Текст книги "Данни, чемпион мира"

4
Папина страшная тайна

На этом рисунке мне девять. Он сделан как раз перед тем, как началось самое интересное, поэтому я тут спокоен и безмятежен.

С годами вы поймёте, как понял в ту осень я, что ни один папа не совершенен. Взрослые – существа сложные, у них полно причуд и секретов. У некоторых причуды особенно причудливы, а секреты особенно секретны, но у всех взрослых, в том числе и у ваших собственных родителей, имеется парочка особых тайных привычек, и вы бы ахнули, если бы узнали о них.

В остальной части этой книги речь пойдёт об очень особой и очень тайной привычке моего папы и о странных приключениях, в которые она втянула нас обоих.

Всё началось одним субботним вечером. Это была первая суббота сентября. Часов в шесть мы с папой, как обычно, поужинали. Потом я лёг спать. Папа рассказал мне чудесную сказку и поцеловал на ночь. И я уснул.

Посреди ночи я почему-то проснулся. Я лежал не шевелясь, пытаясь расслышать папино дыхание. Но с верхней койки не доносилось ни звука. Папы там явно не было. А это означало, что он пошёл в мастерскую заканчивать какую-то работу. Он часто так делал после того, как меня уложит.

Я ждал, не донесётся ли из мастерской знакомое звяканье металла о металл или постукивание молотка. Эти ночные звуки всегда были для меня великим утешением, потому что они означали, что папа рядом, близко.

Но в ту ночь из мастерской не слышалось ни единого звука. На автозаправке стояла полная тишина.

Я выбрался из койки и нашёл возле раковины коробок спичек. Зажёг спичку и поднёс её к нашим смешным стареньким часам, что висели на стене над чайником. На часах было десять минут двенадцатого.

Я подошёл к двери кибитки.

– Папа, – позвал я негромко. – Папа, ты там?

Ответа не было.

За дверью, футах в четырёх над землёй, у нас была узкая дощатая площадка – что-то вроде крылечка. Я стоял на ней и озирался.

– Папа! – снова позвал я. – Ты где?

По-прежнему тишина.

В пижаме, босиком я спустился по дощатым ступенькам, прошлёпал в мастерскую и включил свет. Старая машина, с которой мы провозились весь день, стояла на месте. А папы не было.

Я уже говорил вам, что у нас не было своей машины, стало быть, никуда уехать он не мог. Да и не стал бы. Я был уверен, что папа ни за что по доброй воле не оставил бы меня на автозаправке ночью одного.

А значит, думал я, он внезапно заболел какой-то страшной болезнью и потерял сознание или упал и разбил себе голову.

Чтобы его найти, мне нужен светильник. Я взял фонарик с верстака в мастерской.

Я поискал в конторе. Потом за конторой. И за мастерской.

Я побежал по полю к туалету. Там тоже было пусто.

– Папа! – крикнул я во тьму. – Папа! Где ты?

Я вернулся в кибитку и осветил фонариком папину койку, чтобы окончательно убедиться, что его там нет.

И его там не было.

Я стоял в тёмной кибитке, и в первый раз в жизни меня охватила паника. До ближайшей фермы было далеко. Я взял своё одеяло и набросил на плечи. Потом вышел за дверь и сел на крылечко, поставив ноги на верхнюю ступеньку лестницы. В небе сиял молодой месяц, по ту сторону дороги раскинулось залитое лунным светом поле, бледное и пустынное. Повсюду стояла мёртвая тишина.

Не знаю, долго ли я так просидел. Может, час, может, два. Но я ни на миг не сомкнул глаз. Я всё время вслушивался. Если слушать очень внимательно, думал я, то можно услышать что-то такое, что подскажет мне, где папа.

Наконец откуда-то издалека донёсся еле слышный звук шагов по дороге.

Шаги приближались.

Топ… топ… топ… топ…

Это он? Или кто-то другой?

Я замер. Я всматривался в дорогу до боли в глазах, но дорога таяла в лунно-туманном сумраке.

Топ… топ… топ… топ…

Наконец из тумана показалась фигура.

Это был он!

Я спрыгнул со ступенек и понёсся ему навстречу.

– Данни! – вскрикнул папа. – Что такое?

– Я думал, с тобой случилось что-то ужасное, – сказал я.

