Текст книги "Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография"

– В начале, – говаривал Писмайр, – не было ничего, кроме плоскости. Потом появился Ковер, который закрыл всю эту плоскость… Потом появилась пыль. Она падала на ковер, просеивалась сквозь ворсинки, укоренялась в глубокой тени. Ее набиралось все больше, она медленно оседала в тишине среди полных ожидания ворсинок, и это продолжалось до тех пор, пока пыль не покрыла Ковер толстым слоем.

Из пыли, из праха Ковер соткал нас всех…[42]42
  Пер. О. Колесникова.


[Закрыть]

«Я не собирался выпускать такое из рук, – говорит Колин. – Я тут же понял, что он далеко пойдет. Насколько далеко? Этого я не знал. Но он был очень молод, а уже так писал. Каким же он мог стать через пять лет?»

Договор Colin Smythe Publishing Limited и Теренса Дэвида Джона Пратчетта на «Людей Ковра», с правом на издание двух следующих книг, если первая будет успешной, датирован 9 января 1969 года. Как и рабочий контракт с Bucks Free Press, подписал его отец Терри, потому что ему самому, хоть он и был уже три месяца как женатым домовладельцем, оставалось еще четыре месяца до совершеннолетия.

Не успели просохнуть чернила на договоре на его первый роман, как он задал необычный вопрос: нельзя ли полностью переписать книгу?

Испугался? Возможно. Но, скорее всего, просто знал, что может сделать лучше. Колин согласился, но задал встречный вопрос. Терри уже иллюстрировал свои рассказы от Дядюшки Джима в газете – в июне 1968‐го его рисунок сопровождал четвертую часть восьмичастного эпоса «Басон и хьюгонавты», затем последовало множество других. Так, может, Терри проиллюстрирует и «Людей Ковра»? Переписывание, иллюстрации – все это дело не быстрое. Только два с лишним года спустя его первая книга наконец попадет на полки. Но никто особенно и не торопился. Зачем? Время было на их стороне.

* * *

В 1969‐м, когда Терри исполнился 21 год и он стал субъектом права, его жизнь уже складывалась замечательно. Очень счастливый брак. Собственный дом. Еженедельная колонка в газете и договор на книгу. И вдобавок ко всему Терри стал гордым обладателем малолитражки «Хейнкель Троян».

Правда, эта малолитражка его чуть не прикончила. Дважды. Но до этого мы еще дойдем.

Колонка досталась Терри, когда Bucks Free Press перешла на выход два раза в неделю, начав выпускать по вторникам издание Midweek Free Press, которое, в отличие от пятничного новостного выпуска, публиковало преимущественно статьи и иллюстрации. Здесь Терри и отвели половину полосы, где он писал материалы под псевдонимом Маркус. Это была колонка без темы – уголок для зарисовок о местной жизни и «ироничных замечаний». Для Терри было важнее, что это – в отличие от формульных новостных репортажей – шанс выработать узнаваемый почерк, причем под удобным прикрытием анонимности. Его первая статья, озаглавленная «Дымок из стволов над зеленой-зеленой травой Бакса», была о реконструкторах, увлекавшихся эпохой Дикого Запада. В следующий раз он размышлял об экспериментальных «стоячих автобусах» в Слоу – без кресел, только со стоячими местами, – и о том, что будет, если они появятся и в Уикоме, – предвкушая появление «беговых» автобусов без пола. В других случаях он обращал внимание на недавно вышедшие книги – иногда из каталога Colin Smythe Limited. И, как рассказы Дядюшки Джима, колонки Маркуса стали еще одним поводом для рисунков Терри, которые часто были их основными иллюстрациями.

Иногда Маркус брал интервью. Например, ездил в Марлоу, в гости к сэру Бэзилу Лидделлу Харту, солдату запаса и военному историку, самонареченному автору стратегии блицкрига – быстрой, сконцентрированной и ошеломительной атаки, – заявлявшему, будто немцы увели его идею раньше, чем ее успели применить британцы⁹. Интервью вышло под прекрасным заголовком «Сэр Бэзил – человек мира, несмотря на блицкриг».

