Текст книги "Хранители Кодекса Люцифера"

11

– Он остановился, – прошипел человек с носом картошкой. – Черт побери, он учуял дым!

– Вот дерьмо, – проворчал его плешивый спутник.

– Я ж тебе говорил, не разжигай огня. Но нет, тебе ведь нужно…

– Заткни пасть. Что он там делает?

Нос-картошкой так далеко высунулся из укрытия – ниши на склоне причудливого каменного чудовища, – что смог разглядеть сквозь стволы деревьев далекую извилину дороги. Посреди дороги, склонив голову набок, стоял рыцарь.

– Остановился и навострил уши, – ответил Нос-картошкой.

– Он ведь не может нас услышать с такого расстояния, верно?

– Не-а, точно не может, – сказал Нос-картошкой, однако его голос звучал неуверенно.

– Блин. И чего этот тип назад поперся?

– Я почем знаю? Какого черта ты разжег костер?!

– Я вчера весь день принюхивался и учуял, как эти придурки что-то жарили. А мы с тобой жрем только старый труп и овсянку. Да я чуть слюной не подавился!

– Заклей себе овсянкой рот, хаммер. Все ж польза будет.

– Слушай, сам закрой пасть, а?

Плешивый медленно подтащил к себе арбалет. Брови Носа-картошкой поползли вверх. Взгляд Плешивого стал задумчивым.

– Я слышал, тут замешан какой-то кардинал, да? Прежде чем этот лавочник успеет нас заметить и поднимет шум, я его успокою.

Плешивый вставил лапу в скобу, подцепил и натянул тетиву. Деревянное ложе арбалета отклонилось и громко треснуло, как будто выстрелили из мушкета. Оба мужчины затаили дыхание. Птицы продолжали петь как ни в чем не бывало. На лбу Носа-картошкой неожиданно выступили капли пота. Плешивый снова стал натягивать тетиву. Дерево опять треснуло. Тетива так натянулась, что ее уже можно было зацепить за замок. Руки Плешивого дрожали от напряжения. Губы Hоca-картошкой невольно сложились буквой «о», пока его напарник, кряхтя, преодолевал последние дюймы. Словно в трансе он таращился на кулаки приятеля. Тетива резко защелкнулась за замком, и он вновь услышал треск. У Носа-картошкой начали подергиваться оба глаза. Он и не подозревал, сколько шума может произвести тетива арбалета. Плешивый медленно выпустил воздух из легких и убрал сжатые в кулак руки от натянутой тетивы. Когда он расправлял пальцы, его суставы громко щелкнули. Тик у Носа-картошкой возобновился.

– Как обстановочка? – прошептал Плешивый в наступившей после произведенного им шума тишине.

Нос-картошкой взял себя в руки и осторожно высунулся из укрытия. Он увидел, что Киприан медленно приближается к ним. Откуда-то доносился тихий низкий звук, как будто что-то издавало немелодичный гул.

– Не заметил ничего, вот же болван.

– А я говорил: все, что нам о нем понарассказывали, – полная чушь. Он такой же недотепа, как и все остальные.

– Ш-ш-ш!

– Что такое?

– Я его больше не вижу. Скрылся за деревьями. Закрой пасть, а то мы не услышим, если он приблизится.

Нос-картошкой пытался разглядеть густые заросли, а напарник лежал рядом с ним на спине и, открыв рот, старательно прислушивался. Вскоре они услышали цокот копыт лошади, которая медленно приближалась к ним, и голос Киприана, продолжавшего напевать что-то. Плешивый кивнул Носу-картошкой и ухмыльнулся. Неожиданно цокот стих. Ухмылка исчезла с лица Плешивого. Нос-картошкой злобно покосился в сторону.

– Ну что там еще? – почти беззвучно спросил Плешивый.

Нос-картошкой пожал плечами. Плешивый перевернулся на живот и, поднявшись, предусмотрительно вскинул арбалет. Птицы пронзительно свистели и чирикали. Лошадь не двигалась. Взгляды напарников будто приклеились друг к другу.

Затем до их ушей донеслось тихое журчание, продолжавшееся немыслимо долго, а за ним послышалось облегченное кряхтение. Невидимый рыцарь прочистил горло, сплюнул – в общем, сделал все то, что обычно делают, когда следуют зову природы, после чего чувствуют себя обновленным, – и хрюкнув, снова залез в седло. Лошадь сделала несколько неуверенных шагов и пошла неторопливой, ритмичной рысью Нос-картошкой только сейчас заметил, что все это время не дышал. Он с шипением выпустил воздух из легких.

