Текст книги "Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография"

Что же случилось? Терри часто утверждал, что его уволил Прайс. Хотя при этом сам не раз говорил, что Прайс постоянно увольнял всех без разбора, и часто не всерьез, в порыве чувств. Иногда уволить могли просто потому, что сегодня твоя очередь для публичной порки. Более того, увольнения Прайса были столь многочисленны, что он забывал, кого уже прогнал, а кого нет, и сотрудники быстро заметили, что если просто снова прийти на следующий день, велика вероятность, что продолжишь работать дальше как ни в чем не бывало⁸. По словам Лин, Прайс увольнял Терри не раз и не два, а целых три. А значит, в первые два раза Терри возвращался и продолжал. Но не в третий.

«Меня подводило здоровье», – признался Терри. Его начал беспокоить желудок, пару раз он, судя по всему, терял сознание. Во время одной особенно накаленной конфронтации он упал в обморок на ковер прямо перед Прайсом, который безразлично произнес: «Кто-нибудь, унесите отсюда тело»⁹. По словам Лин, в тот раз Терри ходил в больницу, чтобы убедиться, что это не инсульт и не сердечный приступ. Ему поставили диагноз «стресс», и найти источник этого стресса было не так уж сложно.

Отсюда – не самое полюбовное расставание Терри с Western Daily Press. Еще добрых три четверти года он не напишет для газет ни слова.

* * *

В каком-то смысле лучшего времени для периода затишья, когда можно побыть дома и зализать раны, было не придумать. Им предстояло обустроить новое жилище.

Терри и Лин недолго пользовались добротой и свободной спальней Дяди Реджа в Ноул-Уэсте. Поиски жилья, представлявшие собой вылазки в выходные в сельскую местность на оливковом «Моррисе», скоро привели их к дому, который они и хотели, и могли купить: это был маленький приземистый коттедж восемнадцатого века, ранее принадлежавший отошедшему от дел священнику и его супруге, в маленькой сомерсетской деревеньке Роуберроу в Мендипских холмах, милях в пятнадцати к югу от Бристоля. Назывался он Гейз-коттедж. Когда-то его крыша была соломенной, теперь – черепичной, а еще когда-то здесь находился магазин сладостей, чем объяснялось огромное окно на первом этаже; вид из главной спальни охватывал всю долину до самого древнего форта Доулбери-Уоррен на холме. Терри говорил, это сильно напоминало о доме его детства в Фоти-Грине.

Особенно эти воспоминания, должно быть, подпитывала ветхость дома – до смертоубийственной черепицы, как в первом доме Терри, впрочем, не доходило, но в целом состояние было плачевным. Лин и Терри переехали ненастной зимой 1970 года, и насколько в коттедже может быть холодно, особенно по ночам, Терри выяснил однажды утром, когда проснулся и обнаружил, что его борода покрылась хрустящим инеем. Если раньше они этого не понимали, то теперь поняли: над домом еще работать и работать. Хорошая новость – они смогли получить от местной управы грант на ремонт. Плохая – необходимые работы сожрут этот грант, не поперхнувшись, и потребуют добавки.

Для начала требовалось заменить все двери. И потолки. Да и вообще в доме не нашлось бы того, что не надо было бы заменить или хотя бы подновить, – за исключением железных колец на наружной стене. Задолго до того, как стать жилищем священника, Гейз-коттедж принадлежал извозчику, поэтому в кирпичную кладку в правой части фасада вделали два кольца – «звенья извозчика», как это называлось, – диаметром дюйма в три, к которым извозчик привязывал лошадей. Через века прошел наказ – или, по крайней мере, так говорили местные в долине, – ни в коем случае не избавляться от колец, а иначе… ну, пожалуй, лучше и не знать, что за страшное историческое возмездие обрушится на дом. Пратчетты уж точно не собирались идти наперекор традиции, и на протяжении всего их владения домом кольца оставались доступны любому, кому понадобятся, из какого бы исторического периода он ни прибыл. Лин вспоминает, что, когда они с Терри лежали в постели по ночам, им иногда слышался шум, издаваемый, как они говорили между собой, «лошадьми-призраками».