А однажды Маркус взял интервью у местного писателя Роальда Даля. К тому времени Даль уже выпустил «Чарли и шоколадную фабрику» и «Джеймса и гигантский персик», но звездой еще не стал – Терри даже счел необходимым представить его следующим образом: «Уже пятнадцать лет Роальд Даль живет и творит в Грейт-Миссендене. Но британской публике он, вероятно, более известен как муж актрисы Патриции Нил или автор сценариев для фильма о Джеймсе Бонде “Живешь только дважды” – по его словам, “тяжелая, но и очень веселая работа”, – и впечатляющего (и “умилительного”) “Пиф-паф ой-ой-ой”».

О беседе договорились после простого обмена письмами. 25 апреля 1969 года Терри написал на бланке Bucks Free Press (с нескромной саморекламой – «Тираж более 42 000 экземпляров в неделю») следующее:

«Cэр,

я поклонник вашего творчества – как рассказов, так и книг для детей, – и хотел бы, если это возможно, посетить вас в ближайшем будущем, чтобы написать статью для своей газеты. Не могли бы вы ответить мне по вышеуказанному адресу, чтобы мы договорились, когда вам будет удобно?

Искренне ваш,

Теренс Пратчетт»

Такой же прямой ответ Даля пришел меньше чем через неделю: всего одна фраза – предложение «позвонить в любой день около 12:30, попробуем договориться о встрече». Так Терри попал в пока-еще-известный-только-как-дом-актрисы Джипси-хаус, где с удовольствием отметил, что а) у Даля есть теплица, и б) в теплице растут орхидеи. Скоро мы увидим, как он сам вкладывает первые писательские заработки в теплицы. Тем не менее, похоже, Терри и Даль не сразу нашли общий язык: «В моем присутствии он как будто очень нервничал, – вспоминал Терри в заметках для автобиографии, – и мне было трудно поддерживать темп интервью. Наконец он спросил: “Ваша семья родом из Уэльса?” Я ответил, что, насколько мне известно, нет. После этого он расслабился, и только потом я прочитал в его автобиографии, что в детстве, живя в Уэльсе, он ужасно боялся хозяйки кондитерской лавки по имени миссис Пратчетт»¹⁰.

И в самом деле, Даль охарактеризовал ту хозяйку как «сущий страх Божий»[43]43
  Пер. И. Захарова.


[Закрыть]. С другой стороны, по его же признанию, он со своими восьмилетними приятелями издевался над миссис Пратчетт, среди прочего подкинув ей в банку леденцов дохлую мышь, а значит, пожалуй, их неприязнь была взаимной.

Статья вышла под не слишком захватывающим заголовком «История успеха человека без идеи». Впрочем, многие слова Даля явно задели в Терри какую-то струну, которая уже не замолкала. Например, Даль сказал: «Цель писателя вроде меня – развлекать, только и всего. У меня нет никакой особой идеи, не считая обычной, которую пытается донести любой писатель: что бывают очень плохие люди и очень хорошие. На самом деле, если честно, большинство – очень плохие. Но суть в том, что книга – это развлечение, о чем многие писатели забывают – и тогда становятся моралистами».

И еще: «Писать книги для детей непросто, хорошие – тем более. Зато эта работа благодарнее – не в финансовом плане, но все-таки».

И еще: «Важность искусства сильно переоценивают, особенно творческие люди, которые мнят, будто это самое важное на свете, а значит, и они самые важные на свете. Но самое важное на свете – это такие вещи, как забота о детях, и семья, и медицина. Хватает же у этих творческих людей наглости! Думают, будто в мире нет ничего, кроме них».

Все эти утверждения намного позже отразятся во взглядах самого Терри на творчество и публичное поведение, поэтому в каком-то смысле легко считать эту встречу двух писателей с миллионными тиражами до того, как они стали писателями с миллионными тиражами, формирующей – по крайней мере, для Терри. Что-то в тот день в Грейт-Миссендене точно запало ему в память – и не только теплица.

