Текст книги "Жук"

Глава 12. Утренний визитер

Всю ночь, то засыпая, то просыпаясь, я даже во сне, как мне кажется, пытался размышлять о том, что такого Марджори могла найти в Лессингеме. В своих грезах я убеждал себя в том, что ничего, ровным счетом ничего, и, более того, она наверняка ценит все мои замечательные качества – о, сладкое забвение! К несчастью, проснувшись окончательно, я столкнулся с жестокой реальностью, осознав, что дело, увы, обстоит как раз наоборот. До чего же печальным было это мое пробуждение! И вместе с ним в моем сознании появились мысли об убийстве.

Подкрепившись и проглотив порцию бренди, смешанного с водой, я отправился в свою лабораторию планировать расправу – совершенно, на мой взгляд, оправданную и морально узаконенную. Эта акция должна была стать самой впечатляющей из всех, которые когда-либо порождал человеческий мозг. Первым делом я занялся поисками подходящего оружия. Оно должно было не только принести победу в военной кампании, но и сделать это всего за полчаса. Оно не должно быть рассчитано на использование целой армией. Нужно было, чтобы его мог эффективно применить один, в крайнем случае, два-три человека. Небольшая группа, владеющая им, должна была, находясь в миле или около того от сосредоточения большого количества хорошо вооруженных и обученных войск противника, привести его в действие, и – бум! – все вражеские солдаты оказались бы уничтоженными. Если оружие, обладающее высокой точностью и убойной силой, может считаться средством для сохранения мира – а тот, кто утверждает, что это не так, просто дурак! – то в тот момент я был в двух шагах от создания наилучшего средства принуждения к миру, которое когда-либо рождала человеческая мысль.

Как же соблазнительно ощущать, что в ваших руках жизнь и смерть целых стран и народов! Тогда я испытывал нечто похожее на это чувство.

Передо мной стояли несколько герметичных сосудов с самыми опасными газами, которые только можно найти в природе или создать путем искусственных химических реакций, – оксид углерода, триоксид хлора, оксид ртути, кониин, карбонил калия, цианиды. Когда вошел Эдвардс, на мне была маска собственного изобретения – она закрывала не только глаза и рот, но и уши, и вообще всю голову, словно водолазный шлем. Как-никак я имел дело с веществами, которые несли неминуемую смерть, даже если вдохнуть самое крохотное количество. Всего несколько дней назад я проводил дурацкий эксперимент с серной кислотой и цианидом калия. В какой-то момент у меня внезапно дрогнула рука, и, не успел я и глазом моргнуть, как небольшие количества двух веществ смешались. Меня спасло само Провидение – я упал навзничь, а не ничком. В итоге через час Эдвардс обнаружил меня лежащим на полу без сознания, и потребовались усилия едва ли не всех лучших врачей в городе, чтобы вернуть меня к жизни.

Эдвардс сообщил о своем появлении, коснувшись моего плеча, – будучи в маске, я почти ничего не слышу.

– Вас хочет видеть один человек, сэр.

– Ну, так скажите ему, что я его видеть не желаю.

Мой слуга был хорошо обучен – выслушав мое указание, он с невозмутимым видом чинно отправился его выполнять. Я подумал было, что вопрос решен, но ошибся.

В тот момент, когда я был занят регулированием клапана цилиндра, в который закачал несколько газов, кто-то снова тронул меня за плечо. Я даже не обернулся, поскольку был уверен, что вернулся Эдвардс.

– Стоит мне лишь слегка повернуть этот кран, мой дорогой друг, и вы окажетесь там, где обитают призраки. Зачем вы являетесь сюда, хотя я вас не звал?

Сказав это, я все же обернулся и увидел, что рядом со мной находится вовсе не Эдвардс, а неизвестный человек, причем весьма необычной наружности.

– Кто вы такой, дьявол вас побери? – выпалил я.

