Текст книги "Нажмите кнопку"

Затем она села в углу, скрестив ноги. Тот, Который Убивает сел в углу, скрестив ноги, дожидаясь в темноте, когда появится добыча.

Перевод Е. Королевой

Ведьмы на тропе войны

Семь хорошеньких миниатюрных девушек сидят рядком. За окном ночь, проливной дождь – самая погода для войны. В комнате уютное тепло. Семь девушек в халатиках болтают. На настенной металлической пластине значится: ЦЕНТР УПРАВЛЕНИЯ СИСТЕМОЙ НАВЕДЕНИЯ.

Небеса прочищают глотку раскатом грома, примеряя на бескрайние плечи и сбрасывая разветвленную молнию. Дождь заставил мир затихнуть, он гнет деревья и испещряет точками землю. Дом квадратный, приземистый, одна стена у него из пластика.

В доме щебечут семь хорошеньких миниатюрных девушек:

– Так вот, я ему говорю: «Этого мне не надо, мистер Зазнайка». А он говорит: «О, неужели?» А я ему: «Именно так!»

– Честное слово, я так буду рада, когда все это закончится. Я видела такую милую шляпку, когда ходила в последнее увольнение. О, чего бы я не отдала за нее!

– И ты тоже? Ну я даже не знаю! И волосы-то толком уложить невозможно. Только не в такую погоду. Почему нам не позволяют покончить со всем этим?

– Мужчины! Меня от них просто тошнит.

Семь пар машущих рук, семь поз, семь голосов тоненько звенят на фоне грома. Зубы сверкают, когда девушки хохочут. Руки без устали рисуют в воздухе узоры.

Центр управления системой наведения. Девушки. Семь девушек. Хорошенькие. Нет ни одной старше шестнадцати. Кудряшки. Конские хвосты. Челки. Пухлые губки – улыбающиеся, кривящиеся, выражающие эмоцию за эмоцией. Искрящиеся молодые глаза – блестящие, подмигивающие, прищуривающиеся, холодные или теплые.

Семь здоровых молодых тел покоятся на деревянных стульях. Гладкие девичьи конечности. Девочки – хорошенькие девочки – целых семь.

Армия уродливых мешковатых мужчин, увязая в грязи, с трудом бредет по кромешно-темной грязной дороге.

Дождь льет потоками. Обрушивается как из ведра на изможденных людей. Громадные сапоги чавкают, погружаясь в жидкую желто-коричневую грязь и вытягиваясь из нее. Грязь стекает с носков и подметок.

Медленно шагающие люди – сотни людей, – промокшие насквозь, жалкие, истощенные. Молодые сгорбились, как старики. Нижние челюсти отвисли, рты хватают черный сырой воздух, языки высунуты, запавшие глаза глядят в пустоту, не выражают ничего.

Привал.

Люди валятся в грязь, падают на свои вещмешки. Головы откинуты назад, рты раскрыты, дождь хлещет по желтым зубам. Руки замерли неподвижно – жалкие кучки из кожи и костей. Ноги не движутся – обтянутые хаки деревяшки, изъеденные червями. Сотни бесполезных конечностей, прикрепленных к сотням бесполезных тел.

Позади них, впереди, по бокам рычат грузовики, танки и маленькие машинки. Толстые шины расплескивают грязь. Покрышки тонут, засосанные липкой жижей. Дождь барабанит мокрыми пальцами по металлу и брезенту.

Лампочки молний вспыхивают, но не горят. Мимолетные сполохи света. Лик войны мелькает лишь на мгновение – собранный из ржавых ружей, вращающихся колес и окаменелых лиц.

Темнота. Рука ночи закрашивает краткие проблески в буре. Погоняемый ветром дождь хлещет по полям и дорогам, сечет деревья и грузовики. Потоки пузырящейся воды оставляют на земле шрамы. Гром, молнии.

Свисток. Покойники восстают. Сапоги снова чавкают по грязи – глубже, ближе, теснее. Подходят к городу, который преграждает путь к городу, который преграждает путь к…

Военный сидел в комнате для переговоров в Центре управления. Он внимательно следил за связистом, который, скорчившись над приборной панелью, с наушниками на голове, записывал сообщение.

Офицер наблюдал за связистом. «Они приближаются, – думал он. – Замерзшие, промокшие, испуганные, они идут на нас маршем». Он передернулся и закрыл глаза.