– Он просто до ветру ходил, – не веря самому себе, прошептал Плешивый и скользнул в укрытие. – У него же хвост отвалится!

Нос-картошкой вгляделся в дорогу, полускрытую деревьями, но ничего не увидел. Он стал напряженно искать место обзора получше. Лошадь шла так медленно, что он начал спрашивать себя, не думает ли всадник, что ему, пожалуй, следует опять спешиться и дополнить малые дела делами побольше. По какой-то непонятной причине эта мысль показалась ему забавной. Он тихонько фыркнул. Плешивый бросил на него вопросительный взгляд. Нос-картошкой покачал головой и с трудом сдержал смех.

Затем он обнаружил, что если наклониться вперед под определенным углом, то в развилке сучьев можно увидеть небольшой участок дороги. Он прищурился. Всадник приближался именно к этому месту. Он дал знак Плешивому, и тот в очередной раз высунулся из укрытия, увидел просвет в ветвях, взял арбалет поудобнее, облизал палец и поднял его, чтобы определить направление ветра. Затем он сместил ствол арбалета немного влево и прицелился в просвет между ветками. Его напарник видел, с какой убийственной точностью тот обращается с арбалетом. Киприан Хлесль умрет еще до того, как поймет, что означает щелчок разрядившегося арбалета.

Большой палец Плешивого лег на спусковой крючок. Медленная поступь лошади звучала почти прямо перед ними.

– Будь здоров, лавочник, – выдохнул Плешивый. – Из этой поездки ты уже не вернешься.

12

Лошадь Андрея фыркала и тяжело ступала по земле, делая короткие шаги передними ногами. Он натянул повод. Когда человек столько ездит в одиночестве, ему стоит приобрести хорошо выезженную лошадь. Похоже, его лошадь учуяла другую. Андрей пристально вглядывался в окрестности, насколько это было возможно среди густых деревьев и скал, возвышавшихся по обе стороны дороги. Значительный участок пути был почти не тронут; разумеется, он не останавливался, чтобы стать на колени возле животного и разломать одно из конских яблок, время от времени встречающихся на дороге. Какой-то солдат однажды рассказал ему, что будто бы таким способом можно узнать, насколько навоз свежий. Он также добавил, что если осторожно лизнуть навоз, то по его вкусу можно определить, чем в последнее время кормили лошадь: сеном и соломой или овсом. Если овсом, это означало, что преследуемый всадник – человек зажиточный, а следовательно, опасаться его, скорее всего, не стоит. Андрей надеялся, что никогда не окажется в такой ситуации, когда придется оценивать вероятность поджидающей его опасности с помощью вкуса лошадиного дерьма.

Он отпустил повод. Лошадь пошла дальше, но заметно медленнее, чем раньше.

Андрей очень спешил, однако так и не смог наверстать упущенный день. Лошадь его устала, он тоже, а тут еще седлом, как всегда, ему чуть ли не в кровь растерло зад. Тот факт, что каждый новый день он вынужден был проводить верхом, вызывал у него отвращение. Наверное, за четыре года, проведенные в качестве разъездного партнера купца, можно было бы привыкнуть к этим неудобствам, но Андрей был горожанином до мозга костей и таким же остался. Первые годы, еще при жизни родителей, которые исходили всю страну вдоль и поперек, служа «единственной настоящей науке» (если речь заходила об алхимии, отец старался употреблять более возвышенные слова), оставили в душе Андрея куда меньший отпечаток, чем период взросления на социальном дне Праги. Можно стать горожанином даже в том случае, если ты только и видишь, что клочок земли возле городских стен, задние дворы дешевых борделей и закутки между домами, где пытаешься обменять свое тело на пару мелких преимуществ, – если, конечно, не приходится отдавать свое тело на пользование, не получая за это вообще ничего, потому что тот, другой, крупнее и бесцеремоннее тебя или же является влиятельным членом городского совета. Как так вышло, что он предложил занять в фирме «Хлесль и Лангенфель» место партнера, постоянно находящегося в разъездах, Андрей и сам не понимал. Возможно, причина состояла в том, что после смерти кайзера Рудольфа у него возникло настойчивое ощущение, что наконец-то нужно бежать из клетки, стенки которой состояли из бесконечной декламации его первой, еще не осознанной встречи с библией дьявола. С тех пор он так и не остановил свой бег. К тому времени Вацлаву исполнилось столько же лет, сколько было ему, когда он выкрал мальчика из сиротского приюта, а затем принес его к трупу той женщины, вместе с которой хотел разыскать свои корни. Возможно, он продолжал бежать, лишь потому, что боялся столкнуться в Праге лицом к. лицу с воспоминанием, с тем молодым человеком рядом с собой, ради которого он тогда рискнул головой, а получил лишь пепел.

