Текст книги "Рыночные силы"

Такое случалось редко.

– Слишком рискованно, – Крис вдруг понял, что произнес это вслух и попытался урезонить гнусный внутренний голос, и то, что он услышал, звучало плаксиво. Он состроил гримасу и снова включил задний ход. Куда лучше просто…

Он отъехал на двадцать метров, выровнял нос «Сааба» и плавно вдавил педаль газа в пол. Автомобиль метнулся вперед, преодолел короткое расстояние и врезался в водительскую дверцу. Металл хрустнул, «Мицубиси» закачался на пружинах. Стекло боковой двери треснуло и разлетелось на куски. Крис отъехал и стал внимательно вглядываться, не шевельнется ли Джонс.

«Давай! Еще раз! Покончи с этим!»

«Она труп».

Хьювитт с немексом в руке. «После приносишь их карточку».

В памяти пронеслась фраза, которую он лично произнес в конференц-зале «Шорн» два месяца назад: «Никто не любит неопределенность».

«Да, а это, черт побери, очень неопределенная ситуация, Крис. Поэтому либо ты ее поджаришь, либо вытащишь ствол, пойдешь и добудешь гребаную карточку Джонс. Прямо сейчас».

– Крис, ты в порядке? – обеспокоенно спросил Брайант. Голос Майка взорвал зловещую тишину в эфире. Каждая секунда, пока Крис молчал, щекотала нервы.

– Да, все о’кей, – он открыл замок и толкнул дверцу. Немекс сам лег в руку. – Сейчас вернусь.

Крис вышел из машины и осторожно приблизился к «Мицубиси». Рука, сжимавшая пистолет, была вытянута и слегка дрожала. От двигателя все еще поднимался пар, он шипел, но запах бензина не чувствовался. У большинства боевых автомобилей «Мицубиси» топливная система была классическим уязвимым местом, но на этот раз ее не прорвало.

Крис остановился менее чем в метре от разбитого поляризационного стекла и заглянул внутрь поверх немекса. Митсу Джонс по-прежнему была пристегнута и лежала на водительском сиденье: лицо окровавлено, правая рука безвольно свисает. Она не потеряла сознания и подняла голову, когда бледная тень Криса накрыла ее. Правый глаз налился кровью, затек и не открывался, а во втором читалось отчаяние. Джонс подняла левую руку, пытаясь закрыть пристегнутое тело.

«Прикончи ее!»

Крис заслонил лицо одной рукой и навел немекс на лицо Джонс.

«Никто не любит неопределенность».

Эхо выстрела равномерно разнеслось по загаженному дымом небу. Теплая кровь обрызгала ему пальцы.

Глава 13

– Как, по-вашему, этот тендер получился слишком кровавым?

Густой слой макияжа стягивал кожу на лице. От яркого студийного света болели глаза. Стоявший рядом Брайант откинул назад голову и покружился на стуле – не скажешь, что Майку некомфортно.

– Коварный вопрос, Лиз.

Он умолк. Все это была чистой воды театральщина – новостные посттендерные выпуски только и делали, что говорили о кровопролитной дуэли. У Брайанта был целый день, чтобы продумать ответ.

Лиз Линшоу ждала. Она скрестила длинные загорелые ноги и поправила планшетный инфомодуль на коленях, едва прикрытых короткой юбкой. Крис сидел слева от Майка, разместившегося в центре сцены; со своего места он видел, как на жидкокристаллическом экране выскакивают предложения – следующая серия вопросов и подсказок из студийной аппаратной.

Со своего места ему также открывался прекрасный обзор пышной левой груди Лиз Линшоу, проглядывающей в декольте. Крис почувствовал себя неловко и перевел взгляд, когда Брайант стал отвечать на вопрос.

– Дело в том, Лиз, что любой тендер подразумевает конфликт на определенном уровне. В противном случае исчезнет рыночный дух того, что мы делаем. А когда речь заходит о тендере подобного масштаба, очевидно: участники будут играть жестко. Увы, это приводит к кровопролитию. Но так и должно быть.

Лиз Линшоу сделала вид, будто ответ ее шокировал:

– То есть кровопролитие неизбежно? Хочешь сказать, что такой расклад желателен?

