Текст книги "Ночь без конца"

И спал до тех пор, пока утром не появилась Хиллари Западон сделать небольшую постирушку.

Глава 11

Когда я проснулся, внизу мурлыкала себе под нос песенку какая-то женщина. Впрочем, мне ее не было видно. Мешал верхний край шкафа. Мне было видно только потолок. Он был выкрашен в желтый цвет и залит солнцем.

Мне захотелось посмотреть, как она выглядит.

Судя по издаваемым звукам, она должна была находиться где-то поблизости от стиральной машины или сушки. Если она стояла лицом к одной из этих машин, то шкаф находился вне зоны ее видимости.

Так что я пододвинулся к краю и осторожно выглянул.

Она стояла у стиральной машины под таким углом, что мне были видны ее профиль и спина. Увидеть меня она могла бы лишь в том случае, если бы обладала недюжинным боковым зрением.

В тот момент, когда я ее увидел, она уже закончила закладывать в бак белье. Сейчас она засыпала стиральный порошок в отверстие, расположенное в верхней части.

Выглядела она неплохо. Стройная и не слишком старая Определить точный возраст женщины всегда весьма затруднительно, но я почти с уверенностью мог сказать, что до тридцатилетнего рубежа ей не хватало еще по крайней мере пары лет. У нее были густые каштановые волосы. Черты лица были угловатые – слишком выдающиеся скулы и, быть может, чересчур заостренные То же можно было бы сказать о носе и подбородке Не то чтобы красивая, но довольно неординарная и с внешностью, которую можно было назвать «впечатляющей»

Впрочем, и фигура у нее была такая же.

На ней была ярко-желтая обтягивающая футболка и красные шорты. Плечи были голые, если не считать бретелек Они хорошо загорели, но были излишне костлявыми Попка заставила вспомнить о надутых губках. Может, потому, что она выпирала, как нижняя губа какого-нибудь малолетнего выродка. Она была хотя и маленькая, но не плоская и на вид упругая. Ножки выглядели мускулистыми и лоснились, словно точеные.

Такое тело можно иметь только в том случае, если им долго заниматься.

Это означало, что передо мной целеустремленная, решительная и самостоятельная женщина.

Как раз в моем вкусе.

Но это также говорило о том, что она проворна и сильна.

Справиться с ней будет нелегко, но я предчувствовал, что она того стоит.

Засыпав порошок, она отставила в сторону коробку и закрыла крышку стиральной машины. Когда ее рука потянулась к ручке включения, она слегка развернулась в мою сторону. Левая грудь вывалилась из блузки. Она была, как и все остальное, небольшая, компактная и заостренная.

Внезапно я вспомнил о той девчонке из дома. Ну, той, которая убежала.

У них были в чем-то схожие фигуры.

Конечно, она гораздо моложе этой. И намного нежнее, и несравненно красивее. Но формы такие же.

И я удивился, как сильно мне ее хочется. Вспомнилось, как она выглядела и какая была на ощупь.

И сколько неприятностей она мне доставила. Где мне ее теперь искать?

Я все еще думал об этом, когда в машине забурлила вода. Хиллари повернулась и зашагала к двери.

Едва она скрылась за дверью, как я стал спускаться. Повиснув на пальцах, я мягко спрыгнул со шкафа. Затем я быстро добежал до морозильной камеры и присел за ней.

И стал ждать. Боже, как душно было в этой конуре Пот с меня катился градом. Мне было щекотно. Общее ощущение было такое, словно меня натерли маслом, а затем вываляли в куче мусора, в которой было много паутины и насекомых Вся грудь, руки и ноги в пятнах раздавленных пауков Еще засохшая кровь с прошлой ночи Плюс я был весь усеян маленькими красными шишечками, которые дьявольски зудели.

Еще в нос шибал крепкий запах пота. Пота, смешавшегося с протухающей кровью.

Обычно я поступаю как все и натираю тело. Хотя прошлой ночью этого не сделал. И прекрасно. Хотя бы потому, что те копы – Хэнк и Пэт – учуяли бы меня, едва переступив порог.

