижалась к нему, обвила руками и подставила губы для поцелуя.

Дэйву совершенно не хотелось ее целовать. Ему не нравилось, как она льнула к нему. Ее тело казалось маленьким, костлявым и напряженным, и прижималась она чересчур сильно.

Он подумал, не наблюдает ли за ними Джоан.

Хотя вряд ли. Наверняка она сейчас вжалась в кресло и отвернулась, мечтая оказаться где-нибудь подальше.

Он поцеловал Глорию. Ее губы были холодные и жесткие; они приоткрылись, пропуская ее язык ему в рот, и Дэйва пробрала дрожь.

Он попятился от нее. Она посмотрела на него ошеломленно и с раздражением.

– Что это с…

– Здесь Джоан, – сказал он и заметил, как Глория резко поджала губы. – Проходи.

– О. Вот как? – Выдавив кривую улыбку, она прошла мимо него.

Джоан поднялась с кресла:

– Я заскочила на минутку, принести нашему герою немного лекарств, – сказала она. С улыбкой (показавшейся Дэйву ужасно виноватой) она протянула Глории недопитый бокал, показывая, что за «лекарства» она имела в виду.

– Очень мило с твоей стороны, – проговорила Глория.

Дэйв заметил, что Джоан затянула молнию на своем платье на несколько сантиметров выше. Пятна от шампанского еще не высохли, хоть и заметно уменьшились.

– Я схожу еще за фужером, – сказал Дэйв.

– А я вам не помешала? – спросила Глория.

Джоан покачала головой.

Дэйв поспешил на кухню. На этот раз он открыл шкаф левой рукой, и рана не болела, когда он доставал фужер.

Он вернулся в гостиную. Глория сидела на диване. Как раз там, где до того сидела Джоан.

Интересно, могла ли она чувствовать оставшееся после нее тепло?

Да какая разница?

Она сидела неподвижно, сложив руки на коленях и переводя взгляд с Джоан на Дэйва.

Ему совершенно не хотелось думать о том, что она сейчас чувствует.

Он поставил бокал на стол и поднял бутылку шампанского.

– Мне самую капельку, – сказала Глория. – Там и осталось-то, как я погляжу, совсем чуть-чуть.

– Очень много вылилось во время выстрела, – сказал Дэйв, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку. Глория выгнула бровь. Он наполнил фужер почти до половины, прежде чем она остановила его.

Он повернулся с бутылкой к Джоан. Та покачала головой:

– Спасибо, но мне, пожалуй, хватит. Мне на самом деле пора домой.

– О, не стоит торопиться из-за меня, – сказала Глория.

– Обычно мы с Дебби как раз ужинаем. – Она встала. – Дэйв, завтра ты, я так понимаю, не выйдешь?

– Нет, почему же.

– Ладно, не будем задерживать хорошего человека, – вмешалась Глория.

Дэйв поставил бутылку и пошел провожать Джоан.

– Спасибо, что зашла, – сказал он. – Твое лекарство очень помогло.

Он вышел с ней на крыльцо, оставив входную дверь открытой, чтобы Глория могла их видеть.

– Извини, если доставила тебе неприятности, – прошептала Джоан.

– Все в порядке.

Ему хотелось обнять ее, но он держал руки по швам.

– Успокойся, ладно?

– И ты тоже.

Он проводил ее взглядом до машины, а затем, вздохнув, вошел в дом и закрыл дверь.

– Вы вдвоем, похоже, неплохо проводили время, – сказала Глория.

– У нас выдался тяжелый день.

– И вам нравится вот так успокаивать друг друга?

Он перегнулся через столик, наполнил свой бокал шампанским и уселся в кресло-качалку.

– О, это верный ход. Держаться от меня подальше.

– Ты просто не в духе.

– А почему я должна быть в духе, зайдя сюда и обнаружив Джоан, причем уже изрядно под мухой?!

Дэйв прокрутил в голове несколько избитых отговорок: «это не то, что ты думаешь»; «да между нами ничего и не было»; «у тебя нет поводов ревновать»…

Враки.

– А что мне оставалось делать? Не пускать ее?

– И упустить удовольствие в ее компании? Трудно представить.