Тут же снова открыл. Видения наполнили сузившиеся зрачки – клубящийся дым, объятые пламенем люди, непостижимые ужасы, которые воплощаются сами собой без слов и образов.

– Сэр, – произнес связист, – сообщение с наблюдательного поста. Вражеские силы на подходе.

Офицер поднялся, подошел к связисту и взял сообщение. Прочитал, и лицо его побелело, рот искривился.

– Да, – подтвердил он.

Развернулся на каблуках и пошел к двери. Открыл ее и вошел в смежную комнату. Семь девушек прекратили болтать. Комната погрузилась в тишину.

Офицер встал спиной к пластиковой стене:

– Прямо по курсу. В трех километрах отсюда. Вопросы?

Одна девушка хихикнула.

– Техника есть? – спросила другая.

– Да. Пять грузовиков, пять командирских легковушек, два танка.

– Это слишком просто, – засмеялась девушка, взбивая волосы тонкими пальцами.

– Тем не менее это все, – сказал офицер.

Он пошел к двери.

– Приступайте! – приказал он и прибавил себе под нос: – Чудовища!

Он вышел.

– О господи, – вздохнула одна из девушек, – опять все то же.

– Какая скука! – отозвалась другая.

Она раскрыла свой изящно очерченный ротик, вынула жевательную резинку и прилепила ее под сиденье своего стула.

– Хотя бы дождь перестал, – заметила рыжеволосая, затягивая шнурки на ботинках.

Семь девушек переглянулись. «Вы готовы?» – спрашивали их взгляды. «Я вроде готова». Они поудобнее устроились на сиденьях, тоненько охая и вздыхая. Обхватили ногами ножки стульев. Вся жвачка была вынута. Рты плотно сжаты чопорными складками. Хорошенькие миниатюрные девушки приготовились вступить в игру.

Наконец они совершенно замолкли. Одна из них глубоко втянула в себя воздух. То же самое сделала вторая. Все они напрягли молочно-белые тела и сжали в кулачки тонкие пальчики. Одна быстро почесала голову, чтобы не отвлекаться потом. Еще одна тихонько чихнула.

– Начали, – произнесла девушка, сидевшая в ряду справа.

Семь пар сияющих глаз закрылись. Семь невинных юных разумов принялись воображать, воплощать, передавать.

Губы превратились в бескровные ниточки, краска сбежала с лиц, тела сладострастно содрогались. Пальцы подергивались от предельной сосредоточенности, семь хорошеньких миниатюрных девушек отправились на войну.

Мужчины переваливали через гребень холма, когда началась атака. Идущие в передних рядах, занесшие ногу для следующего шага, превратились в столбы пламени.

Они не успели даже закричать. Винтовки попадали в грязь, глаза скрылись в завесе огня. Они сделали еще несколько шагов и упали, шипящие и обугленные, в мягкую грязь.

Люди завопили. Строй нарушился. Все принялись целиться и стрелять в ночь. Еще часть войска раскалилась добела, вспыхнула и упала мертвой.

– Рассредоточиться! – прокричал командир, и тут его взметнувшиеся в воздух пальцы охватило пламя, лицо исчезло в желтых языках огня.

Люди смотрели по сторонам. Их помертвевшие, полные ужаса глаза высматривали врага. Они стреляли по лесу и полям. Они стреляли друг в друга. Они беспорядочно шлепали по грязи.

Один грузовик охватил огонь. Водитель выскочил, превращенный в двуногий факел. Грузовик еще прокатился по дороге, повернул, как безумный поскакал по полю, врезался в дерево, взорвался, и его целиком поглотило слепящее пламя. Взад-вперед на фоне занявшихся костров метались черные тени. Ночь наполняли крики.

Воин за воином вспыхивал огнем, падал лицом в грязь. Сполохи обжигающего света прорезали напитанную влагой тьму, крики, скачущие угли, суматоха, вспышки света, смерть, испепеленные ряды воинов, кремированные грузовики, взорванные танки.

Маленькая блондинка, ее тело напряглось от сдерживаемого волнения. Губы шевелятся, смешок застрял в горле. Ноздри раздуваются. Она содрогается от головокружительного испуга. Представляет, представляет…

Солдат сломя голову бежит через поле, непрерывно крича, его глаза обезумели от ужаса. Громадный валун обрушивается на него с черных небес.

Его тело вжато в почву, сплющено. Из-под края валуна торчат кончики пальцев.

