Текст книги "Мари Галант. Книга 1"

Она про себя решила, что он, несомненно, лучше, чем полагали Байярдель и Лефор.

«Мне бы надо попытаться его понять, – подумала она, – может быть, тогда я сама проникнусь к нему симпатией?»

Она почувствовала волнение при мысли о постоянстве майора и в то же время вслушиваясь в его искренние слова. Она давным-давно позабыла о его первом признании, которому придавала мало значения.

Мерри Рулз заметил ее смущение, и у него закружилась голова. Он подумал, что Мари наконец-то его поняла и примет его предложения. Он еще крепче сжал ее запястье и опьянел от любви, но едва вовсе не лишился чувств, когда она обронила:

– Я очень тронута, майор… Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я вас недооценила… Признайтесь, что мы почти не знали друг друга. Вы редко бывали здесь или это происходило в официальной обстановке. Вы говорили с генералом только о политике…

– Это происходило против моей воли! – искренне воскликнул он. – По правде говоря, я никого, кроме вас, не замечал вокруг… Ах, Мари! Мари! Как я вас любил! Какую сильную страсть я переживаю до сих пор! Если бы вы знали, с какой горечью я вспоминаю время, которое ушло в прошлое и, я бы сказал, потеряно навсегда. Мне кажется, я испытываю неудовлетворенность из-за чего-то неуловимого, неописуемого, что, вероятно, называется счастьем. У меня такое впечатление, словно меня обокрали!

Он замолчал и бросил на Мари такой нежный взгляд, какой ей не случилось на себе поймать за всю предыдущую жизнь. Майор продолжал:

– Однако сегодня вы можете все мне вернуть! Все!

Она не знала, что сказать. Подумала было утешить его взглядом, не слишком, правда, воодушевляя, но когда подняла глаза, увидала перед собой лишь краснощекого толстяка, а волосы под париком у него, должно быть, седые… И этот человек говорит ей о любви! Вдруг он показался ей смешным. Волнение в ее душе улеглось. Ее душил смех. Она сдерживалась, потому что, поразмыслив, решила: как бы то ни было, нельзя насмехаться над чувствами этого невезучего воздыхателя. Любовь достойна уважения. Однако Мари не могла подать Мерри Рулзу ни малейшей надежды!

Ведь стоило ей сказать одно любезное слово, а он уж вообразит о невесть каком романе!

– Сейчас неподходящее время для подобных разговоров, – заметила она.

– Завтра собирается Высший Совет!

– Надеюсь, это обстоятельство не имеет отношения к вашим чувствам?

– Я предложил вам свою поддержку, защиту, любовь…

– Послушайте, майор, – ласково проговорила она, чтобы смягчить неприятные для него слова, – я ничего не имею против вашей поддержки и защиты. Но не говорите мне сегодня о любви… Прошу вас…

– Неужели вы никогда не сможете относиться ко мне хотя бы с нежностью? – дрогнувшим голосом пролепетал он и едва не задохнулся от захлестнувшей его безумной надежды.

– Повторяю: не будем сегодня об этом говорить.

– Скажите хоть слово…

Она освободила руку и положила ему на плечо, словно желая утешить:

– Мое сердце разрывается от горя, – призналась она. – А душевная рана мешает принимать решение. Тем не менее признаюсь вам со всей откровенностью: я не думаю, что смогла бы полюбить так скоро!

Он резко отпрянул:

– Это все, что вы можете мне сказать? Человеку, предложившему вам всего себя?!

Вскочив, майор смерил ее гневным взглядом. Он был взволнован, не зная, что делать со своими руками: то хватался за рукоять шпаги, то теребил кружева камзола.

Потом злобно расхохотался:

– Ваша душевная рана! Рассказывайте! Не сможете больше полюбить! И вы думаете, что одурачите меня подобными высказываниями? Скажите это кому-нибудь другому, мадам! Как отвратительно видеть в этом доме в такой день человека, которому вы дали приют! А как не вспомнить всех прочих его предшественников, к которым вы питали слабость, что наводит меня на мысль: в ваших устах слово «любить» звучит как издевательство!

Она вскочила так же стремительно, как майор, шагнула ему навстречу, с вызовом подняв голову, и выкрикнула:

– Сударь! Довольно! Вы меня оскорбляете!

