Текст книги "Дом с синей комнатой"

«Я чувствую летучих мышей».

Хисайо довольно часто так говорила. У нее было несколько загадочных выражений; летучие мыши, как правило, были связаны с беспокойными предчувствиями чего-то плохого.

Она никогда не пыталась объяснить окружающим смысл этих выражений – наверное, потому что те все равно вряд ли поняли бы. Впервые услышав нечто подобное, люди приходили в замешательство, но со временем привыкали, по мере своих возможностей пытаясь представить, что же на самом деле имела в виду Хисайо. Хотя и это, должно быть, мало походило на истинный смысл ее слов. Несомненно, загадочность, с которой она выражала мысли, только усиливала ее притягательность.

Видела ли хоть раз летучих мышей Хисайо, потерявшая зрение в столь юном возрасте?

Девочка представила их крылья, похожие на большие черные зонтики…

Их часто видели по соседству, рассекающих воздух в закатных лучах солнца. Глядя на их полет, девочка почему-то вспоминала о картинках с созвездиями, виденных в книгах. Возможно, траектория их полета напоминала ей линии, соединявшие звезды в созвездия на этих картинках.

Девочка так и сидела в гэнкане, обдумывая сказанные Хисайо слова и вспоминая ее краткий визит и удаляющуюся фигуру.

Прохладный ветерок коснулся ее щек, принеся с собой сладкий аромат.

– Ох, Маки-тян, опять читаешь в такой темноте… Испортишь глаза!

Мама вернулась домой, держа в руках маленькую коробку. Заметив дорогую оберточную бумагу, девочка поняла, что мама, должно быть, ходила на праздник к Аисава. Она оделась наряднее обычного – ей очень шла белая блузка и синяя юбка-карандаш.

Стоило маме вернуться домой, как тот наполнился ее аурой.

Девочка захлопнула книгу и зашла в дом.

Наблюдая за тем, как мама кипятит воду для чая, она аккуратно открыла маленькую коробку, оставленную на столе. В ней аккуратно лежали два маленьких печенья мандзю[41]41
  Мандзю – вид вагаси, традиционных японских сладостей; обычно – пирожок из пшеничной, гречишной или рисовой муки с начинкой из бобов анко с сахаром. Запекается в форме. Имеется несколько вариаций с разными видами теста и начинки.


[Закрыть] белого и красного цвета.

– Маки, не ешь! Они из дома Аисава, сначала хочу показать папе. Иногда я жалею, что у нас нет семейного алтаря для таких изысканных угощений! – строго сказала мама, заметив девочку, открывающую коробку.

– Я и не ела. – Девочка закрыла крышку. Она всего лишь хотела заглянуть внутрь.

В этот момент в дом с топотом забежал Дзюндзи.

– Ого, здорово, там столько сладостей! – Он взволнованно смотрел на сестру, в его глазах плясали искорки.

Она сразу поняла, что он говорит о том доме.

– Они сказали, чтобы мы обязательно пришли позже. Там приготовили сладости и чай, сказали позвать всех!

– Дзюн-тян, не мешайся там. Сегодня и так все заняты.

– Не переживай! Все взрослые – в доме, соседские дети собрались на заднем дворе. Тасуку меня тоже приглашал. С одними взрослыми скучно! – сбивчиво тараторил Дзюндзи.

Ее брат очень любил праздники, а шумные сборища – еще больше. Тасуку был младшим сыном в семье Аисава.

Девочка неожиданно ощутила горечь.

«Не приближайтесь к нашему дому. Пообещай мне».

Слова Хисайо довлели над ней.

Девочка не знала, стоит ли ей действительно передавать эти слова Дзюндзи. С одной стороны, ей жутко хотелось похвастаться тем, о чем они говорили с Хисайо; она чувствовала, что обещание, данное подруге, нужно непременно выполнить. С другой, ей очень хотелось заглянуть в тот дом на праздник.

Пока ее брат продолжал увлеченно тараторить, девочка задумчиво вышла в гэнкан, надела обувь и направилась на улицу.

«Пообещай мне…»

Голос Хисайо на повторе звучал в голове, а ноги сами несли ее в тот дом.

Кожу холодило от проступившего пота.

Она только посмотрит издалека, внутрь не пойдет. Она не нарушит данное обещание.

По крайней мере, так девочка успокаивала себя.

