Текст книги "Эпидемия. Настоящая и страшная история распространения вируса Эбола"

В шлюзе показалась синяя фигура Тони Джонсона, и она услышала шипение сопел. Он начал цикл очистки. Пройдет семь минут, прежде чем он сможет ответить на все вопросы.

Главный вопрос заключался в том, проникла ли кровь в рану через последнюю перчатку. Пять или десять частиц вируса Эбола, растворенных в капле крови, могут легко проскользнуть через отверстие в хирургической перчатке, и этого может быть достаточно, чтобы инфекция начала стремительно развиваться. Она может усиливаться сама по себе. Булавочное отверстие в перчатке может быть неразличимым на глаз. Нэнси подошла к раковине, сунула руку под кран, чтобы смыть кровь, и стояла так какое-то время. Вода уносила кровь в канализацию, где в нагретых резервуарах кипятились сточные воды.

Затем она стянула последнюю перчатку, осторожно держа ее за манжету. Ее правая рука была покрыта детской присыпкой, ногти короткие, без лака, без кольца, на костяшках пальцев шрамы от укуса козы, полученного в детстве, а на ладони – пластырь.

Она увидела кровь, смешанную с детской присыпкой.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет моя кровь.

Да, это была ее собственная кровь. Кровь просочилась из-под пластыря. Обезьяньей крови на руке не было.

Она сунула последнюю перчатку под кран. Текущая вода заполнила перчатку, и та раздулась, как воздушный шарик. Нэнси боялась внезапного появления струйки воды, брызнувшей из перчатки, предвестника утечки, признака того, что ее жизнь закончилась. Перчатка раздулась и держалась. Никакой протечки.

Ноги Нэнси вдруг задрожали. Она прислонилась к стене из шлакоблоков и сползла вниз, чувствуя себя так, словно ее ударили в живот. Она присела на «шляпную коробку», коробку биологической опасности, которую кто-то приспособил в качестве стула. Ноги отказались ей служить, она обмякла и прислонилась спиной к стене. Именно в таком положении Тони Джонсон нашел ее, когда вышел из шлюза.

В отчете об инциденте был сделан вывод, что майор Н. Джакс не подверглась воздействию вируса Эбола. Ее последняя перчатка осталась нетронутой, и поскольку считалось, что вирус передается через прямой контакт с кровью и жидкостями организма, не было никакой вероятности того, что оно попало в ее кровоток, даже если прорвалось сквозь ее скафандр. В тот вечер она поехала домой, спасшись от Тюряги только благодаря последней перчатке. Она чуть не заразилась лихорадкой Эбола от мертвой обезьяны, заразившейся от молодой женщины Майинги, которая подхватила ее от монахини, которая истекла кровью в джунглях Заира несколько лет назад.

В тот вечер она позвонила Джерри в Техас.

– Знаешь что? Сегодня у меня была небольшая проблема. Я была рядом с лихорадкой Эбола.

И она рассказала ему, что случилось. Он был потрясен.

– Черт возьми, Нэнси! Я же говорил тебе не связываться с этим вирусом Эбола! Эта гребаная Эбола!

И он разразился десятиминутной обличительной речью об опасности горячей работы в скафандре, особенно с лихорадкой Эбола. Она оставалась спокойной и не спорила с ним. Она поняла, что он не сердится на нее, а просто боится. Она позволила Джерри продолжать, и когда он уже начал успокаиваться, она сказала ему о своей уверенности в том, что все будет хорошо. Между тем он был удивлен, насколько спокойной казалась его жена. Он бы улетел домой в ту же ночь, если бы заметил у нее хоть малейший признак беспокойства.

Эксперименты с Эболой не увенчались успехом в том смысле, что лекарства не оказали никакого воздействия на вирус. Все зараженные обезьяны Джина Джонсона умирали независимо от того, какие лекарства им давали. Они все умерли. Вирус полностью уничтожил обезьян. Это был настоящий стиратель. Единственными выжившими в эксперименте были две контрольные обезьяны – здоровые, незараженные обезьяны, жившие в клетках напротив больных обезьян. Контрольные обезьяны не были заражены лихорадкой Эбола, и поэтому, как и ожидалось, они не заболели.