– Да она и забежала-то всего на пару минут…

– О, подозреваю, это была очень… насыщенная пара минут. Я видела это милое платьице, в которое она вырядилась. Я видела вину на твоем лице… и на ее. Чем вы занимались до моего неожиданного появления? Полагаю, не только пили шампанское.

– Не начинай, Глория.

– О, я задела за больное?

– Сегодня меня порезали. И я действительно не в настроении для подобных сцен.

– А она что, не подняла твое настроение поцелуями?

– Да что с тобой такое?

– Со мной? – Ее брови выгнулись в дугу.

– Ты превратилась в настоящую стерву. Последние пару недель ты ведешь себя так, будто единственная твоя забота – отравлять мне жизнь. Цепляешься ко всему: не к моим предпочтениям в еде – так к моим убеждениям. Не достаешь меня – поливаешь дерьмом Джоан. Меня от этого уже тошнит.

– А меня тошнит от нее. Тебе это не приходило в голову? Мало того, что ты проводишь с этой девкой по восемь часов на работе, ты только о ней и твердишь: Джоан сказала то, Джоан сделала это. Приходила к нам на барбекю, даже в выходной от нее покоя нет.

– Успокойся.

– Можешь сказать, сколько раз мы трахались с тех пор, как она влезла в нашу жизнь?

Дэйв ничего не ответил. Он только глотнул шампанского.

– Ни разу. Ни разу!

– Ну…

– И я догадываюсь почему. Ты занимаешься этим с ней, верно? Верно?!

– Мне кажется, тебе сейчас лучше уйти.

– Ты с этой шлюхой…

– Замолчи! – Он вскочил на ноги и указал ей на дверь. – Пошла вон. С меня довольно.

Глория встала, глядя на него и качая головой:

– О, вот это мило. Очень мило. – Она пошла к двери, не оглядываясь. – Та-та, Глория, я здорово с тобой поразвлекся, но настало время тебя бросить. Тебе далеко до золотой сучки-амазонки. Вали отсюда, есть деваха получше.

– Постой, – сказал Дэйв.

Он не хотел, чтобы она оставалась; он хотел, чтобы она ушла, но только не так. Пусть она и несла ужасный, гнусный вздор, будто ненормальная.

Она открыла дверь.

– Глория.

Она остановилась. Обернулась, приподняв брови.

– Разве свиньи могут говорить? Разве они могут извиняться? Их тоже гложет чувство вины? Ну-с, что наша свинья имеет сказать?

Ей все как об стенку горох, подумал он. И сказал только:

– Хрю-хрю.

17

Вместо того чтобы уйти в шесть, как вчера, Робин взяла себе небольшой перерыв. Она съела хот-дог, вернулась к лестнице на пляж и продолжала играть и петь.

Только вряд ли от этого будет какой-то прок.

После того как Фанленд окутал вечерний туман, народу резко поубавилось и уж тем более практически не осталось людей, готовых стоять и слушать ее музыку. Несмотря на то что ветровка была теплой и непродуваемой, холодный ветер проникал сквозь джинсы, вызывая дрожь. В перчатках играть она не могла. В перерывах между песнями приходилось отогревать руки под мышками.

Играя на холоде для двух или трех человек и иногда получая за усилия четвертак, она мысленно переносилась в места, где хотела бы сейчас оказаться. В теплые места. В кафе, кинотеатр, в свой спальный мешок наконец. Она даже представила себе, как снимает номер в мотеле и забирается в ванну, полную горячей-прегорячей воды.

Но вместо этого она вынуждена находиться здесь. Спасибо тебе, Поппинсак.

Отрабатывать жалкие гроши, чтобы иметь возможность обосноваться в каком-нибудь теплом месте, а завтра или послезавтра покинуть этот городишко, набитый бомжами, ворами и троллерами.

Весь день она высматривала упитанного старичину в куртке из оленьей кожи и шляпе с перьями.

Наверняка схоронился где-то, на случай, если она не внимет его совету бежать из города.

Пока ее руки были заняты попурри из песен Стивена Фостера (которое в тот момент все равно никто не слушал), в голове снова и снова прокручивалась одна и та же сценка.