– Желателен? Нет, – Брайант нацепил учительскую улыбку, которая очень напоминала выражение лица Нотли. Сидевшая рядом Луиза Хьювитт серьезно кивнула, соглашаясь с Майком. – Но ты подумай. Ситуация в Камбодже чрезвычайно сложная. Живущие там люди – не часть теоретической экономической модели. Они борются за жизнь и пытаются определить будущее своей нации. Мы в «Шорн» недавно были назначены их финансистами. Предполагается, что мы спонсируем и даем рекомендации этим людям. Еще стоит добавить, что за свои услуги мы получаем солидную часть их ВНП. Теперь представь себя на месте камбоджийца – какого менеджера ты хотела бы видеть? Экономиста-теоретика в костюме, который сидит на другом конце земного шара и утверждает, что компьютерная модель определяет твою реальность, или воина, готового рискнуть жизнью, чтобы заслужить место рядом с тобой?

– Ты считаешь себя воином, – Линшоу сделала элегантный жест, который мог означать согласие. – Да и сам факт, что в Теббит-центре оказалась твоя команда, подтверждает вашу квалификацию. Хорошо. Но разве это делает тебя лучшим кандидатом на данную позицию? Разве у хорошего экономиста руки должны быть в крови?

– Я скажу так: у экономиста-практика в свободной рыночной экономике на руках должна быть кровь – иначе он не выполняет работу на все сто. Такие условия диктует рынок – он вынуждает нас принимать суровые решения, которые касаются жизни и смерти. Мы должны их принимать, и эти решения должны быть правильными. Наша цель – все сделать правильно. Кровь на наших руках сегодня – кровь наших менее решительных коллег, а это о чем-то да говорит. Для тебя, Лиз, нашей аудитории и, прежде всего, для наших камбоджийских клиентов, кровь на наших руках означает, что в трудный момент мы не отступимся и примем сложное решение не колеблясь.

– А как ты на это смотришь, Крис? – Лиз Линшоу резко развернулась к нему. – Сегодня ты устранил Митсу Джонс. Как считаешь, чего не хватило команде «Накамура» и дало тебе преимущество?

Крис захлопал глазами. Он думал совсем о другом.

– Я, эм. Я считаю, они были почти безупречны, но… – Крис пытался вспомнить ответ, который они проработали заранее, получив от продюсера список вопросов. – Но их команде не хватило гибкости и адаптивности. Когда затея с капканом провалилась, они действовали медленно.

– Ты ведь впервые выехал против «Накамура», Крис?

– Не считая нескольких неофициальных стычек, да, – Крис собрался и приготовился играть роль. – Когда я работал в «Хамметт Макколл», дважды участвовал в дуэли с младшими менеджерами «Накамура». Тогда были заявки от консорциумов, а это совершенно другое дело. Когда речь идет о консорциуме, люди, как правило, мешают друг другу, и у них мало времени на подготовку. Разбить строй противника легко. Совсем иная кухня.

– Понятно, – Лиз ослепительно улыбнулась Крису. – Не было ли момента, когда ты испугался, что «Шорн» может проиграть «Накамура»?

Хьювитт ощетинилась и подалась вперед.

– Я считаю, ничего подобного и близко не было, – ответил Брайант.

– Да, но ты, Майкл, большую часть дуэли оставался в покореженной машине, не в состоянии выбраться, – в голосе Линшоу улавливался легкий язвительный намек. – Крис, ведь ты покончил с Джонс. Был ли вообще в ходе дуэли критический момент?

– Я… – Крис взглянул на Брайанта – у того на губах играла натянутая улыбка. Плечи великана едва заметно приподнялись и опустились. Следом за ним сидела Хьювитт, и ее лицо выражало столько же эмоций, что и кусок гранита. – Пожалуй, обманный трюк с ракетой смутил нас, как и планировали «Накамура» – стоит заметить, суд присяжных до сих пор не установил, насколько законным был данный маневр. Однако после того, как их команда вышла против нас, мы держали ситуацию под контролем.

– Ясно, – Лиз Линшоу подалась вперед. – Настал твой звездный час, Крис, не так ли? Герой сегодняшнего дня. И вскоре после перехода в «Шорн». Ты должен быть вне себя от счастья.

– Ну да, – он пожал плечами. – Это моя работа.

– И она тебе нравится?

Крис ощутил на себе взгляд Хьювитт, поэтому выдал улыбку.

