Текст книги "Верняк"

Глава 25

– Когда вашу скважину, – говорил я Уилферам, – обследуют настоящие честные эксперты, наверняка окажется, что она дает более пятисот баррелей в день. Я пока еще не знаю, что бы это значило для вас двоих, но, думаю, как минимум, пару сотен тысяч в год.

Джиппи полулежал, откинувшись на подушки, Одри сидела рядом – там, в палате мемориального госпиталя Морриса.

Пока больше никого не было, но скоро должны были появиться. Решение держать совет здесь, в госпитале, устраивало всех. А поскольку Джиппи все еще кормили через трубку, то сборище обещало быть не слишком шумным и затянувшимся. К этому времени я уже успел побывать у себя дома и еще раз переодеться. Бурные события последних дней изрядно проредили мой гардероб, поэтому я снизошел до костюма, который мне не особенно нравился.

Когда я закончил вступительную речь, Одри посмотрела на меня глазами, которые показались мне огромными, и произвела какие-то манипуляции в области солнечного сплетения, а Джиппи почесал свой внушительный нос и покачал головой.

– У вас где-то серьезная ошибка, – сказал он. – Пара сотен тысяч в год? В год?

– Да, ежегодно в течение какого-то времени. Как я вам говорил, на торжествах по случаю завершения бурения присутствовали только Трапмэн и Баннерс с парочкой своих головорезов.

"Головорез" – термин, обычно используемый на нефтепромыслах, а не уголовный жаргон. Но в данном случае приемлемо и то и другое.

– Итак, они были единственными людьми, которые знали, что начальное испытание показало выработку примерно в пятьсот пятьдесят баррелей в день.

– И что они сделали? – спросил Джиппи, все еще не скрывая сомнения. – Сняли трубы и каким-то образом замаскировали дно?

– Они проделали всю работу от начала до конца, и проделали как полагалось. За одним исключением. Трапмэн зацементировал самое нижнее звено обсадных труб, доходившее до нефтеносного горизонта. И зацементировал так основательно, что полностью исключил попадание нефти в скважину. Затем просверлил отверстия в стенках следующего звена обсадных труб, открыв путь очень небольшому количеству нефти. А для документации использовал рабочие записи от другой скважины... Ну, а о его сделке с Беном Риддлом я уже рассказывал.

– Черт возьми, это слишком хорошо, чтобы быть правдой! – воскликнул Джиппи, упрямо не желающий верить собственным ушам.

– Джиппи, ничего не бывает слишком хорошо, чтобы быть правдой, когда такое случается с вами. А ведь это же с вами случилось!

– Ха... Я должен это запомнить, – сказал он. – Но к этому надо привыкнуть, а чтобы привыкнуть, надо время.

Он задумался.

– Кто бы мог подумать, что он запломбирует скважину? Кто бы мог подумать, что он это сделает?

– У него было семнадцать лет, чтобы об этом подумать, Джиппи. Семнадцать лет назад он в первый раз провернул подобное дельце, правда, без этого фокуса с цементированием. И не так тщательно все продумал. В первый раз... Тогда компания Трапмэна по разработке нефти и газа только начинала свое существование, и у нее были финансовые затруднения. Трапмэн решил поправить дела за счет человека по имени Дайке, для которого они тогда бурили скважину. Она оказалась довольно продуктивной, как и ваша, давала свыше трехсот баррелей в день.

– Вы сказали, моя скважина дает более пятисот баррелей в день. Или я ослышался?

– Не ослышались. Это та, другая скважина, не ваша, давала триста. И вот что, Джиппи... – Я улыбнулся. – Ваша скважина не вся пока ваша. Пока еще не вся. Но вы, вероятно, получите долю Трапмэна и Баннерса, учитывая обстоятельства.

На минуту я с любопытством воззрился на него и Одри, размышляя, какими станут Уилферы через год.