Мне лучше все объяснить. Натирание – это одна из подготовительных процедур, которую мы исполняем перед выходом на дело. Как актеры, накладывающие грим перед спектаклем. Это происходит в фургоне Тома. Там же мы переодеваемся в шкуры и вооружаемся.

Это все равно что намыливание. Только без мыла. Мы черпаем состав из бидона и размазываем его по телу. Том написал на бидоне «Лосьон жмурика». Это у него такие шутки. Потому что в бидон мы складываем разные части убитых нами людей.

Убитых какое-то время назад.

Получается что-то склизкое, как перезревший плод.

Некоторые из нас наносят его как средство после бритья. Другим нравится вымазаться в нем с ног до головы. Иной раз воротит, когда посмотришь, как они его используют.

Сам я применяю его крайне экономно. Мазну раз здесь, раз там.

Это для удачи. Потому что запах смерти сам по себе рождает страх в сердцах наших врагов. А еще потому, что это жуть как круто и заводит нас.

Во всяком случае, прошлой ночью я не намазывался, потому что у меня расстроился желудок. В фургоне у Тома есть туалет. Там я и просидел все время, пока другие колдовали над бидоном К тому времени, как я вышел, фургон опустел.

Эй, вон оно что оказывается. Только сейчас до меня дошло – выродки пошли начинать без меня, а потом также без меня уехали и бросили меня в беде. Не иначе как прелюдия к грядущему предательству.

Во всяком случае, тогда мне хотелось лишь одного – поскорее присоединиться к компании Не хотелось пропустить ни единого развлечения. Так что я не стал обмазываться этой дрянью.

Возможно, это меня и спасло.

Вернее, определенно спасло. Те копы, забредшие в эту подсобку в поисках меня, наверняка унюхали бы запах. Воспользуйся я «Лосьоном жмурика», сейчас сам был бы покойником. И, как знать, вскоре запатентовал бы свое собственное средство, открытие недели. «Запах Саймона».

Звучит? Мрачноватые мысли.

Наверное, это от пива.

Во всяком случае, суть в том, что я пренебрег «косметикой», остался без запаха, и поэтому копы меня не засекли. И вот теперь утро, и я притаился в этом сарае в ожидании Хиллари Западон: потный и зудящий, но пахнущий исключительно собственным телом и ничем хуже.

Что это она так мешкает, черт подери.

Чтобы как-то скоротать время, я стал воображать, что я с ней буду делать. Это меня настолько возбудило, что я практически позабыл о духоте, о зуде и о своем плачевном виде.

Наконец она появилась.

Когда она проходила мимо, я ткнул ее ножом в ногу. На ней не было ни обуви, ни носков, и нож резанул по живому. Ахнув от неожиданности, она попыталась отскочить в сторону. Ступня оторвалась от пола, хотя уйти от ножа ей не удалось – только пропорола еще несколько дюймов.

Отведя нож, я другой рукой схватил за щиколотку и, резко потянув на себя, быстро задрал ее ногу вверх.

С пронзительным воплем Хиллари плашмя грохнулась на пол. И тут же смолкла, так как от падения перехватило дыхание. После этого она могла только хрипеть.

Усевшись ей на грудь, я прижал ее за волосы к полу и приставил нож к горлу. Не так сильно, чтобы порезать, но достаточно, чтобы ей стало больно.

Затем я поинтересовался, кто дома.

Она покачала головой. Видно, хотела что-то вымолвить, но получился лишь какой-то булькающий хрип. Ее грудная клетка ходила ходуном. Эти ее движения подо мной – туда-сюда – были мне даже приятны. И мне нравилось ощущать, как она вздрагивает всем телом.

– Не делайте мне больно, – наконец прохныкала она.

– Я и не собираюсь делать тебе больно, – ответил я. – Все будет хорошо, если будешь меня слушаться.