Ездил ли он на ту встречу с Роальдом Далем на бирюзовом «Хейнкеле Трояне»? Заманчиво думать, что да, хотя доказательств или опровержений тому нет. Но как минимум тогда эта машина уже точно у него была – пришла на смену «Мобилетту», отданному парикмахеру. «Хейнкель Троян» производил огромное впечатление – «смарт-кар своего времени», утверждал Терри, в чем был бы более-менее прав, если бы смарт-кары были трехколесными, жужжали, как шумный фен, и требовали влезать в них через откидывающуюся переднюю панель, протискиваясь мимо руля¹¹.

И все же для образчика хипповатого шика конца шестидесятых у этой двухместной бирюзовой малолитражки хватало своих плюсов, и Терри с Лин явно получали соответствующее тому времени удовольствие, гоняя по Бакингемширу под стеклянным куполом. Жалко только, что машина их чуть не отравила. Это случилось, когда они заехали за одеждой в химчистку в Хай-Уикоме и взяли ее в салон, поскольку «Хейнкель Троян» не славится просторным багажником. В стеклянном пузыре салона они быстро надышались химическими испарениями и уже теряли сознание, когда Терри понял, что происходит, остановился, открыл дверцу и спас их обоих. И слава богу. Никому бы не хотелось читать заголовок «Невеста из Джеррардс-Кросса и работник Bucks Press задохнулись в малолитражке из-за собственной одежды».

Второй раз Терри был на волосок от смерти, когда врезался в выехавшую перед ним на дорогу машину покрупнее и покрепче, раз и навсегда ответив на вопрос «Что будет, если врезаться на малолитражке “Хейнкель Троян” в “Лэнд Ровер”?». А будет следующее: малолитражка лопнет. «Я остался на сиденье, – писал Терри, – а машину разбросало вокруг меня этаким ведьминым кругом». «Лэнд Ровер», что неудивительно, отделался легким испугом.

На смену «Хейнкелю» пришел «Моррис Трэвеллер» – уже сменивший трех владельцев и страдающий от болезни радиатора, из-за чего Терри и Лин приходилось всюду возить с собой бутылки с водой. Скоро им это надоело. С тех пор их излюбленным средством передвижения станет бывший почтовый фургон «Моррис Майнор» оливково‐зеленого цвета – «отменная машина», упрямо настаивал Терри, «несмотря на ее склонность поворачивать за угол чередой прямых отрезков». И несмотря на ржавчину. «Ржавчина в те времена была важным компонентом автомобилей, – писал Терри. – Думаю, сперва наносили ее, а уже потом – краску».

Первый «Моррис Майнор» – а их будет несколько – сослужил им добрую службу в Хай-Уикоме. Как вспоминала Лин, в одну незабываемую зимнюю ночь, когда перевернулся даже снегоуборщик, могучий «Моррис» цепко держался за дорогу и дошел до цели. Дешевый и сердитый транспорт из тех, куда хочется закинуть пожитки, чтобы отправиться на запад. Он пришелся очень кстати – ведь как раз об этом Терри с Лин и задумались.

СНОСКИ

¹ Нас не должно удивлять, что в тех обстоятельствах Лин не заметила Терри, несмотря на его сходство с Уэйном Фонтаной. Ее очень увлек «Властелин колец». Настолько, что однажды вечером она проехала несколько остановок не по той линии.

² По словам Лин, это несправедливое описание «Бентли»: он, как и большинство транспортных средств, включая сельскохозяйственные, был понадежнее «Данкли» и уж точно поудобнее. Однако из-за его расхода бензина – а он выпивал галлон за 17 миль – пользовались им экономно, главным образом для воскресных поездок в церковь да путешествий к дедушке с бабушкой в Дорсет.

³ Не забывайте, дело было во времена до цифровых телевизоров или даже видеозаписи. Если пропустил, то пропустил. Не считая поездки в Америку тем летом, когда сериал показывали у них, единственным шансом Терри оставалось дожидаться видеоверсии, которая вышла… в 1982 году. Немалый срок – хотя, с другой стороны, в продажу одновременно поступили версии и на «Бетамакс», и на VHS.