– Я бы не стал этим заниматься, Лиз, если бы не любил свою профессию.

– Конечно, – похоже, Линшоу получила желаемое. Она обратила внимание на Хьювитт. – Луиза, все случилось благодаря тебе. Твои впечатления от работы команды?

Крис снова выпал из беседы, когда Хьювитт начала изрекать банальные фразы в угоду публике.

– И что все это значило?

Крис задал вопрос Брайанту позже, когда они сидели в баре Теббит-центра и пили виски. За окном бушевал ветер, и дождь бесплодно хлестал по большим стеклянным панелям, через которые открывался вид на темные мокрые холмы. Макин ушел раньше, сославшись на то, что завтра нужно начать работу с рассветом. Было очевидно, что он разозлился из-за того, что Криса пригласили участвовать в вечернем спецвыпуске Лиз Линшоу. Стандартно на интервью после тендера приглашали только лидера команды и главу подразделения, но с того момента, как Майка вырезали из останков БМВ, он направо и налево восхвалял действия Криса. Макина же ни разу не упомянул.

– Ах, это, – Брайант криво усмехнулся. – Скажем так, временно я не в фаворе у мисс Линшоу.

Крис нахмурился. После дуэли он был слегка на взводе, а когда пытался сконцентрироваться, мозг отключался. Видимо, чтобы компенсировать плохую работу, его сознание подбрасывало фрагменты из прошлого, причем в подробностях. Вот и сейчас он будто слушал запись на пленке: утро его первого рабочего дня в «Шорн», Лиз Линшоу объявляет по радио – «По-прежнему ничего не известно о вызове, брошенном Майку Брайанту из „Шорн и партнеры“ безымянным соперником. Уж не знаю, куда тебя занесло, Майк, но если ты меня слышишь, знай – нам всем не терпится узнать последние новости». Крис силился вспомнить, как смотрели друг на друга и вели себя Брайант и Линшоу во время квартальной вечеринки, но события того вечера были размыты алкоголем, и Крис не стал бы доверять памяти.

– Вы двое, эм?..

Брайант ухмыльнулся и наполовину опорожнил бокал с виски.

– Если под своим деликатным «эм» подразумевается, что мы трахались, то да. Да, мы с ней спали.

Крис замер и подумал о Саки.

Майк словно прочел его мысли и пояснил:

– Ничего серьезного. Просто удовлетворить желание, ну, ты понимаешь. Водилы заводят Лиз так же, как итальянское голопорно некоторых парней. Все завертелось, когда Саки было нельзя. Сразу после рождения Арианы, – Брайант пожал плечами. – Как я сказал, ничего серьезного.

Крис попытался придумать подходящий вопрос, которым можно заполнить паузу. Из колонок лилась посредственная музыка.

– И как долго все длилось?

– Ну, – Брайант повернулся к нему и уселся поудобнее. – Сперва восемь месяцев. Ох, и горячая она штучка, Крис, уж ты мне поверь. Мы оба были. Лиз проводила глубокое исследование отдела инвестиций в конфликты для передачи, а затем для книги – ну, ты в курсе – «Новые воины асфальта». В общем, мы часто виделись, и это ни у кого не вызывало подозрений. Сперва она брала интервью, затем мы убирались подальше от объектива и трахались как кролики, где угодно, главное, чтобы дверь запиралась на замок. У меня вставал, когда я просто отвечал на ее вопросы на камеру. Даже когда съемки закончились, мы продолжали встречаться ради секса два-три раза в неделю в отелях или машине. Ей особенно нравилось трахаться в тачке. Постепенно отношения остыли. Порой мы виделись реже, чем раз в неделю. Да и Саки снова стало можно, так что пошла гонка. Знаешь, мне ведь не хватало Саки, и кайф от секса со звездой телевидения сходил на нет. Около полугода мы с Лиз не виделись, – очередная ухмылка. – А затем чудное возвращение. Однажды ночью она пригласила меня на студию, когда все уже разъехались по домам. Сперва я собирался сказать нет, но мне стало любопытно, понимаешь. И знаешь, я рад, что поехал.

Брайант подался вперед, улыбка не сходила с его губ.

– Мы трахнулись прямо на съемочной площадке, и она засняла все на одну из больших камер. А потом прислала чертов диск мне на работу. Можешь поверить? Ясен перец, я об этом ничего не знал вначале, иначе ни за что бы не согласился. А тут бац – у меня на столе диск из Десятой студии и с надписью «Сувенир».