Затем, через две недели после инцидента с окровавленной перчаткой, в отделении Эболы произошло нечто пугающее. У двух здоровых обезьян появились красные глаза и потекла кровь из носа, их организм разрушился, и они истекли кровью.

Их не заражали намеренно вирусом Эбола, и они не приближались к больным обезьянам. От больных их отделял открытый пол.

Если здорового человека поместить по другую сторону комнаты от больного СПИДом, вирус, вызывающий СПИД, не сможет перемещаться по комнате по воздуху и заразить здорового человека. Но Эбола поплыла по комнате. Она двигалась быстро, решительно и неизвестным путем. Скорее всего, контрольные обезьяны вдохнули ее. «Она каким-то образом попала туда, – сказала мне Нэнси Джакс, рассказывая эту историю несколько лет спустя. – Обезьяны плюются и швыряются всякой всячиной. А когда смотрители моют клетки с помощью шлангов, может появиться аэрозоль из мелких капель. Вероятно, вирус был в выделениях, попавших в этот аэрозоль. Тогда-то я и узнала, что Эбола может распространяться по воздуху».

Река Эбола

Лето – осень 1976 года

Однажды, 6 июля 1976 года, в 500 милях к северо-западу от горы Элгон, в Южном Судане, у края центральноафриканского тропического леса, человек, известный охотникам за Эболой как Ю.Г., впал в шоковое состояние и умер от кровотечения из всех отверстий тела. Известны только его инициалы. Случай мистера Ю.Г. был первым выявленным, индексным случаем во время вспышки неизвестного вируса.

Мистер Ю.Г. работал кладовщиком на хлопчатобумажной фабрике в городе Нзара. Население Нзары выросло за последние годы: город пережил своего рода демографический взрыв, случившийся в экваториальных областях Земли. Жители этого района в Южном Судане – многочисленная народность занде. Земля занде – саванна, смешанная с прибрежным лесом, прекрасная земля, где акации растут по берегам сезонных рек. Африканские голуби садятся на деревья и издают протяжные крики. Земля между реками представляет собой море слоновой травы, вырастающей на десять футов в высоту. Если направиться на юг, к Заиру, земля поднимается и образует холмы, лес с берегов рек разрастается и превращается в закрытый полог, и появляется тропический лес. Земля вокруг города Нзара состояла из богатых плантаций тика, фруктовых деревьев и хлопка. Люди были бедны, но они много работали, растили большие семьи и придерживались своих племенных традиций.

Мистер Ю.Г. был служащим. Он работал за письменным столом в комнате, заваленной хлопчатобумажной тканью. На потолке комнаты рядом с его столом поселились летучие мыши. Если они и были заражены лихорадкой Эбола, никто не смог этого доказать. Вирус мог проникнуть на хлопчатобумажную фабрику каким-то неизвестным путем – например, с помощью насекомых, застрявших в хлопковых волокнах, или с помощью крыс, живших на фабрике. Или, возможно, вирус не имел никакого отношения к хлопчатобумажной фабрике, и мистер Ю.Г. заразился где-то еще. Он не пошел в больницу и умер в своей постели в семейном доме. Его семья устроила ему традиционные похороны занде и оставила его тело под насыпью камней на поляне, заросшей слоновой травой.

Его могилу не раз посещали врачи из Европы и Америки, желавшие увидеть ее и поразмыслить над ее значением, а также отдать дань уважения индексному случаю того, что позже стало известно как вспышка Эболы в Судане.

Сегодня его помнят как «тихого, ничем не примечательного человека». При жизни его никто не фотографировал, и никто, кажется, не помнит, как он выглядел. Даже в родном городе его не слишком хорошо знали. Говорят, что его брат был высоким и стройным, так что, возможно, он тоже был таким. Он прошел сквозь врата жизни не замеченным никем, кроме своей семьи и нескольких коллег. Он, возможно, ничего бы не значил, если бы не тот факт, что он был носителем.