Он взял меня за руку и молча повёл обратно в кибитку. Там он уложил меня в койку, укрыл и подоткнул одеяло.

– Прости меня, – сказал он. – Я не должен был так поступать. Но ты ведь обычно не просыпаешься, правда?

– Куда ты ходил, папа?

– Ты, наверно, устал, – сказал он.

– Я ни чуточки не устал. А можно ненадолго зажечь лампу?

Папа поднёс спичку к фитилю лампы, свисавшей с потолка. Вспыхнул жёлтый огонёк и озарил нутро кибитки бледным светом.

– Хочешь попить чего-нибудь горячего? – спросил он.

– Да, спасибо.

Он зажёг керосинку и поставил чайник.

– Всё, – сказал он, – я решил. Сейчас я открою тебе самую страшную тайну всей моей жизни.

Я сидел в койке, не сводя с него глаз.

– Ты спросил, где я был, – сказал он. – По правде говоря, я был в Фундукковом лесу.

– В Фундукковом лесу? – изумился я. – До него же много миль!

– Шесть с половиной, – уточнил папа. – Я знаю, мне не надо было уходить так далеко, и я очень, очень виноват, но меня потянуло туда со страшной силой, и я не устоял… – Его голос дрогнул.

– Но с чего вдруг тебя потянуло в такую даль?

Папа насыпал в две кружки какао-порошок и сахар. Он делал это очень медленно, разравнивая содержимое каждой ложки, как будто взвешивал лекарство.

– Ты знаешь, что такое браконьерство? – спросил он.

– Браконьерство? Нет, не знаю.

– Это когда идёшь тёмной ночью в лес и возвращаешься с добычей. Браконьеры добывают самую разную дичь, но в наших краях это обычно фазаны.

– Ты хочешь сказать, что браконьеры их воруют? – спросил я в ужасе.

– Мы смотрим на это иначе, – сказал папа. – Браконьерство – это охота, а охота – это искусство. Великий охотник – это великий художник.

– Так ты это делал в Фундукковом лесу? – спросил я. – Воровал фазанов? Да, папа?

– Я совершенствовался в искусстве, – сказал он. – В искусстве браконьерства.

Я был потрясён. Мой родной отец – вор?! Этот милый, добрый человек? Я не мог поверить, что он украдкой пробрался в чужой лес и похищает чужих ценных птиц.

– Чайник вскипел, – сказал я.

– И правда. – Он разлил кипяток по кружкам и принёс мне мою. Потом сходил за своей кружкой и сел с ней на край моей койки.

– Твой дедушка, – сказал он, – мой собственный папаша, был изумительным и поразительным браконьером. Он-то и обучил меня этому искусству. В десять лет я подхватил от него браконьерскую лихорадку и так с тех пор и не вылечился. Заметь, в те годы едва ли не каждый мужчина в нашей деревне ходил ночью в лес на фазанов. И не только из любви к охоте, но и чтобы прокормить семью. Когда я был маленький, времена для большинства англичан были плохи. Работы было совсем мало, некоторые семьи буквально голодали. А за несколько миль, в лесу богача, фазанов кормили по-королевски, два раза в день. Так можно ли винить моего папу за то, что он изредка, время от времени, приносил семье птичку-другую?

– Нет, – ответил я. – Конечно нет. Но мы-то не голодаем, папа.

– Ты не понял, Данни, мой мальчик! Ты не понял главного! Браконьерство – это такое сказочное, такое восхитительное увлечение, что стоит начать, как оно входит в твою кровь, и ты уже не можешь бросить. Только представь, – сказал он, вскакивая с койки и потрясая кружкой, – только вообрази на минутку, что ты один в тёмном лесу, где полным-полно егерей, все они прячутся за деревьями, и у каждого – ружьё…

– Ружьё! – задохнулся я. – Не может быть!

– У всех егерей есть ружья, Данни. Потому что в лесу водятся хищники, которые охотятся на фазанов: лисы, горностаи, ласки. Но и в браконьера егерь пальнёт без лишних слов, если, конечно, его заметит.

– Папа, ты шутишь!

– Вовсе нет. Кстати, егеря стреляют только со спины. Только когда ты пытаешься убежать. Они обожают палить дробью по ногам ярдов с пятидесяти.