Валун поднимается с земли, снова ударяет, бесформенный падающий молот. Пылающий грузовик смят в лепешку. Валун снова взлетает в черное небо.

Симпатичная брюнетка, ее лицо будто пылает в лихорадке. Жуткие мысли проносятся в ее девичьем разуме. Волосы на голове встают дыбом от экстатического ужаса. Губы кривятся, обнажая сжатые зубы. Вздохи, полные ужаса, слетают с губ. Она представляет, представляет…

Солдат падает на колени. Голова его откидывается назад. В свете от горящих товарищей он тупо таращится на белопенную волну, накатывающую на него.

Волна опрокидывает, тащит его тело по грязной земле, наполняет легкие соленой водой. Приливные волны ревут на поле, топят сотни горящих людей, подбрасывают их тела в воздух на ревущих белых барашках.

Внезапно вода перестает прибывать, разбивается на миллиарды капель и исчезает.

Прелестная рыжеволосая крошка, руки сжаты под подбородком в бескровные кулачки. Губы дрожат, восторг переполняет ее грудь. Белая шея пульсирует, она втягивает в себя воздух. Нос морщится в приступе жуткого веселья. Она представляет, представляет…

Бегущий солдат сталкивается со львом. Он не видит его в темноте. Его руки бешено колотят по косматой гриве. Он наносит удары прикладом винтовки.

Крик. Лицо полностью сорвано одним ударом когтистой лапы. Рев джунглей наполняет ночь.

Красноглазый слон неистово топает по грязи, хватает людей толстым хоботом, зашвыривает их в небо, топчет черными колоннами своих ног.

Волки выскакивают из темноты, прыгают, рвут глотки. Гориллы визжат и скачут по грязи, запрыгивают на упавших солдат.

Носорог – его грубая кожа белеет в свете живых факелов – нападает на горящий танк, кружится, ревет, обращаясь к темноте, уходит.

Клыки, когти, рвущие плоть зубы, вопли, топот, рев. С неба начинает литься поток из змей.

Тишина. Всеобъемлющее мрачное молчание. Ни ветерка, ни капли дождя, ни раската далекого грома. Битва окончена.

Серый утренний туман клубится над сгоревшими, растерзанными, захлебнувшимися, раздавленными, отравленными, раскинувшими в стороны руки и ноги мертвецами.

Неподвижные грузовики, замолкшие грузовики, струйки черного дыма все еще поднимаются от их разбитых остовов. Великая смерть зависла над полем. Очередная битва в очередной войне.

Победа – все мертвы.

Девушки томно потянулись. Они вытягивали руки и вращали круглыми плечиками. Розовые ротики широко раскрывались в милых зевках. Они поглядывали друг на друга и смущенно посмеивались. Некоторые залились краской. Несколько смотрели виновато.

Потом все вместе громко захохотали. Принялись снимать обертки с новых жвачек, доставать пудреницы из карманов, переговариваться интимным шепотом, точно девочки ночью в школьной спальне.

Приглушенные смешки разносились по теплой комнате.

– Разве мы не чудовищны? – спросила одна из них, припудривая дерзко вздернутый носик.

Потом все они спустились вниз и пошли завтракать.

Перевод Е. Королевой

Дом неземных достоинств

– От этого дворника у меня мурашки по спине, – сказала Рут, вернувшись днем домой.

Я оторвал взгляд от пишущей машинки, когда она положила пакеты на стол и посмотрела на меня. Я уничтожал второй черновик рассказа.

– От него у тебя мурашки, – повторил я.

– Да, именно, – сказала она. – От того, как он подкрадывается. Он просто какой-то Питер Лорре[2]2
  Питер Лорре (наст. имя Ладислав Левенштайн; 1904–1964) – киноактер, известный исполнением ролей зловещих персонажей – маньяков, садистов, сумасшедших ученых и т. п. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

– Питер Лорре, – повторил я.

Я все еще обдумывал сюжет.

– Милый, – умоляющим тоном продолжала она, – я серьезно. Он мерзкий тип.

Я, моргая, вынырнул из сгустка творческого тумана.

– Детка, но что же бедняга может поделать со своим лицом? – спросил я. – Наследственность. Будь к нему снисходительней.

Она плюхнулась в кресло у стола и принялась выкладывать на стол всякую бакалею, ставя банки друг на друга.

– Послушай… – произнесла она.

Я нутром чую, когда она вот-вот заведется. Этот ее убийственно серьезный тон, которого она даже не сознает. И который, однако, появляется каждый раз, когда она готова поделиться со мной каким-нибудь из своих «откровений».