И это, кстати, не единственный потусторонний звук, каким Гейз-коттедж встретил новых владельцев. У Терри и Лин сложилось стойкое впечатление, что живший здесь раньше священник так и остался в доме – в той или иной форме. Однажды утром, около восьми, когда Терри уже ушел на работу, Лин услышала, как в комнату вошло тиканье, приблизилось к камину, а потом вышло через окно. Когда она рассказала об этом соседям, те ответили, что она, должно быть, слышала карманные часы бывшего хозяина коттеджа, и прозаически предположили, что ему стало интересно, чем она там занимается. Пратчетты прозвали его Преб – сокращение от «пребендарий» – и в следующие годы время от времени слышали тиканье его часов.

В доме кое-что еще жило своей жизнью: сырость. Казалось, в этом коттедже сырость существует так же, как в других домах – кирпичи. Его стены были сложены из тесаного камня и словно впитывали дожди, туманы, росу, пар из чайника и вообще любую влагу из воздуха. Оглядываясь назад, Терри осознал, что лучше было бы смириться с сыростью – «принять ее», писал он, «как неотъемлемую часть дома и придумать, как дать влаге испаряться безобидно». Но они с Лин послушались одного совета и решились на дорогостоящее предприятие – установку современной гидроизоляции, что сперва очень мешало жить, а в результате имело непредсказуемые последствия в виде, как ни странно, увеличения сырости. В конце концов они ее присмирят, но победить окончательно так и не смогут.

Ну и неважно. Им там нравилось – нравился коттедж, нравился сад, нравились окрестности. Они вместе обошли Мендипские холмы вдоль и поперек – исследовали пещеры, ямы и старые шахты, наслаждались слегка таинственным колоритом местных средневековых укреплений. С вершины Доулбери-Уоррен открывался вид на поля, который в ясный день простирался до самого Бристольского залива. Нравились им и пабы. Например, плюс «Свона» в начале дороги был в том, что оттуда можно было по прямой дойти до дома, а это упрощало навигацию после долгого вечера с сидром. Но более традиционную атмосферу Сомерсета можно было ощутить в «Старе» на А38 – настоящем сидровом баре с полутемным залом, который в основном населяли люди, чьи зубы – или, вернее, их отсутствие – свидетельствовали о жизни, полной вдохновенного употребления скрампи[44]44
  Скрампи – крепкий сухой яблочный сидр.


[Закрыть]. Здесь по вечерам, когда в заднем зале тебе наливали стаканчик тайны, можно было завести поучительную беседу с человеком по имени Молния – получившим прозвище за то, что, вопреки старой поговорке, в него молния била дважды. Терри с энтузиазмом отмечал у клиентуры «древние шляпы, собак и слегка сомнительные ружья», наверняка передававшиеся из поколения в поколение. «Мендипы чем-то напоминали мою родину, – писал Терри, – но было там и что-то анархическое, некое ощущение “радости в сияющую ночь” – и, конечно, в туманную ночь тоже»¹⁰.

Тогда Терри болтался без дела – и этот период затянулся на большую часть года. Лин по-прежнему работала в Бристоле. Терри искал вакансии. Много читал – вернулся к настоящему увлеченному чтению, забытому с окончанием школы и устройством в газету. Записывал идеи для собственных книг. Ремонтировал дом и приглядывал за тем, как его ремонтируют другие, гулял и попивал скрампи. И начал медленно приходить в себя после беспощадных месяцев в Western Daily Press.

* * *

И, конечно, в тот же период он стал издающимся романистом. С завершением редактуры и иллюстраций наконец-то – спустя два года после подписания договора – подошло время выпускать первую книгу Терри.

В октябре Колин Смайт привез макет «Людей Ковра» на Франкфуртскую книжную ярмарку 1971 года, где ему пришлось пробиваться – по подсчетам репортера New York Times – через 3522 стенда из 58 стран, представлявших около 78 тысяч новых изданий. И, несмотря на такую конкуренцию, Колин привлек к своему дебютанту интерес немецкого издателя – так состоялась первая зарубежная продажа Терри¹¹. Не столь благополучно вышел тираж в Великобритании – в типографии книги напечатали с перевернутыми иллюстрациями. Пришлось их возвращать и переделывать. Впрочем, к ноябрю книга уже была готова к выходу в свет.