В какой-то момент Андрей понял, что лошадь его давно остановилась и что последние сто шагов он не обращал ни малейшего внимания на окружающую местность. Он вздохнул и снова пришпорил животное.

Именно в этот миг он услышал характерный щелчок, который, разряжаясь, производит арбалет.

13

Нос-картошкой невольно задержал дыхание, когда заметил движение в просвете между деревьями. Лошадь Киприана, слегка опустив голову, вышла на просматривающуюся часть дороги. Два, три шага, полмгновения – и она снова исчезла.

Нос-картошкой уставился на Плешивого. Плешивый по-прежнему держал большой палец на спусковом крючке, но так и не нажал на него. Очень медленно подняв палец, он посмотрел назад, на своего напарника. Глаза того были широко раскрыты. Нос-картошкой резко повернулся и попытался рассмотреть еще один участок дороги. Лошадь…

Три звука раздались практически одновременно: сочное «Чмок!», издаваемое камнем, когда он попадает в череп, резкое «щелк!» разряжающегося арбалета и тяжелое «бом!», с которым арбалетный болт врезается в ствол дерева в десяти шагах.

Нос-картошкой в ужасе плюхнулся на спину и стал торопливо искать нож. На соседней скале, буквально на расстоянии броска камня, стоял Киприан Хлесль и дружелюбно кивал ему, сжимая в руке очередной камень.

Лошадь была без всадника!

Нос-картошкой услышал еще одно «чмок!», на этот раз гораздо ближе, точнее – у себя промеж глаз. Если и были после этого какие-то другие звуки, он их не разобрал.

14

Андрей бежал, пригибаясь к земле, через лес вдоль дороги. Деревья мелькали по сторонам. Иногда они росли так плотно, что высоко поднятые ветви образовывали свод над тропинкой, вьющейся меж стволами. Дорога шла с юга через город в скалах и дальше, на северо-восток. Территорию примерно на милю вокруг входа и выхода из города в свое время постарались очистить от деревьев. Но в самом сердце похожего на лабиринт район дорогу просто терпели, и природа пыжилась, давая понять это каждому проезжему. После зимы и ливней – летом ли, осенью ли – дорога становилась непроходимой на многие дни, пока редкие путешественники не брались за дело сами, оттаскивая в сторону сучья, упавшие деревья и скатившиеся на нее камни.

Андрей оставил свою лошадь там, впереди. Ой знал, что от чужого животное убежит, а если никто к нему не подойдет то оно непременно его дождется. Приблизиться к месту верхом не создавая шума, было просто невозможно. Прищурившись он попытался окинуть одним взглядом всю местность. Деревья лезли вверх по закругленной, покрытой трещинами гранитной скале, своими размерами напоминающей замок, до того места, где не было достаточно земли, чтобы они могли укорениться. Серый камень возвышался над верхушками деревьев подобно вытянутым кулакам, фантастическим гигантским фигурам или зубцам замковых башен – в зависимости от того, на что хватало воображения у наблюдателя. Здесь можно было расположить в засаде пол-армии, и, если бы подозрения Андрея, возникшие в связи с просьбой кардинала Мельхиора сопроводить его и Киприана до Браунау, получили подтверждение, он бы нисколько не удивился этому. Втянув голову в плечи, Андрей насторожился. Армия черных монахов? Кардинал Мельхиор однажды нарочито небрежно упомянул о том, что Хранители – в той извращенной форме, которую им придал аббат Мартин, – больше не существуют. Что касается Андрея, то он бы с еще большим подозрением стал относиться к этим ребятам, если бы один из них спас его от утопления.

Сделав большой крюк и пытаясь при этом передвигаться как можно тише, он приблизился к утесу-замку с тыльной стороны. Когда прямо перед ним появилась высокая стена, он проверил, легко ли достается из-за пояса нож. Тот маленький узкий нож, который он постоянно таскал с собой в кармашке пояса до тех пор, пока не достиг зрелых лет, уже давно был заменен новым. Теперь у него был приличный кинжал, с которым у путешественника в случае нападения не только появляется неплохой шанс прихватить с собой в ад парочку разбойников, но и возможность решить какую-нибудь обыденную проблему: выковырнуть камешек из копыта лошади, настрогать хвороста для костра, выкопать ямку для туалетных нужд и отрезать себе добрый кусок жаркого на постоялом дворе.