– Послушай… – повторила она. Драматический повтор.

– Да, дорогая, – отозвался я.

Я уперся локтем в крышку пишущей машинки и терпеливо смотрел на нее.

– У тебя такое лицо… – сказала она. – Вечно ты смотришь на меня как на какую-нибудь умственно отсталую или кого-то в том же роде.

Я улыбнулся. С трудом.

– Ты еще пожалеешь, – сказала она. – Однажды ночью этот тип прокрадется к нам с топором и отрубит нам головы.

– Он просто несчастный человек, который зарабатывает на жизнь как умеет, – сказал я. – Моет полы, поддерживает огонь под котлами…

– У нас отопление на мазуте, – сказала она.

– Но если бы у нас был котел, этот человек следил бы за ним, – сказал я. – Давай проявим сострадание. Он трудится, так же как и мы. Я сочиняю рассказы. Он моет полы. Кто знает, какой труд более ценен?

Она смотрела понуро.

– Ладно, – произнесла она, показывая жестом, что сдается. – Ладно, если ты не желаешь смотреть фактам в лицо.

– Каким фактам? – напирал я.

Я решил, что лучше позволить ей выговориться, пока ее идеи не прожгли ей в мозгу дыру.

Она прищурила глаза.

– Послушай меня, – сказала она. – Этот человек находится здесь не случайно. Он вовсе не дворник. Я не удивилась бы, если…

– Если бы этот многоквартирный дом оказался просто прикрытием для тайного игорного притона. Прибежища врагов общества. Подпольного абортария. Логова фальшивомонетчиков. Явки киллеров.

Она была уже в кухне, с грохотом рассовывала жестянки и коробки по шкафам.

– Ладно, – сказала она. – Ладно. – Этаким терпеливым тоном, означающим «если тебя убьют, то мне можешь не жаловаться». – Не говори потом, что я не предупреждала тебя. Раз уж я вышла замуж за непробиваемую стену, ничего не поделаешь.

Я подошел к ней и обхватил руками за талию. Поцеловал ее в шею.

– Прекрати, – сказала она. – Ты не собьешь меня с толку. Этот дворник, он…

Она развернулась.

– Ты, видимо, серьезно? – произнес я.

Лицо ее потемнело.

– Да, дорогой, именно, – сказала она. – Этот человек очень странно на меня смотрит.

– Как?

– Ну… – Она задумалась, подыскивая слово. – С… с… предвкушением.

Я хмыкнул:

– Не могу его за это винить.

– Да будь же серьезнее.

– Помнишь тот раз, когда ты решила, будто молочник – убийца с ножом, посланный мафией? – спросил я.

– Мне плевать.

– Ты читаешь слишком много всякой ерунды, – сказал я.

– Ты еще пожалеешь.

Я снова поцеловал ее в шею.

– Давай поедим, – предложил я.

Она застонала:

– И почему я вообще что-то тебе рассказываю?

– Потому что ты меня любишь, – объяснил я.

Она закрыла глаза.

– Сдаюсь, – произнесла она спокойно, с долготерпением святого, поджаривающегося на огне.

Я поцеловал ее:

– Ну хватит, детка, у нас и без того хватает хлопот.

Она передернула плечами:

– Да, ну хорошо.

– Вот и славно, – сказал я. – В котором часу зайдут Фил с Мардж?

– В шесть, – сказала она. – Я купила свинину.

– Пожаришь?

– Мм…

– Я буду только «за».

– Ты и так уже «за».

– В таком случае возвращаюсь к своей машинке.

Пока я выжимал из себя очередную страницу, я слышал, как она разговаривает сама с собой на кухне. Всего я не разобрал. Однако сквозь бормотание время от времени всплывало мрачное пророчество: «Прирежет прямо в постели или еще что-нибудь».

– Нет, все это очень подозрительно, – заявила Рут, когда все мы тем же вечером сидели за столом.

Я улыбнулся Филу, и он улыбнулся мне в ответ.

– И я того же мнения, – согласилась Мардж. – Кто вообще когда слышал, чтобы пятикомнатная квартира с мебелью сдавалась всего за шестьдесят пять в месяц? Плита, холодильник, посудомоечная машина – просто фантастика!

– Девочки, – призвал я, – давайте не будем уходить от сути вопроса. Надо радоваться такой удаче.