Colin Smythe Publishing, издательство небольшое и независимое, не занималось организацией громких тематических вечеринок, чтобы привлекать внимание к своим изданиям; да и, сказать по правде, оно не занималось такими книгами, для которых имело бы смысл организовывать громкие тематические вечеринки. Но в случае с Терри и «Людьми Ковра» они посчитали, что стоит рискнуть. Так и состоялась коктейльная вечеринка в отделе ковров «Хилса» – перворазрядного мебельного магазина на Тоттенхэм-Корт-роуд в центре Лондона. А еще Колин ловко добился спонсирования от Британского совета по маркетингу шерсти – единственный в истории союз бренда Пратчетта и одного из ведущих сельскохозяйственных ведомств страны.

Терри и Лин приехали пораньше. На вечеринке подавали особый коктейль с аппетитным названием «Эссенция Подковерья» из вишневого бренди и прочих разнообразных ингредиентов, уже забытых – возможно, и к лучшему. Еще гостей ждали канапе в стиле «Людей Ковра»: «копченый бурильщик ткани» и «пурпурный гроуд», «жареный тромп» и «салат зеленого глиба», «тушеный снарг с грибами», сыр Кристобеллы и торт с кристаллами сахара. Издатели, книгопродавцы и горстка литературных журналистов пили, жевали и общались в окружении рулонов ковров. Пиар-отдел «Хилса» раздобыл где-то детей, и Терри устроил для них прямо на полу импровизированный мастер-класс по рисованию снаргов. Затем вышел тогдашний председатель Colin Smythe Limited, сэр Роберт Майер, представил Терри и расхвалил его книгу¹². В одном конце зала на полу рисуют дети, в другом – вещает 92‐летний сэр Роберт: что ни говори, а первая книжная презентация Терри почти наверняка охватила самый широкий возрастной диапазон в сравнении с любой другой лондонской литературной вечеринкой того дня. Здесь Терри впервые оказался в центре внимания на мероприятии, посвященном его творческим достижениям, и, похоже, довольно быстро адаптировался – даже чувствовал себя как рыба в воде под всеобщими взглядами, и слава богу, ведь в том же году это произойдет еще не раз и не два.

Тогда же он впервые давал автографы, и это ему тоже пришлось по душе. Дэйв Басби приехать не смог, но позже Терри подарил другу книгу с раскрашенными вручную иллюстрациями в знак признательности за тот самый судьбоносный «Аксминстер» в доме его матери. Дарственная надпись гласила: «Дэйву Басби, хозяину Ковра».

Вот и грохнул стартовый пистолет, и Терри, ныне – всамделишный издающийся романист, не упустил ветра в спину и ринулся вперед, набирая скорость, тиражи и читателей, мгновенно поймав тот самый динамичный ритм умопомрачительно продуктивного творчества, за которое мир с тех пор его любил и почитал.

Ну или нет. Второй книги не будет еще четыре с половиной года.

Зато будут курицы. И пчелы. Не говоря уже о козах.

СНОСКИ

¹ Терри утверждал, что однажды спросил у отца, как управа Беконсфилда относится к тому, что их жильцам принадлежит собственность где-то еще, и Дэвид ответил, что чиновник из отдела аренды отреагировал на эту новость лишь ободряющей улыбкой и словами «Рад, что вы растете». Из этого, думаю, мы можем сделать вывод, что либо Дэвид сильно приукрашивал, либо тогда в жилищном департаменте управы Беконсфилда выдался особенно славный денек.

² Стоит отметить, что в борьбе с властями Прайс проповедовал равный подход и, согласно одной характеристике, противостоял как «претенциозной помпезности тори, так и всюду лезущему социализму».