Вот она прячется в темноте, а Поппинсак, пошатываясь, выходит на гребень омытой лунным светом дюны. Он замечает ее и приподнимает шляпу.

«Эгей! – говорит он. – Мы встретились вновь! Как поживаешь, птичка-невеличка?» Притворяясь, что рад ее видеть, он спускается вниз по склону.

Она стоит, направив на него нож:

«У тебя есть кое-что, принадлежащее мне, вороватый крысюк».

«Вздор и чепуха».

«Выворачивай карманы», – требует она.

«Ты заблуждаешься, милочка. Не касался Поппинсак твоих прелестей, не отнимал сокровища твои…»

– Даже не думай! – вдруг заорала она, вцепившись в банджо, когда какой-то алкаш присел рядом с ней и цапнул сложенную пополам долларовую купюру. – Эй! – Она шагнула к нему, но он отпрянул, развернулся и бросился наутек. Полы пальто хлопали у него за спиной, точно крылья.

Робин смотрела ему вслед, думая, стоит ли бросаться в погоню. Если оставить здесь вещи…

Бомж попытался обогнуть идущего по променаду парня. Внезапно тот вскинул руку, и бродяга треснулся о нее лицом. Он грохнулся на спину. Парень наступил ему на запястье, нагнулся и вырвал банкноту. Как только он поднял ногу, бомж проворно откатился к краю променада, прошмыгнул под перилами и был таков.

Парень подошел к Робин, протягивая купюру и улыбаясь. Робин увидела, что он очень молод, возможно, не старше восемнадцати. На нем были джинсы и клетчатая рубашка, волосы коротко подстрижены. Он был хорошо сложен и аккуратно одет – из тех парней, что можно встретить в свитере с почетной эмблемой школьной спортивной команды.

– Держи, – сказал он, протягивая ей доллар.

– Спасибо, – ответила Робин и положила его в карман куртки. – Не стоило ради меня рисковать.

– Да какой там риск. Всегда приятно осадить негодяя, опустившегося до воровства у женщины.

– Я Робин, – сказала она и протянула руку.

– А я Нейт, – он пожал ее.

Рука показалась Робин теплой и сильной.

– Как дела? – спросил он.

– Просто аншлаг, – ответила Робин, обведя рукой несуществующую аудиторию.

– А так всегда в туман. В такие дни я обычно закрываюсь пораньше.

– Ты здесь работаешь?

– Ну да, – ответил он, указав большим пальцем себе за спину. – Ты бывала в пассаже?

– Не-а…

– Если ты не против, я именно тот парень, который может это исправить.

– Я та девушка, которая не может себе этого позволить. У меня и денег-то…

– Судя по тому, как здорово ты поешь и играешь, тебе должны платить по двадцать баксов за песню.

– Спасибо.

– Я слушал твою игру из магазина. Слов, конечно, разобрать не мог, но игра меня просто потрясла. В жизни не слышал ничего прекраснее.

Робин с улыбкой пожала плечами.

– И я считаю, что не слишком хорошо с моей стороны наслаждаться весь день твоей музыкой и не заплатить, – с этими словами он достал из кармана бумажник.

– Нет. Пожалуйста, не надо… Ты и так уже проучил того бомжа ради меня…

– Но я настаиваю, – он вытащил двадцать долларов.

– Нет. Я не возьму их.

– Я не хочу всучивать их тебе насильно.

– Вот и хорошо. Тогда просто убери их обратно.

– Ладно, тогда давай так: ты споешь мне сейчас песню, а я брошу за это денежку в твой чехол.

– А вот это, пожалуй, вполне по-честному.