По пути она встретила людей с такими же маленькими коробочками в руках. Все ходили в тот дом. Казалось, абсолютно все, кроме нее, уже побывали там сегодня.

Ветер усилился. Ветки растущих вдоль дороги деревьев раскачивались, на землю падали редкие капли дождя.

Прижимая коробки с мандзю к груди, прохожие спешили вернуться домой. И только маленькая девочка медленно шла против основного потока людей.

В доме с круглыми окнами собралось много людей. В глаза бросались белые цветы индийской сирени, растущей прямо перед клиникой. Пожилые гости расположились на скамейках, выставленных для них перед домом.

Праздничная атмосфера усилила радостное предвкушение, но, с другой стороны, девочка ощутила беспокойство.

Гости были одеты в красивые деловые костюмы и праздничные кимоно. Перед клиникой развернулся мир взрослых.

Девочка осторожно обогнула дом, направляясь к черному входу.

Услышав доносившиеся из-за дома детские голоса, она сразу успокоилась.

Дом с круглыми окнами был разделен на три части; в конце узкой тропинки, отделявшей его от соседей, был черный вход. Сквозь приоткрытые ворота крытого прохода на заднем дворе доносились детские голоса.

На дорожке мелом были нарисованы классики, в которые играли дети.

Замерев в проходе, девочка издалека наблюдала за ними.

Через открытую дверь на кухню можно было увидеть переговаривающихся женщин в фартуках. Ящики с пивом, столы, на которых лежали бананы и тонко нарезанные рисовые лепешки окаки[42]42
  Окаки – сладкие хрустящие рисовые крекеры, запеченные в духовке.


[Закрыть] на тарелках, накрытых целлофаном. Должно быть, это именно те сладости, о которых говорил Дзюндзи.

«Пообещай мне…»

Голос Хисайо эхом отдавался в голове. Что, если она увидит ее здесь? Девочка заволновалась.

Из-за ворот выглянул красивый мальчик с бледной кожей, окинул взглядом задний двор и сразу же заметил девочку. Ошарашенная, она собралась было убежать, но он уже направлялся прямо к ней.

– Маки, пойдем! Там столько сладостей!

Мальчик, улыбаясь, приглашал ее войти. Белая рубашка с коротким рукавом и серые брючки с подтяжками.

Тасуку был младшим ребенком в семье Аисава. Как и все члены семьи, он отличался правильными чертами лица и светлой кожей, а его хорошее воспитание и чувство юмора выделяло его среди соседских детей.

– Да, но… – Девочка запнулась.

– В такой радостный день нужно делиться с ближними.

Тасуку говорил совсем как взрослый – наверняка нахватался умных слов у родителей.

– Ну… только ненадолго.

Опасливо озираясь по сторонам, девочка последовала за ним.

Переступая порог, она заметила что-то на полу в коридоре. Маленькая игрушечная машинка, которую, должно быть, обронил кто-то.

– Тасуку-тян, это твое? – спросила она, подняв грязную машинку с пола.

– Нет, не мое. Наверное, обронил кто-то. Чья она? – Тасуку спросил достаточно громко, чтобы пятеро или шестеро детей, игравших у входа, отрицательно покачали головами в ответ.

– Не моя.

– Не-а.

– Тогда я пока заберу ее. Если кто будет искать, скажите, что она у меня.

Тасуку отряхнул машинку от грязи и убрал в карман брюк. Это тоже было очень по-взрослому.

– О, Маки-тян, здравствуй! Недавно как раз заходил Дзюн…

К девочке обратилась женщина за пятьдесят по имени Кими-сан, она долгое время работала на семью Аисава. Все соседские дети обожали эту дружелюбную полную женщину.

– Он сейчас дома.

– Какой проказник! Совсем недавно пришел сюда один, веселился и болтал… Действительно, неугомонный. – Кими рассмеялась и, достав из кармана фартука пакет с леденцами рамунэ[43]43
  Рамунэ – японский газированный безалкогольный напиток в бутылках с узкой горловиной, внутри которой находится стеклянный шарик. Наиболее распространено рамунэ со вкусом лайма и лимона.


[Закрыть], протянула один девочке.

– И мне дай, пожалуйста! – Тасуку протянул руку.

Кими строго ответила:

– Кто-то и так съел уже много!

– Делиться с ближними! – вывернулся Тасуку.