Его болезнь начала копировать себя. Через несколько дней после его смерти у двоих других служащих, работавших за соседними столами в той же комнате, появились кровотечения, они впали в шок и умерли от массивных кровоизлияний из естественных отверстий тела. Один из убитых был популярным парнем, известным как П.Г. В отличие от тихого мистера Ю.Г., у него был широкий круг друзей, в том числе несколько любовниц. Он распространил вирус по всему городу. Вирус легко перепрыгивал с одного человека на другого, очевидно, через прикосновения и сексуальные контакты. Он быстро распространялся и легко приживался в людях. В Судане вирус прошел 16 циклов передачи от человека к человеку. Многих своих носителей он убил. Хотя смерть носителя не входит в интересы вируса, но, если он очень заразен и может достаточно быстро передаваться от одного носителя к другому, то на самом деле не имеет значения, что будет с предыдущим носителем, потому что вирус может набирать силу довольно долго, по крайней мере, до тех пор, пока не убьет большую часть популяции носителей. Большинство смертельных случаев лихорадки Эбола в Судане можно проследить по цепочкам инфекции до тихого мистера Ю.Г. От него появился горячий штамм, который едва не уничтожил все население Южного Судана. Штамм прожег город Нзара и добрался до города Мариди на востоке, где находилась больница.

Он обрушился на больницу, как бомба. Он терзал пациентов и тянулся, как цепочка взрывов, из больницы в семьи пациентов. Очевидно, медперсонал делал пациентам уколы грязными иглами. С помощью игл вирус быстро распространился по больнице, а затем поразил медицинский персонал. Характерной чертой смертельного, заразного и неизлечимого вируса является то, что он быстро затрагивает медицинский персонал. В некоторых случаях медицинская система может усилить вспышку, подобно линзе, фокусирующей солнечный свет на куче трута.

Вирус превратил больницу Мариди в морг. Пока он прыгал с койки на койку, убивая пациентов направо и налево, врачи начали замечать признаки психического расстройства, психоза, деперсонализации, зомбиподобного поведения. Некоторые из умирающих срывали с себя одежду и выбегали из больницы, голые и истекающие кровью, и бродили по улицам города в поисках своих домов, казалось, не понимая, что произошло и как они попали в такое состояние. Нет никаких сомнений в том, что Эбола повреждает мозг и вызывает психотическое слабоумие. Однако отделить повреждение мозга от последствий страха не так-то просто. Если вы попали в больницу, где люди растворяются в своих постелях, вы можете захотеть убежать, а если вы истекаете кровью и напуганы, вы можете снять одежду, и люди могут подумать, что вы сошли с ума.

Суданский штамм Эболы был более чем в два раза более смертоносным, чем марбургский вирус – его летальность составила 50 %. То есть добрая половина людей, столкнувшихся с ним, в итоге умерла, причем быстро. Точно такой же уровень смертности наблюдался при черной чуме в Средние века. Если бы суданский эболавирус сумел вырваться из Центральной Африки, он мог бы через несколько недель проникнуть в Хартум, еще через несколько недель – добраться до Каира, а оттуда бы перебрался в Афины, Нью-Йорк, Париж, Лондон, Сингапур – он бы распространился по всей планете. Однако этого так и не произошло, и кризис в Судане прошел незамеченным для всего мира. То, что произошло в Судане, можно сравнить с секретным взрывом атомной бомбы. Если человеческая раса и была близка к крупной биологической катастрофе, мы об этом так и не узнали.

По неясным причинам вспышка прекратилась, и вирус исчез. Эпицентром стала больница в Мариди. Когда вирус опустошил больницу, выжившие медики запаниковали и убежали в буш. Это было, вероятно, самое мудрое решение и самое лучшее, что могло случиться, потому что благодаря этому перестали использоваться грязные иглы, и больница опустела, что помогло разорвать цепь инфекции.

