Текст книги "Файлы будущего: история следующих 50 лет"

Теоретически это может сослужить хорошую службу: удобно спросить у телефона, когда вы в последний раз звонили матери. Информация, получаемая таким образом, будет представлять особый интерес для социологов, эпидемиологов и специалистов по маркетингу, изучающих, каким образом возникают связи между людьми в обществе и как распространяются болезни. Тем не менее описываемые новшества заставляют с еще большей серьезностью отнестись к вопросу о контроле за научными и техническими разработками. С другой стороны, возникает обоснованное подозрение, что мы уже практически утратили этот -контроль.

Более того, если двадцать пять лет назад большинство людей доверяло ученым, считая их честными профессионалами, в настоящее время многие полагают, что значительная часть ученых финансируется крупными корпорациями и правительством и потому более не заслуживает доверия.

Новые технологии и идеи почти всегда поначалу вызывают сопротивление. Чем мощнее идея, тем большего сопротивления можно ожидать, как непосредственного (в виде физического противодействия), так и опосредованного в виде создания негативной мифологии. Мобильный телефон, к примеру, относится к числу самых успешных изобретений последнего времени, тем не менее его популярность отнюдь не способствовала исчезновению множества связанных с ним страхов и предрассудков. Точно так же изобретение телеграфа породило распространенное убеждение, что его сигналы будут влиять на погоду. А появление поездов и автомобилей, как предсказывалось, станет причиной разно-образных физических и психических расстройств.

Недавно мне довелось беседовать с одним восьмидесятишестилетним джентльменом по поводу вышек сотовой связи, и он вспомнил, что возражения, которые ныне выдвигаются против упомянутых вышек, в свое время выдвигались и против электрических фонарных столбов. Суть в том, как заметил Филип Зимбардо, что нам всем необходим баланс между прошлым, настоящим и будущим. Если уделять слишком много (или слишком мало) внимания чему-то одному, недалеко и до депрессии.

Бунт против машин

По своему опыту я знаю, что микроб тоски по прошлому заводится где-то лет около сорока. До того все новое кажется блестящим и восхитительным. После сорока старое внезапно начинает проявлять скрытые ранее преимущества. Люди старшего возраста (и в особенности те, которым перевалило за шестьдесят, – а таковые к 2050 г. составят 22% населения планеты) склонны с недоверием и неприязнью относиться к любым техническим нововведениям. Некоторым очень пожилым людям бывает трудновато вспомнить, кто они такие; впрочем, подобная проблема становится все более распространенной в самых разных возрастных группах, так как у все большего числа людей появляется множество разных аватар в Интернете.

Средний сотрудник офиса должен помнить наизусть от шести до двадцати паролей. А теперь представьте, что такое же их количество должен запомнить семидесятилетний человек. Одним из возможных решений может стать введение паролей-картинок (особенно в виде лиц) или просто замена паролей на отпечатки пальца. Еще один выход – просто отказаться от покупки чайников, знающих, в котором часу вы встаете, или холодильников, которые сами закупают молоко, когда оно заканчивается, хотите вы того или нет.

Многие из названных устройств – самые настоящие лжецы, в том смысле, что они вовсе не экономят ваше время, а напротив, усложняют жизнь. Возьмем для примера посудомоечные машины. Готов держать пари на что угодно, что на укладывание и извлечение из нее посуды уходит гораздо больше времени, чем если бы вы взялись помыть посуду вручную. Плюс к этому, если «стандартный» цикл мытья посуды запущен, у вас нет возможности извлечь тарелки из машины в течение двух часов.

Еще один способ борьбы со слишком быстрыми изменениями – просто не взрослеть. Психологическая теория неотении исходит из того, что растущий уровень инфантилизма среди взрослого населения есть, по сути, естественная реакция на ускорение темпа перемен и связанной с ним неуверенности. С подобным выводом трудно спорить. Человечество на протяжении многих тысячелетий высоко ценило молодость, она всегда ассоциировалась с плодовитостью и здоровьем, которые были очень важны для охоты и продолжения рода. В стабильных сообществах психологическая зрелость считалась полезной, так как связывалась с опытом и мудростью.