Человек, к которому я обращался, прямо скажем, вполне мог сойти за одного из призраков, только что мной упомянутых. Его костюм чем-то напоминал одеяния уроженцев Алжира, которых полно во Франции, – должен сказать, что они, пожалуй, самые назойливые, наглые и в то же время потешные уличные торговцы из всех, какие только есть на свете. Мне особенно запомнился один из них: он пытался прорваться на репетиции театра «Алькасар» в Туре. Но откуда подобный тип мог очутиться здесь, у меня дома?! Впрочем, я быстро заметил, что он все же был не очень-то похож на настоящих уличных торговцев из Алжира. Более того, он сильно отличался от них. Его наряд выглядел не таким безвкусным и ярким, как костюмы тех коробейников, которых я видел во Франции, и был куда более грязным. Кроме того, на нем был еще и бурнус желтого цвета – довольно мрачное одеяние, которое имеют привычку носить арабы из Судана. На рафинированных арабов, которых можно встретить на французских бульварах, он тоже не походил. Но главным отличием моего визитера было гладко выбритое лицо – тот, кто видел алжирцев в Париже, хорошо знает, что их едва ли не главной гордостью являются тщательно ухоженные усы и борода.

Я ожидал, что гость обратится ко мне на языке, который осевшие во Франции арабы называют французским, но оказался неправ.

– Вы мистер Атертон? – поинтересовался он.

– А вы кто? Как к вам обращаться, мистер… Кто вы такой? Каким образом вы сюда попали? И где мой слуга?

Человек поднял руку, и в комнату тут же, словно этот жест был заранее согласован и представлял собой что-то вроде команды, вошел Эдвардс. Вид у него был очень озадаченный. Я повернулся к нему.

– Это тот самый человек, который хотел со мной встретиться?

– Да, сэр.

– Но разве я не сказал вам, что не хочу его видеть?

– Да, сэр, сказали.

– Тогда почему же вы не выполнили мое указание?

– Я его выполнил, сэр.

– В таком случае каким образом этот человек оказался здесь?

– Честно говоря, сэр, я не знаю, – сказал Эдвардс и потер рукой лицо с таким видом, словно готов был вот-вот заснуть.

– То есть как это – не знаете? Разве вы его не остановили?

– Мне кажется, сэр, что я внезапно почувствовал слабость и едва не упал в обморок. Я пытался протянуть руку и остановить его, но не смог.

– Вы идиот, Эдвардс! Уйдите отсюда!

Когда Эдвардс покинул лабораторию, я снова повернулся к незнакомцу.

– Скажите на милость, сэр, вы что – чародей?

Мой собеседник ответил вопросом на вопрос:

– А вы, мистер Атертон?

Взгляд его был устремлен на мою маску – он явно не понимал, зачем я ее напялил.

– Я надел это потому, что здесь, в этом помещении, в небольших количествах и в разных формах таится смерть. Поэтому я опасаюсь дышать без маски.

Мой гость наклонил голову, хотя мне показалось, что он ничего не понял из моего объяснения.

– Будьте любезны, расскажите вкратце, что вам от меня нужно, – попросил я.

Визитер запустил руку в складки своего бурнуса, вынул оттуда листок бумаги и положил его на полку, рядом с которой мы с ним стояли. Я думал, что это какая-то просьба в письменном виде или рекомендательное письмо – или, быть может, письменное изложение его личных обстоятельств, скорее всего, печальных. Однако на листке я увидел всего два слова – «Марджори Линдон». Это было весьма неожиданно, так что я, увидев написанные кем-то на бумаге имя и фамилию любимой мною женщины, почувствовал, как щеки мои залились краской.

– Вас послала мисс Линдон?

Ссутулив плечи, мой нежданный визитер сложил вместе кончики всех пальцев и наклонил голову. В этом движении, как мне показалось, было что-то очень восточное, но я не мог объяснить, что именно и почему я так подумал. Поскольку гость не произнес ни звука, я повторил свой вопрос.

– Вы пытаетесь дать мне понять, что пришли от мисс Линдон?