– Хорошо, но только одну, – сказала Кими, протягивая ему конфету.

Она не могла не баловать мальчика. Тасуку прекрасно знал об этом и пользовался ее добротой.

– Маки, давай их съедим!

– Угу.

Дети присели на корточки у черного входа и развернули конфеты. Похожие на маленькие пилюльки, кисло-сладкие леденцы прилипали к языку, растворяясь в горле с забавным шипением.

– Как много людей!

– Да, недавно даже кто-то из городской управы приходил. Долго кланялся дедушке…

– А Хиса-тян?..

– Вышла куда-то, пока не вернулась.

Девочка наконец расслабилась. Решила быть осторожнее по пути домой, чтобы случайно не столкнуться с Хисайо.

Вдруг налетел резкий порыв ветра и вырвал целлофановую обертку от конфеты из руки девочки.

– Ой!

Она спешно вскочила на ноги, но подхваченная ветром обертка уже перемахнула забор и скрылась из вида.

– Ну вот, будет сильный дождь.

– Как жаль, прямо во время праздника…

Дети подняли глаза к небу, словно старались проследить траекторию скрывшейся из вида целлофановой обертки.

Через все небо с бешеной скоростью проносились тучи, закручиваясь от порывов ветра и постоянно меняя форму.

– Доставка цветов! – крикнул мужчина средних лет, мокрый от пота, и заглушил мотоцикл. Он держал в руках букет белых лилий в бумажной упаковке. – Цветы для господина доктора от доктора Терада из городской больницы.

– Большое спасибо! – Кими вышла навстречу, надев сандалии.

Мужчина, сняв шлем, произнес:

– Передайте мои поздравления!

– Благодарим!

– Заняты с самого утра?

– О, да. Все сбились с ног.

– Господину доктору так повезло с детьми… А то, что его матушка празднует восемьдесят восемь лет в этот же день, – благое знамение. К тому же, сын и внук с одинаковым днем рождения – и вправду особенные люди!

– Как ваша матушка?

– Ох, по-разному… В такую жару, понимаете, старикам не сладко.

– Передавайте жене от меня привет. Спасибо!

– Позвольте откланяться!

Мотоцикл снова зашумел и скрылся вдали.

– С самого утра все несут то цветы, то саке, – с едва различимой гордостью в голосе пробормотала Кими.

– Ого.

Даже будучи ребенком, девочка отчетливо осознавала невероятное влияние и силу семейства Аисава, постоянно замечая пропасть между простыми смертными вроде нее и, например, Тасуку или другими членами этой семьи.

Последняя конфетка на языке отдавала горечью.

Стряхнув воду со стеблей лилий, Кими опустила их в ведро с водой, стоящее у черного входа; цветами были заполнены уже три ведра.

– Маки-тян, прихвати потом с собой цветов. Такими темпами мы в них утонем! – сказала она, держа стебли лилий над газовой конфоркой.

– Кими, ты жаришь цветы? – удивленно спросила девочка.

Кими вопросительно взглянула на нее, а затем рассмеялась.

– Нет; просто если прижечь стебли срезанных цветов, то они простоят дольше.

– Ого…

Заглянув в кухню, девочка заметила нескольких женщин в кухонных передниках с длинными рукавами, занятых готовкой. По подносам, уставленным рюмками с саке, можно было понять, как много гостей прибыло на праздник.

На столе в ряд стояли узкие вазы, пока без цветов. Внимание девочки сразу привлекла красивая синяя стеклянная ваза – она ярче других блестела на солнце.

«Я хочу ее».

Девочка почувствовала непреодолимое желание завладеть вазой.

– О, сестра возвращается…

Услышав голос Тасуку, девочка испугалась.

Она резко обернулась и заметила мальчика, идущего по дороге к дому. Рядом с ним к воротам клиники медленно шла Хисайо. Она дружелюбно приветствовала гостей. Те отвечали ей широкими улыбками, постепенно окружая ее со всех сторон. Хисайо была еще подростком, но прекрасно держалась в компании взрослых. Будучи ближе по возрасту к другим детям на празднике, она общалась со всеми гостями с особым достоинством, подобно храмовой деве мико[44]44
  Мико – служительницы синтоистских храмов в Японии. В современном синтоизме помогают в проведении храмовых обрядов и осуществлении брачных церемоний, исполняют ритуальные танцы, занимаются гаданиями-омикудзи и просто поддерживают чистоту и порядок в храмах.


