Текст книги "Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография"

И он был по-своему прав. «Данкли S65» не отличался эффектным дизайном и, по признанию Терри, «был закован в металл, как средневековый рыцарь в латы». Более того, чтобы провести даже самый элементарный ремонт, незадачливому владельцу приходилось задирать эту броню и спешно подставлять хлипкую подпорку, чтобы она с лязгом не грохнулась обратно. Возясь со скутером на ветру – даже на сравнительно легком, – ты рисковал расстаться с пальцами. И все же Терри и его отцу приходилось идти на этот риск регулярно, поскольку «Данкли» – «сварливый», как оценивал его характер сам Терри, – сбрасывал цепь веселья ради и шалил как только мог¹⁰.

Как писал Терри, «мой папа, будучи Дэйвом, был от рождения на связи с тайным братством Дэйвов, которые делились антикварными запчастями со свалок, из гаражей и таинственных секретных сараев под железнодорожными мостами. Но даже ему было непросто поддерживать в “Данкли” жизнь». Впрочем, для Терри «Уиппет» был каким-никаким, но транспортом, а транспорт – это свобода. Ну, более или менее. «Я гонял на бедолаге по всему сельскому Бакингемширу в зловонном облаке несгоревшего бензина и вечном ожидании, что же в нем откажет следующим», – писал Терри. Скутер прослужил с перебоями пару лет, пока, наконец, не приказал долго жить – безо всяких слезных прощаний со стороны последнего владельца. «Говорят, теперь “Данкли Уиппет” – коллекционный скутер, – писал позже Терри. – Ну, мой можно сколлекционировать со дна ямы на ферме в Мендипских холмах, только лучше бы его не выкапывать – ад следует за ним».

И все же перед тем как уйти в мир иной, ужасный безумный скутер сослужил бесценную службу в совершенно новом начинании Терри, к которому он как раз приступил: в ухаживании.

СНОСКИ

¹ Кто-то и правда заявлял, что подал идею для романа 1998 года «Последний континент» (The Last Continent). К сожалению для достоверности этого заявления, к моменту, когда пришло письмо, великодушно дарившее Терри туманную идею плоскомирского романа на австралийскую тему, законченная рукопись уже находилась в типографии. Мне часто казалось, что слать новые идеи тем, кто прославился благодаря собственным идеям – и чья работа, собственно говоря, состоит в том, чтобы выдумывать идеи, – слегка контринтуитивно: это как любезно слать Полу Маккартни музыкальные отрывки. Но со мной, очевидно, не согласятся. Может, и Полу Маккартни что-то такое шлют.

² Правда, честное мнение, публикация как объект общественного интереса, абсолютный иммунитет, распространение по незнанию. Но я подсматривал.

³ Рассказ займет шесть страниц в спецвыпуске, посвященном новым и молодым писателям. В редакторском комментарии Майкл Муркок напишет: «Терри Пратчетт, дебютировавший в Science Fantasy в 14 лет, издает свой второй рассказ (теперь ему 16), где космос предстает в новом и довольно поэтическом свете». В точку о рассказе, промашка с возрастом. Терри было 15, когда вышел тот номер Science Fantasy, и 17 теперь.

⁴ Фраза «жизнь людей» была для Терри чрезвычайно важной, и у нас еще будет повод к ней вернуться.

⁵ Часть с велосипедом вызывает у меня сомнения. С другой стороны, я при этом разговоре не присутствовал.

⁶Немало редакторов в попытке эффектно наколоть новость пробивали себе ладонь, особенно перепонку между большим и указательным пальцами. По словам Терри, при расчистке наколки под конец особенно суматошной недели частенько попадались листки, залитые изрядным количеством крови.

⁷ А вот кое-что другое, предположительно, проскочило незамеченным. С днем рождения, Хью Джанус[41]41
  Hugh Janus звучит как Huge Anus – букв. «большой анус». (Прим. пер.)


[Закрыть].

⁸ Это и так очевидно, но все-таки: почти за двадцать лет до «Цвета волшебства» Терри уже экспериментировал с идеей самодостаточного мира на плоской поверхности.