Мой собеседник снова сунул руку куда-то в складки бурнуса и достал еще один листок бумаги. Его он также положил на полку. Взглянув на него, я опять прочел лишь имя – «Пол Лессингем».

– И что? – не понял я. – Ну, Пол Лессингем. Что дальше?

– Она хорошая, а он плохой. Разве не так?

С этими словами мой таинственный гость дотронулся сначала до одного листка бумаги, затем до другого.

– Бога ради, откуда вам известно об этой истории? – спросил я, глядя на незнакомца словно зачарованный.

– Он никогда ее не получит – ведь так?

– Что вы имеете в виду, ради всего святого?

– А! Хотите знать, что я имею в виду?

– Да, именно. О чем вы говорите? И еще скажите мне, кто вы такой, дьявол вас побери?

– Я пришел к вам как друг.

– В таком случае лучше уходите. С меня хватит, я всем этим сыт по горло.

– Это вы напрасно – такие друзья, как я, на дороге не валяются.

– Святые угодники! Да перестаньте же!

– Вы ведь ее любите. Да-да, вы любите мисс Линдон! Когда вы представляете ее в его объятиях – разве эта мысль не является невыносимой для вас?

Я снял маску, решив, что этого требуют обстоятельства. Когда я это сделал, визитер откинул капюшон своего бурнуса, что позволило мне лучше рассмотреть его лицо. Я сразу же заметил, что у него необычные глаза – они излучали что-то такое, что, пожалуй, можно было бы назвать магнетизмом (в тот момент мне не удалось найти более подходящее определение). Я сразу подумал, что он может принадлежать к одной из тех таинственных и могущественных организаций, которые, к счастью, куда чаще возникают в странах Востока, нежели в государствах Запада. Эти организации обладают неким сверхъестественным влиянием на других людей, слабых и примитивных по сравнению с их участниками. Я также почувствовал, что мой посетитель явно пользуется тем, что я снял маску, чтобы воздействовать на меня, подчинить своей воле. Но тут ему пришлось очень нелегко. Дело в том, что у меня напрочь отсутствует впечатлительность, характерная для тех людей, которые уязвимы для гипноза.

– Я вижу, вы гипнотизер, – сказал я.

– Чушь! Я никто – просто тень!

– А я – ученый. И мне бы хотелось – с вашего позволения или без него – поставить на вас пару экспериментов.

Мой гость сделал шаг назад. Глаза его замерцали, что, видимо, свидетельствовало о том, что его владение искусством гипноза находится на необычайно высоком уровне – настолько, что, если бы у него были последователи и ученики, они, скорее всего, наделили бы его званием злого колдуна высшей категории.

– Мы поэкспериментируем вместе, вы и я, – сказал он. – На Поле Лессингеме.

– Почему именно на нем?

– А вы разве не знаете?

– Нет, не знаю.

– Зачем вы мне лжете?

– Я вам не лгу. Я действительно не имею ни малейшего понятия, почему у вас такой особый интерес к мистеру Лессингему.

– Интерес? У меня? Вот так номер. Вообще-то мы с вами говорим о вашем особом интересе к нему.

– Простите, но не о моем – о вашем.

– Послушайте! Вы ведь ее любите. И вдруг – он! Одно ваше слово, и она не будет ему принадлежать – никогда! Это заявляю я – я!

– Позвольте еще раз поинтересоваться, сэр, – кто вы такой?

– Я один из детей Изиды!

– Вот как? Мне, однако, кажется, что вы не учли одно незначительное обстоятельство – мы находимся в Лондоне, а не в какой-то дыре в пустыне.

– По-вашему, я этого не знаю? Но разве это имеет значение? Вот увидите – придет время, когда вы будете отчаянно нуждаться во мне. Вы поймете, что просто не в состоянии вынести мыслей о том, как он сжимает ее в объятиях – ее, ту, кого вы любите! Вы позовете меня, и я приду, и тогда Полу Лессингему настанет конец.