Но я быстро покончил с такими бесплодными раздумьями и продолжал:

– С помощью Баннерса Трапмэн тогда справился с задачей, подделал документы и заявил, что, по мнению оператора, там нет достаточно нефти, чтобы оправдать дальнейшие расходы. Обычно это заканчивалось тем, что скважину пломбировали и забрасывали. И Трапмэн думал, что именно так все и будет. Но, конечно, он собирался "забросить" ее только для вида, потом выждать месяцы или даже годы, а когда все успокоятся, вновь вернуться к ней. Или пробурить совсем рядом новую, но уже без "дураков"... прошу прощения, то есть без тех, кто финансировал бурение и мог бы претендовать на получение прибыли от "его" скважины. Да, "его" – он как раз такая личность, ему чужды сомнения, подобные вашим.

Джиппи с живостью кивнул.

Я продолжат:

– Но оказалось, что этот Дайке кое-что смыслит. Он отказался поверить, что скважина пуста. Затеял судебный процесс. Короче говоря, наш Трапмэн был вынужден подготовить скважину к эксплуатации и выплатить Дайксу кругленькую сумму, чтобы его умилостивить. Не говоря уж о том, что ему и Баннерсу пришлось уступить Дайксу свои доли в прибылях от этой скважины.

Джиппи снова кивнул и сказал:

– Я не могу всего этого понять, Шелдон. Но я должен быть благодарен судьбе, что рядом оказался Дев, потому что я как раз из тех самых "дураков", которых вы упомянули. Нет смысла отрицать это. Похоже на то, что мне придется основательно заняться изучением нефтяных дел, да, сэр. И я должен быть благодарен моей маленькой Оди за то, что она привлекла к этому делу вас, Шелдон. О, если бы не вы...

– Не забывайте о Солнце, которое теперь входит в созвездие Скорпиона и тому подобное.

– И вы тоже подпали под чары астрологии.

– Это просто шутка, Джиппи. Как бы то ни было, но за счет вашей скважины Трапмэн хорошо поживился. Он и дальше бы продолжал в том же духе, если бы не Дев. Дев проверил скважину и выяснил, что бурение было произведено именно на ту глубину, на какую нужно. И что трубы доходят как раз до того слоя, где сконцентрированы запасы нефти, которые он вычислил. Он был почти уверен, что дело нечисто, но доказать ничего не мог.

– Да, я помню, он сказал, что там какое-то мошенничество, но на всякий случай нужно проверить работу холаселектора. Честно скажу, тут я совсем ничего не понимаю. Что там, в этом приборе?

– А кто понимает? Главное, что в голове, а не что в приборе... Короче говоря, все сводится к тому, что Арнольд Трапмэн возжелал во что бы то ни стало заполучить прибор Дева Моррейна в полную свою собственность. Вначале он отнесся к этой штуковине не лучше меня, а может, и хуже, потому что счел его еще одним "дудлбагом". Не без оснований, сами знаете. Но, когда оказалось, что скважина Уилфера будет давать столько нефти, сколько напророчил Дев, вот тогда Трапмэн задумался. А еще новости: Моррейн то тут предсказал хорошую нефть, то там... Так или иначе, к тому времени, когда Трапмэн подслушал телефонный разговор Моррейна с Шейхом Файзули, он был уже готов дьяволу душу заложить, лишь бы овладеть холаселектором.

– Да, этому я верю, – сказал Джиппи. – Трапмэн все это рассказал до того, как вы подбросили холаселектор?

В основном до, но многое и после. Конечно, когда пришел в чувство. Сначала все повторял: "Почему же он не загудел? Почему же он не загудел?"

– Он что, полагал, холаселектор должен гудеть?

– Нет, он полагал, что его сбил поезд.

– Мистер Скотт, – сказала Одри. Она заговорила в первый раз с тех пор, как я начал свой рассказ о событиях вечера. – Это так чудесно. Право, чудесно. Я просто не могу этому поверить, но верю, верю. Я знаю, что это правда, потому что знаю вас. Вы ведь не стали бы нам лгать. Это так удивительно, вы так...

– Пойду посмотрю. – Я двинулся к двери. – Пока никого, – доложил я, вернувшись. – А вы уверены, что вытерпите здесь кучу народу? Лучше бы вам поберечь себя после того, что случилось.

– Нет, мне это не повредит. Я едва могу дождаться. Дружище, вы не представляете, что я чувствую! Я отсюда выберусь раньше Дева. Если с ним все так, как вы говорите. А что это за корзинка, в которой его держат?