⁹ По совпадению, в том же Грейт-Ярмуте на Пасху 1986‐го будущий личный помощник Терри выиграл премию «Самый выдающийся скутер» за кастомизированную «Веспу 5 °Cпешл». В том году тоже обошлось без бунтов.

¹⁰ Дедушка Терри в период своего владения загнал несчастный «Уиппет» практически до полусмерти. Иначе говоря, этот «Уиппет» определенно можно было назвать счастливо спасшимся.

6. Креветочные коктейли, ядовитые малолитражки и дохлая мышь в леденцах

«Молодой человек, случайно обнаруживший у себя украшения юной дамы, по законам чести обязан вернуть их хозяйке. Уверен, Джейн Остин что-нибудь об этом говорила».

Так писал Терри в заметках для автобиографии. Неизвестно, каких именно взглядов придерживалась на этот счет Джейн Остин, но факты остаются следующими: однажды вечером, после вечеринки, когда Терри раздевался, чтобы лечь спать, в своей комнате в доме 25 по Аппер-Райдинг, из верхнего кармана его пиджака выпало что-то мягкое и блестящее, оказавшееся при ближайшем рассмотрении большой пурпурно-лиловой сережкой, явно ему не принадлежавшей.

Судьба улыбнулась Терри, как никогда до этого – и как никогда после.

Вечеринку устроила на выходных Джоанна, одна из коллег Терри, в доме своей семьи в Принсес-Рисборо – городке, который Артур Черч наверняка назвал бы местечком на западном краю зоны распространения Bucks Free Press, а Терри – местечком в восемнадцати нервных милях от Беконсфилда на «Данкли Уиппете». И хотя отдельные личности, судя по всему, покинули дом с чужими украшениями в карманах, вечер был не таким разгульным, как можно подумать. Напротив: Терри – почти девятнадцатилетний, в своей лучшей рубашке – сидел со стаканчиком «Гиннесса» в руке и болтал с коллегами по газете, когда откуда ни возьмись, как он писал, «мне на колени вдруг упала красавица блондинка с большими сережками, посмотрела на меня и спросила: “Вы Уэйн Фонтана?” Воспользовавшись шансом, я ответил: “Нет”».

Что ж, он не соврал – Терри и в самом деле не был вокалистом манчестерской поп-группы The Mindbenders и не врывался в чарты 1965 года с хитом The Game Of Love. Но, возможно, в людной гостиной с атмосферным освещением, из-под прикрытых век, да еще после вина, которое приносили сами гости, он мог бы сойти за человека, который почти что – с натяжкой – сходил за Уэйна Фонтану. Однако, несмотря на столь многообещающее начало, все, что он успел узнать, прежде чем Джоанна увела гостью – при этом бросив на Терри, как ему показалось, «многозначительный взгляд», – что девушку на его коленях зовут Лин. Почти сразу после этого народ начал расходиться.

Терри ушел задумчивый. «“Данкли” с трудом пыхтел в сторону дома, лил дождь, и я угрюмо плюхал по лужам, жалея об упущенном шансе».

Не будет преувеличением сказать, что приключения Терри в мире ухаживаний до этого момента были довольно ограниченными и ему еще не выпадало шанса проверить на практике максимы Джейн Остин о любви и романтике. И уж точно не назвать регулярными случаи, когда на вечеринках девушки падали ему на колени и принимали его за поп-звезду. Какое-то время, вскоре после начала работы, он был влюблен в девушку из редакции Bucks Free Press, но его чувства остались без взаимности. И вот однажды он увидел в поезде девушку-блондинку, которая читала «Властелина колец», что само по себе не могло не привлечь его внимания, даже не будь она красивой. Но она не оторвалась от книги, а он не набрался смелости заговорить. Представьте себе, что было бы, если бы пару недель спустя эта девушка упала ему на колени и приняла его за Уэйна Фонтану.