– Они не имеют права! – крикнул я. – За это можно попасть в тюрьму!

– За браконьерство тоже можно попасть в тюрьму, – сказал папа. В глазах его сверкнула такая искра, какой я раньше не видел. – Когда я был маленьким, Данни, то не раз и не два видел поздним вечером в кухне такую картину: мой папаша лежит ничком на столе, а маманя склонилась над ним и выковыривает у него из мягкого места дробинки. Ножиком для чистки картошки.

– Не может быть! – Я захихикал.

– Ты мне не веришь?

– Верю, верю!

– Папин зад был весь в белых шрамиках, как в снежинках.

– Не знаю, почему я смеюсь, – сказал я. – На самом-то деле это не смешно, это страшно.

– Так и говорили: «браконьерский зад», – продолжал папа. – Во всей деревне не было ни одного мужчины, кому не досталось дроби. Но папа, конечно, был чемпион. Как тебе какао?

– Вкусно, спасибо.

– Если хочешь есть, можем устроить полуночный пир, – сказал он.

– Честно, пап?

– Конечно.

Он принёс хлебницу с хлебом, масло и сыр и начал делать бутерброды.

– Эти их сезоны охоты на фазанов, – сказал он, – одно большое надувательство. Во-первых, этим занимаются только богачи. Только они могут позволить себе выращивать фазанов исключительно ради того, чтобы потом в них стрелять. Эти богатенькие идиоты каждый год покупают на фермах фазанят за огромные деньжищи и растят их в загонах, а когда те подрастут – выпускают в лес.

В лесу молодые фазаны держатся стайками, как цыплята. Егеря их охраняют, кормят два раза в день отборной кукурузой, пока те не разжиреют настолько, что еле-еле могут взлетать. И тогда нанимают загонщиков. Загонщики идут по лесу, хлопают в ладоши, горлопанят, поднимают дикий шум, чтобы согнать этих полуручных фазанов туда, где их поджидают эти слабоумные с ружьями. Пиф-паф – и фазан камнем падает вниз. Намазать тебе бутерброд клубничным джемом?

– Да, пожалуйста, намажь, – сказал я. – Один с джемом и один с сыром. Но, папа…

– Что?

– А ты-то сам как охотишься на фазанов, когда браконьерствуешь? У тебя где-то там припрятано ружьё?

– Ружьё? – в негодовании воскликнул он. – Настоящие браконьеры в фазанов не стреляют, Данни, ты не знал? В этом лесу даже из игрушечного пистолетика с пистонами не выстрелить – сразу набегут егеря.

– Тогда как же…

– Ну-у-у, – протянул папа.

Он полуприкрыл глаза, и вид у него сделался загадочный. Он медленно, толстым слоем, намазывал на хлеб клубничный джем.

– Вообще-то это большой секрет, – сказал он наконец. – Очень большой. Но если мой папа мне его открыл, то, думаю, и я могу открыть его тебе. Хочешь?

– Да, – сказал я. – Очень. Прямо сейчас.

5
Тайные методы

– Все лучшие способы ловли фазанов, – сказал папа, – открыты моим папашей. Папаша подходил к браконьерству как настоящий учёный.

Он положил мои бутерброды на тарелку и принёс мне в койку. Я поставил тарелку на колени и начал есть. Голоден я был страшно.

– Начнём с того, что мой папаша в экспериментальных целях держал у себя на заднем дворе целую стаю превосходных петухов, – сказал папа. – Петух – это, по сути, тот же фазан. Такой же глупый и питается тем же. Только более ручной. Так что всякий раз, когда папаша изобретал новый метод ловли фазанов, он испытывал его на петухе.

– И какие методы самые лучшие? – спросил я.

Папа положил недоеденный бутерброд на край раковины и секунд двадцать молча и пристально смотрел на меня.

– Дай честное слово, что не расскажешь ни одной живой душе.

– Честное слово!

– Тогда слушай, – сказал он. – Вот первый секрет. Верней, Данни, это больше чем секрет. Это самое важное открытие за всю историю браконьерства.

Он подался ко мне. В бледно-жёлтом свете лампы, свисавшей с потолка, лицо его тоже было бледным, но глаза блестели, как звёзды.