Она быстро закивала головой. Конечно, она была вся заплаканная, и это совсем не делало ее привлекательнее. Но меня раздражали не столько слезы и покрасневшие глаза, сколько сопли, которые полезли у нее из носа.

– Для начала, милая, – сказал я, – скажи, кто еще в доме.

На этот раз ответ слишком задержался. Кроме того, за это время в ее взгляде произошла какая-то перемена, словно ей в голову пришла хорошая мысль.

– Мой муж, – произнесла она. – Он... он на больничном. Сейчас в доме. Должен появиться здесь с минуты на минуту. Он полицейский.

– Враки, враки – щиплют раки, – проговорил я, убирая нож от ее горла.

Вставив лезвие ножа ей между зубов, я полоснул вдоль рта и одним движением рассек обе щеки.

Она схватилась за лицо и, казалось, уже не обращала никакого внимания на то, что я стягивал с нее одежду. У нее был сплошной загар. Лично мне нравится, когда у девчонок есть незагорелые участки на теле. Белизна кожи в определенных местах свидетельствует о скромности и стыдливости. Когда я их вижу, то чувствую, что со мной делятся секретом.

В сплошном загаре есть нечто жесткое. Но Хиллари Западон, похоже, он был к лицу.

И хотя я предпочел бы девическую бледность, отшлифованный глянцевый загар доставил мне большое удовольствие. Еще то, как она извивалась на полу. И как переваливались ее груди. Они были маленькие с коричневыми сосками, напомнившими мне присоски на игрушечных стрелах моего детства.

Обычно я отрывал их и затачивал концы стрел ножом.

Одной такой стрелой я попал в глаз коту по кличке Мики.

Если облизать такую присоску, то можно было прилепить ее ко лбу. У них же был такой вид, словно их кто-то облизал и прилепил к грудям Хиллари. Только в них не было гнезд под стрелы – концы были тупые.

Кожа у нее была горячая, гладкая и скользкая.

Она вздрагивала и корчилась всякий раз, когда я делал ей больно.

Когда она начала кричать, я затолкал ей в рот ее трусики.

Чтобы пересказать все, что я с ней делал, не хватит, пожалуй, и часа. Хотя я знаю, что рассказывать об этом буду с большим удовольствием. Говорить о таких вещах почти так же приятно – все равно что снова их повторяешь. Но многое еще предстоит поведать об иных материях.

Так что ограничусь тем, что мне представляется самым интересным.

Обычно все мое внимание концентрируется на тех, с кем я нахожусь. Мой принцип – лови момент. Я не мечтатель. Но, когда я занимался Хиллари, я заставлял себя думать, что она – та девчонка.

Ну, знаете какая. Та, которую я упустил.

Хиллари как бы не существовало. Подо мной была та девчонка, и я наслаждался каждой минутой, каждым дюймом ее тела.

Закончив, я уселся на морозильную камеру и съел «Дав». Потом положил в камеру Хиллари.

Пересилив свое отвращение к подобной деятельности, я старательно подмел вокруг пол и вышел из гаража. Там было ужасно жарко и был спертый воздух. Во дворе дул свежий летний ветерок, было приятно и замечательно.

Задний дворик был полностью огорожен забором и давал прекрасную защиту от посторонних взглядов. Понятно теперь, где загорала Хиллари. Скверно, что я об этом раньше не догадался. Можно было бы выволочь ее на свежий воздух и заняться ею здесь.

Ну что ж. Не велика потеря.

Просто было бы намного приятнее, и все.

Направляясь к черному входу в дом, я подумал, что неплохо бы трахнуть девчонку на свежем воздухе. Если, конечно, будет такая возможность.

Пусть даже для этого понадобятся дополнительные усилия.

Для такого лакомого кусочка нужна самая лучшая тарелочка.

В доме было холодно, как в холодильнике. У меня даже застучали зубы и кожа покрылась пупырышками. Но я нашел удовлетворение в мысли, что Хиллари в морозильной камере сейчас гораздо прохладнее.