А именно это она и сделала. Девушка на вечеринке и девушка из поезда оказались одной и той же девушкой. Всем совпадениям совпадение. Позже, когда они начали встречаться и Терри рассказал, что уже восхищался ею на расстоянии, Лин решила, что он сочиняет. Но это было правдой. Лин каждый день ездила в Лондон на работу, в универмаг «Селфриджес», и Терри, направляясь в свободный от работы день на учебу в восточном Лондоне, видел ее утром с томиком Толкина¹. Он видел ее в поезде и думал о ней, а теперь она свалилась с неба – или, по крайней мере, с потолка магнолиевого цвета в гостиной в Принсес-Рисборо. А он, как дурак, упустил момент.

И все же пурпурно-лиловая сережка попала к нему в карман. Это уже не Джейн Остин, а скорее Томас Харди, и даже если этот поворот не показывал, что в дело вступили какие-то высшие силы, он хотя бы давал Терри шанс исправить ошибку.

На работе, безо всякого успеха изображая небрежный тон, Терри попросил у Джоанны телефон Лин – под предлогом возвращения сережки. Окончательно выдав себя, он расспросил о ней и занервничал из-за услышанного. Оказывается, семья Лин, Пурвсы, жила в Джеррардс-Кроссе – зажиточном уголке Бакингемшира, к которому практически обязательно добавляли – да и до сих пор добавляют – прилагательное «зеленый». Не то чтобы в Джеррардс-Кросс могли жить только богачи, но их там хватало. Хуже того – у Пурвсов был «Бентли». Еще хуже – у них была яхта и коттедж в Дорсете. С каждой новой классовой подробностью сердце Терри сжималось все сильнее. На что мог надеяться в такой высокой лиге мальчишка из муниципального дома, живущий на смешной оклад журналиста-стажера?

И все же если журналистика чему-то и учит, так это не бояться звонить незнакомым людям – даже богатым. Более того, Терри считал, что его решимость укрепил одобрительный блеск в глазах Джоанны, когда она диктовала номер. Тем вечером он позвонил в дом Пурвсов.

«Трубку взяла пожилая дама, – вспоминал Терри, – вполне возможно, подозревал я, герцогиня. Я попросил к телефону Лин – и она жизнерадостно ее позвала, даже не спросив, к моему удивлению, каковы мои намерения или кем работает мой отец. Наконец к телефону подошла Лин. Она была приветлива и поблагодарила меня за предложение отдать сережку, когда я в следующий раз буду проезжать мимо. Сказать по правде, у меня еще ни разу не было повода проезжать через Джеррардс-Кросс. Но завтра – будет, это факт».

И вот на следующий вечер совершенно-случайно-проезжавший-мимо Терри прибыл по указанному адресу на Дюкс-Вуд-драйв. Дом и в самом деле был славным – одноэтажный, современный, с очаровательным садом. А главное – без двухмильной подъездной дорожки, павлинов и лабиринта, да и дверь открыл не лакей в ливрее, поэтому Терри не чувствовал большого классового разрыва – только маленький, хотя иногда так даже хуже. Он вернул сережку, как, возможно, наставляла Джейн Остин. А затем с очевидно напускной небрежностью спросил, не согласится ли Лин как-нибудь поужинать с ним, – и она согласилась.

Теперь ему нужно было найти подходящее место, где он мог бы попытаться выполнить непростую задачу – показать, что, хоть он и не Уэйн Фонтана, Терри Пратчетт ничем не хуже. Долго думать не пришлось. К этому времени шестидесятые в Бакингемшире так разошлись, что в Беконсфилде даже открылся китайский ресторан. Какая женщина перед этим устоит? Сходив на разведку, Терри постоял перед этим умопомрачительно экзотичным заведением, заглянул в меню в витрине и произвел пару мысленных подсчетов. Результаты говорили, что ужин на двоих не покончит с содержимым его кошелька. К тому же в заведении подавали самое азиатское из всех блюд – креветочный коктейль. И доступно, и элитарно. Он забронировал столик.

Оставался каверзный вопрос транспорта на вечер. Поездка вдвоем на «Данкли» выглядела рискованным предприятием сомнительного благородства и еще более сомнительной законности – не говоря уже о том, что все более ненадежный скутер с трудом выносил и одного человека с ящиком инструментов, не то что пару. Очевидно, выбор падал на такси. Но такси из Беконсфилда в Джеррардс-Кросс и обратно в Беконсфилд, а в конце вечера – снова в Джеррардс-Кросс и снова в Беконсфилд… по меньшей мере двадцать миль с тикающим счетчиком, а значит, смертоубийство с финансовой точки зрения. Так после долгих стратегических размышлений Терри пришел к плану, включавшему особенно остроумный способ сокращения расходов на транспорт.