Пока я раздумывал над тем, действительно ли мой собеседник безумен до такой степени, как кажется со стороны, или же он дерзкий шарлатан, имеющий зуб на Лессингема и пытающийся использовать меня для сведения с ним счетов, он вдруг выскочил за дверь и исчез из поля моего зрения. Я бросился следом за ним, крича:

– Черт подери, постойте!

Нежданный гость, однако, показал удивительную прыть – когда я выбежал в холл, до меня донесся звук захлопнувшейся входной двери. Когда же я выскочил на улицу, надеясь вернуть беглеца, и посмотрел налево и направо, оказалось, что его уже и след простыл.

Глава 13. Рисунок

«Интересно, что все-таки на уме у этого холеного нищего и кто он такой? – размышлял я, возвращаясь в лабораторию. – Если Провидение в самом деле рисует характер человека на его лице, то не может быть ни малейшего сомнения в том, что у меня побывала весьма любопытная личность. Интересно, каким образом он связан с Апостолом? А может, слова нежданного гостя о Лессингеме – это часть какой-то более тонкой игры, которую он ведет?»

Я принялся расхаживать взад и вперед по лаборатории, потеряв интерес к эксперименту, который пытался поставить незадолго до этого.

«Если все это блеф, то надо признать, что мне никогда не доводилось видеть более талантливой актерской игры. И все же – как во всей этой истории может быть замешан такой педант и чистоплюй, как Святой Пол? От одного только упоминания имени восходящей политической звезды и надежды радикалов посетивший меня странный тип начинал буквально скрежетать зубами от злости. Может, здесь имеют место политические разногласия? Надо подумать. Что такого мог сделать Лессингем, чтобы насолить представителям религиозного крыла политического спектра или оскорбить патриотические чувства наиболее фанатично настроенных представителей восточных этнических общин? Ничего такого в сфере политики я припомнить не могу. Лессингем вообще всегда проявлял большую осторожность и воздерживался от высказываний по вопросам внешней политики. Вероятность того, что он кого-то задел в сфере, относящейся к компетенции министерства иностранных дел, крайне мала. А значит, следует выбрать другое направление поисков. Но какое?»

Чем больше я пытался разгадать неожиданно возникшую передо мной загадку, тем больше росло мое недоумение.

«Абсурд! – думал я. – Скорее всего, мерзавец, который у меня побывал, имеет такое же отношение к Святому Полу, как и к святому Петру. Весьма вероятно, что он попросту ненормальный. Если же это не так, то вполне возможно, что он ведет свою игру. Не исключено, что охоту за денежным мешком, который некоторые – подумать только! – видят в моей Марджори. Вот только она не моя – тьфу, пропасть! Черт возьми, жаль, что я во время разговора с этим типом был несколько не в себе. Мне следовало проломить этому грязному магометанину голову в нескольких местах только за то, что он осмелился произносить имя моей возлюбленной. Пожалуй, самое время вернуться к вопросу об идеальном убийстве!»

Я снова взял в руки мою маску (она, кстати, – одно из самых оригинальных изобретений последних лет; если бы армии будущего использовали его, они были бы неуязвимы для того оружия, над которым я теперь колдовал) и уже собирался ее надеть, когда кто-то постучал в дверь лаборатории.

– Кто там? Входите! – крикнул я.

Это оказался Эдвардс. Он озирался по сторонам с таким видом, словно был чем-то очень удивлен.

– Простите, сэр, я думал, вы заняты. Я не знал, что этот… этот джентльмен уже ушел.

– Он выбрался из дома через дымовую трубу, как обычно делают все подобные ему джентльмены. Но какого черта вы его впустили? Ведь я вам приказал этого не делать!

– Честно говоря, не знаю, как это произошло, сэр. Я передал ему ваши слова, он… он посмотрел на меня и… это все, что я помню. А потом я вдруг оказался здесь, в лаборатории.