– Не корзинка, а рамка, специальная плетеная рамка вроде гамака.

– Но с ним все будет в порядке?

– Ну... я ушел до того, как его кончили собирать из разрозненных частей. Почему-то его особенно волновала селезенка. Он все время спрашивал доктора, где его селезенка и не забыли ли ее положить на место... Да, надеюсь, с ним все будет в порядке. Дев ведь в общем и целом в очень хорошей форме. Ну, немного сломана рука, что-то с ногой, ушиблена спина, повреждена шея, небольшое сотрясение мозга и еще пара миллионов синяков и шишек. Так что больше недели он тут не проваляется. Так я думаю. Он, кстати, на этом же этаже, через холл от вас. Я вам не говорил?

– Упоминали. А где этот телефонный охотник за приборами?

– Увы, Трапмэн тоже на больничной койке и в очень неудовлетворительном состоянии. И у него нет сил, чтобы сбежать. Хотя, будь он здоров как бык, ему бы все равно не убежать. А Изи Баннерс и пара его головорезов в тюрьме. Они...

Пока я говорил все это, мысли мои занимало что-то другое. Это "что-то" неуловимо присутствовало на периферии моего сознания. Но, когда я почти загнал это "что-то" в угол, в палату вошел Шейх Файзули.

Впервые я видел его не в том черном костюме, к которому уже привык. Он был великолепен, он прямо-таки ослепил меня. Теперь Файзули выглядел именно таким, каким я ожидал увидеть его – еще тогда, в отеле, предупрежденный звонком Эдди о направляющемся ко мне "мрачном субъекте".

На нем была белая хламида, застегнутая на пуговицы, которые шли сверху вниз от самой шеи, белый тюрбан или что-то похожее на множество полотнищ, которыми была обернута его голова, какая-то переливчатая текучая ткань свободно ниспадала по обеим сторонам его лица. На ногах – странные остроносые сандалии белой кожи. И весь он, с головы до пят, был усыпан драгоценностями.

Пуговицы на его одеянии были невероятно большими рубинами, нечто весьма напоминавшее алмаз величиной с яйцо индейки сверкало в центре тюрбана, пояс переливался красными, зелеными, желтоватыми и синими самоцветами. И даже, что мне особенно понравилось, на боку у него красовался то ли короткий кривой меч, то ли длинный изогнутый кинжал в украшенных камнями серебряных ножнах. Он был настолько блистателен, что в первые мгновения я даже не заметил стоящего за его спиной Харима Бабуллаха, что само по себе было выдающимся событием. Я подался назад и приветственно помахал ему:

– Мое почтение, великан! – Потом сложил ладонями руки перед грудью, склонился в поклоне перед Шейхом Файзули и сказал: – Я вижу, вы получили свою одежду из чистки вовремя. Рад, что она поспела к этому торжеству у Джиппи.

– Я бы ни за что на свете не пропустил его, – ответил он, улыбаясь мне. Джиппи и Одри.

Казалось, он был в отличном расположении духа.

В этой связи я отпустил какое-то замечание, но почему-то начал волноваться, без особой на то причины, просто начал волноваться, и все, он же ответил:

– Да, право, вам лучше в это поверить. Этот Моррейн, он и я, заключили то соглашение, которое, как вы знаете, я надеялся с ним заключить. Я хочу сказать, что оно заключено, и я без меры счастлив. И он тоже без меры счастлив.

– Но, может быть, не все так счастливы, Шейх...

– И волею всемилостивейшего Аллаха все завершилось... Да будет он благословен.

– Шейх, когда вы появились здесь, я подумал, что вы не могли покинуть свой гарем, этих ваших шестерых восхитительных и совершенных...

И в этот момент я услышал снаружи писк, визг, вскрики и щебет, будто в холле прихорашивалась и чистила перышки большая стая птиц. И я понял, по какому поводу у меня возникло беспокойство.

Стайка двигалась, но не слишком поспешно. По-видимому, восхитительные и совершенные вообще не спешили. Шествие отняло у них изрядно времени, но наконец они оказались в поле зрения. А пока они не появились, у меня была возможность поразмыслить о том, что их задержало. Таким образом, когда они, щебеча, впорхнули в комнату, я был не в таком шоке, в каком мог оказаться.