Он вызовет такси к дому Лин. Потом сам приедет из Беконсфилда в Джеррардс-Кросс на «Данкли» и спрячет старенький скутер вместе с шлемом и комбинезоном в поле за поворотом. Потом, пока такси поджидает на улице, лихо подойдет к дому, будто на нем и прибыл. Так Терри рассчитывал сэкономить деньги на два креветочных коктейля и вместе с тем не ударить в грязь лицом перед Лин и другими Пурвсами, которые могут при этом присутствовать, чтобы его приняли не за отчаянного оболтуса на дешевом британском скутере, а за человека со средствами, вкусом и, следовательно, большими перспективами.

Поразительно, но первая фаза прошла гладко. Такси доставило их в город, и вскоре Терри сидел напротив Лин в первом – да и единственном – беконсфилдско-сычуаньском кулинарном раю. Более того: не успели еще достать из холодильника креветочные коктейли, а парочка уже увлеклась непринужденным разговором, положившим начало стремительно окрепшему и, как оказалось, вечному союзу умов. Лин, узнал Терри, любила живопись и училась на иллюстратора в художественной школе Челси. Среди прочего ее классу задали придумать обложку для любимого романа. Практически все выбрали «Возвращение в Брайдсхед». И только Лин решила поработать над «Кислой яблоней» (A Sour Apple Tree) – романом 1958 года британского автора триллеров и «мастера ужасов» Джона Блэкберна. Вот такое искусство Терри понимал.

А что до богатства… здесь Терри тоже ждали обнадеживающие новости. Отец Лин был старшим инженером в компании, которая сейчас называется «Бритиш Телеком», а вовсе не герцогом-землевладельцем. «Яхта оказалась двухкоечным катером, а не многоэтажным дворцом, – писал Терри, – коттедж в Дорсете – древней развалиной, которую отец Лин восстанавливал своими руками, а “Бентли”, хоть и существовал, к этому времени уже напоминал четырехколесную версию “Данкли” и не покидал гаража»².

Вдобавок ко всем этим окрыляющим откровениям Терри изумился, когда в конце ужина, после появления счета, Лин потянулась к сумочке и предложила заплатить за себя. «Мне эта идея тогда была совершенно незнакома», – писал Терри. Но в нем непроизвольно проснулось рыцарство, и он галантно отказался от предложения, обрекая себя на неделю нужды до следующей зарплаты. Не по одной этой причине, но все же сильнее всего после первой встречи Лин запомнилась доброта Терри. Когда такси везло их обратно на Дюкс-Вуд-драйв, уже было ясно, что это свидание не станет последним.

«После легкого поцелуя на пороге ее дома, – писал Терри, – я ушел в сумрак, а дружелюбный таксист хлопнул дверцей, будто я сел. Затем я прошел дальше по дороге и извлек из кустов “Данкли”. Верный себе, он в миллионный раз испустил дух перед “Белл Инн” на А40, на полпути домой, и я толкал его под дождем всю оставшуюся дорогу. Зато сердце мое пело, хоть ботинки и хлюпали».

Из-за работы Лин в Лондоне и ненормированного графика Терри в забое местной журналистики находить свободные вечера для свиданий оказалось сложнее, чем хотелось бы им обоим. Кроме того, Терри сразу сказал Лин, что один вечер в неделю – обычно по четвергам – он выделяет на работу над книгой, «Люди Ковра», и она его хорошо поняла. В конце концов, у всех есть хобби. Зато иногда удобную возможность для свидания предоставляли деревенские выставки и ярмарки: Терри делал о них репортажи и звал Лин с собой. В свое время он набрался смелости пригласить ее домой на Аппер-Райдинг, где она оценила – к его облегчению – оранжевый цвет в декоре, отважно выдержала пристальный прищур Айлин и полюбовалась видом на Чилтернские холмы.