Хотя я был абсолютно уверен, что ее мужа нет дома, все же решил посмотреть. Мои поиски не увенчались успехом. Судя по всему, детей у них тоже не было.

Бенедикт и Хиллари Западон.

Имена я прочел на подписных ярлычках на журналах в ванной комнате.

Интересно, а как зовут девчонку?

Может, Трейси? Кимберли? Линн? Джоан?

Скоро узнаю.

Затем я долго стоял под горячим душем. Грязь лилась с меня потоками. Намыливаясь, я закрыл глаза и снова увидел себя в той подсобке. Конечно, не с Хиллари, а с девчонкой.

Вот если бы она оказалась сейчас здесь, со мной под душем.

Мой жизненный опыт подсказывал, что наши человеколюбцы из средств массовой информации наверняка во всех подробностях опишут эту историю. От них я и узнаю имена двух детей, переживших трагедию прошлой ночи. Если немного повезет, можно будет даже узнать, где они сейчас находятся.

Тут только одна проблема.

Мои дружки могут добраться до них раньше меня.

Глава 12

От мысли, что кто-то другой доберется до нее первым, у меня помутилось в голове. Бог с ним, с мальчишкой. На него мне глубоко начхать. Но девчонка – моя.

Я хотел ее всеми порами своего тела, а они просто убьют ее при первой же возможности.

Вдруг я остро ощутил, как мало остается у меня времени. Усилием воли заставил себя успокоиться. Даже если Том с компанией уже узнали, где беглецы, они не будут действовать опрометчиво.

Они хоть и чокнутые, но не фанатики – не станут лезть на рожон из принципа. Все, что им надо, – так это острые ощущения, которые можно получить, убивая других.

Я стоял под душем, мылился, смывал мыло и вновь мылился, пока не почувствовал себя совершенно чистым. Затем вышел из душевой кабинки и вытерся пушистым мягким полотенцем. Когда я снимал его с вешалки, оно уже было влажноватым. Должно быть, ему предназначалось попасть в стирку вместе с другим бельем. Но, возможно, Хиллари планировала отправить его туда со следующей партией.

Хотелось надеяться, что это она намочила его.

Мысль о том, что я вытирался ее полотенцем, показалась мне очень трогательной. Какое место она вытирала этим краем? А этим?

Когда же я представил, что это могло быть полотенце ее мужа, меня чуть не стошнило. Что, если он вытирал свой член или задницу как раз тем местом, которым я сейчас тру лицо?

Гадкая мысль.

Я стал разглядывать полотенце в поисках какой-нибудь подсказки. Даже понюхал его. Обыскал каждый дюйм в поисках характерных волосков.

Где бы мы ни были, мы всегда оставляем какую-то частицу себя.

Именно поэтому полицейские так тщательно осматривают место преступления, подбирая все, что им встречается, даже пылесосят. Ищут то, что осталось после нас. Не просто отпечатки пальцев или следы обуви, но кусочки нас самих. Им нужны клочки материи с нашей одежды, образцы нашей слюны, крови и спермы. Выковыривают кусочки нашей кожи из-под ногтей наших жертв. И, – о, да, – им очень нужны наши волосы.

Все это вещественные доказательства, а именно на вещественных доказательствах и строится обвинение.

Наш небольшой коллектив желает оставаться неопознанным, и еще меньше мы хотим на скамью подсудимых, поэтому мы очень стараемся не оставлять никаких улик. Несмотря на то, что мы никогда не надеваем перчаток (они как презервативы и лишают всякого удовольствия), мы всегда вытираем предметы, которых касались. Повседневную одежду мы оставляем в фургоне. Если не считать обуви, мы ходим на дело нагишом или в том, что сшили из чьей-либо кожи. В костюм входит скальп или кожа с лобка одной из жертв. Как я уже говорил, кроме бровей и ресниц, мы сбриваем все свои волосы. Так что любые другие волосы, которые могут после нас остаться, принадлежат не нам.