⁴ И через три года после того, как Артур Кларк на глазах Терри и Дэйва дразняще анонсировал фильм на Ворлдконе‐1965 в Лондоне.

⁵ Когда я познакомился с Терри, дни его славы в настольном футболе давно миновали. Но, очевидно, не стоит недооценивать его любовь к этой игре. В 1975‐м, в рецензии для газеты Bath and West Evening Chronicle на книгу Сида Уодделла и Джона Мида «Барная лига» (The Indoor League) Терри отмечает, что в этот сборник игр для пабов входят «две моих любимых – бильярд и настольный футбол, и немало шиллингов было на них потрачено, прежде чем я прибыл в сей безбожный край боулинга».

⁶ Если точнее, модель, в которой есть только Солнце, Земля и Луна без остальной Солнечной системы, называется не оррерий, а теллурий. Уверен, Терри хотел бы, чтобы я это упомянул.

⁷ Снова Дэйв достанет свой псевдорегентский костюм из нафталина на свою свадьбу в 1975 году, хотя в тот раз Терри откажется его в этом поддержать. Лин помнит, что его костюм показывался на протяжении семидесятых в редких случаях, когда требовалось одеваться формально. «Я надену костюм разве что на встречу с Богом» – такой была мантра Терри что тогда, что потом.

⁸ Параллельно почти в то же время в культуре: Рэй О’Салливан идет по дорожке к особняку в Уэнтуорте, принадлежащему Гордону Миллсу – менеджеру Тома Джонса и Энгельберта Хампердинка, – звонит в дверь и говорит что-то в духе: «Ничего, если зайду и сыграю кое-что свое?» Миллс, как ни странно, приглашает незнакомца, слушает, как тот выдает на хозяйском пианино Alone Again, Naturally, и следующий десяток лет они гребут деньги лопатой. Терри для того же самого, конечно, даже имя менять не придется.

⁹ В дальнейшем некоторые историки заявляли, что Лидделл Харт, скончавшийся в январе 1970 года, переоценивал свое влияние в этой сфере.

¹⁰ Терри имел в виду автобиографию «Мальчик: Рассказы о детстве» (Boy: Tales of Childhood) Роальда Даля, вышедшую через пятнадцать лет после их встречи, в 1984 году.

¹¹Нельзя не сказать также о характере «Хейнкеля Трояна» и о том, что два его самых заметных появления в британском кино были в комедиях: «Все в порядке, Джек» (I’m All Right, Jack, 1959) и «Синее убийство в Сент-Триниан» (Blue Murder at St Trinian’s, 1957). В общем, далеко не «Мини Купер».

7. Летающие чайники, заиндевевшие бороды и торт с кристаллами сахара среди ковров

Вечер пятницы в Часовне, и я уже собираюсь отчаливать домой на выходные, когда меня подзывает к своему столу Терри.

– Роб, мы можем поговорить?

Это только начало моей работы у Терри – я еще свыкаюсь с обязанностями, для меня все в новинку. Да и Терри еще свыкается с тем, что теперь у него появился подчиненный.

Некоторое время я стою и жду. Терри как будто с головой погрузился в какое-то дело. Кажется, ожидание длится несколько минут. Наконец он откидывается на спинку кресла и очень задумчиво смотрит вдаль.

Молчание продолжается.

– Все хорошо, Терри? – спрашиваю я.

Его задумчивое выражение не меняется – как и направление взгляда. Время идет. Наконец он слабо качает головой и смотрит на меня.

– Нет-нет-нет – не хочу портить тебе выходные. Разберемся в понедельник.

– Но если что-то надо… – говорю я.

– Нет-нет, – говорит Терри. – До понедельника.

Я выхожу к машине крайне озадаченный – и немало встревоженный. Я что-то не так сделал? Где-то напортачил? Что-нибудь не туда положил или случайно выбросил? В чем мое преступление? Может, я не проявил должного уважения к Пэтчу – кабинетному коту, также известному как «отдел кадров»? Или, сам того не заметив, переехал утром одну из черепашек? Что, черт возьми, я сделал?