Тем не менее в конце XX века у юношеского инфантилизма появляется еще одна функция, которая получает адаптивную функцию в быстро меняющейся среде. Другими словами, если наука, техника, идеи, профессиональные требования находятся в состоянии постоянного изменения, очень важно оставаться восприимчивым к новым тенденциям, и лучший способ достичь этого – сохранить детскую открытость ко всему необычному и свойственную ребенку когнитивную гибкость.

Еще один интересный вопрос, который приобрел популярность в самое последнее время, – вопрос о возможностях привлечения и удержания внимания. В настоящее время ученые пытаются понять, что заставляет людей отвлекаться и каким образом их легче всего заставить отвлечься. В конце 1980-х гг. перед NASA встал вопрос, каким образом передавать важную информацию чрезвычайно занятым астронавтам. Если важное сообщение не будет обладать достаточной отвлекающей силой, космонавты могут его проигнорировать, если же таковая будет слишком большой, из-за нее может провалиться проект, стоящий многие миллионы долларов. Другими словами, время и характер передачи сообщения чрезвычайно важны. Исследователи из NASA пришли к заключению, что текстовые сообщения, как правило, игнорировались, в то время как основанные на визуальных образах практически всегда воспринимались мгновенно.

Но какое значение все это имеет не для космонавтов, а для людей, твердо стоящих на земле? Ответ прост: многие из нас страдают от избытка информации благодаря все более изощренной технике, входящей в нашу жизнь. Мы постоянно находимся в центре потока отвлекающих стимулов, начиная от электронных писем и кончая звонками мобильных телефонов. В ходе недавнего исследования было установлено, что сотрудники учреждений в среднем успевают затратить на решение какой-либо задачи не более одиннадцати минут, прежде чем их что-то отвлечет. Но что самое печальное: на возвращение к исходной задаче требуется не менее получаса, а 40% сотрудников вообще к ней не возвращаются и начинают заниматься чем-то другим.

Иными словами, информация более не является силой. Реальная сила – в умении привлечь и удержать внимание. Мы настолько заняты наблюдением за калейдоскопическим разнообразием, которое нас окружает, и одновременно решением множества разных задач и вопросов, что, по сути, не способны ни на чем по-настоящему сосредоточиться. Из-за этого на самые простые задачи уходят подчас целые часы.

Принимая во внимание, что виноваты в сложившейся ситуации прежде всего компьютеры и Интернет, неудивительно, что компании, производящие компьютеры и программное обеспечение к ним, относятся к данной проблеме весьма серьезно. Отчасти описываемая проблема объясняется тем, что наша память имеет преимущественно визуальный характер, а возможности компьютеров позволяют выводить на экран лишь ограниченный объем информации. Некоторые находят выход в том, что наклеивают на компьютер с обеих сторон экрана стикеры для заметок.

Другой выход – в том, чтобы просто сказать «нет» и «отключить» часть своей жизни от потока информации. Либо технике придется изменить способ ее подачи. К примеру, если компьютер сможет понимать степень вашей занятости (с помощью камеры, микрофона или монитора), он сможет и ранжировать полученные вами электронные письма по степени важности, а затем подавать их вам в наиболее удобное время. Тогда информация будет доставляться таким же образом, как располагают приборы перед пилотом – чтобы все легко было видно.

В будущем мы, наверное, сумеем придумать способ вообще избавиться от компьютерных экранов и научимся помещать зрительную информацию в различные предметы, которыми пользуемся в быту, или передавать информацию с помощью изображений, звуков и запахов. Я потратил много лет, просвещая представителей различных компаний относительно наиболее существенных тенденций развития. В большинстве случаев информация влетала в одно ухо и почти сразу же вылетала из другого. В прошлом году я решил изменить тактику. Вместо слов я воспользовался картинками. Точнее, картой на отдельном листе бумаги. И получил потрясающий отклик.

Но я снова отвлекаюсь. Вернемся к роботам. Роботы стали главной отличительной чертой будущего с тех самых пор, как человечество начало снимать кино. В течение последних четырех десятилетий популярную культуру преследует идея фикс о том, что машинный интеллект в конце концов поработит своих творцов, и тем не менее мы продолжаем создавать устройства, соревнующиеся с нами практически во всем.