[Закрыть], потому люди вокруг относились к ней с почтением и восхищением. Ее окружала поистине мистическая атмосфера.

Девочка с удивлением заметила, что Хисайо вернулась с пустыми руками. При ней была только ее кружевная сумочка.

Разве она не собиралась за сладостями? Или это была только отговорка?

– Тасуку, я пойду домой.

– Что, уже?

– Не говори Хиса-тян, что я приходила!

– Почему?

– Ну пожалуйста!

Тасуку состроил недовольное лицо, но девочка его уже не видела.

Она прекрасно знала, что Хисайо никак не сможет найти ее на таком расстоянии, но ей все равно было не по себе.

Хисайо точно сможет! Она наверняка найдет знаки, подсказывающие, что девочка была у нее дома, даже если та будет уже далеко. Девочка была в этом уверена!

Она побежала в направлении дома.

Постепенно удаляясь от праздничной атмосферы дома Аисава, она понемногу успокоилась и смогла выдохнуть с облегчением.

Вдруг начался дождь.

Едва девочка успела заметить несколько крупных капель, как ее накрыло стеной проливного дождя.

Она бросилась бежать. Ее спортивные туфли тут же промокли насквозь.

Пейзаж вокруг изменился. Прохожие, согнувшись, бежали со всех ног. Владельцы магазинов накрывали уличные прилавки пластиковыми щитами, люди переставляли велосипеды под навесы.

Девочка бежала изо всех сил. Мир вокруг в одночасье стал черно-белым.

– Маки!

Расслышав свое имя, девочка остановилась и подняла глаза. Дождь хлестал по лицу.

Ей навстречу под зонтом шел Дзюндзи.

– Куда ты пропала? Мама тебя искала!

– А куда ты идешь?

– К Аисава.

– Опять?

– Меня звали прийти попозже.

Девочка снова побежала. Дзюндзи ведь стоял под зонтом, а ей не особенно хотелось болтать с ним под проливным дождем. Вот вредина!

Неожиданно ощутив прилив раздражения, девочка ускорила бег. Расстояние было небольшим, но, стараясь оббежать все лужи, она сбилась с дыхания.

Среди всеобщей спешки, пока девочка бежала в сторону дома, кое-что все же привлекло ее внимание.

Молодой мужчина, с растерянным видом стоявший на углу улицы.

Черная бейсболка и яркий плащ-дождевик. С козырька кепки струйками стекала дождевая вода.

Мужчина держал в руке что-то похожее на карту и растерянно озирался по сторонам. К багажнику мотоцикла, припаркованного рядом с ним, был прикреплен ящик с саке.

Похоже, мужчина искал какие-то опознавательные знаки. Он быстро сбегал до ближайшей таблички с названием улицы. Сравнил название с данными на карте, но, видимо, остался недоволен.

Потянувшись рукой, чтобы рассеянно почесать затылок, мужчина, кажется, впервые обнаружил, что у плаща есть капюшон, и натянул его поверх кепки.

Девочка не понимала, почему этот мужчина привлек ее внимание. Может, потому что он спокойно стоял на месте, когда все вокруг бежали? Или же его ярко-желтый плащ так выделялся на фоне монохромного городского пейзажа?

Позднее девочка много раз проигрывала этот момент в памяти.

Склонив голову набок, мужчина решил сесть на мотоцикл. Стеклянные бутылки в ящике, ударившись друг о друга, издали звенящий звук. Внутри были сок, пиво и большая бутылка саке.

Уже взявшись за руль, мужчина вдруг заметил девочку, следящую за ним. Остановившись, он внимательно взглянул на нее в ответ.

Казалось, что в эту секунду мир поглотила тишина.

Мужчина слез с мотоцикла и приблизился к девочке.

– Извини, ты не подскажешь мне, клиника Аисава где-то рядом?

Его голос был спокойным и чистым. Под низко надвинутой кепкой виднелась заметная щетина.

Девочка вдруг вспомнила о биографии Бетховена, которую она читала дома.

– Вы на праздник? – спросила она.

Мужчина удивленно посмотрел на нее.

– Да, кажется, так. Я впервые в этом районе. Попросили помочь с доставкой, – он кивнул и посмотрел по сторонам. Девочка рассмотрела его точеный профиль.