³ Позже его антипатия к редакторам особенно обострилась после случая, когда младший редактор газеты, которую мы не станем называть, хотя, вообще-то, это была Sunday Times, заменил в его статье слово «numinous» («нуминозный, божественный») на слово «luminous» («сияющий»). Причем здесь Терри задела не столько сравнительно мелкая правка, сколько вывод, в каком его невозможно было разубедить, что редактор решил: раз Терри – автор фэнтези, он просто не может знать слова «numinous» и ну конечно же имел в виду «luminous». Иначе говоря, его возмущала не столько редактура, сколько снобизм.

⁴ Очевидно, я еще легко отделался, прожив под таким психологическим давлением всего один уикенд.

⁵ СХЧП (слишком хорошо, чтобы проверять). Впрочем, Мартин Уэйнрайт, будущий коллега Терри в куда более счастливые времена в Bath Evening Chronicle, который и рассказал мне эту историю, отметил, что, возможно, просто «принял желаемое за действительное».

⁶ Также Терри, по-видимому, писал в газету рассказы под псевдонимом Патрик Кирнс. Его иллюстрация точно сопровождает праздничный рассказ Кирнса «Куропатка в почтовом ящике» (A Partridge in a Post Box), опубликованный в сочельник 1970 года. Кирнс – девичья фамилия матери Терри, а имя Патрик созвучно фамилии Пратчетт.

⁷ Общие результаты этих поисков: золото найти несложно; ладан и мирру – даже не надейтесь. В «Бутсе» и то не продают ладан. Вывод Терри: «В следующем году просто куплю корзину для пикника».

⁸ Как я уже говорил в начале книги, в случаях, когда Терри увольнял меня, хотя удержать их в памяти было проще из-за отсутствия других сотрудников, действовал тот же самый закон забывчивости, – возможно, и этим Терри обязан Эрику Прайсу.

⁹ СХЧП.

¹⁰ Здесь он с некоторой географической вольностью отсылался к традиционной народной песне «Браконьер из Линкольншира» (The Lincolnshire Poacher).

¹¹ В New York Times отметили культурный сдвиг, наблюдавшийся в том году во Франкфурте: «Порнография, занимавшая весь зал в прошлом году, пошла на убыль… и теперь вынуждена делить полки с разнообразными социалистическими книгами разной степени догматичности».

¹² Сэр Роберт Майер – немецкий филантроп, который переехал в Англию в 1896 году и сколотил состояние на банковском деле, затем основал Лондонский филармонический оркестр и учредил знаменитые Детские концерты Роберта Майера. Он выступал на радиопередаче Desert Island Discs в столетнем возрасте и скончался в 1985‐м в возрасте 105 лет. Дай бог каждому прожить так долго и славно, как сэру Роберту Майеру.

8. Средиземноморские рептилии, цыплята в бочках и всё, кроме солнечной печи

Нельзя сказать, что выход «Людей Ковра» перевернул жизнь Терри вверх дном. Когда убрали стаканы и смели крошки торта с кристаллами сахара, «Хилс» снова стал мебельным магазином, а Терри – сомерсетским безработным. Книгу встретили почти без исключения положительными рецензиями. Да, действительно, в Sunday Times, где о романе упомянули вскользь, его сочли перенаселенным: «Живое воображение и яркие персонажи мистера Пратчетта порадуют читателей, если им хватит терпения запомнить столько народностей и племен». Зато рецензенту Daily Express история покажется «удивительно захватывающей», а в Irish Times о ней отзовутся как о выходе на «новый уровень воображения» и одобрительно добавят: «Стиль прекрасен». В Smith’s Trade News – журнале книгоиздателей – «Людей Ковра» назовут «одной из самых оригинальных книжек для карапузов, попавшей в магазины за многие десятилетия», – и хотя журналистские выражения типа «книжки для карапузов» вызвали бы у Терри аллергическую реакцию, в целом он явно должен был оценить похвалу. А Teachers’ World – журнал для педагогов – объявил, что произведение Пратчетта «феноменального качества»¹.