– Слушай же, – сказал он вдруг совсем другим голосом – вкрадчивым, шелестящим и очень таинственным. – Фазаны, – прошептал он, – помешаны на изюме.

– Это и есть большой секрет?

– Именно, – сказал он. – Может, звучит и смешно, но поверь, это чистая правда.

– Изюм?

– Самый обычный изюм. У них что-то вроде мании. Бросаешь в стаю фазанов горсть изюма – и у них начинается страшная драка за каждую изюмину. Мой папаша открыл это сорок лет назад. И тогда же сделал прочие свои открытия, о которых я тебе сейчас расскажу.

Папа прервался и оглянулся через плечо, словно хотел удостовериться, что никто не подслушивает под дверью кибитки.

– Метод номер один, – сказал он тихо, – носит название «Капкан “Конский волос”».

– «Конский волос», – эхом прошептал я.

– Именно, – подтвердил папа. – Величие этого метода состоит в том, что он абсолютно тихий. Если поймать фазана методом «Капкан “Конский волос”», никто не услышит ни писка, ни хлопанья крыльев, ни других звуков. И это невероятно важно, потому что, Данни, не забывай: ночью в лесу, когда высоченные деревья, словно чёрные призраки, простирают над тобой ветви, кругом так тихо, что слышен каждый мышиный шорох. И где-то в этой тишине затаились егеря и вслушиваются. Они всегда начеку, эти егеря. Стоят, прижавшись к стволу дерева, или сидят за кустом с ружьём наизготовку.

– Что это за метод? – спросил я. – Как он работает?

– Очень просто, – сказал папа. – Сперва берёшь несколько изюмин, замачиваешь их на ночь, чтобы они разбухли и стали мягкими и сочными. Потом берёшь хороший, прочный конский волос и нарезаешь его отрезками длиной в полдюйма.

– Конский волос? А где его берут?

– Известно где – в конском хвосте. Это нетрудно, главное – стоять сбоку, чтобы конь тебя не лягнул.

– А дальше? – спросил я.

– Значит, нарезаешь на кусочки длиной в полдюйма. Потом берёшь один такой отрезок и продеваешь в изюмину, прямо в серединку, так, чтобы конский волос торчал с обеих сторон. Вот и всё. Ты готов к ловле фазана.

Если хочешь поймать не одного, а больше, – готовь больше изюма. Вечером ты пробираешься в лес – только надо прийти до того, как фазаны разлетятся по деревьям спать. Рассыпаешь изюм и ждёшь. Очень скоро появится фазан и склюёт изюминку.

– И что тогда?

– В этом-то и состоит открытие моего папаши, – ответил папа. – Сначала изюмина застревает в фазаньем горле – из-за конского волоса. Фазану не больно. Изюмина просто торчит там и щекочет ему горло. Как если б у тебя в горле застряла хлебная крошка. Но после этого, хочешь верь, хочешь нет, у фазана отнимаются ноги! Он словно пригвождён к месту. Стоит, дёргает головой, как насосом, вверх-вниз, так что тебе только и остаётся, что выскользнуть из укрытия и сунуть его в мешок.

– Папа, это правда?

– Клянусь, – ответил папа. – Как только фазан попался в капкан «Конский волос», он не сдвинется с места, хоть ты направь на него струю воды из шланга. Такая вот необъяснимая особенность. Почему, отчего – неизвестно. Казалось бы, пустяк, но попробуй до такого додуматься!

Папины глаза светились гордостью. Он немного помолчал, погрузившись в воспоминания о своём отце, великом браконьере-изобретателе.

– Итак, это был метод номер один, – сказал он наконец.

– А метод номер два? – спросил я.

– О, метод номер два – это истинная красота. Это вспышка чистого гения. Я помню даже день, когда он был изобретён. Мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас.

Воскресное утро. На пороге кухни появляется папа с громадным белым петухом в руках. «Кажется, я понял», – говорит он. На губах у него играет улыбка, во взгляде – ликование. Он стремительно входит в кухню и ставит петуха в центр стола. «Нет, ей-богу! На этот раз просто отлично». – «Отлично что? – спрашивает маманя, поворачиваясь к нему от раковины. – Гораций, ну-ка убери с моего стола эту грязную птицу!»