Потому что они, естественно – да и как могло быть иначе? – вились вокруг Девина Моррейна.

Но меня удивило, что это высокое, стройное, чертовски красивое существо опираюсь только на один костыль. Я не сказал бы, что был разочарован, просто удивлен. Костыль он держал под мышкой правой руки, которая, по-видимому, не слишком серьезно пострадала, хотя и была перевязана. А вот левую его руку поддерживала ременная петля. Да еще пара белых наклеек несколько умеряла буйную прелесть его вьющихся длинных, слишком длинных черных волос. И это было все.

Конечно, он находился в худшем состоянии, чем я предполагал. Возможно даже, что он упал бы, не поддерживай его шесть самых очаровательных крошек во всем христианском мире, или во всем мусульманском, или где бы то ни было.

Эти глупые, щебечущие особы ввели его в комнату и прислонили к стене. А потом из холла донесся перестук легких быстрых шагов, и в открытой двери палаты возникла улыбающаяся, лучезарная, излучающая сладостное тепло и рассыпающая искры пронизывающего все вокруг нее электричества, несравненная Сайнара Лэйн.

– О, привет! – начал я.

– Джиппи! – воскликнула она, проходя мимо меня к его постели. Склонилась, чмокнула его в щеку. – Ну не чудесно ли это?

– Что? – спросил он.

– Все, Джиппи!

Потом она махнула рукой Деву, выкрикнула в его адрес какую-то глупость и снова пролетела мимо.

– Привет! – повторил я.

Но она уже самозабвенно погрузилась в ученую беседу с Шейхом Файзули. Из долетавших до меня обрывков я понял, что первый ее визит в отель "Касакасбах" был продиктован необходимостью дать Шейху необыкновенно важные с астрологической точки зрения советы. И сейчас они снова обсуждали какие-то проблемы, касавшиеся положения планет, их аспектов, продвижения и так далее. Шейх жадно слушал Сайнару.

Я пересек комнату и остановился в почтительной близости от Моррейна, обрамленного красавицами. Он ухмыльнулся и махнул рукой в знак приветствия, хотя рука его поднималась только до пуговицы на животе.

Потом, виновато взглянув на меня, сказал:

– Генерал, мне хотелось бы отказаться от своих полномочий.

Я чуть было не рассмеялся, глядя на этого умалишенного, но сдержался и сурово произнес:

– Сожалею, майор, единственный достойный выход в данной ситуации – это встать перед взводом наших солдат и отдать им команду расстрелять себя.

– Ну, если это единственное, что вы мне оставляете, сэр...

Тут послышалось звучное "хоп" – это пробка вылетела из бутылки с шампанским, которое Джиппи открыл собственноручно, не пролив ни капли. Правда, ему немного помогала Одри. В течение следующей минуты слышалось только нежное журчание и шипение пенящегося вина.

Воспользовавшись моментом, Одри, отчаявшаяся справиться с таким количеством шампанского, скользнула ко мне и шепнула, что хочет меня крепко расцеловать, и на этот раз не в щеку.

К этому времени мне уже казалось, что она выглядит довольно мило, поэтому я сказал:

– Почему бы и нет, детка? – и слегка клюнул ее. Во второй раз я клюнул бы ее крепче, но меня остановил громоподобный рев.

– Что за черт! Прекратите волочиться за моей женой!

Я завертел головой, чуть отстранив Одри, в результате чего она пролетела около шести футов и затормозила только у постели Джиппи, не приложив к этому ни малейшего усилия. Рев исходил от Джиппи, он ревел во всю глотку, но при этом широко улыбался. Потом он гикнул и окунул нос в пустой бокал от шампанского, что мне показалось довольно странным.

Улучив момент, я снова оказался рядом с Девом и сказал:

– Желаю всяческих благ вам и вашим женам. Обещаю навещать их, когда вы окажетесь в тюрьме по обвинению в многоженстве.

– Полигамия в своем роде превосходна, – сказал он с глупым видом. – Кроме того, я могу мгновенно развестись, стоит только произнести трижды...

– Не говорите. Воспоминание об этом слишком мучительно. Особенно потому, что я услышал это заклинание еще до того, как узнал, что Файзули приказам своим козочкам даже никому не улыбаться, кроме Даайвэнна Мааххррайна.