Он тяжело вздохнул.

– Простите меня, – немного успокоившись, попросил он. – Меня ослепляет страсть. Если вы меня не извините, значит, никогда не понимали, как глубоко я вас люблю, Мари!.. Увы, я отлично вижу, что вы меня ненавидите! Вы лишили меня всякой надежды… Но как же, по-вашему, мне не прийти в бешенство, когда я вижу здесь этого шотландца…

– Довольно! – глухо повторила она.

Он опустил голову и внезапно решился:

– Я ухожу. Но прежде хотел бы сказать вам следующее: я предложил вам свою помощь и свои советы. Вы ими пренебрегли, отдав предпочтение советам иностранца, который – у меня есть все основания так думать – работает против нашей страны в пользу своей. Берегитесь! Вы попадетесь на крючок! Он заставит вас наделать неслыханные глупости! Вы обрекаете себя на страшнейшие несчастья, какие даже не можете себе вообразить!

Он говорил сурово, резко, так убежденно, что Мари испугалась.

– Например, какие? – спросила она.

Он надел кожаные перчатки и, поворачиваясь к двери, прибавил:

– Я убежден, что этот человек советует вам польстить общественному мнению. А ему надо не льстить: его необходимо усмирять и создавать по своему усмотрению. Берегитесь!

Он уверенно зашагал к выходу. Отворяя дверь, обернулся к Мари и низко поклонился ей.

– Возможно, когда-нибудь, – с горечью молвил он, – вы будете счастливы принять мое покровительство… Может, сами придете просить меня об этом… И предложите то, в чем сегодня отказываете так безжалостно и без всякого снисхождения!..

Мари с трудом его понимала. Она и без того была измучена, а этот разговор лишил ее последних сил. Она услыхала, как захлопнулась дверь, потом со двора донесся конский топот…

Она неуверенно и равнодушно махнула рукой. Что мог ей сделать Мерри Рулз де Гурсела? Он был председателем Высшего Совета, но не всем же Советом в одном лице!

Мари медленным шагом возвратилась в свою комнату.

Она не верила ни единому слову из того, что майор сказал о шевалье де Мобре. Мерри Рулз ревновал; именно ревность заставляла его так говорить.

Режиналь, оказавшийся мишенью для подобных нападок, казался ей еще симпатичнее, еще желаннее…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Перед заседанием

Проснувшись, Мари прежде всего вспомнила о Мерри Рулзе. Боже! Как же, должно быть, она устала, если спала так тяжело! Действительно, ночной визит майора, его угрозы в виде предсказаний, высказанные перед уходом, – одного этого с избытком хватило бы вдове и в обычное время, чтобы долго ворочаться в постели без сна.

Она распахнула окна, и в спальню хлынул солнечный свет. Негры уже шагали по дороге, некоторые из них успели дойти до плантации сахарного тростника, видневшейся вдали в окружении банановых деревьев, окаймленных со всех сторон яркими цветами: цинниями, лак-макаками и каннами.

Вокруг царило безмятежное спокойствие. Ни малейший ветерок не колыхал пышные шапки кокосовых пальм, которые застыли, как на картине, не обращая внимания на палящее солнце, усыпавшее их листья серебристыми бликами.

Мари подумала, что нужно одеть юного Жака в траур, перед тем как показать его Высшему Совету, и про себя сказала: «Лишь бы костюм был готов!»

Она просила Луизу позаботиться об этом и поработать, если понадобится, всю ночь.

Мари отошла от окна и стала собираться.

Ее вдруг охватила необъяснимая тоска.

Накануне она так верила в свои силы! Неужели ее выбил из колеи визит майора?

Казалось, впервые происходящее представилось ей в истинном свете; если накануне она была уверена в своем праве, убежденная, что нотабли и честные люди, входящие в Совет, непременно утвердят ее в должности, то сейчас подозревала, что за ночь за ее спиной вполне могли быть предприняты попытки сорвать ее замыслы. Разве посещение Мерри Рулза не одна из таких попыток? Что за ним скрывалось? Что готовилось?

Теперь она ругала себя за то, что так сурово обошлась с майором. Она настроила его против себя. Он стал врагом, и врагом влиятельным: сам председатель Совета! Человек, руководящий обсуждениями! Ах, почему же поступила так необдуманно, грубо оттолкнув майора, лишив его последней надежды, хотя он больше ничего и не просил!