Подъем оказался легким даже для человека, у которого от многодневной езды верхом затекли конечности и который спрашивает себя, почему он снова и снова попадает в подобные ситуации. Андрей заметил, что в повернутой к дороге скальной стене, примерно на равном расстоянии от земли и от вершины, находится что-то вроде глубокой галереи – идеальное укрытие для того, кто захотел бы устроить здесь засаду. Он надеялся, что ему удастся приблизиться к укрытию с той стороны, откуда его никто не ждет.

Теперь уже и его ноздри учуяли запах лошадей. Тыльная часть скалы была выгнута и образовывала нечто вроде широкой, открытой в одну сторону расщелины. В ней находились три лошади. Андрей улыбнулся. Итак, он не ошибся. Что теперь? Трое против одного… Он задумчиво смотрел на нож, взвешивая его в ладони.

В течение еще нескольких минут он лез наверх, стараясь действовать как можно тише. Вскоре он уже стоял над ямой в скале и почти не дышал. Небольшой потухший костерок, покрывало, сумки, а там, где край ямы выходил на дорогу, рядышком лежали двое мужчин и, похоже, таращились друг на друга. Андрей крепче сжал нож и почувствовал, как его ладонь внезапно вспотела. Он попытался разглядеть третьего, но его усилия были напрасны. Тогда он сделал еще один нерешительный шаг, чтобы найти место получше, откуда можно было бы выглянуть за угол.

Прямо над ним как назло затрещала сойка. Один из мужчин вздрогнул и повернул голову. Андрей увидел, что на лбу у него красуется багровая шишка.

В этот момент чья-то рука как тисками схватила его за кулак с зажатым ножом и чей-то голос произнес у него над самым ухом: «Бу!»

– Если бы я наделал в штаны, тебе пришлось бы отдать мне свои, – заявил Андрей.

– Двадцать лет я ждал возможности отплатить тебе, – широко улыбаясь, ответил Киприан. – Я просто не мог удержаться.

– Отплатить?

– За тот раз, у русла ручья перед монастырем в Подлажице, когда ты неожиданно подполз ко мне сбоку.

– Да когда это было?

– В другой жизни. – ответил Киприан, и улыбка его поблекла.

– Сколько же ты тут просидел, меня поджидая?

– Час или два.

– Я очень удивился, что на письмо ответил не ты, а кардинал.

– Так письмо прямо к нему и попало.

Пару секунд Андрей молчал.

– Наш торговый агент в Брюне… Так… так… старик всюду сует свой нос, верно?

– В данный момент он считает, что пора бы опять засунуть нос в библию дьявола. А ты как считаешь, старина?

Андрей пожал плечами и ничего не ответил. Киприан медленно вдохнул, затем выдохнул, и лицо его стало серьезным.

– Если она все еще в Браунау, – сказал Андрей, – мы будем знать, что твой дядя и я ошиблись.

– Ну да.

Андрей отодвинул в сторону немногие пожитки обоих разбойников. Киприан уже осмотрел их и молча выложил перед Андреем.

– Такие монеты ходят в Праге, – сообщил Андрей. – Хотя это совершенно ничего не значит.

– Я подслушивал, о чем они говорят. Они из Праги. Возможно, они следят за мной и Мельхиором с самого начала.

– Они признались, кто их послал?

– А почему ты считаешь, что их непременно кто-то посылал?

Андрей посмотрел на Киприана с наигранным сочувствием. Киприан, ухмыльнувшись, произнес:

– Ну ладно. Разумеется, они ехали за нами аж сюда не потому, что им раньше не представилась возможность нас обчистить.

– Что они тебе сказали?

– Не считая ругательств, которых и монахини не знают?

Андрей посмотрел на разбойников. Они с Киприаном стояли на противоположной стороне потухшего костра и разговаривали вполголоса, чтобы пленники не могли разобрать, о чем идет речь. Тем удалось немного развернуться, и теперь они с ненавистью таращились на друзей. Киприан связал их по рукам и ногам.

– Ты уже пробовал пытать их? – нарочито громко спросил Андрей. Увидев, как у пленников вздрогнули веки, он едва сдержал улыбку.