Голова петуха упрятана в смешной бумажный колпачок, вроде перевёрнутого вафельного конуса для мороженого. Папаша гордо показывает на него и говорит: «Стукни-ка его. Ну же, давай. Сделай с ним что-нибудь, что хочешь. Он не шелохнётся». Петух задирает ногу и пробует сбить колпачок, но тот словно прирос. «Ни одна птица в мире, – продолжает папаша, – не убежит, если ей закрыть глаза». Он тычет в петуха пальцем, толкает его во все стороны. Петух не обращает на это ни малейшего внимания. «Можешь его взять, – говорит папаша маме. – Можешь взять и свернуть ему шею и приготовить его на обед в честь моего изобретения». И он тут же берёт меня за локоть, быстро выводит из кухни, и мы идём через поля в большой лес по другую сторону Литл-Хамдена, лес этот тогда принадлежал герцогу Бэкингему. Не проходит и двух часов, как мы обзаводимся пятёркой славных жирных фазанов, без всякого труда, как если б купили их в магазине.

Папа перевёл дыхание. Глаза его ярко сверкали, взгляд их был обращён в прошлое, в чудесные времена его детства.

– Но папа, – сказал я, – как же надеть фазану на голову бумажный колпак?

– Ты ни за что не угадаешь, Данни.

– Ты мне расскажи!

– Слушай внимательно, – сказал он и снова оглянулся через плечо, как будто ожидал увидеть на пороге нашей кибитки егеря или самого герцога Бэкингема. – Вот как это делается.

Во-первых, роешь маленькую ямку. Во-вторых, берёшь листок бумаги, сворачиваешь в конус и вставляешь в эту ямку, отверстием вверх, как стаканчик. В-третьих, смазываешь внутренности этого стаканчика клеем и бросаешь туда несколько изюмин. И прокладываешь к этой ямке изюмную дорожку.

Что делает глупый фазан? Он склёвывает твою дорожку, подбирается к яме, суёт туда голову, чтобы полакомиться изюмом, и хоп! – бумажный колпак приклеился к голове, и глупый фазан ничего не видит. Разве не гениально, Данни? Папаша прозвал этот метод «Липучий колпак».

– Ты сегодня его и применил? – спросил я.

Папа кивнул.

– И скольких ты поймал? – спросил я.

– Ну-у… – смущённо протянул папа. – Вообще-то ни одного. Я слишком поздно пошёл. Когда я добрался, фазаны уже дремали на деревьях. Так что, сам понимаешь, навык я утратил.

– Но тебе всё равно понравилось?

– Это было прекрасно, – сказал он. – Абсолютно великолепно. Как в старые добрые дни.

Папа переоделся в пижаму. Потом прикрутил свисавшую с потолка лампу и залез на свою койку.

– Пап, – шепнул я.

– Что?

– А ты часто так уходил, когда я засыпал?

– Нет, – ответил он. – Сегодня был первый раз за все твои девять лет. Когда твоя мама умерла и мы с тобой остались вдвоём, я дал зарок бросить браконьерство, пока ты не вырастешь настолько, что тебя можно будет оставлять ночью одного. И сегодня я впервые нарушил свой обет. Мне так захотелось в лес, что я просто не мог противиться этому порыву. Прости меня, мне стыдно.

– Если ты когда-нибудь снова захочешь пойти, я не буду возражать, – сказал я.

– Правда? – оживился он. – Точно?

– Да, – сказал я. – Если ты предупредишь заранее. Ты обещаешь предупреждать меня заранее, если соберёшься уходить?

– А ты уверен, что не будешь против?

– Уверен.

– Хороший мой мальчик, – сказал он. – И тогда, стоит только тебе пожелать, у нас будет на ужин жареный фазан. Это в сто раз вкусней, чем курица.

– А ты когда-нибудь возьмёшь меня с собой, пап?

– Ну… По-моему, ты ещё маловат шастать в потёмках. Не хочу, чтобы тебе засадили дробью в мягкое место. В твоём-то возрасте.

– Твой папа тебя брал, когда тебе было столько, сколько мне, – сказал я.

Повисла пауза.

– Поглядим, – сказал папа. – Но сперва мне надо хорошенько попрактиковаться, понимаешь?

– Да, – сказал я.