– Это вон там! Езжайте прямо, на светофоре поверните, и в конце улицы будет табличка и каменный дом, увидите. – Девочка повернулась назад и указала направление.

– На светофоре повернуть… Вот спасибо.

Мужчина кивнул и вроде бы улыбнулся. Слегка помахав ей рукой, он забрался на мотоцикл. Стоило ему нажать на педаль газа, как бутылки позади принялись позвякивать. Вскоре звук скрылся вдалеке.

Промокнув насквозь, девочка стояла, глядя на удаляющуюся фигуру мужчины на мотоцикле. Она проследила за ним, пока желтый плащ не скрылся за поворотом.

Как только ярко-желтая точка растворилась в черно-белом пейзаже, город вокруг снова захлестнула безжалостная непогода.

Уже вернувшись домой, девочка наконец поняла, почему фигура мужчины привлекла ее внимание.

Биография Бетховена.

Мужчина, навестивший композитора прямо перед смертью.

Мужчина, которого она только что встретила на улице, был тем самым посланником из страны смерти, которого она представляла, сидя над книгой. Красивый, спокойный, молодой мужчина. Посланник из далекой подземной страны. Он явился в их город, скрываясь под черной кепкой и желтым плащом.

Быть не может. Это просто совпадение.

Девочка размышляла над этим, пока мама насухо вытирала ее волосы полотенцем.

А затем она сразу забыла о том мужчине.

Когда через полчаса Дзюндзи пришел за ней, чтобы вместе отправиться на праздник за напитками, ее мысли были заняты домашней работой, до которой у нее так и не дошли руки.

4
Телефон и игрушка

I

Да, мама умерла. Уже года два как.

Она пережила несколько небольших инсультов, но после последнего не приходила в себя больше двух месяцев в больнице, а потом скончалась.

Помню, она бормотала что-то в забытьи. Все время повторяла одно и то же, словно отчаянно звала кого-то. Мы часто спрашивали ее о том, кто это и что ему нужно передать, но так и не поняли.

Бо́льшую часть времени мама выглядела так, будто мирно спала, но порой, словно к ней ненадолго возвращалось сознание, лицо искажала гримаса боли. Увидев ее, я всегда пугалась. Задержав дыхание, наблюдала за тем, как на лице моей матери проступают черты совсем другого человека. Причиной была совсем не болезнь – к тому времени состояние стабилизировалось, – ее терзали тяжелые воспоминания о прошлом.

Наверняка она много раз вспоминала о тех убийствах. Мое сердце разрывается от мысли о том, что даже на смертном одре ее мучили эти ужасные воспоминания.

В конце концов, в день убийств для моей мамы время остановилось; весь остаток жизни она прожила словно в плену тех событий.

II

Сейчас об этом уже никто не помнит.

Мамы больше нет. Уже несколько лет. Честно, не очень хочется говорить о случившемся. Даже сейчас, стоит мне заговорить о тех днях, как ком к горлу подступает. Словно снова начинает нарывать застарелая заноза… ненавижу это чувство. Воспоминания о том времени похожи на черный застывший агар-агар, осевший где-то во внутренностях, и меньше всего мне хочется его размешивать. Наоборот, я изо всех сил стараюсь держать его закрытым под крышкой, – неизвестно, когда он вылезет наружу. Тогда мы столкнулись с истинным злом, вонь от которого продолжает сочиться даже сейчас, пачкая и портя все вокруг.

Понимаю, люди были напуганы случившимся до чертиков и стали очень подозрительными, но некоторые говорили просто невообразимо ужасные вещи.

Мама тоже выпила яд. Понадобилось больше недели, чтобы она пришла в сознание; до выписки из больницы прошло около трех месяцев. Она лишь по счастливой случайности выпила небольшое количество яда. Но какие ходили слухи! Мол, она знала, что напитки отравлены, потому выпила лишь немного; она и есть отравительница; она – сообщница… Вся наша семья тогда оказалась под подозрением.

Нас буквально втоптали в грязь. Желтые газеты и журналы осаждали нас, а уж каким тоном они с нами разговаривали, – до сих пор отчетливо помню злость, от которой волосы встают дыбом. Были молчаливые звонки, как-то раз кто-то бросил нам в сад камень, обернутый в анонимное письмо… Мы и так переживали ужасное событие, все это было солью на наши раны. Все вокруг оказались словно в эпицентре страшного шторма после случившегося.