– Ого.

Брайант кивнул:

– Сперва я подумал, что она отправит его Саки. Увидев свою копию, решил, что уже. Однако, когда позвонил Лиз, она спросила, как мне понравилось шоу и не хочу ли я повторить. В общем, последние полгода мы встречались несколько раз в месяц и повторяли. Секс до сих пор превосходен.

– А как же Саки?

– Она не знает. Самое странное, ты не поверишь, я думал, что когда буду возвращаться к Саки, окажусь уставшим и ни на что не годным. Ан нет, после сессии с Лиз я приезжал домой таким заведенным, будто у меня неделю секса не было. Все дело в чертовом диске. Чувствуешь себя гребаной порнозвездой.

– Так в чем проблема сейчас?

– А, мелочи. Мы сильно повздорили в прошлый раз, когда встретились потрахаться, – взгляд Майка скользнул в угол бара, и плотоядный блеск в его глазах исчез. Он, похоже, не слишком жаждал продолжать тему.

– По поводу?

Брайант вздохнул:

– А, черт, Крис. Как считаешь, я был прав, когда пристрелил гребаных бандитов в ту ночь у «Фолкленда»?

– Ну да, конечно, – Крис услышал, что говорит, и смолк. – То есть…

– Вот и я так думаю.

– Они же…

– Собирались, черт возьми, нас порвать, верно?

Крис сделал жест:

– Эм, да.

– Верно. Вот и я так говорю. И Саки. Даже в гребаном отчете корпоративной полиции так написано. В чем проблема?

– Она не купилась?

Брайант взглянул на Криса:

– На что? Я сказал ей правду.

– Что, и про мачете?

– Мачете? Лом? Какая к черту разница. Я даже не помню, что именно я ей рассказал, – Брайант хлебнул еще виски и махнул стаканом в сторону. – Это не играет роли. Она сказала, что я гребаное животное. Прикидываешь? Я – животное. Черт с ними, с этими подонками с ломами, главное, я – животное. Понимаешь?

Крис сделал приличный глоток виски, пытаясь прогнать слова Карлы из головы.

– Ее там не было.

– Вот именно, не было, – Брайант хмуро смотрел на бутылки вдоль задней стенки бара. – Гребаные журналюги.

Крис щелкнул пальцами, и перед ними тут же вырос бармен в ливрее. Крис указал на бокалы.

– Повторите нам.

Янтарная жидкость потекла в стаканы, мерцая на свету.

– Завтра нужно поработать, – мрачно сказал Брайант. – Макин прав, вот увидишь. Им подавай чертовы двадцать пять проектов контракта, пока они все не утвердят. Бентику из министерства торговли – знаю я этого ублюдка – нужно, чтобы все точки над i были проверены и перепроверены, а то мало ли его драгоценному министру зададут неудобные вопросы о потерях среди гражданского населения, или еще какая-нибудь хрень.

– Подумаешь об этом завтра, – Крис поднял бокал. – А сейчас. За малые войны.

– Да, за малые войны.

Зазвенел хрусталь. Брайант одним глотком опрокинул виски и подал бармену знак повторить. Наблюдал, как наполняется бокал.

– Я – животное, – недоверчиво ворчал он. – Я – гребаное животное.

По прошествии часа до них обоих дошло, что никакое количество выпитого алкоголя не вытащит Брайанта из мрачного настроения. Крис помог Майку доковылять до лифта, а затем по коридору до его номера. Там Крис прислонил товарища к стене, сам принялся искать ключи. Оказавшись внутри, он дотащил Брайанта до белоснежной кровати королевских размеров и принялся расшнуровывать ему ботинки. Майк захрапел. Крис снял туфли и закинул необутые ноги на кровать.

Когда Крис нагнулся, чтобы развязать ему галстук, Брайант зашевелился.

– Лиз? – невнятно спросил он.

– Даже не думай, – ответил Крис, развязывая галстук.

– Ой, – Майк приподнял голову и попытался сфокусироваться. – Даже не думай об этом, Крис. Даже не думай.

– Не буду, – он закончил возиться с галстуком и одним резким движением стянул его с шеи Майка.

– Вот и правильно.

Голова Брайанта снова упала на кровать, глаза закатились и медленно закрылись.