Существовала еще одна возможная причина исчезновения суданского эболавируса. Он был слишком горячим. Он убивал людей так быстро, что им не хватало времени, чтобы заразить других, прежде чем они умрут. Кроме того, вирус не передавался воздушно-капельным путем. Он был не настолько заразен, чтобы вызвать полномасштабную катастрофу. Он путешествовал в крови, а истекающая кровью жертва не прикасалась к множеству других людей перед смертью, и поэтому у вируса было не так много шансов попасть к новому носителю. Если бы люди выкашливали вирус в воздух… это была бы совсем другая история. В любом случае суданский эболавирус уничтожил в Центральной Африке несколько сотен человек так же, как огонь пожирает кучу соломы – пока пламя не догорит в центре и не превратится в кучу пепла, – вместо того чтобы тлеть по всей планете, как это сделал СПИД, похожий на пожар в угольной шахте, который невозможно потушить. Вирус Эбола в своем суданском воплощении отступил в самое сердце буша, где, несомненно, живет и по сей день, и находится в каком-то неизвестном хозяине, способный менять свою форму, способный мутировать и становиться новым, с потенциалом поразить человеческий вид в новой форме.

Через два месяца после суданской вспышки – это было в начале сентября 1976 года – еще более смертоносный филовирус появился в 500 милях к западу, в районе Северного Заира, называемого регионом Бумба, в области тропического дождевого леса, полного разбросанных деревень и пересеченного рекой Эбола. Штамм заирского эболавируса был почти вдвое более смертоносным, чем суданский вирус. Казалось, он возник из безмолвия неумолимой силы, задумавшейся над непостижимым намерением. По сей день первый случай заболевания человека заирской лихорадкой Эбола так и не был выявлен.

В первых числах сентября какой-то неизвестный человек, который, вероятно, жил где-то к югу от реки Эбола, возможно, прикоснулся к чему-то кровавому. Это могло быть мясо обезьяны – люди в тех местах охотятся на обезьян и едят их – или мясо какого-нибудь другого животного, например слона или летучей мыши. Или, возможно, человек дотронулся до раздавленного насекомого, или, возможно, его укусил паук. Каким бы ни был первоначальный носитель вируса, похоже, что контакт крови с кровью в тропическом лесу позволил вирусу проникнуть в мир людей. Портал в человеческую расу вполне мог быть порезом на руке этого неизвестного человека.

Вирус обнаружился в госпитале миссии Ямбуку, клинике в северной части страны, управляемой бельгийскими монахинями. Больница была сборищем гофрированных жестяных крыш и побеленных бетонных стен, стоявших в лесу рядом с церковью, где звонили колокола и слышались звуки гимнов и слова высокой мессы, произносимые на языке банту. По соседству люди стояли в очереди в клинику и дрожали от малярии, ожидая, пока монахиня сделает им инъекцию лекарства, от которого они почувствуют себя лучше.

В миссии в Ямбуку также была школа для детей. В конце августа учитель из школы и несколько его друзей отправились на каникулы в северную часть Заира. Для путешествия они позаимствовали у миссии Land Rover и исследовали местность, направляясь на север, медленно двигаясь по изрытым колеями дорогам, без сомнения, время от времени застревая в грязи, как это бывает, когда пытаешься проехать через Заир. Тропинка представляла собой в основном пешеходную дорожку, окруженную пологом деревьев, и всегда была в тени, как будто они ехали по туннелю. В конце концов они добрались до реки Эбола, переправились через нее на пароме и продолжили путь на север. У реки Обанги они остановились на придорожном рынке, где учитель купил свежее мясо антилопы, а один из его друзей только что убитую обезьяну и положил ее на заднее сиденье Land Rover. Любой из друзей мог держать обезьяну или мясо антилопы, пока они тряслись в Land Rover.

Когда школьный учитель вернулся домой, его жена приготовила тушеное мясо антилопы, и все члены семьи съели его. На следующее утро он почувствовал себя нехорошо, и поэтому, прежде чем ехать на работу в школу, он заехал в больницу Ямбуку, расположенную по другую сторону церкви, чтобы получить у монахинь инъекцию лекарства.