– Как и всегда, мое оружие – мои руки, – ответил Киприан.

Андрей поднял повыше свой кинжал. Киприан вздохнул.

– Когда ты наконец поймешь, что нет никакой необходимости таскать с собой полкузницы?

– Когда я наберу тридцать фунтов весу, а руки и ноги у меня станут походить на стволы деревьев, – ответил Андрей. – Короче, когда я стану похож на тебя.

– Тебе бы это не помешало.

Они улыбнулись друг другу.

– Эти ребята – крепкие орешки. Они и звука не произнесут, если только мы не применим силу, – прогудел Киприан. – Тот, кто их выбрал, не ошибся.

– И что мы с ними сделаем?

– Давай просто оставим их здесь, а на обратном пути заберем. Может, в дороге они разговорятся. И потом, дяде Мельхиору наверняка удастся наставить их на путь истинный. У него есть дар убеждения.

– Как далеко отсюда до места встречи?

– Недалеко. Эти двое, без сомнений, были вчера в нашем лагере, чтобы подслушать разговор, – после того, как сменились.

– Они могли услышать что-то важное?

– Нет, только обычные пражские сплетни, – успокоил его Киприан. – Кто поддерживает кайзера, а кто – эрцгерцога Фердинанда, кто из дворян-протестантов трус, готовый в любую минуту перейти на сторону католической церкви, и кто из господ-католиков уже ведет переговоры с протестантами о переходе в их веру.

– Как там Вацлав?

– Слава богу, что он там, а не здесь. – Киприан легонько ткнул Андрея в плечо. У него возникло ощущение, что в вопросе Андрея таился более глубокий смысл, чем обычно. К тому же он достаточно хорошо знал своего друга, чтобы понимать: Андрей куда больше склонен к резонерству, чем надо бы.

– Ему уже двадцать три года, – медленно произнес Андрей. – Скоро наша маленькая семья распадется.

– Он взял на себя обязательство работать писарем на фирме «Хлесль и Лангенфель» до конца этого года. Возможно, парень все еще надеется, что во время очередной поездки ты возьмешь его с собой. Почему ты этого не делаешь, для меня остается загадкой. Тебе бы не помешало иметь при себе помощника, а фирме пригодился бы преемник, когда ты наконец станешь старым и толстым.

– Я знаю. Но мне не хочется втягивать в эту беспокойную жизнь кого бы то ни было. Я бы хотел, чтобы он осел на одном месте. Сам я так жить никогда не мог.

Киприан смотрел на друга своим обычным спокойным взглядом.

– Ты ему так ничего и не рассказал.

Андрей покачал головой.

– Андрей, ты совершаешь ошибку. Впрочем, я говорю об этом вот уже двадцать лет подряд.

– А я вот уже двадцать лет подряд не устаю повторять: несмотря на нашу дружбу, тебя это совершенно не касается.

– Меня касается все, – добродушно заметил Киприан, но Андрей уловил в его голосе неприятные для себя нотки. Когда речь шла о людях, которым принадлежало его сердце, Киприан не шутил.

– Да не знаю я, как ему об этом рассказать! – воскликнул Андрей, не скрывая досады. – Сейчас, например, я даже не представляю, каким образом буду говорить с Вацлавом на эту тему.

– Ты прав, с годами все усложнилось.

– Надеюсь, что однажды подходящий момент все-таки наступит. У нас с Агнесс тоже так было…

– И как тяжело это оказалось для вас? Андрей, ты ведь не одолжение Вацлаву делаешь. Если ко мне ты прислушиваться не желаешь, то хотя бы прислушайся к младшей сестре.

– Ну и как я должен рассказать ему эту ужасную историю, Киприан? Может, я должен сказать: «Послушай, сынок, вообще-то, я выкрал тебя из сиротского приюта, когда ты был наполовину мертв, чтобы подсунуть тебя женщине, которую я любил, но которую, к сожалению, убили два черных монаха»?

Ты же знаешь, мы с Агнесс всегда тебя поддержим. Мы все были замешаны в этой истории, и Вацлав – последняя, не привязанная к паутине ниточка.

– Чепуха, – заявил Андрей. – Сама библия дьявола остается открытым вопросом. И так будет всегда, пока у кого-нибудь не хватит наконец духу, чтобы сжечь ее.

– Идею сжечь невозможно, – возразил Киприан. – Скорее идея сожжет нас.