Если бы я говорил не с Эдвардсом, а с кем-то другим, я мог бы заподозрить, что ему просто хорошо заплатили. Но я твердо знал, что в случае с Эдвардсом подобное невозможно. Видимо, все было именно так, как я и думал, – мой посетитель был гипнотизером самого высокого класса. Он явно применил свое искусство по отношению к моему слуге, охранявшему вход в дом. Это означало, что человек, решившийся на это, заслуживал того, чтобы разузнать о нем побольше. Эдвардс между тем продолжал:

– Вас хочет видеть еще кое-кто, сэр. Это мистер Лессингем.

– Мистер Лессингем!

Подобное совпадение могло показаться странным, но, по моему убеждению, только на первый взгляд.

– Проводите его сюда, – сказал я.

И вот в лабораторию вошел Пол.

Должен признаться – собственно, я никогда этого не скрывал, – что в каком-то смысле я восхищаюсь этим человеком (правда, когда речь не идет о его роли в некоторых конкретных ситуациях). Он обладает физическими качествами, которые приятны моему глазу. То есть, грубо говоря, мне как биологу приятны его внешность, манера двигаться. Импонируют мне и его решительность, умение быть сдержанным, проявлять, в зависимости от ситуации, и твердость, и гибкость. Это человек весьма активный и со своеобразной грацией; неторопливый, но в то же время проворный; крепкого сложения, но в то же время стройный. В целом Лессингем производит впечатление человека надежного, на которого можно положиться. Да, вы можете победить его в спринте – физическом или умственном, хотя для этого вам придется здорово напрячься. Но на длинной дистанции он наверняка одержит над вами верх. Впрочем, все же не могу сказать, что он тот человек, которому лично я решился бы полностью довериться, особенно учитывая его профессию. Во всяком случае, если бы я все же решился это сделать, то лишь после очень долгих и нелегких размышлений. Слишком уж он хладнокровен, слишком сдержан. Даже в самых сложных для себя ситуациях он сохраняет способность замечать все, что происходит вокруг. Что бы он ни делал, его действия всегда имеют серьезные обоснования. И в палате общин, и вне ее у него прочная репутация человека с железными нервами – и тому есть причины. И все же у меня есть в отношении Лессингема кое-какие сомнения. Если я не ошибся в оценке особенностей его личности, он один из тех индивидуумов, которые в некоторых обстоятельствах все же могут сломаться и, в переносном смысле, упасть – но в то же время способны, по прошествии критической минуты, снова подняться, словно птица феникс из пепла. При этом, как бы ни отреагировали на случившееся его политические сторонники, сам он будет вести себя так, словно ничего не произошло.

И именно этого мужчину полюбила Марджори. Что ж, наверное, у нее были на то определенные основания. Он был человек с положением – и, судя по всему, должен был подняться еще выше по лестнице политической и общественной иерархии. Он, несомненно, обладал большими способностями и вполне умел ими пользоваться. Плюс недурная внешность, приятные манеры – когда он хотел их продемонстрировать. Получалось, что он, видимо, вполне соответствовал представлениям Марджори о том, каким должен быть настоящий джентльмен. О Лессингеме вполне можно было сказать, что он «всегда делал именно то, что нужно, причем правильно и вовремя». И все же! Я считаю, что все мы, мужчины, скоты и что большинство из нас воры, так что нам остается лишь молиться о том, чтобы как-нибудь не выдать себя с головой.

Одет Лессингем был как истинный джентльмен – черный фрак, черный жилет, темно-серые брюки, стоячий воротничок, тщательно повязанный галстук-бабочка, перчатки, гармонирующие по цвету с остальным нарядом. Волосы его были аккуратно причесаны. На губах Лессингема я увидел улыбку – если не по-детски непосредственную, то, во всяком случае, мягкую и приветливую.

– Я вам не помешал?

– Нет, вовсе нет.

– Вы уверены? Когда я вхожу туда, где человек исследует природу в надежде выведать ее секреты, я испытываю чувство трепета – мне кажется, что я переступаю через порог, за которым лежит неведомое. В последний раз я был в этом помещении вскоре после того, как вы окончательно запатентовали систему беспроводной морской телеграфной связи, которую купило адмиралтейство – что было весьма мудрым решением с их стороны. А решением какой проблемы вы занимаетесь сейчас?