В начале каждого дня монахини в больнице Ямбуку раскладывали на столе пять шприцев для подкожных инъекций и весь день делали пациентам уколы. Они использовали по пять игл в день для инъекций сотням людей в амбулатории и в родильном отделении. Монахини и персонал иногда после уколов ополаскивали иглы в кастрюле с теплой водой, чтобы удалить с игл кровь, но чаще они переходили от укола к уколу, не ополаскивая иглу, переходя от руки к руке, смешивая кровь с кровью. Поскольку вирус Эбола обладает высокой инфекционной активностью и всего лишь пять или десять частиц вируса при контакте с кровью могут вызвать чрезмерную амплификацию в новом хозяине, у вируса была отличная возможность для распространения.

Через несколько дней после того как школьному учителю сделали укол, у него проявилась заирская лихорадка Эбола. Это был первый известный случай заболевания лихорадкой Эбола в Заире, но он вполне мог заразиться вирусом от грязной иглы во время инъекции в больнице, а это означает, что кто-то другой, зараженный эболавирусом, мог посетить больницу и в этот же день получить инъекцию этой же иглой, которая затем была использована на школьном учителе.

Этот неизвестный, вероятно, стоял в очереди на инъекцию прямо перед учителем. Этот человек мог положить начало вспышке Эболы в Заире. Как и в Судане, появление формы жизни, которая теоретически могла бы обойти всю Землю, началось с одного инфицированного человека.

Вирус появился одновременно в 55 деревнях, окружающих больницу. Сначала он убивал людей, получивших инъекции, а затем перемещался по семьям, убивая членов семьи, особенно женщин, которые в Африке готовят мертвых к погребению. Он пронесся по всему медицинскому персоналу больницы Ямбуку, убив большую часть медсестер, а затем поразил бельгийских монахинь. Первой монахиней, заразившейся Эболой, была акушерка, принявшая мертвого ребенка. Мать умирала от лихорадки Эбола и передала вирус своему еще не родившемуся ребенку. Плод, очевидно, разрушился и истек кровью в утробе матери. У женщины случился самопроизвольный аборт, и монахиня, которая помогала при этих гротескных родах, испачкала руки в крови. Кровь матери и плода была невероятно заразной, а у монахини, должно быть, была небольшая рана или порез на коже рук. У нее развилась взрывоопасная инфекция, и через пять дней она умерла.

В больнице Ямбуку жила монахиня, известная сегодня как сестра М.Е. Она тяжело заболела из-за эпидемии, l’epidemie, как ее стали называть. Священник из Ямбуку решил отвезти ее в город Киншасу, столицу Заира, где условия лечения были лучше. Он и еще одна монахиня, сестра Э.Р., на Land Rover отвезли сестру М.Е. в город Бумба, скопище шлакоблоков и деревянных лачуг, которые теснились у реки Конго. Они отправились на аэродром в Бумбе и наняли небольшой самолет, чтобы долететь до Киншасы, а когда добрались до города, то отвезли сестру М.Е. в больницу Нгалиема, частную клинику, управляемую шведскими медсестрами, где ей предоставили отдельную палату. Там она пережила свои мучения и отдала душу Христу.