За выходные уровень моей тревоги нисколько не снижается. Ни о чем другом думать не получается. Я перебираю все, что сделал за неделю, ищу, в чем мог оплошать. И, что бы это ни было, как оно скажется на моей работе, которую я, кстати, полюбил и очень не хочу терять? Так я мучаюсь всю субботу и воскресенье. К понедельнику уже места себе не нахожу от волнения.

Когда я вхожу в Часовню, Терри сидит за столом.

– Доброе утро, – говорит он спокойным и совершенно обычным тоном.

Я иду на кухню и ставлю чайник. От Терри – ничего, работает себе дальше. Ставлю ему на стол чашку чая. Благодарит, не отрываясь от дел. Сажусь со второй чашкой за свой стол и нервно жду. Все еще ничего.

Наконец я не выдерживаю.

– Терри, ты сказал, что хотел о чем-то поговорить.

Он поднимает удивленный взгляд.

– Правда?

– В пятницу, – напоминаю я. – Вроде о чем-то важном.

Терри берет чашку и откидывается на спинку кресла. Копается в памяти, медленно качая головой. Ничего не вспоминается.

– Нет… нет… Не припомню.

И вдруг – резко:

– Ах да! Эрик Прайс!

Эрик Прайс? Вот теперь я окончательно запутался.

– Эрик Прайс, – повторяет Терри. – Ну конечно! Я забыл! «Поговорим в понедельник». Эрик Прайс провернул это со мной в мою первую неделю в Western Daily Press в Бристоле. Я все выходные трясся, а оказалось, зря. Вот засранец!

Кажется, меня разыграли. А еще кажется, что Терри об этом розыгрыше забыл. Значит, возможно, меня разыграли дважды. Так это устроено? Или это полрозыгрыша? Сам не знаю.

Терри, впрочем, сидит довольный.

– Сто лет ждал, когда сам смогу так сделать! – сияет он доброй улыбкой.

Затем возвращается к работе. А сияние невероятного удовольствия не покидает его до конца дня.

* * *

Кто же такой этот Эрик Прайс? И насколько он врезался в память Терри, если ему и тридцать лет спустя еще хотелось провести этакое катарсическое воссоздание прошлого опыта за счет новоназначенного личного помощника?

И пока мы не ушли в дебри – как Терри вообще попал к Эрику Прайсу в бристольскую Western Daily Press?

Осенью 1970‐го Терри было 22, он проработал в Bucks Free Press пять лет. И по большому счету это были хорошие пять лет, и поначалу интересные, и он явно многому научился, и к тому же быстро. Но еще он очень быстро вошел в колею – колею газеты и ее расписания, – и рабочие задачи больше не бросали ему вызов. Колонка Маркуса в новом издании разнообразила жизнь, но Терри написал уже около сотни текстов, и… что ж, то ли Бакингемшир съежился, то ли Терри стал больше. Опять же, как подтвердила бы Джейн Остин, общепризнанная истина гласит, что молодому человеку, обладающему умом, навыком скорописи Питмана и пятилетним стажем в местной газете, должно желать большего. Иначе писать ему о ярмарках, собраниях управы и золотых свадьбах до конца своих дней. У Терри возникло отчетливое ощущение, что пора двигаться дальше.

Или, вернее, двигаться подальше? Это тоже приходило Терри в голову – возможно, потому, что в тот момент он не слишком хорошо представлял, чем хочет заниматься в будущем. В письме Колину Смайту 1969 года, написанном на бланке Bucks Free Press явно в момент уныния, Терри размышляет о том, чтобы пойти в совсем другую профессию.

У меня вопрос: ты не знаешь в других издательствах людей, к которым можно обратиться по поводу работы? Честно говоря, я уже сыт по горло этой газетой, а все указывает на то, что в национальное вечернее или ежедневное издание нельзя попасть, не проработав много лет в провинциальном вечернем. Я набрался опыта в производстве и редактуре – газет – и наверняка усвоил достаточно общих знаний, чтобы быть полезным… Когда-то я верил, что хочу оставаться на писательской стороне профессии, но теперь сильно сомневаюсь.