– Вы о чем? – спросил он меня с любопытством.

– Не о чем, а о ком. О вас.

– Обо мне? Я что, эта длинная песня "Мааххр..."? Как там дальше?

– Да, – сказал я раздраженно. – И, по-видимому, это единственная песня, которую они знают и умеют петь. Но я их прощаю, потому что они не ведают, что творят. И не ведают, что сотворили со мной.

Я оглядел шестерых красавиц, которые все еще держались за своего повелителя, и обратился к ним с краткой прощальной речью:

– Розочки мои, улыбнитесь, не бойтесь, что это принесет мне радость. Улыбнитесь – и взамен я дарую вам свое прощение!

И я с горечью отвернулся. А когда отвернулся, то увидел проходящую мимо Сайнару – она снова направлялась к Джиппи.

– Привет, – сказал я ее спине.

Далее мне следовало перемолвиться с Шейхом Файзули.

Он довольно кивал головой и показывал на Девина, который почему-то заторопился из комнаты.

– Должен сказать, мистер Скотт, этот мистер Моррейн неподражаем. – Потом улыбнулся мне: – Но и вы – ввиду того, что вы сказали, что сделали, как сказали...

Должно быть, шампанское ударило Шейху в голову – и ему тоже. И он продолжат:

– Вы сказали мне: как я сказал, так и сделал. Поэтому я заявляю, что вы тоже неподражаемы. – Он помолчал, улыбнулся и прибавил с веселым блеском в черных глазах: – Думаю, все согласятся, а если не согласятся, то раскаются, что и я тоже неподражаем.

– Вам не мешало бы это повторить! – закричал я.

И он ответил:

– О'кей! Я тоже неподражаем, и, возможно, даже более неподражаем, чем все!

Я удивленно протянул:

– Даже не спорю, что такое вам не повторить.

Он подумал над тем, что я сказал, и сверкнул черными пронзительными глазами.

– Красиво... или нет? – Он снова подумал, но уже над тем, что сказал сам, и с улыбкой продолжил: – Раз речь зашла о красивом, то я должен сказать: я вам чрезвычайно признателен за исключительное соблюдение секретности о моих походных женах. Вы уже, конечно, поняли, что они не мои законные жены. Верно?

– Верно.

– Надеюсь, вы также понимаете, мистер Скотт, для меня этот обман был... как это... большой необходимостью?

– Совершеннейшей необходимостью. Уж это-то я хорошо понимаю.

– Если я что-то сказал, мое слово становится законом. Без всякого промедления.

– Верю, – кивнул я.

– Однако полнота понимания с вашей стороны заслуживает с моей стороны поощрения. Я вам обязан за то, что вы выполнили мое поручение: нашли и доставили ко мне этих женщин. И вы так сильно пострадали в то время, когда их разыскивали.

– Да, пострадал. Но это ненадолго. Право, мне нравится ваш костюм. Мог бы я где-нибудь достать такой?

Не знаю, почему я это сказал. Но в тот момент мне действительно нравилось его облачение, а свое – нет. К тому же я знал пару девушек, которые бы пришли в восторг, если бы я явился к ним в чем-нибудь подобном.

– Но, как я понимаю, – продолжал я, – это официальный наряд правителя государства Кардизазан?

– Да, – ответил он. – В отеле "Касакасбах" есть портной великих достоинств, который сшил этот костюм специально для меня. По моим указаниям, конечно. Разумеется, это официальный наряд, так сказать, униформа султана Кардизазана. Но все, что я делаю, это – ношу его. Это даже не одежда государственного деятеля, строго говоря, ибо за ней – никакой деятельности.

– Разумеется.

– Но пойдемте. Пойдемте, чтобы услышать мои остальные речи. Я думаю, мы должны туда пойти, потому что это имеет большое значение.

И мы туда отправились. В холл. И вокруг нас не было никого. Шейх файзули сказал:

– Когда, мистер Скотт, я нанял вас, то первым делом предупредил о соблюдении полнейшей секретности. Это была не прихоть. Если бы в моей стране вдруг стало известно, хотя бы в самом узком кругу, что султан Кардизазана, то есть я, путешествовал на реактивном самолете в США с шестью красавицами, которые не являются его законными женами, то для меня все обернулось бы еще хуже, чем если бы я путешествовал со всеми настоящими. Улавливаете?