Заирский эболавирус поражает все органы и ткани человеческого тела, кроме скелетных мышц и костей. Это идеальный паразит, потому что он превращает практически каждую часть тела в переваренную слизь вирусных частиц. Семь загадочных белков, которые, собравшись вместе, составляют частицу вируса Эбола, работают как безжалостная машина, молекулярная акула, и они поглощают тело, пока вирус копируется. В кровотоке начинают появляться небольшие сгустки крови, кровь густеет и ее ток замедляется, и сгустки начинают прилипать к стенкам кровеносных сосудов. Это называется цементированием, потому что сгустки сливаются в мозаику. Мозаика сгущается и создает больше сгустков, которые дрейфуют через кровоток в маленькие капилляры, где застревают. Из-за этого перекрывается кровоснабжение различных частей тела, приводя к появлению мертвых пятен в мозге, печени, почках, легких, кишечнике, яичках, тканях груди (как у мужчин, так и у женщин) и во всей коже. На коже появляются красные пятна, называемые петехиями, которые представляют собой кровоизлияния под кожей. Эбола атакует соединительную ткань с особой свирепостью; она размножается в коллагене, главном составляющем белке ткани, соединяющей органы между собой. (Семь белков Эболы каким-то образом поглощают структурные белки организма.) Таким образом, коллаген в организме превращается в кашицу, а нижние слои кожи отмирают и разжижаются. Кожа покрывается множеством крошечных белых волдырей вперемежку с красными пятнами, известными как макулопапулярная сыпь. Эту сыпь сравнивают с пудингом из тапиоки. На коже появляются спонтанные разрывы, и из них льется геморрагическая кровь. Красные пятна на коже растут, распространяются и сливаются, превращаясь в огромные спонтанные синяки, а кожа становится мягкой и мясистой и может оторваться, если на нее хотя бы немного надавить. Изо рта идет кровь, кровоточат десны, могут быть кровоизлияния из слюнных желез – кровоточит буквально каждое отверстие в теле, независимо от того, насколько оно маленькое. Поверхность языка становится ярко-красной, а затем отваливается и проглатывается или выплевывается. Говорят, что терять поверхность языка невероятно больно. Приступы черной рвоты также могут оторвать кожу языка. Задняя стенка горла и слизистая оболочка дыхательного горла также могут отслоиться, и мертвая ткань скользит вниз по дыхательному горлу в легкие или откашливается с мокротой. Сердце кровоточит внутрь себя; сердечная мышца размягчается, и в камерах происходят кровоизлияния. Когда сердце бьется, кровь выдавливается из сердечной мышцы и заполняет грудную полость. Мозг засоряется мертвыми кровяными клетками, это состояние известно как слипание мозга. Эбола поражает оболочку глазного яблока, и глаза могут наполниться кровью: от этого можно потерять зрение. Капельки крови выступают на веках: можно плакать кровью. Кровь из глаз стекает по щекам и отказывается сворачиваться. Может произойти инсульт полушария мозга, при котором парализуется вся сторона тела, что в случае лихорадки Эбола неизбежно приводит к летальному исходу. Даже тогда, когда внутренние органы забиваются свернувшейся кровью, кровь, вытекающая из тела, не может свернуться; она напоминает сыворотку, которую выжимают из творога. В крови отсутствуют свертывающие факторы. Если поместить жидкую кровь с эболавирусом в пробирку и рассмотреть ее, вы увидите, что кровь разрушена. Красные клетки сломаны и мертвы. Кровь выглядит так, будто ее измельчили в электрическом блендере.

Эбола убивает большое количество тканей, пока хозяин еще жив. Она вызывает ползучий пятнистый некроз, который распространяется по всем внутренним органам. Печень вздувается и желтеет, начинает разжижаться, а затем распадается на части. Трещины проходят по всей печени и глубоко внутри нее, и она полностью умирает и гниет. Почки забиваются сгустками крови и мертвыми клетками и перестают функционировать. Когда они отказывают, невыведенная моча отравляет кровь. Селезенка превращается в огромный плотный сгусток крови размером с бейсбольный мяч. Кишечник может полностью наполниться кровью. Слизистая оболочка кишечника отмирает и отслаивается в просвет кишечника, откуда она исторгается вместе с большим количеством крови. У мужчин раздуваются и становятся черно-синими яички, сперма заражается Эболой, и может появиться кровотечение из сосков. У женщин половые губы становятся синими, бледными и выпуклыми, и может наблюдаться массивное вагинальное кровотечение. Для беременной женщины вирус катастрофичен: происходит самопроизвольный аборт, и ребенок обычно заражается вирусом Эбола, рождаясь с красными глазами и кровоточащим носом.