– О! – Рут тряхнула хорошенькой светловолосой головкой. – Если тебе кто-нибудь скажет: «Слушай, старик, вот тебе миллион долларов», ты ведь, скорее всего, возьмешь.

– Я наверняка возьму, – сказал я, – а потом побегу со всех ног.

– Какой же ты наивный! – сказала она. – Тебе кажется, что люди… люди…

– Достойны доверия, – подсказал я.

– Ты думаешь, будто каждый из них Санта-Клаус!

– Все-таки это действительно несколько странно, – вставил Фил. – Подумай об этом, Рик.

Я думал об этом. Пятикомнатная квартира, новенькая, обставлена прекрасной мебелью, посуда… Я поджал губы. Можно позабыть обо всем, сидя за пишущей машинкой. Может быть, они правы. Я кивнул. Я принимал их доводы. Но разумеется, не сказал об этом вслух. Чтобы испортить мою и Рут невинную игру в войну? Ни за что.

– А мне кажется, они берут слишком дорого, – заявил я.

– О боже! – Рут приняла это за чистую монету, как и всегда. – Дорого? А пять комнат! Мебель, посуда, постельное белье… телевизор! Чего тебе еще надо – бассейн?

– Ну, может, самый маленький, – произнес я смиренным тоном.

Она посмотрела на Фила и Мардж.

– Давайте обсудим все спокойно, – предложила она. – Давайте сделаем вид, что четвертый голос, который мы слышим, – это просто ветер за окном.

– Ну вот, я ветер за окном, – сказал я.

– Послушайте, – Рут вернулась к своим предсказаниям, – а что, если это место совсем не то, чем кажется? Я имею в виду, может, им просто нужны люди для прикрытия? Это объясняло бы низкую цену. Помните, как все кинулись сюда, когда начали сдавать квартиры?

Я помнил, точно так же как и Фил с Мардж. Единственная причина, по которой мы заполучили эту квартиру, состояла в том, что мы случайно проходили мимо, когда дворник вывешивал объявление о сдаче внаем. Мы сейчас же вошли. Я помню наше изумление, наш восторг от цены. Мы решили, что настало Рождество.

Мы оказались первыми квартирантами. На следующий день дом превратился в осажденный форт Аламо[3]3
  Битва за Аламо (1836) – сражение в ходе войны между Мексикой и Техасом 1835–1836 годов. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. Снять здесь квартиру было уже совсем непросто.

– В общем, есть в этом что-то странное, – завершила Рут. – Кстати, вы обратили внимание на нашего дворника?

– От него мурашки по спине, – осторожно вставил я.

– Это точно, – засмеялась Мардж. – Господи, он просто сошел с экрана. Такие глаза! Он просто вылитый Питер Лорре.

– Вот видишь! – торжествующе воскликнула Рут.

– Детишки, – произнес я, взмахнув рукой в знак вынужденного примирения, – если что-нибудь нехорошее и происходит у нас за спиной, пусть себе происходит. Нас никто не заставляет принимать в нем участие или страдать из-за него. Мы живем в отличном месте за отличную цену. Так что же нам теперь делать – докопаться до сути и все испортить?

– А что, если это заговор против нас? – спросила Рут.

– Какой заговор, детка? – удивился я.

– Не знаю, – сказала она. – Но я чувствую что-то.

– Помнишь тот раз, когда ты чувствовала, что в ванной завелись привидения? – поинтересовался я. – Так то была мышь.

Она принялась собирать тарелки.

– Ты тоже замужем за слепцом? – спросила она Мардж.

– Все мужчины слепцы, – сказала Мардж, сопровождая мою несчастную провидицу на кухню. – С этим приходится мириться.

Мы с Филом закурили.

– Ну а теперь шутки в сторону, – сказал я так, чтобы девочки не услышали. – Как ты считаешь, здесь что-то не то?

Он пожал плечами.

– Не знаю, Рик, – сказал он. – Совершенно очевидно только одно: это чертовски странно – платить за такое жилье так мало.

– Угу.

Да, подумал я наконец всерьез.

Странно это все.

Следующим утром я остановился поболтать с нашим участковым. Джонсон пешком патрулирует окрестности. Он говорил мне, что в нашем районе имеются банды, сложная дорожная ситуация, да и за детьми необходимо приглядывать, особенно после трех часов дня.

Он славный парень, этот Джо, весельчак. Я каждый раз останавливаюсь с ним поболтать, когда куда-нибудь выхожу.