Колин, который сам ничего не мог предложить Терри, а главное, подписал с ним выдающийся договор на первый роман и в потенциале еще на две книги, успокоил его и посоветовал продолжать писать, после чего Терри, похоже, больше об этом не задумывался. Он решил ограничиться сменой издания и изучал объявления в Press Gazette. Насколько он этого хотел, мы знать не можем, но это явно было правильно – соответствовало принятому подходу к карьере. И какое-то время спустя подходящая вакансия подвернулась в бристольской Western Daily Press – газете, выходившей шесть раз в неделю в большом городе, что определенно можно было назвать шагом от Bucks Free Press в направлении национальных изданий – при условии, что именно туда стремился Терри, хотя на самом-то деле, может, и не стремился, но… ну, сами понимаете… повторюсь – так было правильно.

И, возможно, переезд на запад – хорошая идея. В конце концов, родители Лин как раз закончили ремонт дома в тех краях. А Дэвид и Айлин – видимо, благодаря мудрому подходу Айлин к сбережениям – недавно приобрели летний домик возле Тивертона¹. И, конечно, денег, которые Терри и Лин могли выручить от продажи своего первого дома в Даунли – откуда было практически рукой подать до Лондона, – хватило бы на что-то намного крупнее – и, возможно, обособленней – в подходящем отдаленном местечке на западе страны. Поэтому Терри согласился на вакансию, после чего они продали дом 4 по Олд-Фарм-роуд и начали подыскивать жилье. Когда Терри уже пора было приступать к работе, они переехали к его крестному отцу – «дяде» Реджу Диксу в дом 3 по Тайрон-уок, непроезжей улице в бристольском пригороде Ноул-Уэст. Лин устроилась в бристольский магазин «Бутс», а Терри ждал кошмар по имени Эрик Прайс.

В газетной сфере Прайса в равной степени уважали и боялись, как природную стихию, – по словам одного коллеги, он «налетал, как торнадо». Во время Второй мировой он водил бензовозы во Франции, и однажды ему пришлось спасаться от немцев в Сен-Назере, пробравшись на корабль со скотом. Подобное закаляет характер – как и работа в Daily Express, где Прайс трудился до переезда в Бристоль. Тогда Express считалась могучим столпом британского общества – настолько могучим, что в 1962 году герцог Эдинбургский сгоряча назвал ее «чертовски отвратительной газетенкой… полной лжи, скандалов и вымысла». В тот же год оставив Express со всей ее чертовской отвратительностью, Прайс ознакомился со своей новой вотчиной в Western Daily Press и объявил своей задачей избавиться от того, что он решительно назвал «вонью смерти».

И главной его тактикой был напористый, воинственный подход в духе Флит-стрит, а это означало, что Western Daily Press, будучи региональным изданием, разумеется, не перестанет писать о цветочных выставках и золотых свадьбах, но начнет также публиковать на первой полосе материалы о событиях национального масштаба и станет площадкой для борьбы с власть имущими – бюрократами, вероломными политиканами и мэрами, – поднимая шум, создавая сенсации и в процессе оправдывая присвоенное самим Прайсом звание «газеты, которая борется за запад»².

Другой тактикой – причем весьма коварной – было перенять внешний вид Daily Express, вплоть до того, что, согласно легенде, репортер Express, приехавший в Бристоль, однажды купил эту газету, спутав со своей. Возможно, и не он один. Так или иначе, Прайс поднял тиражи Western Daily Press от опасно сокращающихся 12 тысяч в 1962 году до стремящихся ввысь 80 тысяч на момент приезда Терри.

Возможно, Терри и Эрик не могли поладить в принципе. Терри, говоря о многолетнем расколе в индустрии, однажды назвал младших редакторов «людьми, которые портят то, что написал репортер, прежде чем оно попадет в газету»³. В обществе Эрика Прайса высказывать такие взгляды было бы не слишком дальновидно, поскольку тот считал, что редактура – то есть урезание и уплотнение текста и придумывание броских заголовков – это священное искусство, а сами младшие редакторы – «некоронованные короли журналистики». Многие редакторы, пройдя школу Прайса, перешли на должности покрупнее, и более того: во время работы Терри в газете один сотрудник даже устало обвинил Прайса в том, что тот превратил газету в «тренировочный лагерь, поставляющий бойцов на Флит-стрит». Сам начальник лагеря был трудоголиком, привычно вкалывал по шесть дней в неделю и редко брал отпуск – да и когда брал, то не для культурного отдыха: после его смерти в 2013 году в возрасте 95 лет в некрологе Daily Telegraph рассказывалось, как Прайс отказался от билетов на постановку Шекспира в бристольском «Олд Вике» со словами: «В Шекспире нет ничего такого, чего не мог бы исправить хороший младший редактор».