Красивого предложения никто не делал – никто не упал на колено и не извлек кольцо в какой-нибудь неожиданный, но тщательно спланированный момент. Они просто однажды заговорили об этом на прогулке – причем всего через несколько недель после встречи, даже месяца не прошло. Женитьба казалась совершенно очевидным шагом.

И никто из них не сомневался. Более того, возможно, самую значительную – и, пожалуй, единственную – преграду обручение преодолело в феврале 1968 года, когда из-за встречи Пратчеттов и Пурвсов для обсуждения свадебных планов Терри пришлось пропустить последнюю серию «Заключенного» (The Prisoner) по ITV. Этот культовый сериал в жанре шпионской фантастики, где спецагент Шестой в исполнении Патрика Макгоуэна заключен в деревушке Портмерион и объясняет всем, кто ему попадется: «Я не номер, я свободный человек», – шел с сентября 1967 года, и Терри с Дэйвом его обожали, торопясь встретиться после каждого нового эпизода, чтобы обсудить увиденное. Предположения о том, что произойдет в последней серии, были темой бурных споров многие недели. Можно представить, каким ударом стало для Терри осознание, что из-за встречи он не сможет ее посмотреть³. «Он ужасно расстроился, – вспоминает Дэйв. – Забрасывал меня вопросами, и мне пришлось все пересказывать, что для него было сущим мучением».

Дэйв на тот момент еще не встретил свою будущую жену Джилл, и Терри решил познакомить его с подружкой Лин, Джоанной, – той самой хозяйкой вечеринки в Принсес-Рисборо, – чтобы они могли общаться вчетвером. Для этого Терри тщательно подстраивал как будто случайные встречи Дэйва и Джоанны и вел конспиративные телефонные разговоры в редакции, где присутствовала Джоанна, из-за чего всем ключевым участникам пришлось дать кодовые имена. Дэйв стал «Аристотелем». Но, несмотря на усердную – и, очевидно, творческую кампанию, – этот союз так и не кристаллизовался.

Так что Терри, Лин и Дэйв весело проводили время втроем, например, вместе ездили в Лондон на показ «2001: Космическая одиссея» на Лестер-сквер вскоре после премьеры в мае 1968 года⁴. Летом они на несколько дней съездили отдохнуть в Дорсет. Лин жила в частично отремонтированном семейном коттедже, а Терри и Дэйв поселились в придорожной гостинице «Музеум Инн» в Фарнэме. Были вечера в пабе, настольный футбол и много истерического смеха⁵. Однажды вечером, плетясь домой по проселку после пивных возлияний, они изобразили оррерий. Дэйв был Солнцем и кружился на месте. Терри был Землей – кружился вокруг своей оси и двигался по орбите вокруг Дэйва. А Лин кружилась и ходила по орбите вокруг Терри, как Луна⁶.

К тому времени «Данкли», сыграв ключевую роль в сближении Терри и Лин, уже упокоился в могиле на ферме, и Терри заменил его «Мобилеттом» – ненамного более модным, купленным у пожилого джентльмена за десять шиллингов. Терри слегка смутило, как легко хозяин расстался с мопедом за такие смешные деньги, но ему не стоило волноваться. В сравнении с похороненным «Данкли» это был эталон надежности, и в конце концов Терри назвал его «чудесной безделицей с чуть ли не эдвардианской элегантностью». Не более чем велосипед с моторчиком, он тем не менее имел лобовое стекло, и щитки для ног – «прямо как у взрослых». При попутном ветре щитки превращались в паруса и несли мопед, что твой галеон. Правда, при встречном мопед деградировал, по сути, до велосипеда, вынуждая Терри яростно крутить педали и превращая простую двадцатимильную поездку в Уокингем, в гости к Дэйву, в утомительную одиссею.

Впрочем, в ясную погоду «Мобилетт» предоставлял водителю приятную возможность управления одной рукой. Терри заявлял, что это единственный мопед в его жизни, на котором он мог одновременно ехать и есть сэндвич. А еще прошлый хозяин приделал к рулю реостат, чтобы регулировать яркость фары. Хотя свою миссию он не выполнял – фара все равно тускло мерцала, как детский фонарик на севших батарейках, – сам реостат постоянно раскалялся, а значит, в холодный день можно было вести одной рукой и ловко греть другую.