Чтобы не оставалось никаких следов, мы просто увозим тела наших жертв в фургоне. Есть и другие причины забирать их с собой, но в конце концов все сводится к одному: их не оставляют, чтобы не предоставить о нас никакой информации.

И последнее. По порядку, но не по важности. Мы поджигаем место преступления. Обычно используем устройства замедленного действия. Так удается уйти задолго до приезда пожарных.

Ничто не очищает так, как огонь.

Но на случай, если огонь вдруг потухнет, или его слишком быстро потушат, или по каким-то иным причинам огонь не уничтожит место преступления, мы стараемся оставить после себя как можно меньше или даже совсем ничего. То же, что оставляем, если такое случается, скорее сбивает полицию с толку, чем помогает в расследовании.

Например, пучки волос с головы одного бродяги, которого мы подобрали в местном парке в прошлом году. Или отпечатки пальчиков одной миленькой воспитательницы детского сада, которую в последний раз видели, когда она шла к своей машине после полуночного представления «Шоу ужасов Рокки». (Трюк с легендарными перчатками-пальчиками Тома. )

Понимаете, у нас все как в НАСА: масса дублирующих систем, срабатывающих в случае отказа основных – аварийное резервирование!

Мы не оставляем за собой ничего, на чем можно было бы построить обвинение.

«Разве что пару свидетелей на сей раз!»

Ну что ж, о них позаботятся. (Надеюсь, это сделаю я. ) О девчонке, по крайней мере. Как я уже сказал, мальчишку они могут взять себе. Пара наших ребят, несомненно, отдадут ему предпочтение. Понимаете, о чем я? За нами не водится никакой сексуальной дискриминации. Мы – убийцы, верящие в равные возможности.

Ладно, ближе к делу. В полотенце, которым я воспользовался после душа, застрял согнутый колечком коричневый волосок. Похоже, он принадлежал Хиллари. Хотя, к сожалению, не знаю, какого цвета волосы у Бенедикта.

Да и знать не хочется, если откровенно. Просто сказал себе, что это волосок Хиллари, а значит, ее полотенце, и баста.

После этого почистил свою юбку. Перед душем я ее снял. Вам должно быть известно, что от горячей воды хорошая кожа портится. Раньше я чистил ее шампунем с гигроскопическим лосьоном. Сейчас у меня не было ничего, кроме влажной тряпочки, но кровь и грязь в основном отчистились.

Юбку, конечно, я больше не надел. Чтобы никто не остановил по пути домой, мне понадобится что-то чуточку менее вызывающее.

Самая обычная одежда. И волосы, если возможно.

Копы уже должны были узнать о моей бритой голове. Возможно, уже разослали бюллетень – «искать яйцеголовых». Не исключено, что на дорогах уже выставлены кордоны.

Можно возразить, что это бритье голов – просто глупость. Столько разговоров о том, чтобы не оставлять никаких следов, а потом расхаживаем, пуская зайчики лысыми черепами, хотя чем, как не этим, можно вызвать нездоровое любопытство.

На самом деле причина для бритья голов лежит гораздо глубже. И она не имеет ничего общего с осторожностью в отношении вещественных доказательств. Я еще вернусь к этому, если будет время. Это не объяснишь в двух словах.

Пока что замечу, что бритые головы не доставляли нам ни малейших неудобств. Это потому, что мы всегда заботились о том, чтобы никого из тех, кто видел нас в деле, не осталось в живых.

Хотя на этот раз свидетели были живы. Так что моя лысая башка могла стать моим смертным приговором.

И это привело меня в спальню хозяев. Я хотел найти парик. Не тут-то было.

Впрочем, в ящике ночного столика я обнаружил «кольт» 45-го калибра. Это был черный (вороненый, как говорят служаки) армейского образца полуавтоматический «кольт» модели «Марк IV». Рядом лежали два полных магазина к нему.

Но я бы предпочел найти парик.

Огнестрельное оружие производит слишком много шума. И убийство из пистолета, хотя и не лишено приятности, не так уж и безопасно, не обеспечивает подлинного удовольствия и удовлетворения, которое получаешь, используя другие средства.