– Моя жена подозревает, что в нашем доме происходит что-то противозаконное, – сказал я ему.

– И я подозреваю то же самое, – сказал Джонсон чертовски серьезным тоном. – Я невольно прихожу к выводу, что за этими стенами шестилеток заставляют плести корзины при свете свечей.

– Под надзором горбатой старой карги с кнутом, – добавил я.

Он печально кивнул. Потом огляделся по сторонам с заговорщическим видом.

– Но только ты никому не говори, – попросил он. – Я хочу сам раскрыть это дело.

Я похлопал его по плечу.

– Джонсон, – сказал я, – твоя тайна умрет вместе со мной.

– Я тебе так благодарен, – сказал он.

Мы засмеялись.

– Так как поживает супруга? – спросил он.

– Подозревает, – сказал я. – Любопытствует. Расследует.

– Все как всегда, – заметил он. – А значит, все в порядке.

– Точно, – сказал я. – Наверное, пора запретить ей читать журналы со всякой научной фантастикой.

– А что она подозревает? – поинтересовался он.

– Ну… – Я усмехнулся. – Это только предположение. Она считает, что рента слишком мала. Все кругом платят на двадцать – пятьдесят долларов больше, чем мы, как она утверждает.

– Это правда? – спросил Джонсон.

– Ага, – сказал я, тыча его кулаком в плечо. – Но только никому! Не хочу, чтобы об этом пронюхал арендодатель.

И я направился в магазин.

– Я так и знала, – сказала Рут. – Я знала!

Она впивалась в меня взглядом, отгородившись тазом с влажным бельем.

– Что ты знала, дорогая? – спросил я, опуская на стол пачку бумаги, за которой ходил на другой конец улицы.

– Это место просто прикрытие, – сказала она. Она взмахнула рукой. – Ничего не говори, – сказала она. – Просто послушай меня.

Я сел. Подождал немного.

– Да, дорогая, – сказал я.

– Я обнаружила в подвале машины, – сказала она.

– Какие именно машины, детка? Пожарные?

Она сжала губы.

– Ладно, хорошо, – произнесла она несколько раздраженно. – Я видела то, что можно пощупать.

Она действительно имела в виду то, что говорила.

– Но я тоже бывал в подвале, детка, – сказал я. – Как получилось, что я не видел там никаких машин?

Она огляделась по сторонам. Мне не понравилось, как она это сделала. Она озиралась так, словно действительно думала, что кто-то мог притаиться у окна, подслушивая нас.

– Потому что они под фундаментом, – сообщила она.

Я смотрел озадаченно.

Она вскочила на ноги:

– Проклятье! Пойдем, и я тебе покажу!

Она схватила меня за руку, и мы пошли по коридору к лифту. Она мрачно смотрела на меня, пока мы спускались, крепко зажав мою руку в своей.

– И когда ты их видела? – спросил я, стараясь не рассердить ее.

– Когда стирала белье в нашей прачечной в подвале, – сказала она. – То есть я имею в виду, уже в коридоре, когда несла белье обратно. Я входила в лифт и увидела дверь. Дверь была немного приоткрыта.

– И ты вошла? – спросил я.

Она посмотрела на меня.

– Да, ты вошла, – признал я.

– Я спустилась по ступенькам, и там был свет и…

– И ты увидела машины.

– Я увидела машины.

– Большие?

Лифт остановился, дверцы открылись. Мы вышли.

– Я тебе покажу какие, – сказала она.

Там была гладкая стена.

– Это здесь, – сказала она.

Я посмотрел на нее. Постучал по стене.

– Детка… – произнес я.

– Не смей ничего говорить! – отрезала она. – Ты что, никогда не слышал о дверях в стене?

– А в этой стене была дверь?

– Стена, скорее всего, выдвигается, – сказала она, принимаясь простукивать стену. По мне, так звук получался весьма солидный. – Проклятье! – произнесла она. – Я так и слышу, что ты хочешь сказать.

Я не стал этого говорить. Я просто стоял и смотрел на нее.

– Что-то потеряли?

Голос у дворника действительно был как у Лорре, тихий и вкрадчивый. Рут ахнула, застигнутая врасплох. Я и сам подпрыгнул.

– Моя жена считает, что… – начал я нервно.

– Я показывала ему, как правильно вешать картину, – поспешно перебила меня Рут. – Надо вот так, милый. – Она повернулась ко мне лицом. – Гвоздь должен входить под углом, а не прямо. Ну, теперь ты понял?