– Улавливаю.

– Но если сегодня знает узкий круг, значит, завтра знают все. В том числе и мои законные жены. Так?

– Так.

– Кстати, мне сразу стало ясно, что в ваших глазах даже мои фальшивые жены обладают привлекательностью, заслуживающей упоминания. Вам следовало бы увидеть настоящих. Но это так, к слову... Если бы известие о фальшивых женах дошло до настоящих, это причинило бы мне большие неприятности. Вы помните... Машлик?

– Не могу забыть ни ее, ни Хахерайн!

– Нет, Хахерайн забудьте! Забудьте о старой Хахерайн. Она умерла, что в ней хорошего? Вспомните, что я вам говорил о Машлик...

– Она ворчунья.

– Верно. Но не больше и не меньше, чем все остальные. – Это было сказано с большой серьезностью.

– Остальные... О Шейх, но ведь не все...

– Все сорок семь! – Он многозначительно кивнул. – Вы очень проницательно это подсчитали. Немного больше, немного меньше, но ни одна не уступит в этом другой. Вы знаете, как это бывает с одной женой?

– Только по слухам. У меня нет жены.

– Ни одной? Это еще хуже, чем иметь сорок семь. Но в заключение, чтобы закрыть тему, хочу объяснить, почему нельзя даже упоминать о шести ненастоящих женах. Когда человек – абсолютный правитель великой страны, не важно, обширна она или мала, для каждого из наших подданных этот правитель должен... этот правитель обязан... Как бы это выразиться...

– Должен владеть ситуацией?

– Да, это, конечно, так. Но... ах, я забыл, как сказать... в дополнение ко всему, что я сообщил о своих настоящих женах, обо всем моем гареме. – Он помолчал, недовольно качая головой.

– Кстати, в обладании гаремом масса достоинств. Не знали? Как говорят у вас в Америке, все портится, но не это.

Я согласно кивнул. Ибо мне было нечего возразить. Да и любому холостяку, думается, тоже. Шейх Файзули пружинисто выпрямился, вскинул голову и взглянул мне в глаза пылающим взором.

– Я выполнил безнравственную обязанность раскрыть вам определенные стороны жизни султана. Нет смысла повторять, что я говорил о самом сокровенном и что я снова прошу вас строжайше блюсти тайну. Ничего из сказанного мною не должно коснуться чужого слуха. Иначе...

– Не говорите мне больше этого "иначе"! Что за фокус: сначала все рассказать, потом предупредить. Нет, ни слова больше. Но, ладно, о'кей, Шейх. Никаких дел на сегодня.

– Прекрасно. Пойдемте в палату. Теперь мы можем наконец присоединиться к нашим друзьям.

Он вздохнул.

– Я принял меры, чтобы ничего из того, о чем мы с вами сегодня говорили, не просочилось дальше. Я лично переговорил с высшими чинами в полиции, с другими официальными лицами. Баннерс и двое его подручных в тюрьме. Трапмэн здесь, под стражей. Вы... Вы – единственный, кто посвящен во все тонкости.

– Исключая Девина Моррейна, – уточнил я небрежно, когда мы возвращались в палату.

– Конечно, – ответил Шейх Файзули. – Он всему причина.

Торжество продолжало журчать шампанским. Но мне отчего-то стало не по себе. Что-то меня беспокоило. По-настоящему беспокоило.

Шейх направился к Джиппи.

– Шейх, – сказал я, – есть кое-кто еще.

Он остановился, повернулся:

– Кто?

– Есть... О, право же, мне неприятно об этом говорить. Прошу вас, вернемтесь в холл.

И там я рассказал ему:

– Видите ли, Шейх, в багажнике моей машины...

Когда я наконец закончил рассказ, то с удивлением обнаружил, что на Файзули моя новость не произвела ожидаемого впечатления.

– После встречи с вами, – промолвил Шейх, – этот малый ни с кем не будет разговаривать. Уверен. Не могли бы вы одолжить мне ключи от вашей машины? На некоторое время. Будьте так любезны.