У всех нас есть свои любимые способы И только Прах предпочитает огнестрельное оружие.

Однако случай был, на мой взгляд, экстремальный. Меня вроде как загнали в угол, и пушка могла стать моим пропуском.

Если бы еще шевелюру поприличнее.

Не могу сказать, чтобы мне в голову часто приходили оригинальные мысли, но ужастиков я перечитал немало. Как правило, они все не очень страшные. В сущности, одни претензии на ужас – мы своими руками делали такое, после чего большая часть подобной литературы – женские романы. Но они привлекают нас совсем по другой причине – мы черпаем из них новые идеи. Как я уже говорил, сама идея нашего товарищества заимствована из одного старого триллера. И сегодня решение проблемы с волосами подсказала мне одна книга, которую я прочел в прошлом году.

Ответом, конечно, была Хиллари.

И я отправился со своим ножом в гости к Хиллари.

Она еще не замерзла.

Я срезал скальп, чтобы его можно было надеть как пляжную шапочку.

Самое время снова принять душ. Я взял с собой свой новый парик и помыл его шампунем. Протерев слегка полотенцем, я примерил его на голову. Слишком тесный. Сделав пару надрезов по бокам, я снова попробовал надеть его. Теперь он, быть может, был несколько великоват, но лучшего не предвиделось.

Затем подсушил его на голове феном, расчесал и взлохматил. Прическа получилась великолепной и почти без усилий.

Во всяком случае, на девчонке она бы смотрелась сногсшибательно. Меня же она делала похожим на какого-нибудь педика – что-то вроде рок-звезды или одного из тех панков-трансвеститов – любителей шокировать обывателей.

Парень с такой шевелюрой не мог бы пройти незамеченным по улице.

Ладно, если я решил поносить волосы Хиллари, почему бы мне не примерить ее одежду?

Копы наверняка не будут искать женщину.

Значит, я превращусь из Саймона в Саймону.

И хотя ощущения от парика были довольно неприятные, я не стал его снимать, отправившись на поиски подходящей одежды. Волосы были сухими, чего нельзя было сказать о скальпе. Словно содрал кожу с сырого цыпленка и прилепил на макушку. Крайне неприятно. Но я опасался, что, если его сниму, он может пересохнуть и сесть, или даже задубеет настолько, что я не смогу его потом надеть. К тому же теперь я был Саймоной. А у Саймоны пышная каштановая шевелюра.

Скоро она станет неотразимой. Или, по крайней мере, не столь очевидно смахивающей на мужика.

Как оказалось, одежда Бенедикта все равно была бы мне не впору Он был намного крупнее Хиллари, тогда как мы с ней были почти одного размера.

Трусики, которые я нашел, были очень даже ничего. Ярко-синие и блестящие, размером не больше набедренной повязки стриптизерши. В таких трусиках и с такими волосами вид у меня был определенно волнующий.

После того, как к моему костюму прибавились колготки, я стал похож на парня, которого видел однажды на сцене, когда одна моя давнишняя подружка вытащила меня на «Лебединое озеро». О, как жизнерадостно он тогда подскакивал и выделывал ногами разные па.

Захотелось швырнуть стулом в зеркало. Но разбитые зеркала, по поверью, приносят неудачу. Это зеркало было размером с дверь шкафа и наверняка тянуло больше чем на обычные семь лет. А мне нужно было все мое везение, поэтому я решил его не трогать.

Конечно, я мог просто отвернуться от него. Но я этого не сделал. Как бы мне не по душе ни были его насмешки, отражаемые им карикатуры меня чем-то притягивали.

После того как я надел бюстгальтер, оно неожиданно стало моим другом. Лифчик хорошо гармонировал с трусиками. Скомкав пару салфеток, я затолкал их под ажурные чашечки. Больше я не походил на солиста балета. Теперь я был женщиной.

Саймоной.