Эбола разрушает мозг сильнее, чем Марбург, и жертвы Эболы нередко во время завершающего этапа впадают в эпилептические конвульсии. Конвульсии – это генерализованные сильнейшие судороги: все тело дергается и трясется, руки и ноги дергаются, а глаза, иногда кровоточащие, закатываются внутрь. Человек с тремором и в конвульсиях может измазать или забрызгать кровью все вокруг. Возможно, это эпилептическое разбрызгивание крови является одной из стратегий успеха Эболы: она заставляет умирающую жертву биться в яростных припадках, повсюду разбрызгивая кровь и давая таким образом вирусу шанс перейти к новому носителю – своего рода передача через размазывание.

Эбола (как и Марбург) размножается так быстро и мощно, что инфицированные клетки организма становятся похожими на кристаллы из вирусных частиц, собранных в блоки. Эти кристаллы – выводки вируса, готовящиеся вылупиться из клетки. Они известны как кирпичи. Кирпичи, или кристаллы, сначала появляются около центра клетки, а затем мигрируют к поверхности. Когда кристалл достигает клеточной стенки, он распадается на сотни отдельных вирусных частиц, которые, подобно волосам, прорастают сквозь клеточную стенку и уплывают в кровоток носителя. Вылупившиеся частицы Эболы цепляются за любые клетки организма, попадают внутрь них и продолжают размножаться. Они размножаются до тех пор, пока участки ткани по всему телу не заполняются кристаллоидами, из которых вылупляются все новые и новые частицы Эболы. Эти частицы попадают в кровоток, и усиление неумолимо продолжается, пока в капле крови носителя не окажется 100 млн отдельных вирусных частиц.

После смерти труп внезапно разрушается: внутренние органы, которые были мертвы или частично мертвы в течение нескольких дней, уже начали растворяться, и происходит своего рода шоковое расплавление. Соединительная ткань, кожа и органы трупа, уже усеянные мертвыми пятнами, нагретые лихорадкой и поврежденные шоком, начинают разжижаться, и вытекающие из трупа жидкости насыщаются частицами вируса Эбола.

Когда все было кончено, пол, стул и стены в больничной палате сестры М.Е. были залиты кровью. Один из тех, кто видел комнату, сказал мне, что после того как ее тело увезли на похороны (завернутое во множество простыней), никто в больнице не осмеливался войти в палату, чтобы убраться в ней. Медсестры и врачи не хотели прикасаться к крови на стенах и откровенно боялись вдыхать воздух в палате. Поэтому комната была закрыта и заперта на ключ, и так продолжалось несколько дней. То, как палата выглядела после смерти монахини, могло вызвать в некоторых умах один или два вопроса о природе Высшего Существа, а для людей, не склонных к теологии, кровь на стенах могла служить напоминанием о сущности природы.

Никто не знал, что убило монахиню, но было ясно, что это был размножающийся агент, а признаки и симптомы болезни непросто было спокойно воспринимать. Спокойствию не способствовали и доходившие из джунглей слухи о том, что целые деревни выше по течению реки Конго вымирают. Эти слухи не были правдой. Вирус поражал семьи выборочно, но никто этого не понимал, потому что поток новостей с верховьев реки был перекрыт. Врачи больницы в Киншасе исследовали случай монахини и заподозрили, что причиной ее смерти мог стать марбургский агент или что-то подобное ему.

Затем у сестры Э.Р., монахини, сопровождавшей сестру М.Е. на пути в Бумбу и в полете до Киншасы, проявилась l’epidemie. Ее поместили в отдельную палату в больнице, где она начала умирать с теми же признаками и симптомами, которые предшествовали смерти сестры М.Е.