– Ты хороший парень, Крис. Это про тебя. Да. Ты. Чертовски хороший парень.

Майк снова провалился в сон. Крис оставил его храпеть, а сам тихонько вышел из комнаты. Как вор, прокрался в свой номер и направился к кровати. Он лег и еще какое-то время не спал, мастурбировал, думая о загорелых бедрах и декольте Лиз Линшоу.

В лимузине было очень тихо. Гроза утихла, а ливень сменился перманентной моросью, которая размазывалась по стеклам, но не тарабанила по крыше. Двигатель «Роллс-Ройса» производил чуть больше шума, чем шуршащие по асфальту шины. Самым громким звуком в задней части салона было жужжание ноутбука Луизы Хьювитт, пока тот обрабатывал данные.

Карты и графики появлялись и исчезали с экрана – легким движением руки Хьювитт вызывала их и отбрасывала. Проекты для камбоджийского конфликта менялись ежеминутно, по мере того как учитывались новые потенциальные элементы. А если неурожай? А тайфун? Что если Гонконгская Федерация разорвет дипломатические связи? Предварительные расчеты Брайанта были вдохновляющей моделью, но Хьювитт считала, что подчиненных нужно контролировать и прессовать, пока не проявятся их слабые места. Походило на проверку базовой безопасности. Как с любым сплавом – хорошо знаешь материал, лишь когда обнаружишь, в каком месте он ломается.

Заурчал телефон лимузина, свернувшийся на сиденье подобно красноглазому коту. Она отключила видео и взяла трубку, ее взгляд по-прежнему был устремлен на вариант с Гонконгской Федерацией.

– Да?

В трубке затрещал знакомый голос. Она улыбнулась.

– Еду в Эдинбург, а что?

Треск.

– Нет, я решила, что в этом нет смысла. В восемь у меня завтрак с клиентом в отеле «Говард», а до этого мне нужно пробежаться по контрактам.

Трескотня, РЕЗКИЙ ОТВЕТ. Улыбка Хьювитт стала шире.

– Так вот о чем ты подумал? Прости, что разочаровала тебя, но я бы не поперлась в такую даль только ради этого. Каким бы привлекательным ты ни был.

Телефон протрещал еще что-то. Хьювитт вздохнула и взглянула на потолок лимузина. Ее голос стал мягче.

– Да, появление на телевидение – мощный ход. Но не забывай, я тоже там была. На твоем месте я не беспокоилась бы.

Голос в трубке стал более взволнованным – Хьювитт напряглась, села прямо, от добродушного негодования не осталось и следа.

– Значит так, слушай. С Фолкнером я сама разберусь. Оставь его в покое.

Трескотня оборвалась после резкого вопроса.

– Да, я знаю. Я там была, помнишь. Если честно, не удивляюсь. Это просто ракурс.

Резкий ответ, трескотня. Удивление.

– Да.

Резкий ответ, вопрос.

– Потому что они мне за это платят. Я еще не продумала все детали, но, думаю, особые рычаги воздействия не потребуются.

Трескотня.

– Майк Брайант сделает то, что ему было велено. В этом разница между ними, и тебе не стоит о ней забывать. А теперь хватит о Фолкнере. Я вернусь в Лондон послезавтра. Можем встретиться и обсудить.

Недовольная трескотня. Тишина.

Хьювитт повесила трубку и ухмыльнулась сама себе в мрачной тишине.

Глава 14

– Насмотрелась?

Эрик Нюквист поднялся и поднес треснутый пульт ближе к экрану. Несколько раз слабо мигнул красный огонек – титры по-прежнему убегали вверх, наложенные поверх съемки с воздуха, которая запечатлела останки накамурских машин. Наконец Эрик плюнул на неработающий пульт и вручную нажал голубую кнопку выключения на экране. В слабом остаточном свечении монитора он взглянул на дочь. Карла сидела, сжимая в руке бокал, и глядела туда, где недавно было изображение.

– Герой дня, – пробурчал Эрик. – Боже, какая ирония. Покроши несколько человек, чтобы максимизировать прибыль неоколоний, находящихся на другом краю земного шара, и ты чертов герой.

– Отец, – устало сказала Карла.

– Ты же ее слышала. Настал твой звездный час, Крис. А твой дражайший муженек сидел и лыбился как мормон. «Я бы не стал этим заниматься, Лиз, если бы не любил свою профессию». Боже правый!