То, что пресса заметила дебютную детскую книгу неизвестного автора, – уже само по себе достижение и яркий показатель как притягательности стиля Терри, так и умения Колина Смайта в нужное время умаслить нужных людей вишневым бренди и дармовыми угощениями. И все-таки из трех тысяч экземпляров «Людей Ковра» распродалась только тысяча (немалая часть ушла в библиотеки), а пятьсот переслали в Австралию – с такими результатами ни Терри, ни Колин не могли бы все бросить и жить безбедно². Теперь Терри официально и неоспоримо стал полноценным писателем, воплотив свою детскую мечту. Но, как он всегда и предполагал, даже будучи полноценным писателем, он нуждался кое в чем еще: в работе.

К счастью, она скоро подвернулась. Весной 1972 года на удочку Терри попалось предложение вернуться от бывшего коллеги из Bucks Free Press – только теперь младшим редактором, а не новостником. В чем-то это можно было считать понижением – а то и несколько унизительным отступлением. Разве Терри не покинул так отважно теплые объятья Bucks Free Press, дабы взойти на эскалатор, необратимо несущий ко всенародной журналистской славе? И что же теперь, ползти обратно, с психологическими травмами и с поджатым хвостом, чтобы перевести дыхание за перекладыванием бумажек? Ведь Терри отлично знал: «В целом младшие редакторы – канцелярские крысы. Они никуда не выходят, ни с кем не говорят, разве что крикнут через редакцию: “Эй! Это что еще за тип – Аристофан?”» И все же ничего другого не оставалось, так зачем отрицать очевидное? С Western Daily Press не срослось, и Bucks Free Press под благодушным командованием Артура Черча – человека, который, не будем забывать, первым оценил «стиль» Терри, – наверняка представлялось ему уютным и заманчивым убежищем.

Правда, теперь-то Лин и Терри считали себя сомерсетцами – или как минимум гейз-коттеджцами. Они нашли дом, который полюбили вместе со всеми его призраками и садом, и не горели желанием продавать его и срываться в Бакингемшир. И поначалу весной 1972‐го Терри, теперь 24‐летний, жил в разъездах. В то время как Лин оставалась в Роуберроу, он в воскресенье вечером ехал на восток, рабочую неделю проводил с родителями в Беконсфилде, а на выходные возвращался в Сомерсет. Но такие разлуки, очевидно, не радовали ни его, ни Лин, и со временем они нашли достаточно дешевую съемную квартиру на первом этаже эдвардианского дома, расположенного в Эмершэм-Хилл в Хай-Уикоме, и перебрались туда вместе с растущим черепаховым зверинцем.

Появление черепах было на совести Терри: он вдруг обнаружил, что при виде черепахи неизбежно испытывает горячее желание «спасти» ее. Впервые это произошло в зоомагазине хай-уикомского района Фрогмор и с тех пор будет происходить снова и снова, пока коллекция спасенных не разрастется до десятка разнообразных средиземноморских черепах. Эти спасательные позывы не оставят Терри и годы спустя. В девяностых, во время тура в Глазго, он освободил из зоомагазина в центре города черепашку, вскоре получившую имя Большое Пятнышко, и пришел в ужас, когда в аэропорту ему запретили проносить ее с собой на борт³. «Вам меня не остановить, – заносчиво заявил Терри. – Это Великобритания». И Большое Пятнышко полетела-таки с ним в Саутгемптон.

В новых географических условиях Лин устроилась клерком в Хай-Уикоме. Всю неделю они работали, а по пятницам – в ленивый день Bucks Free Press после выхода газеты – Терри старался уйти пораньше, после чего они с Лин собирали черепашек, загружали их в фургон «Моррис» и направлялись на запад, в основном проселками, с остановкой на рыбу с картошкой в Мальборо, где, по словам Терри, «кормили особенно вкусно». Такую жизнь на два графства они вели полтора года.