– Я не хочу брать тебя с собой, пока не приду в форму.

– Конечно, – сказал я.

– А теперь пора спать. Спокойной ночи, Данни.

– Спокойной ночи, папа.

6
Мистер Виктор Фундукк

В следующую пятницу, когда мы ужинали у себя в кибитке, папа сказал:

– Если ты не против, Данни, завтра ночью я снова отлучусь.

– В смысле, за фазанами?

– Да.

– Опять в Фундукков лес?

– Всегда в Фундукков лес, – сказал он. – Во-первых, все фазаны именно там. А во-вторых, мне в радость поохотиться на птичек мистера Фундукка. Больно уж он мне не нравится.

Здесь я должен прерваться и кое-что рассказать вам про мистера Виктора Фундукка. Он был пивоваром, владельцем гигантской пивоварни. Богат он был баснословно, и его владения простирались на много миль по всей долине. Вся земля вокруг нас, по обе стороны дороги, принадлежала ему, не считая того клочка, на котором стояла наша автозаправка. Этот клочок принадлежал папе. Крошечный островок в океане владений мистера Фундукка.

Мистер Виктор Фундукк был всем снобам сноб и отчаянно стремился водить знакомство с «правильными» людьми. Он устраивал псовую охоту, закатывал головокружительные балы и носил затейливые жилеты.

Каждый уик-энд он проносился в своём здоровущем серебристом роллс-ройсе мимо нашей заправки на свою пивоварню. Иногда мы успевали заметить над рулём его лоснящееся пивное лицо, розовое как ветчина, обрюзглое из-за чрезмерной любви к пиву.

– Да, – подтвердил папа, – мистер Виктор Фундукк мне ни чуточки не нравится. Я не забыл, как он вёл себя с тобой в прошлом году, когда приезжал заправляться.

Я тоже не забыл. Мистер Фундукк тогда припарковался у насосов в своём блестящем сверкающем роллс-ройсе и сказал мне:

– Заправь-ка мне машину, да поживее!

Мне тогда было восемь лет. Он не вышел из машины, только протянул мне ключ от бензобака и прорычал:

– И держи свои грязные ручонки подальше от неё, понял?

Я не понял, поэтому спросил:

– В каком смысле, сэр?

На сиденье рядом с ним лежал кожаный хлыст. Он взял его и нацелил на меня, как пистолет.

– Если на краске останутся отпечатки твоих грязных пальцев, – сказал он, – я выйду из машины и тебя вздую.

Не успел он договорить, как папа выбежал из мастерской. Он широкими шагами подошёл к автомобилю, положил руки на опущенное стекло и заглянул внутрь.

– Мне не нравится, как вы разговариваете с моим сыном, – сказал он пугающе тихим голосом.

Мистер Фундукк не смотрел на него. Он сидел за рулём своего роллс-ройса очень прямо, его крошечные свиные глазки неотрывно смотрели вперёд. В уголках губ застыла самодовольная надменная ухмылка.

– У вас не было причины ему угрожать, – продолжал папа. – Он не сделал ничего дурного.

Мистер Фундукк по-прежнему делал вид, будто папы тут не было.

– В следующий раз, когда вам вздумается кого-то вздуть, – сказал папа, – предлагаю выбирать из тех, кто одного с вами роста. Вроде меня.

Мистер Фундукк не шелохнулся.

– А теперь, будьте добры, езжайте своей дорогой, – сказал папа. – Мы не желаем вас обслуживать.

Он взял у меня из рук ключ от бака и бросил в окно. Роллс-ройс рванул с места, подняв облако пыли.

На следующий же день к нам явился инспектор из местного отдела здравоохранения и сказал, что пришёл проверить нашу кибитку.

– На что вы хотите её проверить? – спросил папа.

– На пригодность в качестве человеческого жилья, – сказал тот. – В наши дни людям запрещается жить в грязных развалюхах.

Папа проводил его в кибитку, где было, как всегда, безупречно чисто и уютно, и в конце концов проверяльщик вынужден был признать, что придраться не к чему.

Вскоре после этого заявился другой инспектор и взял пробу бензина из одной из наших подземных цистерн. Папа объяснил мне, что они хотят проверить, не подмешиваем ли мы второсортный бензин к первосортному – старый трюк, к которому прибегают нечестные заправщики. Мы, разумеется, ничего подобного не делали.