Она призвала на помощь всю свою волю, все мужество, подумав, что Господь ее не покинет, – ведь она просит не для себя, а ради сына. Это, кстати говоря, она и должна заявить на Совете…

Она разложила перед собой расческу, румяна и долго разглядывала себя в зеркало. Несмотря на осунувшееся от усталости лицо и сильную бледность, она все-таки была очень хороша. Мари знала, что красота – серьезный довод, особенно красота зрелой сорокалетней женщины в расцвете сил, в полном соку, когда кровь играет, как в молодые годы; это, несомненно, важнейший козырь, если имеешь дело с мужчинами, большинство из которых нередко бросали на нее восхищенные взгляды.

Дом оживал. Вот захлопали двери, загремела посуда, потом послышались пронзительные, как у попугаев, крики, и Мари узнала голоса Сефизы и Клематиты.

Нельзя было терять ни минуты…

* * *

Перед приемом членов Высшего Совета в замке Монтань требовалось приготовить комнаты, что было делом нелегким. Собрание предполагалось провести в большой гостиной, находившейся на одном уровне с террасой. Это была самая просторная и прохладная комната. Там можно было поставить не только столы, но много стульев, хотя, разумеется, некоторым нотаблям, не входящим в Совет, но имеющим совещательный голос, придется стоять.

Шевалье де Мобре по-хозяйски, не спросив мнения Мари или кого-нибудь еще, занимался устройством гостиной. К этому делу он привлек Кинку, негра геркулесова телосложения, а также Сефизу и Клематиту. Отдавал распоряжения, заставлял переделать то, что приказал минутой раньше, снова возвращался к первоначальному плану, но ни на миг не забывал о том, что Мари должна предстать в наивыгоднейших для нее условиях.

Накануне шотландца поразило, с каким величавым достоинством Мари говорила, стоя сверху на лестнице, внушительно обращаясь к Мерри Рулзу, Пленвилю и Байярделю. Было нечто театральное не только в поведении Мари, но и в самой ее позиции на верхних ступенях. Он подумал, что Мари следует обратиться к членам Совета, встав в самом низу той же лестницы, а слушатели будут сидеть лицом к ней, в глубине гостиной, за столами, расставленными полукругом. Тогда Рулз и другие непременно вспомнят ее внезапное появление в прошлый вечер. От этого Мари только выиграет.

Когда с мебелью было покончено, он приказал негритянкам приготовить побольше прохладительных напитков из сока местных фруктов. Служанки наполнили большие кувшины ромом и французским вином, потом приготовили аккра, или рыбные шарики в кляре, приправленные перцем и пряностями, дабы гости охотнее прикладывались к напиткам.

Освободившись, шевалье отправился проведать Луизу де Франсийон.

Та завершала туалет осиротевшего мальчугана. Он выглядел хрупким в темном костюме, наспех сшитом специально для церемонии; ребенок, похоже, еще не до конца осознал, что произошло, и относился к готовившемуся событию, как к игре. Режиналь дал ему краткие и довольно строгие наставления, приказав держаться очень сдержанно и не произносить ни единого слова без разрешения члена Совета или матери; во всяком случае, отвечать по возможности кратко. После этого шевалье отослал мальчика в его комнату и повернулся к Луизе.

Его губы тронула улыбка.

– Надеюсь, все пройдет хорошо, правда? – проговорил он. – Вы устали, друг мой! Ну, вы заслужили отдых и сможете отдохнуть, когда все будет позади.

Она не разделяла его веселости. Ее глаза светились любовью, в то же время в них угадывался упрек.

– Режиналь! Вы же знали, что я не сплю этой ночью, – ласково молвила она. – Мне пришлось заниматься костюмом для малыша. А вы даже не пришли меня проведать…

– У меня тоже было немало дел… Неужели вы полагаете, что можно бросить вызов такому Совету, как этот, не подготовившись заранее?

– Думаю, что нет… Но забежать на минутку… В какой-то момент мне показалось, что вы вот-вот придете, а тут как раз хлопнула входная дверь…

– Сегодня ночью? – спросил он, скрывая удивление. – Входная дверь? Вы хотите сказать: ворота?