– Проблемы смерти.

– Вот как? Серьезно? Что вы, собственно, имеете в виду?

– Если вы станете министром в следующем правительстве, то вы, вероятно, об этом узнаете. Возможно, я смогу предложить властям некий новый способ в искусстве убивать.

– Понимаю, речь идет о каком-то новом снаряде. Сколько же, интересно, будет продолжаться эта гонка между наступательными и оборонительными вооружениями?

– До тех пор, пока не остынет солнце.

– А потом?

– Потом никакой обороны не останется – потому что нечего будет защищать.

Лессингем устремил на меня спокойный, несколько мрачноватый взгляд.

– Теория нового ледникового периода, к которому якобы идет человечество, не самая оптимистичная, – сказал он и дотронулся пальцем до стеклянной реторты, стоящей на столе. – Между прочим, это было очень любезно с вашей стороны, что накануне ночью вы решили заглянуть ко мне. Боюсь, мое поведение показалось вам невежливым. Я пришел извиниться.

– Ваше поведение вовсе не показалось мне невежливым, скорее – странным.

– Вы правы. – Лессингем посмотрел на меня без всякого выражения – вероятно, именно благодаря тому, что научился усилием воли надевать на лицо эту маску безразличия, у людей и возникло мнение, что у него железные нервы. – Я был взволнован, и настроение у меня было не из лучших. К тому же, когда вас грабят, это довольно неприятно, даже если это делает безумец.

– А это был именно безумец?

– Скажите, вы его видели?

– И весьма отчетливо.

– Где?

– На улице.

– Насколько близко к нему вы находились?

– Ближе, чем сейчас к вам.

– Вот как. Я не знал, что расстояние между вами было настолько коротким. Вы не пытались его остановить?

– Легко сказать. Он умчался прочь с просто чудовищной скоростью.

– А вы заметили, как он был одет – или, точнее, что он был практически раздетым?

– Да, заметил.

– В такую ночь на нем не было ничего, кроме какого-то подобия накидки. Кто, кроме сумасшедшего, мог бы решиться на ограбление в таком наряде?

– Он что-нибудь украл?

– Абсолютно ничего.

– Похоже, это было весьма любопытное происшествие.

Лессингем приподнял бровь. Если верить членам палаты общин, это было единственное мимическое движение, которое он позволял себе в беседе.

– Мы уже привыкли к необычным происшествиям. Сделайте мне одолжение, не рассказывайте никому об этом истории – никому. – Повторив дважды одно и то же слово, Лессингем явно сделал на нем акцент. Я невольно подумал о том, имеет ли он в виду в первую очередь Марджори. – Я сообщил о случившемся в полицию. Так что мне не хочется, чтобы это попало в газеты или стало предметом сплетен до того, как будут получены результаты расследования. Это может создать мне проблемы. Вы меня понимаете?

Я кивнул. Лессингем решил сменить тему.

– Так все-таки, то, над чем вы работаете, – это новый снаряд или же хитроумная новая система вооружения?

– Если вы станете членом следующего правительства, вы, скорее всего, в любом случае это узнаете. Если не станете – то вряд ли.

– Вы хотите сказать, что такие вещи вам приходится держать в секрете?

– Да, именно. А вот вы, как я вижу, предпочитаете держать в тайне мелочь, которая этого, казалось бы, совершенно не заслуживает.

– Вы имеете в виду ночное происшествие? Если подобная мелочь попадет в газеты или о ней начнут судачить – а это по сути одно и то же! – начнется такое… Вы даже представления не имеете, как дорого нам, политикам, обходятся такие вещи. Это становится просто невыносимой обузой. Человеку рядовому, никому не известному, проще совершить убийство, чем человеку с репутацией – залезть к кому-нибудь в карман. Поверьте, это не такое сильное преувеличение, как может показаться на первый взгляд. До свидания – и спасибо вам за ваше обещание.