Очевидно, новый начальник Терри не жаловался на отсутствие чувства юмора, но это был очень специфический юмор. Его любовь к розыгрышам проявлялась в подкладывании кнопок на стулья редакторам или поджигание этих стульев во время работы. Его управленческому стилю было свойственно регулярное метание через комнату офисного чайника, а один раз – и целой пишущей машинки, которая пролетела мимо цели – какого-то молодого новостника, – разбила окно и упала на тротуар с четвертого этажа⁴. Еще рассказывали, что однажды Прайс в ярости хлопнул ладонью по редакторскому столу и напоролся на грозную наколку⁵.

Можно без преувеличения сказать, что эта склочная, суровая и даже самовредительская рабочая среда не имела ничего общего с Bucks Free Press под началом добродушного Артура Черча, где идея стать «газетой, которая борется за Бакс», похоже, никого особо не интересовала. И столь клокочуще бескомпромиссная атмосфера, пожалуй, никогда бы не сошлась ни с темпераментом Терри, ни с его острой и практически аллергической неприязнью ко всему, от чего несло тиранией или притеснениями.

Впрочем, начиналось все хорошо – его первая смена совпала с известием о кончине президента Египта Гамаля Абделя Нассера, отметившего начало новой карьеры Терри сердечным приступом с летальным исходом в возрасте 52 лет. Эта новость вряд ли попала бы на передовицу Bucks Free Press при Черче, но определенно стала сенсацией для Эрика Прайса и Терри, который не успел еще и куртку впервые повесить в центральном бристольском офисе Western Daily Press, когда ему поручили о ней написать.

«Если спросите меня, получилось неплохо, – рассказывал Терри в заметках для автобиографии. – Поразительно, что способен сделать за полчаса журналист, имея под рукой газетные вырезки, в соседней комнате – телевизор, куда можно поглядывать одним глазом, в прошлом – один телефонный звонок, а в голове – вдумчивый анализ». А за спиной, мог бы добавить Терри, грозно пыхтящего Эрика Прайса. Так или иначе, первая статья принесла ему вожделенное одобрение нового начальника и позволила вернуться к Лин в Ноул-Уэст в «воодушевлении» насчет новой работы и своей способности ее выполнять.

На этом воодушевление и закончилось.

«Я не выдерживал ритм работы ежедневного издания, – писал Терри. – Мало того что у нас были ненормированные смены, так тебя еще в любой момент могли перевести на разрывной график – тот еще геморрой. Это испортило мне сон и разворотило личную жизнь. Может, если человеку важно где-нибудь через год попасть в национальную газету, ему это подойдет, но на меня это давило».

А хуже всего для Терри была ночная смена, она же «кладбищенская». Однажды ночью, когда Терри сидел в комнате репортеров один, поступил звонок, что на Клифтонском подвесном мосту стоит человек – возможно, самоубийца. Терри был вынужден отправиться на место происшествия – и то, что он там увидел, осталось с ним на всю жизнь. И это был далеко не единственный такой случай. «Иногда еще ничего, если они падали в воду, – писал Терри, – но кое-кто падал на камни».

Как-то ночью, по дороге в редакцию после очередного опустошающего происшествия на подвесном мосту, Терри остановила полиция, чтобы проверить его дыхание. Когда датчик показал, что он совершенно трезв, Терри скорбно сказал полицейскому: «Я только что от ваших коллег – все, что сегодня могло из меня выйти, уже вышло».