Она отступила на пару шагов и заиграла. Взяв быстрый, живой темп, она увидела, как его лицо расплылось в улыбке. Пока он покачивал головой в такт музыке, Робин запела:

 
Кэти и Келли, две подружки-крошки,
отправились как-то раз
В страну Мур-Мяу, где живут только кошки,
С собой взяв солидный запас:
Набили карманы чипсами с сыром,
фруктовою жвачкой, желе из инжира…
И вот уж в Мур-Мяу, в страну котят,
Как ветер на роликах девочки мчат!
Пришлось ровно в полдень им остановиться
В бамбуковой тени, чтобы подкрепиться.
Кот Клю там в тени их давно уже ждет:
«Я Клю, а кто вы?» – спросил девочек кот.
«Мы – Кэти и Келли, две дружные крошки,
Идем мы в Мур-Мяу – где правят лишь кошки».
«А можно мне с вами? Удрали все птицы,
И нечем давно уже мне подкрепиться.
Как видите, нет моих больше ушей,
Беда, я не слышу и писка мышей.
Три недели прошло, как я птицу поймал,
А крыс я и вовсе уж год не видал,
С ужасного дня, когда Тофф, злющий пес,
Мне уши отгрыз… покушался на нос!»
«Бедненький Клю! – сказали Келли и Кэти.
– Ты самый несчастный котик на свете.
Конечно, тебя мы с собою возьмем,
Поешь и умойся – мы сразу пойдем».
Желе и чипсов поел Клю немного —
Кот, Кэти и Келли вышли в дорогу.
Помчались вперед они ветра быстрей —
Не встретить компании вам веселей!
В Мур-Мяу – страну с ярко-синей травою,
Где небо зеленое над головою,
Живут там котята – пушисты и милы,
 

 
Но часто
Порою
Йо-хо!
Большие чудилы!
 

Улыбаясь Нейту, она сплясала импровизированный танец.

Он захлопал в ладоши и покачал головой:

– Эй, это было здорово!

– Немного, наверное, глуповато…

– Это твоя песня?

– Да, я сама их пишу. Это была детская песенка, если что. Там еще много куплетов.

– Вот как? А пса они тоже встретят?

– Конечно.

– Сейчас мне, к сожалению, пора бежать, но как-нибудь я с удовольствием послушаю продолжение.

– Думаю, завтра я все еще буду здесь.

– Отлично. Не спеши уезжать. – Он наклонился и бросил в чехол от банджо сложенную банкноту.

– Спасибо, – сказала Робин.

– Я действительно очень рад знакомству с тобой, Робин. До завтра, да?

– До завтра. И еще раз спасибо за помощь.

– Можешь всегда на меня рассчитывать, – он попятился. – Пока.

– Пока.

Он поднял руку в прощальном жесте, повернулся и направился в сторону главных ворот.

Поппинсак бросил взгляд на часы, висевшие за барной стойкой.

– «Сегодня», – объявил он, – кануло в «завтра» и сделалось «вчера». И это был удачный день.

Он протянул стакан виски в сторону часов, подмигнул и осушил его одним глотком.

Поднявшись с барного стула, он сунул книгу в мягкой обложке в котомку, поверх других новых книг и бутылок. Застегнул «молнию», взвесил котомку в руке.

– Экая тяжесть. Даже в мешке Санта-Клауса не сыскать таких чудес. Как будто Святки наступили среди лета. Стены падубом украсьте, фа-ла-ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла! – пробасил он и, толкнув дверь паба, вывалился на улицу.

– Ах, бесподобно, – провозгласил он, втянув носом свежий ночной воздух. – Божественный эфир приятнее всего, когда ты залил очи.

Он поправил ремешок котомки, шишковатой рукоятью посоха сдвинул шляпу на затылок и пустился в обратный путь.

Густой туман висел над улицей, скрывая Фанленд. Поппинсак знал, что луна-парк находится где-то впереди, знал и то, что сейчас он уже закрыт.

Его пробирала легкая дрожь страха.

Обычно он надежно укрывался в дюнах задолго до закрытия Фанленда.

– Сегодня Поппинсак чересчур припозднился, – бормотал он, – но надо плыть, когда утихли волны, и жить вовсю, покуда полон кошелек. О, как благодарить мне ту, что так щедра на развлечения ночные? Благодарю тебя я, Робин-пташка. Ах, упорхнула ль ты из этой клетки? Или сидишь в засаде, в надежде свои денежки вернуть? Ты глупая и легкая добыча. Ах, женщина, ты можешь быть отважна, но разумом слаба; и ты обречена на землю пасть с пробитой головою.