Той осенью, незадолго до свадьбы, будущие молодожены с финансовой помощью родителей внесли первый взнос за дом 4 по Олд-Фарм-роуд, в районе Даунли в Хай-Уикоме. Они приценивались к старому дому на отшибе, но оказалось проще взять ипотеку на новострой, так что их первое жилье находилось в короткой террасе недалеко от современной застройки на окраине города, где создавалось впечатление, будто они единственная в округе пара без маленьких детей.

За день до свадьбы Терри ехал через холмы с работы в Марлоу, когда «Мобилетт» наконец скончался, несмотря на все свои щитки. Ему хотя бы хватило совести дотянуть до вершины последнего холма перед Хай-Уикомом, а значит, Терри мог просто скатиться в город, где его перед утром свадьбы ждала важная встреча с парикмахером. Услышав о печальном конце мопеда, парикмахер, щелкая ножницами, ненадолго задумался, а потом предложил освободить Терри от сломанной машины по цене стрижки. Терри, учуяв хорошую сделку, согласился. Затем пешком дошел до Олд-Фарм-роуд, куда его отец как раз привез свадебные подарки для установки в новом доме. Тем вечером, пока Лин была у родителей на Дюкс-Вуд-драйв, Терри с Дэйвом по-королевски пировали китайской едой навынос – «роскошно жирной», по вердикту Терри. В недообставленном доме была лишь одна кровать, поэтому Дэйву пришлось ночевать на диване.

Свадьба прошла в Конгрегационалистской церкви в Джеррардс-Кроссе. Невеста была в белом платье и фате с брошкой на шее и держала в руках куколку-трубочиста – на удачу. Жених и шафер решительно взбунтовались против традиционных парадных визиток с цилиндрами и предпочли сшитые на заказ светло-коричневые пиджаки с очень модными узкими лацканами и сиреневые краваты. Лин считает, что они стремились добиться какого-то «средневекового настроения», но Дэйв заявляет, что их тянуло скорее к эпохе Регентства. «Мы были как стильные разбойники с большой дороги», – говорит он. Еще Дэйв помнит день примерки в главном магазине мужской одежды в Хай-Уикоме и как они то и дело отвлекались на бурное обсуждение «Дюны» Фрэнка Герберта, которую как раз читали⁷.

С сожалением сообщим, что один из стильных разбойников выглядел слегка нездоровым – не из-за нервов или, как предположили некоторые гости-остряки, из-за стаканчика спиртного, принятого для уверенности накануне вечером, и даже не из-за побочного эффекта от ношения сиреневого кравата, а из-за той самой жирной китайской еды. «Что-то в той лапше попалось не то», – жаловался Терри.

Это оказалась четвертая свадьба, на которой за последнее время побывали Терри и Лин, – но она единственная прошла в солнечную погоду. После церемонии, когда Лин чуть не забыла все имена Терри, а священник оговорился, сказав вместо «присутствующие люди» «присутствующие вещи», все пошли в деревенскую ратушу по соседству, где было много длинных речей от разных дядюшек и одна покороче – от Дэйва, а также ощущение, какое часто бывает на свадьбах, будто молодая пара для собравшихся взрослых – только один из аттракционов вечера. Но и бог с ним. В свое время разрезали и подали торт, выступил стил-бэнд, игравший на 21‐м дне рождения Лин. Вести о новом крепком союзе попали в местную газету под заголовком «Невеста из Джеррардс-Кросса для работника Bucks Press».

Это было 5 октября 1968 года. С того дня и до конца жизни Терри был самым женатым человеком, какого вы когда-либо видели.

Денег на медовый месяц не хватало, поэтому Терри и Лин остались в новом доме и занялись обстановкой. Терри собрал книжный шкаф. Вместе они установили свадебный подарок от Дэйва – музыкальный центр с граммофоном «Гаррард SP25», усилитель и два динамика, – и чтобы это отпраздновать, Лин без конца слушала «Кармину Бурану», успешно напугав этим Терри.