Она кивнула и прибавила:

– Я прислушалась. Мне так хотелось, чтобы это были вы… Но, увы, оказалось, что прибыл майор Мерри Рулз…

На сей раз изумление Мобре было столь велико, что он не сдержался и вскричал:

– Черт побери! Вы говорите, Мерри Рулз был здесь этой ночью? Почему же я ничего не слыхал? И зачем он приезжал?

– Спрашивал кузину. Демаре еще не ложился, он его и впустил.

Режиналь в задумчивости прошелся по комнате и снова подошел к Луизе:

– Значит, Мари его приняла? Где? О чем они говорили?

– Он ожидал ее в гостиной. Мари так устала, что долго не хотела к нему выходить. В конце концов, Демаре ее уговорил, и она встретилась с майором в гостиной… Не знаю, что произошло потом, я была так разочарована, что это не вы пришли…

– Они долго говорили? – настойчиво продолжал он.

– Не знаю… В какой-то момент мне показалось, что они ссорятся. Я слышала крики, но слов не разобрала… Потом они заговорили тише…

Она подошла к нему и улыбнулась. Ей не терпелось сменить тему и поговорить о чем-нибудь более приятном. Она распахнула объятия со словами:

– Как нехорошо с вашей стороны, что вы меня покинули… Вы же знаете, Режиналь, что я живу только вами, ради вас; если бы нам пришлось сейчас расстаться, я бы умерла…

Она ему докучала. Мобре считал, что всему свое время. Луиза должна бы, кажется, это понимать. То, что она ему сообщила, заставило его с головой уйти в политику, дипломатию, словом – в работу. До любви ли в такую минуту!

– Вы уверены, что не ошиблись? – спросил он. – Не грезите ли вы, Луиза? Нет, я не вижу причин для его визита нынешней ночью.

– Как вы разволновались из-за майора! Обо мне совсем позабыли…

Она бросилась ему на шею и припала к его губам. Не отталкивая ее, он снова спросил:

– Говорите, его впустил Демаре? Какого черта он не спал в такое время?.. Ведь было, несомненно, очень поздно, раз я ничего не слышал… Часов, наверное, одиннадцать, а? За каким же дьяволом он шлялся по двору?

Поведение лакея его все больше настораживало. Теперь он думал, не шпион ли это на содержании Мерри Рулза. Дело грозило обернуться серьезными неприятностями!

– Поцелуйте же меня! – взмолилась Луиза. – Режиналь, как вы сегодня холодны! Вы меня не любите! Если б я знала, ничего бы вам не рассказала о Мерри Рулзе!

– И были бы неправы!

– Что нам может сделать майор? Насколько я знаю, теперь и речи быть не может о том, чтобы заставить меня выйти за него замуж!

Она с сочувствием посмотрела на Мобре. Как большинство простодушных влюбленных, она все соотносила со своей любовью, которая затмевала остальной мир. Словно не существовало ничего более существенного и неотложного!

Мобре был не прочь воспользоваться ее неискушенностью. Он решил не выводить ее из заблуждения.

– Наверное, Мерри Рулз ревнует… Вот именно: он ревнует вас ко мне! Понимаете? Мне бы очень хотелось знать, о чем он говорил с Мари! Ах, Луиза, я же вас предупреждал, что мы будем подвергаться всякого рода клеветническим нападкам!

Она заметно побледнела.

– Луиза! – продолжал он. – Я увижусь с Мари и узнаю о том, что произошло… Вы же, пожалуйста, ничего не рассказывайте! Предоставьте действовать мне…

Он обнял ее, погладил ей плечо сквозь легкую ткань и почувствовал, как она задрожала всем телом. У Луизы была прохладная кожа, словно она только что вышла из воды.

Он нежно ее поцеловал, не торопясь расставаться и позволяя себе небольшую передышку перед ответственным делом; ему было приятно испытать хотя бы отчасти то же удовольствие, что он уже извлек из этого доступного и снова просившего ласки тела.

Наконец он отстранился, проговорив:

– Увидимся позже, сейчас мне надо к Мари.

Едва переступив порог, он тотчас забыл о Луизе. Зато его пальцы еще хранили аромат духов, которыми в изобилии поливала себя девушка в надежде стать от этого желаннее.