Терри, похоже, вернулся к жизни в Bucks Free Press без труда – и наверняка с немалым облегчением. Вдобавок к редакторским обязанностям он продолжил дело Дядюшки Джима, и «Детский кружок» снова стал неприметной площадкой для таких блестящих историй, как «Джоно – говорящая лошадь», «Машина времени в телевизоре» и «Ринсмангл, гном с Порожней пустоши», в которой Терри впервые заигрывает с идеей о гномах, тайно обитающих в универмаге, что со временем, в 1989 году, перерастет в «Угонщиков» (Truckers) – первую книгу детской «Трилогии номов» (The Bromeliad). Нашел он время и для новых размышлений в колонке Маркуса – первый текст вышел 1 марта 1972 года, – где пару раз упоминал и о событиях, связанных с Colin Smythe Limited: сперва – о награждении сэра Роберта Майера Орденом Кавалеров Почета по Новогоднему почетному списку 1973 года, потом – о кончине в тот же месяц одного из авторов издательства, Мориса Коллиса. А вот под чем теперь подпись Терри Пратчетта не стояла, так это под текстами о невезучих фермерах, тонущих в колодцах, или о жертвах домашнего насилия. Теперь на новостном фронте воевали другие. Терри окончательно стал канцелярской крысой.

И очень этому радовался. Несмотря на неудобства жизни на два дома, для Терри и Лин это было безмятежное время – особенно в сравнении с месяцами, проведенными Терри в Бристоле. От Эмершэм-Хилл было рукой подать хоть до работы, хоть до китайского ресторана – а к тому времени китайская кухня уже дошла от Беконсфилда до Хай-Уикома. Дэйв Басби, занимавшийся трафаретной печатью в Рединге, познакомил Терри с Please to See the King – фолк-рок-альбомом, выпущенным Steeleye Span в 1971 году, и хотя музыка никогда не вызывала у Терри особого интереса, он прикипел к пластинке душой и вместе с Лин и Дэйвом проводил вечера в хай-уикомском фолк-клубе и близлежащих пабах, где выступали фолк-группы⁴. В квартире Терри и Лин начали делать свое вино – сливовое и инжирное, последнее – из дешевого сушеного инжира, который покупали в местной бакалее «Интернэшнл». Винные бутылки стояли у газового камина в гостиной, – вторые после черепах в очереди на тепло – Терри с Лин были в ней лишь третьими.

В той же комнате Терри делал иллюстрации. Colin Smythe Limited начали выпускать под руководством Питера Бендера The Psychic Researcher & Spiritualist Gazette – ежемесячный журнал Ассоциации спиритуалистов Великобритании. Терри поручили нарисовать для него комикс – и он тут же придумал Уорлок-Холл, каменную деревенскую развалюху и одновременно штаб правительственного «Института психических исследований и развития», где, цитируя первую панель, «чудаковатая команда ученых во главе с молодым и энергичным доктором Томом Боулером заменяла старые невежественные суеверия на… э‐э… ну, НАУЧНЫЕ суеверия». Так с первой же панели становилось ясно, что новый художник издания не слишком серьезно относится к потусторонним исследованиям, – как оно и было. В одном стрипе табличка на двери «лаборатории медиумов» предупреждает посетителей: «Пожалуйста, звоните – стук сбивает работников с толку». Неизвестно, как относились к подшучиваниям самые ревностные члены Ассоциации спиритуалистов, но Терри нарисовал стрипы об Уорлок-Холле для семнадцати номеров.

Еще, что интересно, работа Терри с этим журналом привела к уникальному соавторству будущего создателя Плоского мира и Фэнни Крэдок – трудно себе представить, чтобы эти два человека делили одну страницу или вообще что угодно – кроме, возможно, шварцвальдского торта. Фэнни Крэдок тогда была, пожалуй, самым известным телекулинаром страны. Ее низкий раскатистый голос однажды сравнили со звуком «циркулярной пилы, проходящей через лист пропитанного джином картона», а ее насмешки за кухонной стойкой над своим мужем и помощником Джонни выглядели дерзким шагом гендерной политики и феминизма в эпоху, которая такими вещами не особенно славилась. Но вот что, пожалуй, о Фэнни Крэдок знают немногие – она считала себя экстрасенсом, причем с юного возраста: ее даже временно отчисляли из школы за проведение спиритического сеанса. Поэтому Фэнни и Джонни выглядели подходящими авторами для колонки «Исследователь паранормального» за подписью «Ред Херринг»[45]45
  Red Herring – букв. «копченая селедка», в переносном смысле – «отвлекающий маневр».