Я вроде бы никаких обещаний Лессингему не давал, но пропустил его замечание мимо ушей. Мой гость повернулся, собираясь уходить, но вдруг замер на месте.

– Да, кстати, еще кое-что. Вы ведь, кажется, специалист в области древних суеверий и исчезнувших религий?

– Эти темы меня действительно интересуют, но специалистом меня назвать нельзя.

– Вы можете сказать мне, каких основных догматов придерживались почитатели культа Изиды?

– Этого не могу сказать ни я, ни кто-либо другой – во всяком случае, с научной точностью. Как вы знаете, у Изиды был брат. Культ Изиды и культ Озириса – это, по сути, одно и то же. Однако о том, каковы именно были его догматы и практики, сегодня не известно никому. Сохранившиеся древние папирусы с начертанными на них письменами и прочие исторические реликвии не дают на этот счет внятных объяснений, а имеющиеся у нас сведения – и подавно.

– Насколько я понимаю, приписываемая последователям этого культа способность творить чудеса – это всего лишь легенды?

– О каких именно чудесах вы говорите?

– Разве жрецам культа Изиды не приписывались некие сверхъестественные способности?

– Ну, строго говоря, в те времена, когда существовал культ Изиды, сверхъестественные возможности приписывались служителям всех религий и культов.

– Понимаю, – кивнул Лессингем и сделал небольшую паузу, после чего продолжил: – Если я правильно понимаю, культ Изиды давно перестал существовать и его последователей сегодня нет.

Прежде чем ответить, я немного помолчал, размышляя о том, что именно заставило моего собеседника затронуть такую необычную тему. Мне хотелось понять, есть ли у Лессингема для этого конкретные причины – или же он задавал вопросы, чтобы замаскировать свой интерес к чему-то еще. Я хорошо знал Пола, так что подумать об этом было отнюдь не лишним.

– Это нельзя утверждать с полной уверенностью, – сказал я наконец.

Лессингем внимательно посмотрел на меня. Взгляд его был вроде бы бесстрастным, но в то же время явно изучающим.

– Так вы считаете, что у культа Изиды еще могут быть последователи?

– Думаю, это возможно и даже вполне вероятно. Полагаю, в различных регионах Африки – Африка ведь очень большой континент! – люди еще почитают культ Изиды точно так же, как в давние времена.

– Это точно? Можно ли это считать подтвержденным фактом?

– Простите, а вам такие факты известны? Вы вообще понимаете, что говорите со мной так, словно я свидетель, выступающий в суде? У вас что, есть какие-то основания задавать мне подобные вопросы?

Лессингем улыбнулся.

– В каком-то смысле да. Со мной недавно произошла очень любопытная история, и я пытаюсь докопаться до ее сути.

– Что за история?

– Боюсь, в данный момент я не вправе вам об этом рассказать; однако, когда у меня появится такая возможность, я это сделаю. Думаю, вам эта история будет интересна – в качестве примера того, что у давно исчезнувших религиозных культов даже в современном мире могут оставаться отдельные последователи. Кстати, а поклонники культа Изиды верили в переселение душ?

– Несомненно – по крайней мере, некоторые из них.

– А что они понимали под переселением душ?

– Переселение душ.

– Да, но духовное или телесное?

– То есть как это? Не понимаю, что вы подразумеваете. Переселение душ – это переселение душ. Вы намекаете на что-то конкретное? Если вы прямо и откровенно скажете мне, на что именно, я сделаю все возможное, чтобы предоставить вам необходимую информацию. Но пока ваши вопросы меня только путают.

– О, все это неважно. Как вы говорите, переселение душ есть переселение душ, – сказал Лессингем. Я внимательно глядел на него, и мне показалось, что у него нет желания более подробно развивать тему, которую он сам же и поднял. – А скажите, у последователей культа Изиды был – как бы это сказать – некий священный знак?

– В каком смысле?

– Был какой-то предмет или существо, которому они поклонялись – ну, скажем, жук?

