Текст книги "Лик Хаоса"

Тело они оставили там, но не застали никого, кто мог бы предупредить командира; Крит, видимо, увлекся допросом «ястребиной маски». В помещении не было ничего, кроме пыточного колеса и дубинок, утыканных железными шипами, которые развязывали даже самые неразговорчивые языки. Они оставили тщательно зашифрованную записку и поспешили обратно на улицу. Нико насупился, Джанни молчал. Оба думали об одном: сумеют ли они отыскать Тамзен и ее друзей всех вместе и живыми, или будут находить один за другим холодные трупы на мостовой.

***

У ведьмы Роксаны в корзине жила пара ручных змей, которых она привезла из Нисибиса – зеленые, каждая футов по шесть длиной. Она внесла корзину в свой кабинет и поставила ее возле очага. Налив в чашу воды, колдунья сотворила заклинание, превратившее змей в людей, как две капли воды похожих на пару пасынков. Дав им одежду, она услала их прочь. Затем, повернувшись к чаше, стала водить пальцем по кругу, пока вода не закрутилась воронкой. Роксана вновь начала колдовать, чтобы вызвать подобное волнение в море перед гаванью. Взяла со стола шесть вырезанных из дерева корабликов с бейсбийскими парусами, наполненных восковыми фигурками моряков, пустила их в воду и продолжала водить пальцем по кругу до тех пор, пока кораблики один за другим не нырнули в воронку, успокоившись на дне чаши. Роксана перестала закручивать воду, но воронка еще некоторое время держалась в центре чаши. Ведьма спокойно смотрела на свой водоворот, а потом довольно кивнула. Диверсия окажется своевременной; луна за окном была уже высоко, считанные часы отделяли ее от зенита.

Теперь можно выслушать доклад Джагата и отправить в город отряды смерти – вернее отряды мертвых, ибо никто из тех, кто служил в них, не обладал собственной жизнью.

***

Сердце у Тамзен бешено колотилось, во рту пересохло, легкие горели. Дети довольно долго бежали без остановки. Они заблудились и хорошо понимали это; Фрайн рыдала, ее сестра дрожала и хныкала, что ноги не держат ее; трое ребят храбрились и громко уверяли, что скоро все будут дома, главное только держаться вместе – девочкам нечего бояться. Еще одна порция кррфа была разделена поровну между всеми, но от наркотика стало только страшнее: увидев старую беззубую каргу с клюкой, они с визгом бросились наутек.

Никто не вспоминал о печальной участи Меты; все видели его с закутанной в темное проституткой, видели, как он, словно загипнотизированный, взял ее за руку. Они спрятались, подождав, пока парочка пройдет мимо, и затем пошли за ними – компания поклялась держаться вместе, отправляясь на поиск запретных развлечений; все они теперь были официально совершеннолетними, и никто не имел права удерживать их от тайных радостей мужчин и женщин. Им не терпелось узнать, овладеет ли Мета этой проституткой, и понять, какое удовольствие он получит от этого.

Но стоило ему приподнять ей юбку и прижать к стене, покачивая ягодицами, как случилось неожиданное: он захрипел, упал и умер. Они видели, как женщина склонилась над ним, а когда подняла голову, два мерцающих адских огня пригвоздили их к земле ледяным ужасом.

Сейчас они немного успокоились, огляделись и поняли, что находятся в Руинах, уже у самого их края, там, где начинается Караванная Площадь. Видны были костры купцов-полуночников, занятых какими-то темными делишками. «Там небезопасно», – сказал один из мальчиков: так легко попасть в рабство – детей крадут, продают на север, и – прощайте папа с мамой.

– А здесь, по-твоему, безопасно? – выпалила Тамзен, стуча зубами: кррф сделал ее наглой и злой. Она не оглядываясь зашагала к огням. Они все равно поплетутся за ней – она знала эту компанию лучше, чем их родители. Девушка была уверена, что самое лучшее сейчас – это смело идти вперед, на Площадь, а там отыскать улицу, которая приведет к дому, или обратиться к церберам, дворцовой страже, или пасынкам. Друзья Нико довезут их домой верхом, если повезет. Девушка чрезвычайно гордилась своим знакомством с этими стальными людьми.

Нико… Если бы он был здесь, ей нечего было бы бояться, не нужно было бы притворяться храброй… Глаза ее наполнились слезами при мысли о том, что он скажет, когда узнает. Всякий раз, когда Тамзен пыталась убедить его в том, что уже совсем взрослая, все выходило совсем глупо и по-детски. И это была детская глупость… одна жизнь уже на ее совести. Отец выпорет ее и запрет в комнате на целый месяц. Девушка разволновалась – видимо, подействовал кррф – когда внезапно увидела переулок, слабо освещенный фонарем. Она свернула туда, остальные последовали за ней. Денег у них было предостаточно, можно было нанять провожатых, а то и карету, чтобы их доставили домой. В любой таверне полно людей, мечтающих, чтобы их наняли. Но на Караванной Площади и впрямь можно попасть в сети работорговцев, и тогда она никогда не увидит папочку, Нико, свою комнату, набитую старыми игрушками и кружевами.

Трактир назывался «Свиное Ухо» и выглядел отвратительно. На самом пороге один из мальчиков, задыхаясь, схватил ее за руку и оттолкнул от двери. «Только покажи деньги в таком месте, и всем нам тут же перережут глотки».

Он был прав. Они потоптались на улице, понюхали еще кррфа и заспорили. Фрайн начала громко скулить, и сестра зажала ей рот рукой. Пока вконец запуганные девчонки возились на Мостовой, а один из мальчиков облегчал на угол дома переполненный от страха мочевой пузырь, из темноты возникла фигура женщины. Хотя капюшон плаща был откинут, лицо ее пряталось в тени. Однако голос незнакомки был явно голосом благородной женщины, и в нем звучало сострадание. «Заблудились, дети? Ну-ну, теперь все будет хорошо, пойдемте со мной. Я дам вам подогретого вина с печеньем и прикажу своим людям проводить вас до дома. Ты ведь дочь хозяина „Держи пиво“, не так ли? Твой отец – друг моего мужа… ты должна помнить меня».