[Закрыть], и в июле 1973 года колонка вышла с иллюстрацией от Терри, изображавшей довольно веселую рыбешку (надо полагать, ту самую «селедку») в балахоне⁵. Увы, на этом все сотрудничество закончилось, и больше дороги Терри и Фэнни не пересекались – ни в этом мире, ни, насколько нам известно, в любом другом.

Между тем вдобавок к работе, рисованию и фолк-клубам Терри готовил следующую книгу. Какое-то время он подумывал написать продолжение «Людей Ковра» и часто обсуждал это и с Колином, и с Дэйвом Басби. Но затем решил, что – как он выразился в письме Колину, – хотя вторая книга, по его мнению, «была бы, по сути своей, не хуже первой», она могла бы показаться читателю «эксплуатацией уже готового мира», а также «разрушила бы таинственность Ковра». Сомнения Терри насчет эксплуатации идеи привели Колина в легкое недоумение – и учитывая, что мы говорим о будущем авторе 41 романа о Плоском мире, нежелание возвращаться в знакомое художественное пространство для исследования новых его закоулков плохо рифмуется с будущим писательским методом Терри. Возможно, так он всего лишь пытался оправдать желание не ограничиваться детской литературой и попробовать на этот раз написать что-то для взрослых. Так или иначе, это решение, очевидно, было окончательным, и вместо «Людей Ковра II: Возвращение в Аксминстер» Терри приступил к научно-фантастическому роману, который станет «Темной стороной Солнца» (The Dark Side of the Sun), и трудился над ним по вечерам, устанавливая себе цель написать 400 слов, но порой не ограничиваясь этим. Например, в августе 1973‐го, в неделю якобы отдыха в Роуберроу, Терри сообщил Колину, что набрал в работе над романом – вернее, уже «сильно переписанным» третьим черновиком – скорость в три тысячи слов в день.

Писательство – да и жизнь в целом – вошли для Терри и Лин в спокойную колею. Они достаточно зарабатывали, счастливо жили в квартире в Эмершэм-Хилл, еще счастливей – на выходных в Роуберроу. Единственным неудобством были постоянные переезды туда-сюда, несмотря на качество рыбы с картошкой в Мальборо. Если б только Терри нашел такую же комфортную работу, как в Bucks Free Press, но поближе к Роуберроу, чтобы ему, Лин и черепашкам не приходилось каждый раз испытывать удачу в дорожном движении вечера пятницы на Марлоу-Хилл. Если бы он нашел работу на западе, все стало бы просто идеально.

* * *

Редакция Bath and Wilts Evening Chronicle находилась в центре Бата, на Уэстгейт-стрит. Каждый день, в 15:30, с понедельника по субботу, с рокотом оживали печатные станки и все здание сотрясалось, пока в его подвалах рождался новый выпуск. Затем, в 17:00, все вновь затихало.

Еще две важные характеристики редакции: она находилась всего в 25 милях от Роуберроу, и в сентябре 1973 года в ней открылась вакансия младшего редактора.

Терри увидел объявление в рассылке Westminster Press – местного журналистского союза – и ухватился за него обеими руками. Так он и покинул Bucks Free Press второй раз – хотя, судя по всему, с благословением и очень хорошей рекомендацией от Артура Черча. В Бате он провел почти семь лет, до 1979 года – до своего 31‐го дня рождения, – и из трех газет, где ему довелось поработать, здесь Терри нравилось больше всего. Как и в Bucks Free Press, здесь была оживленная, но при этом приятная рабочая среда. Новостной редактор – выходец из Ланкастера Морис Бордмен – не сдерживался в выражениях, только если кто-то не дотягивал до его планки, но и тогда оставался, в сущности, человеком добрым и сочувствующим. А непосредственный начальник Терри, главный младший редактор Джеральд Уокер, был истинным джентльменом – учтивым и приветливым, из династии работников и даже некогда владельцев Chronicle. В редакции все были безнадежно влюблены в ответственного секретаря Риту Хэнкок, а кое-кто – и в ее дочь-подростка Кристин. Развлекались здесь тем, что пытались незаметно протащить в статьи какое-нибудь «слово недели» или разыгрывали Боба Фолкса – пожилого репортера, который однажды, услышав о пожаре в Виндзорском замке, позвонил в королевскую пресс-службу и громко отчитал ее сотрудников за то, что они об этом промолчали. Оказалось, на самом деле пожар произошел в пабе «Виндзорский замок» на Аппер-Бристол-роуд.