В какой-то миг я даже почувствовал сексуальное возбуждение. А почему я должен это скрывать? Сегодня я уже успел и не в таком признаться, черт побери.

Мне понравилось, как она выглядела. Я становился в разные позы перед зеркалом, изучая ее в разных ракурсах. Даже начал ее ласкать. Конечно, это был я – я ведь не сумасшедший. Но у меня довольно богатое воображение, так что не составило большого труда притвориться, что передо мной незнакомка. Причем красотка.

Но, когда я стиснул ее груди, сминая элегантные чашечки бюстгальтера, шелест мятой бумаги вмиг охладил мой любовный жар. И я занялся делом.

То есть пошел искать юбку.

Молоденькие девчонки Лос-Анджелеса теперь почти не носят юбок. Предпочитают шорты, джинсы или спортивные трусы. Ну и что. Я не из тех старых пердунов, для которых юбка – первый признак женственности. Хотя тенденция мне самому любопытна. Я вообще человек пытливый.

Самое существенное, можно сказать, ключевое различие между брюками и юбкой, а в солнечном климате единственное, в том, что юбки открыты между ногами, а у брюк в этом месте преграда из ткани.

Может, от юбок отказываются по той лишь причине, что у них нет этого барьера?

Но что это может означать и какой в этом смысл?

Разве девчонки чувствуют себя безопаснее или больше защищенными, ограничивая таким образом туда доступ? Мне самому становится близким чувство уязвимости, когда я надеваю свою юбчонку-конни. Хотя меня это совсем не беспокоит. Только придает большую остроту ощущениям. Но, возможно, в повседневной жизни легче с чувством безопасности, защищенности и закрытости, которое дают штаны?

Впрочем, кому известны действительные причины чего бы то ни было?

Ясно одно – я хотел надеть одну из юбок или одно из платьев Хиллари. И, может, причин было несколько. В конце концов, было бы глупо превращаться в женщину – волосы, колготки, бюстгальтер и т. д. – только для того, чтобы появиться на людях в джинсах или шортах.

Мне нужен был полный, тотальный эффект.

Чтобы никто, кому бы я ни попался на глаза, ни на секунду не усомнился в том, что перед ним девчонка, а не просто какой-то длинноволосый стиляга.

Мой выбор остановился на бледно-голубой расклешенной джинсовой мини-юбке и ярко-желтой блузке. Рукава блузки были чуть ниже локтя и заканчивались широкими манжетами. Ворот застегивался на пуговицы. Верхнюю пуговицу застегивать я не стал – чтобы не показаться чопорной. В зеркале у меня даже появился разрез – вероятно, благодаря бюстгальтеру. Между прочим, он просвечивал сквозь блузку.

Кадык у меня был совсем маленький, так что я решил не уродовать свой облик шарфом. Тем более трансвеститов всегда выдает попытка прикрыть горло. А это так бросается в глаза. Хотя от этого, вероятно, никуда не денешься, если у тебя такой вид, словно ты проглотил Монблан.

Сбрив электробритвой появившуюся за день щетину, я наложил заключительные мазки макияжа.

И напоследок, что, однако, было не менее важно, обул пару ярких белых теннисок.

Затем подошел к зеркалу. Шикарно! Не Саймона, а произведение искусства. Красивая, уверенная в себе, беззаботная и обеспеченная. Из тех женщин, которые, сыграв поутру пару сетов в теннис, выезжают в город прошвырнуться по магазинам, прежде чем отправиться пообедать с «девчонками» в закрытый клуб.

Хотя на Саймону она была мало похожа. Скорее какая-нибудь Доррис или Джун. Что, однако, было совсем не важно.

Довольный своим новым видом, я зарядил «кольт». Затем перенес его и запасную обойму на кухню. Еще раньше за стойкой бара перед радиоприемником я заметил сумочку Хиллари.

Внутри были ключи от машины и бумажник. Всунув туда револьвер и обойму, я перекинул ремешок через плечо и вышел через заднюю дверь к гаражу.