В несколько шагов шевалье достиг комнаты Мари. Он нервно постучал и услышал, как вдова спросила:

– Кто там?

– Я, Режиналь! – запыхавшись, отозвался он. – Вы скоро будете готовы?

– Разумеется.

– Я могу вас увидеть?

– Входите, если вы так спешите…

Он повернул ручку и вошел.

Сидя перед зеркалом, Мари занималась туалетом. Она еще не надела траурное платье и сидела в рубашке, схваченной на плечах застежками; ее отливающая перламутром гладкая спина была открыта взгляду, круглая, с очаровательными ямочками на сгибах рук. Мари сидела к двери спиной. Продолжая румяниться, она взглянула на шевалье и спросила:

– Что происходит? Чем вы так взволнованы?

– Восхищаюсь вами, Мари! Как вам удается сохранять спокойствие в такой день?

– Случится то, что должно случиться, – заявила она. – Когда я проснулась, я тоже ужасно нервничала, но взяла себя в руки. В конце концов, Высший Совет обязан разделить наши взгляды.

Он подошел к ней размеренным шагом. Она продолжала заниматься своим деликатным делом, подкрашивала ресницы, губы, пудрила щеки. Она словно не замечала присутствия Мобре, словно рядом с ней стояла Луиза.

Иное дело – шотландец! Любуясь ее белоснежным плечиком, оттененным застежкой, он вспоминал, как однажды видел Мари полуодетой; только что вырвавшись из объятий Пьерьера, она отдыхала в гамаке. Стоило ему тогда протянуть руку, и он мог схватить Мари, еще трепетавшую после внезапно прерванного поцелуя с господином, временно исполнявшим обязанности губернатора.

Атлас не мог сравниться с ее кожей ни гладкостью, ни блеском. Эта кожа зрелой женщины была по-своему соблазнительна и привлекательна, точь-в-точь как у юной Луизы. Шевалье немного повернулся, рассматривая Мари в зеркало, и увидел ее безупречную пышную грудь, шею без единой морщинки, длинную и упругую, и его сейчас же охватило желание.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – ласково пропел он, что случалось с ним крайне редко: видимо, он черпал нежность в собственном волнении, желании.

– Не понимаю вас, Режиналь, – ответила она. – Вы врываетесь ко мне почти силой и спрашиваете, какую услугу можете оказать. Вас привело ко мне нечто срочное и важное, не так ли?

– Я хотел знать, – в смущении пояснил он, – хорошо ли вы запомнили то, о чем мы договаривались вчера.

– Отлично помню! Я ничего не забыла. И думаю, что смогу отлично держаться перед всеми этими старыми господами.

– Разумеется, – рассмеялся он. – Если бы они вас увидели в таком наряде, никаких сомнений, что каждый по отдельности они сделали бы для вас все, что пожелаете, и даже больше…

– Спасибо, – сказала она. – Будьте любезны позвать Луизу, пусть поможет мне надеть все эти вуали.

Не отвечая и не слушаясь, он кончиком пальца коснулся плечика соблазнительницы. Он ожидал, что она вздрогнет, но она держалась так, словно ничего не почувствовала и ни о чем не догадалась. Только спросила:

– В чем дело, Режиналь?

Он осмелел, положил всю руку и стал откровенно гладить ее плечо. Она обернулась и подняла на него глаза. Он прочел на ее лице неодобрение. Она медленно покачала головой:

– Прошу вас, Режиналь!.. О чем вы думаете? И в такую минуту!

– Простите меня, – смутился он. – Простите… Я вспомнил… Вспомнил, как был на этом самом месте… С вами. Это было так приятно, так чудесно, что я не устоял… Искушение…

Однако он не убирал руку.

Мари не настаивала. Казалось, у нее есть заботы и поважнее, чем терять время на споры с шотландцем. Он этим воспользовался.

Спустя минуту, заканчивая обводить губы, она повторила:

– Ну, Режиналь, теперь делайте, что я вам приказала: ступайте за Луизой. Вы понапрасну теряете время.

Он застыл в нерешительности. Наконец отступил назад и сказал:

– Надеюсь, Мари, между нами нет тайн?

На сей раз она вздрогнула: в тоне шевалье слышались намеки.

– Какие же между нами могут быть тайны?

– Вы от меня что-то скрываете.