Он рассек воздух посохом:

– Изрублена, изрезана, избита и брошена, как сорванный томат. И сей томат – она, моя соловушка, певица, поэтесса, менестрель! Мой бард, моя грудастая певунья, малиновка, о Робин! Сойдемся ль мы с тобой на берегу ночном в смертельной схватке? Ну, коли будет так, готовься, милая, отведать моей палки…

Но пока он неуклюже ковылял мимо бара «Маяк», оттуда вышел какой-то мужчина.

Поппинсак остановился и повернулся к двери. В течение нескольких секунд, прежде чем она захлопнулась, он созерцал внутри тусклый свет, пронизанный дымом воздух и красочную батарею расставленных вдоль стены бутылок. Он слышал смех, разговоры, женский голос, поющий из музыкального автомата, стук кия по бильярдным шарам и звон стаканов. Он ощущал исходившее из бара тепло. И запах. Он втянул ноздрями знакомый, уютный аромат опилок, дыма сигарет и сигар и пьянящей смеси пота, мочи и выпивки.

– Богов благословенье, – сказал он. – Испытывает жажду Поппинсак.

С этими словами он зашел в бар.

Робин сидела на свернутом спальном мешке, поджидая Поппинсака у подножия песчаного холма, где прошлой ночью был разбит его лагерь.

Впрочем, ему наверняка хватит мозгов не возвращаться сюда, напомнила она себе.

Но ведь я сказала ему, что собираюсь уехать из города, и он, вполне возможно, так и подумал. А если и знает, что я здесь застряла, то наверняка убежден, что мне не достанет мужества его подкараулить.

Что делать, если он действительно появится?

Как долго его ждать?

От холода ее всю трясло, несмотря на то, что она сидела, плотно обхватив колени и прижимая их к груди. Ужасно хотелось забраться в спальный мешок. Но что, если она согреется там и уснет, а в это время появится он? Тогда она окажется в его власти.

Робин встала и поднялась по песочной насыпи. Огляделась.

До ее ушей доносился шум прибоя, но океан был неразличим за густой пеленой тумана. Бледные удушливые испарения не позволяли разглядеть что-либо на расстоянии дальше двадцати – тридцати футов.

Она подумала, что вполне могла упустить Поппинсака, когда сидела внизу. Он мог присмотреть себе местечко где-то неподалеку. Не исключено даже, что он вернулся на свое старое лежбище, увидел ее и поспешил спрятаться или решил дождаться, когда она заснет.

Она понимала, что нужно идти на поиски.

Но залитый туманом пустынный пейзаж наводил на нее страх. Страшно было даже просто стоять здесь, на открытой местности. Хотелось спуститься и залечь там, где никто ее не заметит.

Ну давай, покажись, если ты здесь, умоляла она про себя.

Она еще раз осмотрелась по сторонам, и тут ее охватил страх, что кто-то, возможно, бродит в тумане и может в любой момент выйти на нее. Не обязательно Поппинсак. Скажем, пара-тройка полоумных троллей. В такой туман их сразу и не увидишь. Если она еще хоть немного задержится, они вполне могут напасть.

Повернувшись, Робин спустилась по склону и уселась на сложенный спальный мешок.

Это просто смешно, убеждала она себя. Не пугайся. Никого там нет.

Но может быть кто угодно.

И если она заберется в спальник и уснет, этот кто-то может к ней подкрасться.

«Какого черта я вообще здесь делаю?» – подумалось ей.

Все равно эта затея добром не кончится. Если Поппинсак все-таки придет, не факт, что я смогу вернуть хотя бы часть своих денег. Кто-то из нас сильно пострадает. И лучше бы он, а не я. Но это навсегда останется на моей совести. К тому парню, которого я пырнула ножом в автобусном парке, прибавится еще один.

Даже все мои деньги того не стоят.

По крайней мере с тем парнем в автобусном парке у меня не было другого выхода. Он сам на меня напал. Тут совсем другое.

Да ну его в болото, решила она.

Как гора с плеч свалилась.

Привязав свернутый спальный мешок к рюкзаку, она накинула его на плечи и, взяв в руку банджо, снова поднялась на вершину песочной насыпи. Еще раз осмотрелась, желая убедиться, что поблизости никого нет, но воображение больше не рисовало пугающих фантомов. Она уже не чувствовала себя настолько уязвимой.