«Я думал, что не скоро о них услышу после свадьбы, – говорит Дэйв. – Но уже через три дня Терри позвонил и спросил: “Не хочешь зайти на ужин?”»

Тогда Дэйв впервые увидел Терри с щетиной. Он начал отращивать бороду, которая уже никуда не денется, и Дэйв воспринял это как послание – противоречащее всем замшелым шуткам о том, что после свадьбы мужчины расстаются со свободой. Наоборот, Дэйву казалось, что перед ним человек, который как раз обрел свободу. «Он освободился от родителей, освободился от матери, которая контролировала его всю жизнь, – думал тогда Дэйв. – Теперь он станет самостоятельным. Это начало нового Терри».

* * *

Работа не была сплошь ярмарками паровых локомотивов, затянутыми собраниями управы и тошнотворными встречами с излишне разговорчивыми юбилярами. Не ограничивалась она и детскими сказками о том, как автобус 59А отправился в прошлое, Доггинс пережил жуткое приключение, а Хамфри Ньют обзавелся громовой колесницей. Терри показал, на что способен, и его все чаще освобождали от новостей, поручая ему длинные и вдумчивые тексты – статьи и интервью. Так однажды весной 1968 года Джордж Топли положил на стол Терри книгу и велел поговорить о ней с автором.

Книга называлась «Что нас ждет в семидесятых» (Looking Forward to the Seventies) и имела подзаголовок «Приблизительный план на образование следующего десятилетия». Это был сборник эссе разных авторов на горячую в то время – да и, возможно, во все времена – тему образовательной реформы, а его редактором был Питер Бендер, сооснователь издательства Colin Smythe Limited.

Так судьба впервые привела Терри к дверям Корнервейса в Джеррардс-Кроссе – псевдотюдоровского особняка двадцатых годов с обсаженной деревьями дорожкой, а также – пусть тогда он об этом еще не знал – дома его будущего издателя и агента.

И я не могу не задуматься, сильно ли отличалась сцена, встретившая «работника Bucks Free Press», от той сцены, что встретила меня, когда я впервые переступил тот же священный порог, чтобы взять интервью у Колина Смайта так много лет спустя, в 1997‐м. Как минимум некоторые детали обстановки казались неподвластными времени. В Корнервейсе гостя окружали картины в золоченых рамах, шкафы со стеклом «Лалик» и витрины с украшениями и диковинками. В кабинете Колина, к моим изумлению и радости, стоял, практически похороненный под двенадцатидюймовыми завалами документов, стол из золоченой бронзы, когда-то принадлежавший ирландской писательнице леди Грегори. Вокруг на стенах висели картины Энн Йейтс – дочери Уильяма Батлера Йейтса – и эскизы Джека Б. Йейтса, его брата. И это не говоря уже о библиотечной лесенке, когда-то служившей леди Грегори в ее доме в Кул-Парке в округе Голуэй на западном побережье Ирландии. Рядом дружелюбно слонялся огромный слюнявый дог по кличке Данте, которому время от времени подкидывали безопасные для собак шоколадки из пятилитрового контейнера «Таппервейр», а на всех доступных поверхностях тянулись к потолку кипы книг или бумаг. Это был мир, где творческий беспорядок и интеллектуальная богемность сочетались с рафинированными английскими манерами самой высокой пробы – где виски отмерялся в пальцах, а на столе у входной двери лежала гостевая книга.

Когда моя встреча с Колином затянулась и мне предложили остаться на ужин, я позвонил своей девушке, чтобы ее предупредить.

– Что это сейчас был за звук? – спросила она.

– Вроде бы… гонг к ужину? – ответил я.

Это в самом деле был гонг.