Она взяла меня за руку.

Дворник улыбнулся.

– Всего хорошего, – неловко произнес я.

Я ощущал, как он глядит нам вслед, пока мы шли обратно к лифту.

Когда дверцы захлопнулись, Рут порывисто обернулась.

– Ты что, совсем? – бушевала она. – Ты что, собирался заложить ему нас?

– Дорогая, что ты… – Я был ошарашен.

– Да ничего, – сказала она. – Там внизу машины. Громадные механизмы. Я их видела. И он о них знает.

– Детка, – сказал я, – почему бы не…

– Посмотри на меня, – приказала она поспешно.

Я посмотрел. Внимательно.

– Ты считаешь, что я сошла с ума? – спросила она. – Ну давай. Отвечай не колеблясь.

Я вздохнул.

– Мне кажется, это все твое воображение, – сказал я. – Ты все время читаешь эти…

– Тьфу! – буркнула она. Она была полна возмущения. – Ты, ты просто…

– Несносный тип, – завершил я.

– Я тебе покажу эти штуки, – пообещала она. – Мы спустимся туда сегодня ночью, когда дворник будет спать. Если он вообще когда-либо спит.

Вот тут я забеспокоился.

– Милая, прекрати, – сказал я. – Ты и меня выводишь из равновесия.

– Прекрасно, – сказала она. – Прекрасно! Я-то думала, что для этого потребуется ураган.

Весь день я просидел, глядя на пишущую машинку, и ничего не лезло в голову.

Кроме беспокойства.

Я так и не понял. Говорила ли она серьезно? Ладно, думал я, я поверю в это. Она увидела в стене открытую дверь. Случайно. Это очевидно. Если под многоквартирным домом действительно стоят какие-то огромные механизмы, как она уверяет, значит тот, кто построил дом, совершенно точно не хочет, чтобы кто-нибудь о них узнал.

Седьмая Ист-стрит. Многоквартирный дом. И под ним громадные машины.

Неужели?

– У дворника три глаза!

Она вся дрожала. Лицо у нее побелело. Она смотрела на меня, словно ребенок, который прочитал первый в своей жизни рассказ ужасов.

– Милая… – начал я.

Я заключил ее в объятия. Она была напугана до смерти. Я и сам ощутил нечто похожее на испуг. И вовсе не потому, что у дворника имеется лишний глаз.

Сначала я ничего не говорил. Что тут скажешь, когда жена прибегает к тебе и сообщает такое?

Она еще долго дрожала. Потом она заговорила, тихим голосом, испуганным голосом.

– Я знаю, – сказала она. – Ты мне не поверишь.

Я глотнул.

– Детка… – произнес я беспомощно.

– Мы пойдем вниз сегодня ночью, – сказала она. – Теперь это важно. Там происходит что-то серьезное.

– Мне кажется, нам не стоит… – начал я.

– Я все равно туда пойду, – сказала она. Теперь ее голос звучал хлестко, балансируя на грани истерики. – Я тебе говорила, что там механизмы. Черт побери, там действительно какие-то машины!

Она снова принялась плакать, ее била сильная дрожь. Я уложил ее голову себе на плечо и стал гладить по волосам.

– Ладно, детка, – приговаривал я. – Ладно.

Она пыталась рассказать что-то сквозь слезы. Но у нее не получилось. Позже, когда она успокоилась, я выслушал ее. Мне не хотелось ее расстраивать. Я решил, что самым безопасным будет дать ей выговориться.

– Я шла по коридору первого этажа, – сказала она. – Я подумала, может быть, после обеда принесут какую-нибудь почту. Ты ведь знаешь, что иногда почтальон… – Она замолчала. – Это не важно. Важно то, что случилось, когда я проходила мимо дворника.

– Что же? – спросил я, заведомо испуганный тем, что последует дальше.

– Он улыбнулся, – сказала она. – Ты знаешь, как он улыбается. Приторно и зловеще.

Я пропустил это мимо ушей. Не стал спорить по этому поводу. Я по-прежнему считал, что дворник совершенно безобидный парень, который имел несчастье родиться с лицом прямо как от Чарльза Аддамса[4]4
  Чарльз Аддамс (1912–1988) – американский художник, создатель образов семейки Аддамс. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

– И что дальше? – спросил я. – Что произошло?