Нечасто Шейх баловал меня подобными "не могли бы вы" и "будьте так любезны".

Возможно, что и других тоже. Сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь употреблял такие слова. Но если и не употреблял, ему все равно трудно было в чем-либо отказать. И я не отказал, но прежде спросил:

– Вы не собираетесь отрубить ему голову... или вырвать раскаленными щипцами язык... Ну, какие там у вас еще традиции?

– Не волнуйтесь, мы даже не дотронемся до него. Мы его выпустим, только и всего. Из вашего рассказа я понял, что вы слишком злоупотребили его терпением.

– Просто выпустите – и все? Скажете ему, что он свободен?

– Именно так. Свободен. Скажем: ступай. Ступай с миром – и никому ни слова. И больше ничего. Я неплохой человек. Как правило.

– О'кей. – И я отдал ему ключи от своего "кадиллака".

Потом огляделся по сторонам, увидел Сайнару, разговаривавшую с Одри, направился было к ней, но Файзули окликнул меня:

– Еще одна вещь. Я пренебрег этим. – Я повернулся и поглядел на него с любопытством. – Это ускользнуло из моей памяти, но, когда вспомнил, я распорядился исправить свою оплошность. Сейчас десять мешочков уже, наверное, доставлены к вам в отель "Спартанец".

– Что?

– Мешочков.

– О! Не золота ли?

– А почему бы и нет?

– Ах да, теперь я тоже вспомнил. Действительно, почему бы и нет? Все, что угодно, Шейх. Но почему... десять?

– Шесть, как мы договаривались, по одному за каждую из женщин, а остальные... ну, просто моя прихоть. Вы обижены?

– Не настолько, чтобы обращать на это внимание.

– В должное время, но, надеюсь, скоро, вы посетите меня и проведете у меня несколько дней. В моем дворце, который, как вам известно, и есть мой дом. – Он снова громко щелкнул пальцами. – Мы сможем полюбоваться этими прекрасными нефтяными скважинами.

– Да, звучит заманчиво. Надеюсь, я смогу это выдержать.

Мы попрощались. Шейх направился к Джиппи и Одри, а я подошел к Хариму Бабуллаху. Мы подали друг другу руки.

– Не думаю, что все это было развлечением, но милостью Аллаха дело увенчалось успехом. Да пребудет с вами удача... или как там у вас принято выражаться? Возможно, мы еще встретимся во дворце, Бабу.

Он произвел движение губами, что я посчитал улыбкой.

– Бабу, – сказал он, нежно держа мою руку в своей огромной, но мягкой лапе.

Потом он и Шейх удалились, надо полагать, в свой Кардизазан.

Дев Моррейн окончательно исчез из поля зрения, поддерживаемый своими музыкально щебечущими прелестницами.

Итак, торжественное собрание завершилось.

Кроме Уилферов, оставалась только Сайнара, что-то тихо говорившая Одри.

Оставался еще и я.

Поэтому я махнул рукой этой троице и вышел в холл, собираясь отправиться домой.

Я уже почти миновал его, когда услышал нежную дробь легких стремительных шагов. И рядом со мной оказалась Сайнара. Она взяла меня за руку и сказала:

– Вы не отвезете меня домой?

– Ну конечно да, мэм. Но прежде всего я должен представиться. Меня зовут Шелл.

– О, не будьте старым ворчливым медведем.

– Медведь? Когда на этом сборище вы упорно меня не замечали, я, естественно, решил, что мы, должно быть, никогда не встречались.

– Не делайте поспешных выводов, – сказала она мягко. Я посмотрел на нее сверху вниз и увидел, что она прямо-таки искрится сверкающей, почти ослепительной улыбкой.

Когда мы подошли к моей машине, я остановился и хлопнул себя по лбу, с тоской глядя на распахнутый и покореженный багажник.

Сначала я решил, что Бабуллах, должно быть, приложил слишком большое усилие к крышке багажника, но вдруг с мучительной ясностью, точно наяву, представил, что произошло здесь в действительности.

– Бедный старый Моллюск, – пробормотал я довольно громко. Я даже и не думал, что он мог сам вырваться на волю.