А если надоело разыгрывать Фолкса, всегда можно было попытаться ненавязчиво ввернуть в разговор словечко golly («божечки») в присутствии мистера Робертсона из династии местных джемовых королей, важной личности в культурной жизни Бата и частого гостя редакции⁶. Вообще и гости, и местные жители, решившие, что у них есть интересный сюжет, часто входили в двери на Уэйстгейт-стрит в поисках слушателей, и если бы вам случилось раскритиковать, скажем, Батское общество любителей театрального органа, члены этого общества наверняка столпились бы на черной лестнице, чтобы сказать вам пару ласковых. Газета даже гордилась этой открытостью. «Мы отвечали за свои слова», – говорит Мартин Уэйнрайт, впоследствии журналист The Guardian, он же критик Батского общества любителей театрального органа и добрый друг Терри в тот период.

«Еще нам очень повезло со временем и местом, – рассказывает Мартин. – Тогда исключительная красота Бата достигла расцвета благодаря изобилию меланхолического обветшания и ностальгической атмосфере былого величия. Это был достаточно маленький городок, чтобы репортер освоил его за три года, но и куда более разнообразный, чем предполагал его строгий образ».

Одним словом, более яркого контраста с бристольской жизнью Терри не придумаешь – о чем говорит и тот факт, что Лин пекла для Терри кексы, которыми он угощал остальных младших редакторов, ужасно к ним пристрастившихся – особенно к лимонным с глазурью. «Только представь их грустные мордашки», – заклинал он ее, когда в редакции просили испечь еще. Насколько мне известно, Терри ни разу не приходило в голову угостить лимонным кексом Эрика Прайса. Как сказал Мартин: «Уверен, Терри уютная, дружелюбная и сплоченная атмосфера Chronicle была в удовольствие после тирании Western Daily Press».

А еще в Chronicle ему предоставили рабочий кабинет – будку на крыше здания, среди дымоходов, где он мог свободно брать перерыв, чтобы поразмышлять или покормить голубей. По крайней мере, так в дальнейшем – причем не раз – утверждал сам Терри. Хотя на самом деле невозможно найти свидетельств существования будки на крыше редакции Bath Evening Chronicle на Уэстгейт-стрит, как невозможно представить убедительную причину для того, чтобы ее там строить, или для того, чтобы позволять младшему редактору работать в ней в одиночестве, даже если бы будка действительно была. И даже если не брать все остальное, кому бы он там кричал: «Эй! Это что еще за тип – Аристофан?» Кроме голубей, понятное дело. Наверное, занесем это в разряд «галлюцинации».

Мартин помнит Терри того времени «довольно застенчивым человеком со слегка неубедительным смешком в стиле «хе-хе-хе» и, надо признать, довольно изощренным чувством юмора, в дальнейшем сослужившим ему такую добрую службу в книгах». Еще он помнит его любовь к «ярким свитерам в полоску». На фотографии 1977 года в честь столетия Chronicle Терри, лысый и с густой черной бородой, единственный одет в потрепанный полосатый шерстяной свитер, тогда как остальная команда стоит в рубашках и пиджаках. Хотя Мартин был репортером, а Терри – младшим редактором, время от времени они вместе писали слегка нестандартные статьи для рубрики «День за днем» (Day by Day) – с довольно лукавым подзаголовком «А теперь нечто совершенно другое». Здесь типичным примером будет статья с заголовком «Раз-два – взяли, и берегитесь бананов на днище» и подзаголовком «Бескупюрный (то есть невероятно длинный) рассказ об 11‐часовом путешествии на двойном каноэ из Чиппенэма в Бат Мартина Уэйнрайта, который рисовал почти все иллюстрации, и Терри Пратчетта, который почти всю дорогу греб».