На воротах гаража мне не удалось обнаружить никаких следов замка с дистанционным управлением, но они легко открылись, когда я потянул за ручку.

Но машины Хиллари внутри не оказалось.

Более того, в двухместном гараже, по-видимому, хранили все что угодно, кроме автомобилей.

Не было машин и на подъездной аллее.

Спокойно, сказал я себе. Она, вероятно, на улице.

Войдя в дом, я выглянул в окно, выходящее на улицу. Перед домом Западонов был очень большой и хорошо ухоженный газон. Сразу за газоном начиналась площадка, на которой вполне могли разместиться четыре автомобиля. Так оно, впрочем, и было. Парковочная площадка на противоположной стороне улицы была пуста – верный признак, что сегодня убирали ту сторону улицы. Поэтому машины поспешили перегнать сюда.

Замечательно.

Четыре автомобиля перед домом Хиллари.

Один из них или даже несколько обязательно должны были принадлежать чете Западонов.

Впрочем, скорее всего только один. Остальные, вероятно, были соседские.

И я должен буду с первой попытки подойти к нужной машине.

На кольце, которое я достал из сумочки Хиллари, было восемь ключей, в том числе два комплекта автомобильных. На автомобильных были выбиты названия производителей: «Крайслер» и «Ягуар».

Среди автомобилей, припаркованных перед домом Западонов, насколько я мог судить, глядя из окна, не было ни единого «Ягуара». Значит, «яг» был машиной Бенедикта, на которой он уехал на работу.

Из всей четверки я смог распознать «Порше» и «Вольво». Марки остальных двух определить было невозможно. Я не специалист по машинам, но мне тогда казалось, что один из этих автомобилей просто обязан был быть «Крайслером» Хиллари.

Сгорая от нетерпения, я вышел из дому и скорым шагом направился к ним прямо по газону. Дойдя до тротуара, я увидел, что таинственными автомобилями были «Хонда» и «Тойота».

Ближайший «Крайслер» стоял по другую сторону от подъездной аллеи Западонов, не только за их подъездной аллеей, но и за «Тойотой», «Фольксвагеном» и «Фордом»-пикапом.

Блестящий синий «Крайслер-Империал» был припаркован так, что его передний бампер находился всего в каком-то ярде от подъездной аллеи соседей.

Могла ли Хиллари поставить свою машина так далеко от дома?

Едва ли, черт побери.

Особенно если учесть, что их собственная такая замечательная подъездная аллея была совершенно пуста.

Так что это почти наверняка была не ее машина.

Хотя это был единственный стоящий недалеко от их дома «Крайслер». Может, у Хиллари была какая-нибудь причина поставить его там. Она могла купить что-нибудь в магазине для соседей, подъехать к ним, чтобы выгрузить это «что-нибудь», а затем пойти домой, не утруждая себя лишними хлопотами по перегонке автомобиля.

Что-то в этом роде. Жизнь странная штука. Кто знает.

Если это ее машина, то через несколько секунд я мог бы быть уже в пути. Если нет, то кто-нибудь мог бы заметить женщину, пытающуюся открыть чужой автомобиль. Или могла сработать звуковая сигнализация.

Все же я решил рискнуть.

Держа ключи на изготовке, я обошел «Крайслер» сзади, подошел по улице к водительской двери и всунул ключ в замок. Он вошел без проблем. Но не поворачивался. Я попробовал другой ключ с надписью «Крайслер». Он тоже подошел, но не шелохнулся, когда я попытался его провернуть.

Пока что сигнализация не нарушила утреннего покоя. И никто не окликнул меня.

Вынув ключ, я отступил назад, затем нахмурился и сокрушенно покачал головой. На тот случай, если за мной кто-нибудь следил в окно из одного из домов. Затем я зашел уже сзади машины, посмотрел на номерные знаки, снова покачал головой и пошел прочь, стараясь выглядеть озадаченным.

Пришлось вернуться в дом Западонов.

И здесь я до сих пор.