Образы роботов в популярной культуре сходны с образами пришельцев, но суть обоих жанров в стремлении понять, что значит быть человеком и чего мы больше всего боимся в самих себе. Роботы и маленькие зеленые человечки (характерно, что почти всегда именно человечки) – это просто новые ипостаси самого человека. Однако что нового можно ожидать от роботов в ближайшие двадцать лет?

Роботы-помощники постепенно переместятся к нам в кабинеты и гостиные. Сейчас наиболее актуальное направление в робототехнике – создание роботов для обороны. Однако стареющее население планеты скоро найдет им и другое применение.

Не исключено, что роботы займут место медсестер, сиделок и компаньонок при стариках. Терапевтические возможности роботов в геронтологии огромны. Это, конечно, вернет нас к дискуссионным этическим проблемам, особенно если людям начнут подшивать бионические руки, ноги и вставлять бионические глаза (возможно, смоделированные с глаз стрекозы). А пока мы довольствуемся змееподобными роботами, проползающими по канализационным трубам, «роботами-омарами» (используемыми в основном для военных целей) и «роботокозами», предназначенными для отыскивания жертв катастроф на горных склонах.

Все перечисленное отнюдь не какая-то техническая экзотика. В 2005 г. американские военные отправили роботов в Ирак. Роботами, внешне сходными с небольшими танками, управляли солдаты, находившимися от них на расстоянии километра. Каждый робот был снабжен видеокамерами, устройствами лазерного, теплового и ночного видения, а также либо пулеметом, либо пусковой ракетной установкой. В Пентагоне уже лет тридцать мечтали об использовании солдат-роботов и вложили примерно 127 миллиардов долларов в создание того, что там скромно именуют «боевыми системами будущего». Это самый крупный военный контракт за всю историю США и одновременно очевидное свидетельство переселения роботов из детской на поле боя.

Тем временем один японский разработчик компьютерного оборудования создал, по его собственным словам, самого человекоподобного (и притом самого привлекательного) андроида. В преддверии тех времен, когда компьютеры вступят в откровенное соревнование с человеческим интеллектом, Хироши Ишигуро создал человекоподобный интерфейс, в который вкладывается компьютерная начинка. Он сделал все возможное, чтобы андроид, копирующий знаменитую японскую телеведущую, был неотличим от человека. И не только по внешности, но и по характерным жестам и поведению. Изобретатель обнаружил, что некоторые люди, в особенности дети и старики, приняли его создание за настоящего человека. Производство человекоподобных интерфейсов необходимо прежде всего с психологической точки зрения, полагает Ишигуро. Тем не менее следует уточнить: если подавляющее большинство пользователей, как правило, ничего не имеют против роботов, которые выглядят как классические роботы, то с роботами, похожими на людей, они чувствуют себя крайне неуютно.

Кажется, писатель Брюс Стерлинг как-то сказал, что в будущем все станет выглядеть милым и привлекательным. Скорее всего, он прав. Создается впечатление, что главная угроза для нас будет исходить от тех вещей, которые окажутся слишком похожи на нас. Если хай-тек начнет побеждать на всех фронтах, мы посередине пути резко затормозим и сделаем крутой поворот назад в направлении теплых, мягких и знакомых вещей. Правда, до этого еще надо дожить.

Техника будущего позволит воздушным лайнерам летать автономно, без пилотов (сейчас подобное немыслимо, но через пятьдесят лет станет повседневной банальностью); создаст силиконовую фотонику (специальные силиконовые чипы, излучающие свет для ускорения процесса обработки данных), квантовые провода (органические нанопровода для передачи электричества), биомехатронику (сочетание робототехники с нервной системой человека для создания искусственных конечностей), микробиофабрики, метаболомику (устройства медицинской диагностики на основе сбора информации о ходе обменных процессов) и наноэлектронику (к примеру, использование наноструктуры для хранения все большего объема информации на все меньшей площади).