Нужно подчеркнуть, что в этот период были и светлые моменты: бристольская жизнь Терри не состояла сплошь из кровавых самоубийств, летящих в него чайников и костерков под офисным креслом. Например, быстро выяснилось, что Терри – единственный в Western Daily Press, кому идет редакционный черный смокинг, поэтому ему и Лин частенько доставались бесплатные ужины из трех блюд на официальных мероприятиях в Бристоле. Не бросал он и литературу. Как и в Bucks Free Press, в Western Daily Press имелась детская рубрика, «Солнечный клуб», и Терри, судя по всему, немедленно вызвался ею заняться. Уже в ноябре 1970‐го, всего через два месяца после начала работы, он писал для нее рассказы. Что Эрик Прайс думал о «Мистере Мышловкинсе и его ковчеге» – увы, тайна, покрытая мраком истории, но за ним последовали и другие тексты для этой странички, и в том числе шестичастный «Пещерный человек – путешественник во времени» (The Time Travelling Caveman) и трехчастный «Прод Йе А‐Диддл О!» (Prod Ye A‐Diddle Oh!)⁶.

А на Рождество Терри получил задание – тоже далекое от жестких новостей и предоставлявшее ему возможность быть собой в том, что касается интонации и настроения – написать целую полосу о том, как он искал в бристольском торговом центре «Бродмид» три ключевых символа Рождества – золото, ладан и мирру. Причем в костюме волхва – спасибо костюмерам Бристольского центра искусств. «Славный народ эти бристольские покупатели, – писал Терри. – Никто и бровью не повел при виде восточного царя, скачущего через лужи, чтобы не запачкать плащ»⁷.

Впрочем, подавляющее большинство статей за подписью «Теренс Пратчетт» – мрачные новостные заметки, которые писались либо по прямому заданию Прайса, либо чтобы ему угодить: «Мать отдает сыну почку», «Очередной юрист сражается с застройщиками», «Подражатели грабят банк», «Уклон дороги может убивать, говорят водители», «Уровень преступности в графстве бьет рекорды»… И даже если забыть об устрашающем присутствии Прайса в его жизни, из-за самой сути подобных текстов Терри, похоже, пережил нечто вроде экзистенциального кризиса.

«Я понял, что меня беспокоит в традиционной новостной журналистике, – писал Терри. – Некогда докапываться до правды, стоящей за фактами». Он сидел в зале суда на местах для прессы, глядя на какого-то незадачливого юнца, угодившего на скамью подсудимых за ничтожное и в конечном итоге бессмысленное преступление, и гадал: «Почему он, а не я?» – пока не осознал: что бы он ни написал об этом деле по долгу службы, это не позволит ему найти удовлетворительный ответ. В другой раз он брал интервью у еще не отошедшей от потрясения матери, чьего сына убили в уличной драке: Терри до того ужаснула прямота и бестактность вопросов, которые он обязан был задать, что слова встали комом в горле.

Был и еще случай, на этот раз комичный: он опрашивал с блокнотом свидетельницу бытовой ссоры и дежурно спросил стандартные личные данные. Женщина назвала имя и затем, наблюдая за ручкой, со знанием дела продолжила: «Двадцать девять лет, запятая, блондинка, запятая, мать троих детей». Ее подкованность в газетной стилистике и готовность помочь репортеру с пунктуацией лишний раз напомнили Терри о вездесущности и выхолощенности газетной речи. «Это был язык в нарезке, – писал он. – Это был формальный подход – упихивание большого мира в узкие рамки, низведение речи до уровня кубиков, которые журналистам оставалось только складывать в предложения. Этот язык не допускал мелких подробностей и не требовал особых размышлений. Клише – это полезные молотки и гвозди в инструментарии общения – но что получается, когда они замещают само общение?»

Пожалуй, можно догадаться, какой ответ на свой риторический вопрос подразумевал Терри: получается новостная журналистика.

В конце апреля 1971 года, всего через восемь месяцев работы, Терри уже написал свою последнюю статью для Western Daily Press – о том, что поезда из Лондона становятся быстрее, – под заголовком «Новый “Бристолец” ускоряется на пять минут». А затем ушел.