Помню, как услышала голос отца из гэнкана. Я держала на руках младенца и, затаив дыхание, замерла в темном коридоре у него за спиной.

Голос отца звучал спокойно. Но я могла видеть, как дрожали его руки, когда он поднимал с земли тот камень с письмом. Казалось, его кровь вот-вот закипит.

Несмотря на все это, мы как-то умудрились сохранить спокойствие. Сейчас все было бы совсем иначе. Сейчас пресса просто с катушек слетела бы, разместив повсюду фотографии дома, так что ты не смог бы его покинуть! Сейчас даже знать правду никому не обязательно; все скорее похоже на мгновенное линчевание и преступника, и пострадавшего. А я верю, что право судить есть только у жертвы. С чего вдруг абсолютные чужаки получили право вершить судьбы других людей? Никогда этого не пойму.

III

В день убийств я еще не встала на ноги после родов. Старший сын появился на свет без проблем, но вторые роды дались мне тяжело, и я долго приходила в себя. Почти ничего не ела, около двух недель не вставала с постели, а под глазами залегли глубокие тени. Я так сильно изменилась, что старший ребенок расплакался, увидев меня такой.

Да, моя семья занимается металлическими запчастями. Мой муж родом из семьи каменщиков, но, будучи третьим по старшинству ребенком, он не мог унаследовать семейное дело и решил работать на нас. У отца не было сыновей, так что бизнес в итоге должен был перейти к нему. Так мы и жили – родители, мы с мужем и дети.

Я была по-прежнему прикована к постели, поэтому в больницу к матери ходила моя младшая сестра, недавно вышедшая замуж. Я хорошо помню, как, вернувшись домой, она часто плакала и причитала, как ужасно видеть маму в таком состоянии. Моя сестра всегда была очень эмоциональной – в детстве она вечно плакала, если злилась, или начинала рыдать, когда не могла передать чувства словами. Ее слезы просто не высыхали. Так было каждый день, пока мама лежала в больнице.

Мы дрожали от страха под осуждающими взглядами окружающих. Случись еще что похуже камней, это нас сломало бы.

Отец смог сохранить выдержку, держался молодцом. Помню, он повторял, что мы должны ходить прямо и открыто, не давать окружающим повода пользоваться нами. Вокруг всегда есть люди, готовые растерзать тебя при первой возможности, вечно рыская в поисках новой добычи. Мы были в отчаянии. Следуя советам отца, старались не бросаться в глаза, и хотя люди и шептались у нас за спиной, открытой конфронтации не было.

Когда преступника нашли, пусть и мертвым, многие резко поменяли свое отношение к нам и даже стали чересчур радушными и дружелюбными. Нас завалили горами подарков для мамы с пожеланиями выздоровления. Помню, мне было горько видеть все эти бесчисленные коробки, наполненные фруктами и сладостями. Мы прекрасно помнили тех, кто совсем недавно были против нас, потому не тронули их подарки. Отдали их семьям пациентов, с которыми познакомились в больнице, где лежала мама – так мы смогли хоть немного отплатить им за поддержку. Конечно, они тоже великодушно принесли что-то на мамину выписку.

Мама всегда была очень подвижной, любая работа в ее руках спорилась, и она не любила подолгу сидеть без дела. Но после случившегося это была уже не та мама, которую мы знали раньше. Она словно в одночасье состарилась на двадцать лет. В свой первый визит к ней в палату я лишилась дара речи от удивления.

Мама, конечно, страдала от последствий отравления ядом, но это потрясение от случившего ей так и не удалось пережить. Она так и не смогла оправиться, в том числе от того, как младший сын Аосава, которого она любила, как собственного внука, умирал в мучениях у нее на глазах. Ужасное зрелище! Она тогда и сама страдала от невообразимой боли, и прямо у нее на глазах… такое сложно пережить.

Даже сейчас я хотела бы убить того преступника. Я не могу простить ему его самоубийство. Трусливый ход, нечестный. Он не заслужил быстрой смерти. Нужно было напоить его собственным ядом, капля за каплей, пока он не выплюнет все свои внутренности и не начнет кататься по полу в своей собственной рвоте и испражнениях. Хочу, чтобы он хорошенько понял, как страдали его жертвы, хочу, чтобы эта мука растянулась на дни. Вот чего я хочу.