Кроме того, в жизнь войдут беспроводная зарядка батарей, новые беззвучные материалы (будущее, как правило, представляется крайне шумным местом), электронный камуфляж, одноразовые компьютеры, умные зеркала (которые смогут продемонстрировать, как вы будете выглядеть через год), принтеры для объемной печати, материалы, подстраиваемые под требования заказчика, органические компьютеры, голографические мониторы и голографическая память, домашние маркеры ДНК (чтобы определять, что кому принадлежит), переносные компьютеры любой формы и размера, голосовой поиск в Интернете («Покажи мне отрывки из фильмов с преследованием на автомобилях»), персонализированные порты практически во всех устройствах (с тем, чтобы вы могли изменять их под конкретные нужды), полностью сенсорный Интернет (когда по Интернету будет передаваться информация для всех пяти чувств) и высочайший уровень межмашинной связи. Уф!..

Также возникнут «метаматериалы», реакцию которых на свет и электромагнитное излучение можно будет программировать. Это позволит управлять световым потоком так, чтобы он обходил определенные объекты, и атомные электростанции (уродливые) и военные базы (секретные) становились бы попросту не видны.

Заглядывая в несколько более отдаленное будущее, мы можем представить себе борьбу с сельскохозяйственными вредителями, ведущуюся под контролем роботов; умные пули, которые находят мишень, куда бы она ни спряталась; защитные экраны от ультрафиолетового излучения; роботов – организаторов развлечений (можете вообразить что угодно на свое усмотрение); специальные устройства, предохраняющие от подслушивания личных разговоров; нейрокнут (оружие, способное воздействием на нервные окончания вызывать крайне неприятные ощущения); памятестиратели (плохой день в офисе? – просто удалите его из памяти с помощью указанного устройства); дезинтеграторы; коротковолновые скальпели; роботы-няни; космические лифты; океанические тепловые конверторы (устройства, использующие океаническую воду для производства энергии); двери, умеющие распознавать лица; умные хирургические перчатки; гипночепчики (надев которые, вы через несколько минут заснете); одежду со встроенным стресс-контролем; гравитационные трубки (способ понизить силу гравитации в некоторых районах); суррогаты сна; саморемонтирующиеся дороги.

Еще одна научная область, которая уже начинает формироваться, – эпигенетика, исследование того, как функционируют гены в зависимости от тех или иных химических или экологических факторов. Ранее ученые полагали, что гены (и ДНК, из которого они состоят) неизменны – другими словами, ДНК – это судьба.

Возможно, они все-таки ошибаются.

Новая точка зрения заключается в том, что экологические факторы активно влияют на характер функционирования тех или иных генов. Более того, возможно, что т. н. «бесполезные ДНК», составляющие минимум 98% всего ДНК, совсем не такие уж «бесполезные» и способны тем или иным способом воздействовать на функционирование клеток. Если упомянутое предположение справедливо, оно имеет поистине революционные последствия. В случае, если действительно существует «ген преступности» или «ген гениальности», то их теоретически можно «включать» или «выключать», делая мир более достойным и безопасным местом, хотя, вероятно, и гораздо более скучным.

Несмотря на существенно большее внимание, которое в наше время проявляется по отношению к прикладной науке по сравнению с теоретической, она остается одной из немногих областей, в которой идеи в их самой чистой форме играют очень заметную роль. Человечество сделало огромное количество открытий за последние 2 тысячи лет (к примеру, были открыты 1,8 миллиона других биологических видов), но поле еще неизведанного по-прежнему остается бескрайним. Более того, на каждую открытую в будущем дверь придется другая, которую открыть не удастся. История науки свидетельствует, что наше видение мира время от времени в ходе научных революций претерпевает кардинальные изменения, и нельзя исключать, что мы на пороге очередного такого переворота.

Но какие идеи или события смогут произвести очередной мировоззренческий взрыв?

По-настоящему значительным сдвигом во взгляде на мир, по моему, может быть, весьма наивному мнению, должно стать либо открытие параллельной вселенной, либо жизни за пределами нашей планеты. Чтобы совершить грандиозный переворот в умах, инопланетной жизни не нужно быть даже очень разумной. Известному футурологу Ричарду Невиллу принадлежат слова относительно того, что вопрос, существуют ли НЛО, неверно поставлен. Гораздо важнее вопрос: «Почему люди продолжают их видеть»? Что, если их «существование» – это «вопль коллективного бессознательного, мольба о волшебстве в материалистический век»?

Очень верно сказано.