– У него не было выбора. Женщина, которая сидела слева, – его босс, и из того, что я слышала, она уже его невзлюбила. Что оставалось делать? Если бы он отступил от своей роли, скорее всего, лишился бы работы.

– Знаю.

Эрик подошел к столу, который служил ему баром, и стал смешивать себе очередную порцию водки с апельсиновым соком.

– Это мы проходили. Но порой имеет смысл отстаивать принципы, знаешь ли.

– Ага, в курсе! – Неожиданно даже для себя рявкнула Карла. – Только куда в итоге привели тебя твои хваленые принципы?

– Давай-ка посмотрим, – Эрик ухмыльнулся в стакан, куда наливал водку. Он спровоцировал дочь, а теперь шел на попятный. Его любимая игра, когда они выпивали. – Меня арестовали по закону о корпоративных коммуникациях и держали без суда, все мои так называемые друзья и коллеги отвернулись от меня, все редакторы новостей страны внесли меня в черный список, мне отказали в кредитном рейтинге. Я потерял работу, дом и надежду на будущее. Ничего, с чем твой Крис не мог бы справиться. Проблема в том, что ему не хватает прозорливости, чтобы все это реализовать.

Карла улыбнулась против воли.

– Что? Понравилось? – Эрик поднял бокал в ее сторону. – На этот раз я все выдумал. Твое здоровье.

– Твое здоровье, – она едва пригубила водку.

Пока шел новостной репортаж, она осушила бокал наполовину, теперь алкоголь стал теплым.

– Пап, почему ты здесь живешь? Почему не вернешься в Тромсё?

– Каждый день встречаться с твоей матерью на центральной улице? Нет уж, спасибо. Я и так постоянно испытываю чувство вины.

– Тебе известно, что большую часть времени она в разъездах.

– Хорошо, поправка – видеть ее каждый раз, когда она возвращается после особенно успешной презентации книги или лекций, – Эрик покачал головой. – Не думаю, что мое эго выдержит подобное. И потом, после того, как я столько лет провел вдали, у меня там и знакомых не осталось.

– Хорошо, ты мог бы переехать в Осло. Вести там свою колонку в газете.

– Карла, но я уже веду свою колонку в газете, – Эрик махнул в сторону пошарпанного компьютера, стоявшего в углу. – Видишь? Из него торчит провод, которой идет в Норвегию. Просто потрясающе, какие возможности дают сегодня технологии.

– Заткнись, пап.

– Карла, – его голос зазвучал серьезно, без насмешки. – Что изменится, если я перееду туда? Цены здесь не настолько высокие. Даже если учесть зональный налог, отправка имейлов стоит дешево, и несколько статей, что я отправляю за месяц, не съедают огромную часть моих доходов. Хорошо, жил бы я в Осло, ходил пешком на работу и экономил деньги на электронной почте – но все сэкономленное тратил бы на теплые носки.

– Не преувеличивай, там не так холодно.

– Ты, похоже, забыла.

– Пап, – ее голос стал мягче, – я была там в январе.

– А-а-а.

В одном-единственном угрюмом слоге Карла услышала боль. Эрик специально посмотрел дочери в глаза.

– Навещала мать?

Карла покачала головой:

– Времени не хватило. Кроме того, она вроде была в Новой Зеландии. Крис возил меня на шоу «Зимние колеса» в Стокгольм, а на обратном пути мы отправились посмотреть Согнефьорд[9]9
  Фьорд в Норвегии.


[Закрыть]. Крис там не бывал.

– И было не холодно? Да ладно, Карла. Пускай я не могу летать в Норвегию, когда моей душе заблагорассудится, но не так давно я там был.

– Хорошо, было холодно. Да, было холодно, но, папа, там… – Карла не закончила фразу и обвела рукой комнату: – Пап, ты только взгляни на это место.

– Да, знаю, давненько не прибирался, но…

– Ты же знаешь, я не об этом!

Эрик какое-то время молча смотрел на дочь. Затем подошел к окну и отдернул потрепанную занавеску. За окном что-то горело – в отблесках пожара на потолке скакали тени их фигур. Сквозь тонкое стекло доносились крики.