Питер Бендер, к которому послали Терри, был, по его словам, «красавцем» – заядлым курильщиком в матовых очках, говорившим с сильным немецким акцентом. (Позже он возьмет девичью фамилию своей матери-немки и станет Питером Бендером ван Дуреном.) Колин Смайт, его бизнес-партнер, был высоким, утонченным выпускником Тринити-колледжа с тихим голосом – уже тогда воплощение аристократичного джентльмена-ученого. Оба были ненамного старше Терри, но ему так точно не показалось: такие успешные и начитанные интеллектуалы могли бы напугать двадцатилетнего журналиста, если бы Терри имел привычку пугаться. Можно с уверенностью сказать, что интересов Питера и Колина хватило бы на отдельную книгу: ирландская литература начала двадцатого века (специальность Колина), римско-католическая церковь (специальность Питера), геральдика, образование, научная фантастика, фэнтези, фольклор, кулинария, ловля форели, паранормальные явления, НЛО, детская литература… и это еще не все. В каталоге, эклектичностью которого так гордились в Colin Smythe Limited, встречались и книги на местные темы, такие как «История Чалфонт-Сент-Питера и Джеррардс-Кросса» (History of Chalfont St Peter and Gerrards Cross) Джоффри Эдмондса; издавали они и книги о том, возможно ли слышать голоса мертвых, и такие вещи, как «Связь: выдающийся дар подростка-экстрасенса» (Link: The Extraordinary Gifts of a Teenage Psychic) Мэттью Мэннинга, заявлявшего, будто он может утихомирить любой полтергейст с помощью «автоматического рисования», перенимая способности таких великих художников, как Пикассо и Обри Бердслей. Пролистав гостевую книгу в коридоре перед тем, как расписаться в ней, я нашел, естественно, и подпись молодого Терри Пратчетта – и, без всяких пояснений, подпись Джина Родденберри, создателя «Стар Трека». На званых ужинах в Корнервейсе, в столовой, обшитой зеленым сукном, исследователи ирландского мистицизма и значительные фигуры римско-католической церкви встречались с такими людьми, как Николас Парсонс, Дэвид Фрост, Джайлс Брэндрет и всенародно любимый кулинарный теледуэт – Фэнни и Джонни Крэдоки. Не обходилось там порой и без вызова духов.

Наверняка Терри все это захватило и поразило не меньше, чем меня. Еще ему, похоже, было несложно написать о Питере Бендере и его книге. Прежде чем дойти до «Что нас ждет в семидесятых», они долго проговорили о фантастике и книгах в целом. Терри, все еще не залечивший шрамы от нападок директоров и учителей, обеими руками поддерживал идею о том, что школы должны стать справедливей. И его весьма одобрительная статья вышла в мае 1968 года с цитатой Бендера в заголовке: «Образование не должно быть игрушкой политиков».

Так начались плодотворные отношения Терри, работника Bucks Free Press, и Colin Smythe Limited – причем, надо сказать, взаимовыгодные. У Колина и Питера выходили книги, а значит, им бы не повредило знакомство с местным журналистом. Терри видел в Колине, Питере и их предприятии хороший источник материала. Так оно и оказалось. Терри писал о вышеупомянутой «Истории Чалфонт-Сент-Питера и Джеррардс-Кросса» Джоффри Эдмондса. Он же написал о книге самого Питера Бендера «Пророчества святого Малахии и святого Колумбы» 1969 года (The Prophecies of St Malachy and St Columbkille) статью с заголовком «Мы узнаем, прав ли был Малахия, три папы римских спустя». А когда Морис Коллис, бывший администратор правительства Британской Бирмы, написал для Колина роман «Три бога» (The Three Gods), Терри отрецензировал и его.

Что важнее для нашего повествования, где-то между делом Терри упомянул в разговоре с Бендером, что и сам пишет роман. Планировал он это или нет, но Бендер предложил отправить книгу Колину – даже если она еще не закончена (а дело обстояло именно так). Этим романом были – или должны были стать – «Люди Ковра».

Очевидно, это тот самый момент фильма, когда никому не известный писатель, который в будущем продаст сто миллионов книг, идет к дому агента с рукописью в манильской папке под мышкой и стучится в дверь. Монтаж – Колин Смайт открывает дверь, монтаж – со звоном распахивается тысяча золотых касс⁸. Только, конечно, так никогда не бывает: скорее, это совершенно ничего не предвещающий момент, когда юный писака из местной газетенки посреди рабочих будней прислоняет мопед к стене дома, чтобы на удачу занести агенту пачку машинописных листов. Но даже так Колин Смайт, стоило ему открыть папку, разглядел потенциал этого момента – и Терри.