Кто-то еще (не помню, кто) заметил: «Любой настоящий успех техники неотличим от чуда». Поэтому я думаю, что в будущем мы станем свидетелями многих чудес. Мы также станем свидетелями и религиозного возрождения, несмотря на бесчисленные логические и научные основания считать религию выдумкой. Религия потребуется человечеству в качестве противовеса нарастающей материализации и технологизации жизни.

Уверен, что упоминание о кораблях пришельцев и о Боге заставит многих читателей прекратить чтение и наклеить на автора какой–нибудь оскорбительный ярлык. Я не возражаю. Упоминание о религии приводит мне на ум еще одну мысль: возможно, в будущем религией станет сама наука. Что я имею в виду? Только то, что на протяжении многих столетий наука и Бог противостояли друг другу. Однако по мере того, как мы будем все больше проникать в тайны вселенной, наука сама займет место Бога.

Правда, существует проблема, на которую в свое время указал Ричард Невилл: у науки нет той ритуальной составляющей, которая является существенной частью любой организованной религии. Нет у нее и величественных храмов.

Лично мне очень хотелось бы, чтобы инопланетный корабль приземлился в Центральном парке еще при моей жизни – ведь это событие поставит под вопрос саму суть наших представлений о мире и, вероятно, свергнет человека с трона на вершине эволюционного древа. Было бы весьма интересно посмотреть на попытки религии адаптироваться к происшедшему. Полагаю, что буддистов оно не слишком бы взволновало. Однако не уверен по поводу многих других.

Обострятся и причины, лежащие в основе разного рода противостояний, некоторые из них будут вызывать нарастающую враждебность с обеих сторон. К примеру, как мне кажется, усугубятся дискуссии вокруг проблемы изменения климата. Точно таким же образом возникнет паника из-за какой-нибудь надвигающейся пандемии, хотя небольшое число скептически настроенных ученых будет настаивать, что повторение известных из истории пандемий маловероятно из-за изменившихся условий.

Еще одним возможным источником противостояния может стать спор по поводу какой-нибудь из фундаментальных идей науки XIX или XX столетия. На это место существует много кандидатов. Однако самые вероятные – теории Дарвина, Эйнштейна и Фрейда. И вновь кто-нибудь, без сомнения, назовет меня идиотом за одно лишь предположение, что теория, подобная теории естественного отбора, может быть когда-либо опровергнута. Это свидетельствует о силе и власти устоявшихся научных стереотипов и о том, какие невероятные усилия понадобятся для их ниспровержения. Как однажды заметил Артур Кларк, «если пожилой и известный ученый говорит, что нечто возможно, он почти наверняка прав, если же он утверждает, что нечто невозможно, он, скорее всего, ошибается».

Главнейшим фактором развития в XXI веке станет наше взаимодействие с техникой. То, каким образом мы сумеем ограничить ее потенциально неограниченное могущество, определит характер нашего развития как минимум на тысячелетие. К примеру, хотим ли мы, чтобы машины чувствовали боль? Если мы наделим машины фундаментальной способностью к переживанию и пониманию, они, конечно же, должны будут испытывать удовольствие и боль.

Данная идея сразу вызывает в памяти суперкомпьютер HAL в «Космической одиссее: 2001». Это очень сложный вопрос, который практически невозможно решить только частично. Если машины будут наделены пониманием различия между жизнью и смертью – роботы-солдаты и роботы-хирурги, например, – они должны будут уметь отличать плохое от хорошего. И здесь не может быть половинчатых решений. Нельзя наделить машину лишь незначительным эмоциональным пониманием. Если вы хотите, чтобы машина была способна испытывать гордость – довольно сложное чувство, – необходимо прежде наделить ее способностью испытывать счастье и желание. А чтобы ощущение счастья было полноценным, необходимо уметь чувствовать печаль. Но не получим ли мы в результате еще один HAL – машину, которая настолько запутывается в собственных «эмоциях», что уже не может нормально функционировать?

Одна из важнейших характеристик механизмов в настоящее время – их неспособность думать. Они просто делают то, что от них требуется, что предоставляет людям свободу эмпатии, воображения, творчества и интеллектуальной деятельности. По крайней мере, что-то подобное твержу я себе перед сном, чтобы спать спокойнее.