– Да, – вкрадчиво сказал он. – Я знаю, о чем ты. Вот об этом. Только британцы способны привести город в такой упадок. И я – пятидесятисемилетний старик, застрявший в этом убожестве.

Карла избегала смотреть ему в глаза.

– Просто в Норвегии – цивилизованная жизнь, пап. Люди не спят на улицах…

– Естественно, они замерзли бы насмерть.

Карла не обратила внимание на его замечание.

– …там не умирают из-за того, что не могут оплатить визит к врачу, у пожилых людей есть деньги – они могут позволить себе отапливать дома, им не страшно выходить на улицу с наступлением темноты. Пап, там нет зон, где орудуют банды, не разъезжают бронированные полицейские грузовики и нет такой изоляции, как здесь.

– Похоже, тебе надо говорить с Крисом, а не со мной, – Эрик одним глотком осушил половину бокала. Он сделал это со злостью, в голосе еще слышались рваные отголоски эмоций. – Может, сумеешь уговорить его перебраться туда, раз тебе нравится Норвегия. Хотя неясно, чем вы оба будете зарабатывать на жизнь – там ведь на дорогах не убивают.

Карла вздрогнула.

Заметив ее реакцию, Эрик поумерил пыл.

– Карла…

Она уставилась на свои колени. И молчала. Эрик вздохнул.

– Прости меня, Карла. Я не это хотел сказать.

– Нет, именно это.

– Послушай, – Эрик отставил стакан, подошел и присел перед ней на корточки. – Я все понимаю, Карла. Знаю, вы занимаетесь этим, чтобы прожить. Как и все мы. Даже Крис. Мне все известно. Но разве ты не видишь? Доводы в пользу того, чтобы я перебрался в Норвегию, распространяются и на вас. Как думаешь, что я буду чувствовать, глядя на то, что вы живете в этом кошмаре?

Его ответ подействовал на нее как пощечина. Руки Карлы сильнее сжали его ладони.

– Пап… – она сглотнула и попробовала снова: – Пап, ты ведь не потому? Ты не из-за меня остаешься здесь?

Он хохотнул и одной рукой поднял ее подбородок.

– Из-за тебя? Ну, конечно. Учитывая мое богатство и влияние, я здесь, чтобы защитить тебя.

– Но тогда почему?

– Почему. – Он встал, и на миг Карле показалось, будто ее ждет очередная лекция. Но вместо этого Эрик вернулся к окну и уставился на улицу. Пламя разгорелось сильнее и теперь окрашивало его лицо рыжим.

– Помнишь Монику Хансен?

– Твоего фотографа?

Эрик улыбнулся:

– Не думаю, что ей понравилось бы притяжательное местоимение, но да, ее – фотографа Монику. Она снова живет в Осло и снимает мебель для какого-то каталога. Карла, она просто умирает от скуки. Да, ей хорошо платят, но от скуки хочется выть.

– Уж лучше так, чем спать на улице.

– Не преувеличивай, дочка. Я не сплю на улице. И – нет, послушай меня секундочку – подумай над этим. Ты говоришь, в Норвегии нет такой изоляции, как здесь. Тогда о чем я буду писать, оказавшись под крылышком родной скандинавской соцсистемы, где всем комфортно и безопасно? Нет, Карла. Здесь линия фронта, и я могу что-то изменить.

– Отец, но это никому не нужно, – Карла встала и посмотрела на него, ее снова распирало от гнева. Она резко отдернула вторую занавеску и уставилась на пожар внизу. – Только взгляни.

Она махнула рукой в сторону перевернутого кресла, которое, как выяснилось, послужило дровами. Вокруг были разбросаны другие предметы, но в темноте их было невозможно распознать. Пламя до них не добралось. Прямо над грудой хлама зияло разбитое окно, подсказывая, откуда вещи. Кто-то пробрался в квартиры на втором этаже и вышвырнул содержимое на улицу. Вокруг костра собрались фигуры в мешковатых спортивных толстовках с капюшоном – Карле они напомнили гномов из диснеевского мультика, только сейчас походили на негативы из кошмара, где, очевидно, никто не жил долго и счастливо.

– Взгляни, – снова прошипела она. – Думаешь, этим пацанам есть дело до того, что ты пишешь? Большинство из них и читать, поди, не умеют. Будто людей, вроде них, заботит, что ты пытаешься улучшить этот мир.