Она рассмеялась и спросила:

– Что же, великий Боже? Что мне от вас скрывать, Режиналь?

Их взгляды встретились, и они не отводили глаз. Мобре смотрел испытующе, даже жестко, а Мари – с недоверием и не так уверенно, как раньше.

– Нынче ночью к вам приходил майор Мерри Рулз, – обронил он.

Мари удивилась:

– Кто вам об этом сказал, шевалье?

– Сам слышал. Почему вы ничего мне об этом не сообщили?

– Не знаю…

Она не лгала. Сейчас она себя спрашивала, почему, в самом деле, ей не захотелось говорить шотландцу о ночном посещении майора. Не то чтобы она о нем забыла или хотела утаить. Ничего такого она и не думала делать. Нет, она не придала значения этому происшествию и не стала делиться сомнениями со своим доверенным лицом и советчиком.

– Странно, что вы не знаете… – с горечью в голосе заявил он. – Если вы будете со мной недостаточно откровенны, я не смогу вам помочь. Разве смогу я вам верить? Я ничего от вас не скрываю: ни своих планов, ни поступков! Вся моя жизнь перед вами, прозрачная, как хрусталь!

– Да знаю я, Режиналь! Этому посещению я придаю так мало значения… Майор приходил рассказать мне о своей любви, раз уж вам так хочется все знать.

– Что? О любви? – изумился он.

Она еще громче рассмеялась и прибавила:

– Да. Похоже, он меня любит с того самого дня, как увидел. Хотел бы мне покровительствовать, помогать, не знаю, что еще…

– Он не подозревает, что я очень ревнив… Очень!.. – угрожающе повторил он и, помолчав, прибавил: – Вы, Мари, кажется, не поняли: этот человек способен притвориться влюбленным единственно ради того, чтобы ему было удобнее вами управлять, одержать над вами верх и стать еще могущественнее, а однажды, может быть, обобрать вас и ваших детей.

– Клянусь, вы меня принимаете за дуру!

– А как вы сами относитесь к майору, Мари?

– Никак, – отчеканила она. – Никак! От одной мысли оказаться в его объятиях я испытываю отвращение и все во мне восстает… Никогда, никогда, – настойчиво прибавила она, – никогда я не позволю этому толстяку большего, чем поцеловать мне руку…

Он с улыбкой подошел к Мари, счастливый тем, что его опасения рассеиваются, и протянул к ней руки.

– Режиналь! – взмолилась она. – Пожалуйста, Режиналь!..

Он крепко ее обнял:

– Я ведь тоже вас люблю, дорогая Мари. Не заблуждайтесь на мой счет. Я люблю вас больше всего на свете и думаю, что вы меня – тоже. Мы так давно принадлежим друг другу…

Она попыталась вырваться:

– Не сейчас же, шевалье…

– Тсс! – прошипел он, нежно целуя ее в шею. – Тсс! Ничего больше не говорите. Я отлично знаю, что могу подождать: вы навсегда станете моей, а я – вашим…

– Лучше бы вы позвали Луизу…

Она боялась испортить прическу и потому цеплялась за все, что могло ее спасти, вырвать из колдовских чар Режиналя.

– Мерри Рулз говорил вам обо мне? – не выпуская Мари из объятий, подал он голос.

– Да, он наговорил массу ужасных вещей. Можете себе представить, как я его приняла…

Он снова ее поцеловал. Она чувствовала тепло его рук и груди, крепко прильнувшей к ней.

Внезапно он спохватился:

– Я вас покидаю, дорогая Мари. Иду за Луизой. Главное – не забудьте ни одну из моих рекомендаций. Сегодня вы обязаны победить…

Вдруг он бросился к окну: послышался топот копыт. Бросив молниеносный взгляд сквозь ставни, быстро обратился к Мари:

– А вот и ваш воздыхатель, Мари: майор Мерри Рулз собственной персоной в сопровождении отца Бонена и отца Фейе. Поторопитесь. Я прикажу подать им прохладительные напитки…

Она едва слышно вздохнула:

– Я потеряла из-за вас столько времени! Перед тем как выйти, он сказал:

– Я побуду в своей комнате, пока продлиться эта церемония. Но не забывайте обо мне, помните, что я думаю о вас и молюсь за вас. Удачи!