В больнице Нгалимы работала молодая медсестра по имени Майинга Н. (ее имя было Майинга, а фамилия – Н.). Медсестра Майинга ухаживала за сестрой М.Е., когда та умирала в окровавленной комнате. Кровь или черная рвота монахини могла попасть на нее. В любом случае у медсестры Майинги появились головная боль и усталость. Она знала, что заболевает, но не хотела признаваться себе в этом. Она происходила из бедной, но честолюбивой семьи и получила стипендию, чтобы поступить в колледж в Европе. Ее беспокоила вероятность того, что, если она заболеет, ей не разрешат выехать за границу. Когда у нее разболелась голова, она оставила работу в больнице и исчезла. Она пропала из виду на два дня. Все это время она ездила в город, надеясь получить разрешение на поездку до того, как ей станет плохо. В первый день своего исчезновения – это было 12 октября 1976 года – она провела целый день в очередях в офисах заирского Министерства иностранных дел, пытаясь привести в порядок свои бумаги.

На следующий день, 13 октября, ей стало хуже, но, вместо того чтобы сообщить об этом на работу, она снова отправилась в город. На этот раз она взяла такси до самой большой больницы в Киншасе – госпиталя Мама Йемо. Теперь, когда головная боль стала невыносимой, а боль в животе усилилась, она, должно быть, ужасно испугалась. Почему она не обратилась в больницу Нгалима, где работала и где врачи могли бы о ней позаботиться? Должно быть, это был случай психологического отрицания. Она не хотела признаваться даже самой себе, что заразилась. Может быть, она надеялась, что подхватила малярию. Поэтому она отправилась в госпиталь Мама Йемо, последнее пристанище для городской бедноты, и провела несколько часов в приемном покое, набитом оборванцами и детьми.

Я представляю ее себе – медсестру Майингу, источник вируса в холодильниках армии Соединенных Штатов. Это была приятная, спокойная, красивая молодая африканка лет двадцати, в расцвете сил, с будущим и мечтами, надеющаяся, что с ней не произойдет то, что на самом деле случилось. Говорят, что родители очень любили ее, что она была для них зеницей ока. Теперь она сидит в палате скорой помощи в Мама Йемо среди больных малярией, среди оборванных детей с раздутыми животами, и никто не обращает на нее внимания, потому что у нее только головная боль и красные глаза. Возможно, глаза у нее покраснели от слез. Врач делает ей укол от малярии и говорит, что с такой болезнью она должна быть в карантине. Но в карантинном отделении госпиталя Мама Йемо нет места, поэтому она выходит из больницы и ловит еще одно такси. Она просит водителя отвезти ее в другую больницу, в университетскую больницу, где, возможно, врачи смогут ее вылечить. Но когда она приезжает в университетскую больницу, врачам не удается найти у нее ничего плохого, кроме, возможно, каких-то признаков малярии. Ее головная боль усиливается. Она сидит в приемной этой больницы, и когда я пытаюсь представить ее там, я почти уверен, что она плачет. Наконец она делает единственное, что ей остается. Она возвращается в больницу Нгалиема и просит принять ее в качестве пациента. Ее поместили в отдельную комнату, и там она впала в летаргию, а лицо ее застыло в маске.

Из леса просачивались вести о вирусе и о том, что он делает с людьми, и теперь слух о том, что больная медсестра бродила по Киншасе в течение двух дней, встречаясь лицом к лицу со многими людьми в переполненных комнатах и общественных местах, вызвал в городе панику. Новость распространилась сначала по всей миссии, через государственных служащих и среди дипломатов на коктейлях, и, наконец, слухи начали доходить до Европы. Когда эта история дошла до офисов Всемирной организации здравоохранения в Женеве, там началась полномасштабная тревога. Те, кто в то время был там, говорили, что страх ощущался в коридорах и что директор явно выглядел потрясенным. Сестра Майинга, казалось, была вектором взрывной цепи смертельной передачи инфекции в переполненном городе третьего мира с населением 2 млн человек. Чиновники ВОЗ начали опасаться, что медсестра Майинга станет разносчиком всемирной чумы. Европейские правительства намеревались заблокировать полеты из Киншасы. Тот факт, что один инфицированный человек бродил по городу в течение двух дней, хотя должен был быть изолирован в больничной палате, начал выглядеть как событие, угрожающее виду.