– Я прошла мимо него. Я чувствовала, что меня уже трясет. Потому что он смотрел на меня так, словно знал обо мне что-то такое, чего не знаю даже я сама. Мне все равно, веришь ты или нет, но именно это я и ощутила. А потом…

Она передернулась. Я взял ее за руку.

– А потом?.. – переспросил я.

– Я ощутила, что он на меня смотрит.

Я тоже ощутил это, когда мы спускались с ней в подвал. Я понял, что она имеет в виду. Ты просто чувствовал, что этот парень на тебя смотрит.

– Ладно, – сказал я. – Я все понял.

– Этого ты не поймешь, – мрачно заверила она. Она секунду посидела неподвижно, затем произнесла: – Когда я обернулась, то увидела, как он удаляется от меня.

Мне передался ее страх.

– Я не… – начал я слабо.

– Голова у него была обращена в другую сторону, но он все равно смотрел на меня!

Я сглотнул комок в горле. Я сидел, окаменев, поглаживая ее по руке и не сознавая того.

– Как это так, милая? – услышал я собственный вопрос.

– У него глаз на затылке.

– Детка… – произнес я.

Я посмотрел на нее – да-да, вынужден признать – в испуге. Такой полет фантазии кого угодно приведет в смятение.

Она закрыла глаза. Вырвала у меня свою ладонь и сцепила руки. Поджала губы. Я увидел, как из-под ее левого века выкатилась слезинка и побежала по щеке. Она совсем побелела.

– Я видела его, – произнесла она тихо. – Господи помоги, я видела этот глаз.

Не знаю, почему я продолжал расспрашивать ее. Из мазохизма, наверное. На самом деле мне хотелось позабыть обо всем этом, сделать вид, что ничего не было.

– Но почему же мы никогда не видели его раньше, Рут? – спросил я. – Мы же видели его затылок много раз.

– Неужели? – сказала она. – Когда это?

– Милая моя, кто-нибудь должен был видеть. Ты же не считаешь, что никто и никогда не шел вслед за ним?

– У него волосы разошлись в стороны, Рик, – сказала она, – и, прежде чем я убежала, я увидела, как волосы сошлись снова, закрыв глаз так, что его стало не видно.

Я сидел молча. «Что тут скажешь?» – думал я. Что вообще можно сказать жене, когда она приходит к тебе и сообщает такое? Ты спятила? Ты сошла с ума? Или же старое доброе: ты слишком много работаешь? Вот только она не слишком много работала.

Хотя, может быть, и работала. Своим воображением.

– Так ты пойдешь со мной сегодня ночью? – спросила она.

– Хорошо, – сказал я ровно. – Хорошо, дорогая. А теперь пойди и приляг.

– Со мной все в порядке.

– Дорогая, иди и приляг, – повторил я твердо. – Я пойду с тобой сегодня ночью. Но сейчас я хочу, чтобы ты отдохнула.

Она поднялась. Пошла в спальню, и я услышал, как скрипнули пружины кровати, когда она села, потом подтянула ноги и легла на подушку.

Чуть позже я зашел, чтобы накрыть ее одеялом. Она смотрела в потолок. Я ничего ей не сказал. Сомневаюсь, что она хотела услышать что-нибудь от меня.

– Что мне делать? – спрашивал я у Фила.

Рут спала. Я украдкой выскользнул в коридор.

– А вдруг она действительно видела? – спросил он. – Разве такого не может быть?

– Да, может, – сказал я. – Но ты знаешь, что возможно и обратное.

– Слушай, тебе надо пойти вниз и взглянуть на дворника. Надо…

– Нет, – сказал я. – Мы ничего не можем сделать.

– Так ты пойдешь с ней в подвал?

– Если она будет настаивать, – сказал я. – Если нет, то не пойду.

– Слушай, – сказал он, – когда пойдете, зайдите за нами.

Я посмотрел на него с интересом.

– Ты хочешь сказать, что вас это тоже коснулось? – спросил я.

Он посмотрел на меня как-то странно. Я увидел, как дернулось его горло.

– Не… не смотри так и никому не рассказывай, – сказал он.

Он огляделся по сторонам, потом снова повернулся ко мне.

– Мардж говорила то же самое, – сказал он. – Она уверяла меня, что у дворника три глаза.

После ужина я вышел купить мороженого. Джонсон как раз совершал обход.

– Ты работаешь сверхурочно, – заметил я, когда он зашагал рядом со мной.

– Есть сведения, что местные банды что-то затевают, – пояснил он.