– Вы имеете в виду священного жука-скарабея, которого Латрей называл Scarabaeus Egyptiorum? Да, несомненно. Скарабея почитали во всем Египте – собственно, и многих других живых существ тоже, например кошек. Как вам известно, согласно поверьям, душа Озириса перешла в быка Аписа.

– А не считалось ли, что жрецы культа Изиды, или, по крайней мере, некоторые из них, после смерти принимают обличье жука-скарабея?

– Я никогда об этом не слышал.

– Вы уверены? Подумайте хорошенько!

– Мне бы не хотелось отвечать на этот вопрос с полной определенностью, но вот так, с ходу, я не могу припомнить ничего подобного.

– Я скажу вам одну вещь. Только не смейтесь надо мной – я вовсе не сумасшедший. Видите ли, я так понимаю, что последние научные исследования показали: даже самые удивительные и неправдоподобные легенды имеют под собой некую фактическую основу. Можно ли быть совершенно уверенным в том, что в этой вере нет ни крупицы правды?

– В какой вере?

– В той, что жрец культа Изиды – или поклонник этого культа – может после смерти превратиться в жука-скарабея?

– Лессингем, мне кажется, что вы недавно случайно набрели на какие-то исключительно интересные данные, и теперь ваш долг – сообщить о них миру. Ну или той крохотной его части, которую представляю собой я, ваш покорный слуга. Ну же, расскажите мне – чего вы боитесь?

– Я ничего не боюсь, и, когда придет время, вы обо всем узнаете – но не сегодня. А сейчас ответьте на мой вопрос.

– Тогда повторите его – и ясно сформулируйте.

– Можно ли с абсолютной уверенностью утверждать, что вера, будто служитель культа Изиды или кто-то из его поклонников может после смерти обратиться в жука, не имеет никаких реальных оснований?

– Я об этом знаю не больше, чем любой другой человек, – да и откуда, черт возьми, мне знать про это? Подобная вера могла иметь символический характер. Христиане верят, что после смерти человеческое тело приобретает форму червей, а в некоторых случаях – угрей. И так оно в каком-то смысле и есть!

– Я не это имею в виду.

– А что тогда?

– Послушайте. Если бы человек, в достоверности слов которого не может быть ни малейших сомнений, заверил вас, что видел подобную трансформацию, – могли бы этому найтись какие-то разумные, научные объяснения?

– Чему – что он видел, как жрец культа Изиды превратился в жука?

– Ну да – или последователь культа Изиды.

– До или после смерти?

Тут Лессингем заколебался. Мне редко приходилось видеть, чтобы он проявлял к чему-либо такой интерес, как сейчас к поднятой им теме (откровенно говоря, меня она тоже заинтриговала). Но внезапно я заметил в его глазах какое-то странное, необычное выражение, похожее на неподдельный ужас.

Когда он снова заговорил, в голосе его прозвучали опять-таки совершенно нехарактерные для него нотки неловкости и смущения.

– Ну, скажем так – в момент наступления смерти.

– В момент наступления смерти, вы говорите?

– Ну да. Предположим, что кто-то видел, как последователь культа Изиды умирает – и превращается в… жука. У такого явления может быть какое-то научное объяснение?

Я некоторое время смотрел на моего собеседника в молчаливом изумлении. Да и кто в такой ситуации повел бы себя как-то иначе? Особенно поражало то, что столь необычный вопрос был задан таким человеком, как Лессингем. Впрочем, у меня стали появляться подозрения, что за всем этим стоит нечто еще более странное и необычное, чем то, о чем он меня спрашивал.

– Послушайте, Лессингем, я вижу, что ваша история и в самом деле весьма необычна. Так расскажите же ее! Если я правильно понимаю, речь идет о чем-то таком, что выше любых обещаний молчать и прочих принципов, которыми люди обычно руководствуются. В любом случае это просто нечестно с вашей стороны – сначала раздразнить мое любопытство, а потом так и оставить меня терзаться догадками.