– Не будь такой скорой на суждения, Карла. Как сказал Бенито, не стоит делать трехмерные выводы о том, что видишь на плоском экране.

– Да чтоб… – заскорузлый гнев так и не вылился в брань, слишком давно копился. Карла громко постучала по бокалу ноготками. – Папа, это тебе не телевизор, а чертово окно. И ты здесь живешь. Выгляни и скажи мне, что ты видишь? Может, соседи устроили ночное барбекю?

Эрик вздохнул:

– Нет, скорее всего, месть банды. Вероятно, они решили, что кто-то их сдал, сболтнул лишнее. То же самое произошло с квартирой миссис Маккенни прошлым летом, когда она запретила сыну участвовать в их делишках. Правда потом ему пришлось, поскольку понадобилась новая мебель. С психологией у бандитов – порядок.

Эрик отвернулся от окна, и в этом движении Карла увидела, насколько он устал. Пламя ее гнева вспыхнуло с новой силой. К горлу подступила тошнота.

Эрик, похоже, не замечал надвигающейся вспышки. Он подливал себе в бокал, а на его лице расцветала ироничная ухмылка под стать следующей фразе:

– Возможно, ребята решили повеселиться. Случайный выбор. Многие квартиры на вторых этажах пустуют дольше, чем я здесь живу. Детишки просто вламываются…

Он пожал плечами и глотнул.

– И выбрасывают вещи из окон!

Карла вдруг заорала на него, действительно заорала:

– А затем поджигают! Веселья ради! Господи боже мой, отец, ты сам себя послушай. Считаешь, это нормально? Ты умом, что ли, тронулся?

Воспоминания вспыхнули, как магниевая лента. Ей снова одиннадцать – она кричит на отца, пока тот объясняет, что он сделал и почему ей придется выбирать. Сцена выгорает так же быстро, как появилась, на сетчатке отпечатывается остаточное изображение прошлого, и ее вновь накрывает полумрак комнаты. Карла быстро поднимает глаза и замечает выражение лица Эрика – она знает, что он тоже вспомнил тот день.

– Прости, пап, – шепчет она.

Слишком поздно.

Он молчит, но ему и не нужно ничего говорить. Черными клочками, будто опаленные перья из подушки, которую использовали вместо глушителя, разлетается тишина.

– Пап…

На мгновение кажется, что Эрик закричит в ответ, но он сдерживается. Только смещается – это напоминает Карле движения Криса, когда тот неудачно потревожит травмированную во время гонки конечность. Эрик отходит и кивает самому себе, будто ее ор – глоток крепкого необычного виски. Карла подмечает, что отец пытается взять себя в руки, и знает, что ее ждет.

– Нормально? – он произносит слово с такой тщательностью, что грубость интонаций почти незаметна. – Пожалуй, в контексте того, что мы сейчас видели по телевизору, по сравнению с убийством, совершенным человеком, с которым ты делишь постель…

– Отец, прошу тебя…

Но голос Эрика перекрывает ее слова:

– Да, я скажу, что это нормально. Если честно, я бы даже назвал такой подход относительно здравым. Сожженную мебель можно возместить, а с сожженной плотью дело обстоит сложнее.

Она сознательно глубоко дышит, и напряжение в груди постепенно рассасывается.

– Послушай, отец, я не собираюсь…

– Конечно, всегда нужно помнить о двойных стандартах. Как бы сказал Мазо, преступление определяется тем, насколько преступник вышел за рамки своего социального класса и статуса в глазах общества. Степень – вот, что имеет значение…

– Да хрень это все, отец!

Однако гнев покинул Карлу, и теперь она чувствовала лишь подступающие слезы. Нелепо держалась за бокал руками одиннадцатилетней девочки и смотрела, как отец отстраняется, укутываясь в кокон политической риторики, чтобы скрыть боль.

– Сыновья и дочери могущественных мира сего покупают и продают наркотики среди своих, и делают это совершенно безнаказанно, потому что они слегка выходят за рамки разрешенного их классу; пустые обещания действовать согласно букве закона должны даваться, чтобы все стадо могло и дальше спокойно пастись. Но стоит какому-то пацану из Брундтланда войти в их сказочное королевство и поступить так же, как на него обрушится вся кровавая мощь закона, а дело в том, что он решил, будто имеет право вести себя, как остальные, забыл о своем месте. Это недопустимо.