С тех пор не было недели, чтобы к нам не наведался с очередной проверкой какой-нибудь местный чиновник. Ясно, сказал папа, что всем этим заправляет длинная волосатая лапа мистера Фундукка, задумавшего выжить нас с нашей земли.

В общем, теперь вы понимаете, почему охота на фазанов мистера Виктора Фундукка доставляла папе особое удовольствие.

В тот вечер мы замочили изюм.

Следующий день идеально подходил для браконьерства, и мой папа всё время об этом помнил, можете не сомневаться. Лихорадочное волнение нарастало в нём с самого утра. Была суббота, в школу идти было не нужно, и мы почти весь день провели в мастерской, где очищали от нагара цилиндры «Остина-7» мистера Пратчетта. Это была отличная машинка 1933 года выпуска, малюсенькое чудо, которое бегало всё так же резво, как сорок с лишним лет назад. Папа сказал, что «семёрка» – раньше её называли «крошка Остин» – была первым успешным мини-каром в истории. Мистер Пратчетт, владелец индюшиной фермы близ Эйлсбери, страшно гордился своей «семёркой» и всегда привозил её к нам на ремонт.

Мы с папой вместе ослабили пружины и вытащили клапана. Потом отвинтили гайки и сняли головку блока цилиндров. Потом начали соскабливать нагар изнутри головки и с верхней части поршней.

– Я хочу выйти не позже шести, – сказал папа. – Тогда я доберусь до леса как раз в сумерки.

– А почему надо в сумерки? – спросил я.

– Потому что в сумерках всё в лесу делается расплывчатым и туманным. Тебе ещё видно, куда идти, но разглядеть тебя самого не так-то просто. И когда угрожает опасность, всегда есть где укрыться – в тени в этот час темнее, чем в волчьей пасти.

– А почему ты не дождёшься полной темноты? – спросил я. – Тогда тебя вообще не будет видно.

– В полной темноте никого не поймаешь, – сказал папа. – Когда приходит ночь, все фазаны взлетают на деревья и устраиваются на ночлег. Фазаны, как все птицы, никогда не спят на земле. Им нужен насест. На этой неделе, – добавил он, – смеркается примерно в полвосьмого. До леса идти часа полтора, не меньше, поэтому мне надо выйти не позже шести.

– А что ты выбрал, «Липучий колпак» или «Конский волос»?

– «Липучий колпак», – сказал папа. – Очень уж он мне нравится.

– Когда ты вернёшься?

– Около десяти, – сказал он. – Самое позднее – в пол-одиннадцатого. Не позже, я обещаю. Ты уверен, что согласен остаться один?

– Уверен, – сказал я. – Но с тобой ничего не случится, правда, папа?

– Не беспокойся обо мне, – сказал он и обнял меня за плечи.

– Но ты говорил, что в деревне твоего папы не было ни одного мужчины, которому рано или поздно не досталась бы порция дроби от егерей?

– М-да. Я так говорил? Да, точно, говорил. Дело в том, что в те дни егерей в лесах было куда больше, чем сейчас. Тогда чуть ли не за каждым деревом стоял егерь.

– А сейчас их сколько в лесу у Фундукка?

– Не очень много, – сказал он. – Совсем немного.

Чем ближе был вечер, тем труднее было папе усидеть на месте. Я видел, как он взволнован. К пяти часам мы закончили с крошкой Остином и погоняли на нём по дороге туда-сюда, проверяя плоды своих трудов.

В пять тридцать, раньше обычного, мы поужинали сосисками и беконом, но папе явно не лез кусок в горло.

Ровно в шесть часов он поцеловал меня на прощанье и сказал:

– Данни, обещай, что не будешь меня дожидаться. В восемь ложись в кровать и засыпай, хорошо?

Он двинулся по дороге, а я стоял на крыльце кибитки и смотрел ему вслед. Мне нравилась его походка. Это были широкие, слегка вприпрыжку, шаги сельского жителя, привыкшего преодолевать пешком большие расстояния. На папе был старый тёмно-синий свитер и ещё более старая кепка. Он обернулся и помахал мне. Я помахал в ответ. И он скрылся за поворотом.