По дороге к дому Сайнара спросила меня, что это я все бормочу и что это все подскакиваю, и мне пришлось рассказать ей, кто такой Моллюск и почему я не могу без сердечной дрожи вспоминать о нем. Бедный, он выкладывал последние силы, и даже не догадывался, что помощь в лице Шейха Файзули и Харима Бабуллаха уже близка.

Затем, когда мы приехали и пробыли в гостиной едва ли пять минут, начались споры. Наши обычные препирательства, в которые мы каждый раз впадали.

С присущим ей женским упрямством Сайнара утверждала, будто предупредила меня о грозящей мне в ближайшие дни рассеянности.

Но верхом нелепости стало ее заявление, что некоторые из событий сегодняшнего вечера подтверждают это. И что поэтому ее дурацкая астрология права.

Нет смысла говорить, что я настаивал на том, что моя временная забывчивость в отношении Моллюска вовсе не соответствовала желанию звезд. Наш спор продолжался.

– Хорошо, – сказала она наконец, – забудьте о Моллюске.

– Может быть, я уже и забыл.

– И все-таки кое-что я предсказала точно. Например, о вас и Джиппи. И о том, что Арнольд Трапмэн семнадцать лет назад совершил мошенничество. Л разве я не говорила, что он и сейчас собирается совершить нечто подобное, только, возможно, еще хуже?

– Ну да, говорили, и в этом-то как раз что-то было.

– Вы так и не сказали мне, что же он все-таки сделал?

– То же самое, что и сейчас, только масштабы помельче. И все не так запутано. Но то мошенничество случилось восемнадцать, а не семнадцать лет назад. И семнадцать с половиной лет назад против него было возбуждено уголовное дело.

– Какая разница, Шелл?

– Просто небольшое уточнение.

Я повторил все, что раньше сказал Джиппи, и добавил:

– Итак, Трапмэну удалось договориться с Дайксом, и дело не дошло до суда, хотя о самом подлоге в то время много говорили. Как бы там ни было, в тот раз Трапмэн избежал долгих и томительных вечеров в тюрьме.

– Вот видите, как интересно! – воскликнула Сайнара, уверенная в своей правоте.

Я уже открыл рот, чтобы дать ей сокрушительный отпор, но она не умолкала.

– А самое интересное в том, что в его гороскопе даже намека нет на заключение под стражу семнадцать или семнадцать с половиной лет назад. Да, была неприятность в его десятом доме, но зато двенадцатый был в полном порядке и его пересекал Юпитер. Да и в целом картина очень отличалась от того, что есть сейчас.

– Это в самом деле интересно. Значит, вы хотите сказать, что тогда он и не мог попасть в тюрьму? А сейчас совсем другое дело?

Она кивнула, и я продолжал:

– Да, это потрясающе! Тогда этого не могло быть, а теперь... Право, не знаю. Но все равно я не верю ни единому предсказанию, не единой звезде!

Она улыбнулась.

– Я еще обращу вас в свою веру, Шелл.

У нее была воля и отвага.

Я встал, прошелся, снова сел.

– Откровенно говоря, – начал я, – вашим рассказам о том, что случилось семнадцать лет назад, я не придал ни малейшего значения, я не думал, что это поможет мне в моем деле. Но, когда я дал понять Трапмэну и Баннерсу, что знаю об их проделке семнадцатилетней давности, я поверг их в глубокий шок. Насколько я мог заметить, их температура упала на восемнадцать градусов.

– Я так и думала, – сказала она.

– Такой шок, что, как Трапмэн признался позже, он почувствовал непреодолимое желание убить меня, и как можно скорее. К тому времени у него для этого имелись и другие причины, но это была последняя капля, переполнившая чашу. И он не замедлил попытаться удовлетворить свое желание недалеко от дома Дева Моррейна.

– Шелл, мне жаль...

– Все в порядке. Сам виноват... Но, может, вам будет легче, если я скажу: эта стрельба вынудила Дева покинуть свой дом, что предотвратило нападение на него Трапмэна в тот же день. Не сделай Дев этого, Трапмэн бы наложил свои грязные лапы на холаселектор, а для верности пристукнул бы Дева. Так что все это как-то уравновешивается и в мистическом и в истерическом плане.