Она назвала имя и Тамзен, чьи чувства заволокло волнами наркотика, а сердце преисполнилось облегчением и сладким предчувствием избавления, солгала и сказала, что помнит. Все шестеро пошли за женщиной, пересекли площадь и приблизились к странному дому за высокими воротами. Вокруг имения раскинулся красивый, хорошо освещенный сад. Где-то позади усадьбы слышался шум реки Белая Лошадь.

– Садитесь, мои маленькие. Кто хочет смыть уличную грязь? Кому нужно на горшочек? – теперь комнаты были уже в полумраке, яркие огни погасли. Глаза женщины успокаивали, как снотворный порошок бессонной ночью. Они расселись на резных стульях среди шелковых драпировок, выпили то, что она им предложила и начали хихикать. Фрайн пошла умыться, ее сестра и Тамзен вскоре последовали за ней. Когда они вернулись, мальчиков нигде не было видно. Тамзен как раз собиралась спросить о них, но тут женщина предложила фрукты, и вопрос, готовый сорваться с языка, как-то сам собою отпал, словно их и вовсе тут никогда не было – уж больно хорош был кррф, который женщина разделила с ними. Тамзен казалось, что она вот-вот вспомнит, о чем хотела спросить, если только и вправду она что-то забыла…

***

Когда Крит и Стратон доставили захваченного «ястреба» к Ишад, женщине-вампиру, ее дом был весь залит огнями, правда их лучи не могли рассеять ночной мрак.

– Клянусь четырьмя ртами бога, Крит, я все-таки не возьму в толк, почему ты отпустил тех двоих. И Нико… А?

– Не спрашивай меня, Стратон! Что за причины у него были, я не знаю. Один из них вроде сражался в отряде Победителей, революционеров, которые хотели отвоевать Стену Чародеев у магов нисибиси. Если этот Вис и правда был среди них, стало быть, он для нисибиси вне закона, а значит может быть полезен. Вот поэтому мы его и отпустили – оказали ему услугу. Посмотрим – может, он придет к нам, сослужит нам службу в свое время. Что касается другого – ты видел, Ишад написала ему вольную. Мы подсунули ей раба, а она отпустила его. Если мы хотим ее использовать… Думаю, она все же поможет нам отыскать Джабала – а она знает, где он скрывается – и освобождение раба является сигналом. Она советует нам поднять ставки, а мы должны уважать ее желания.

– Но это… то, что мы пришли сюда сами? Ты знаешь, что она способна сделать с мужчиной…

– А может, это как раз то, что нам нужно. Может нас на том свете заждались. Не знаю. Одно я знаю точно: нельзя оставлять это дело армии. Им ничего не стоит поймать для нас «ястреба», но после того, как он побывает у них в руках, от него уже мало что останется для допроса. Армия истребляет их поодиночке, а мы виноваты. И еще… – Крит спешился и стянул с коня связанного пленника, который всю дорогу висел поперек седла, как кусок сырого мяса. Тот тяжело шмякнулся на землю. – …связной из армейской разведки сказал нам, что в армии полагают, будто пасынки боятся этой женщины,

– Всякий, у кого есть хоть капля здравого смысла, будет ее бояться, – Стратон протер глаза, тоже спешился и, как только его ноги коснулись земли, взял арбалет наизготовку.

– Они не это имеют в виду. Ты же знаешь, для них, что член Священного Союза, что простой наемник – все едино. Они всех нас считают содомитами и презирают за это.

– Плевать. Пусть лучше меня презирают живого, чем уважают мертвого, – Стратон зажмурился, стараясь разогнать туман перед глазами. Весьма примечательным был тот факт, что Критиас сам принимает участие в акции – как правило в его обязанности входило руководство операциями. После встречи с Темпусом командир стал более активным, чем обычно, и даже нетерпеливым. Стратон знал, что спорить с Критиасом бессмысленно, хотя он и был одним из тех немногих, кто мог претендовать на привилегию высказывать собственное мнение, даже если оно расходилось с мнением начальника.

Они быстро допросили «ястреба» – в таких вещах Стратон был большой специалист. Во время ареста внешность пленника – стройного смазливого малого – почти не пострадала. Вампиры разборчивы, они любят красоту, а несколько ссадин сделают его только привлекательнее для такого существа, каким являлась Ишад. Завладев им, колдунья убережет его от гораздо более ужасной смерти, нежели та, которую она сможет ему подарить. При взгляде на долговязого, худого «ястреба», на его драную одежду и распухшее лицо с тоскливыми водянистыми глазами, становилось очевидно, что приятная смерть была бы для него наилучшим выходом – За такими как он в Саиктуарии не охотился только ленивый.

Крит спросил: «Готов, Страт?»

– Честно говоря, нет, но могу сделать вид, что готов. Если выпутаешься из этой переделки, а я – нет, возьми моих коней.

– А ты моих, – оскалился Крит. – Но я ничего такого не жду. Это вполне разумная женщина, готов поклясться. Она не отпустила бы раба на волю, если б не была способна контролировать свое вожделение. И она сообразительна – во всяком случае сообразительнее так называемого «разведывательного персонала» Кадакитиса или церберов.

Итак, заглушив голос разума, они открыли ворота, привязали коней у ограды, разрезали веревки на ногах у «ястреба» и повели его к двери дома. Тот сначала таращил глаза на факелы, освещавшие порог, а потом крепко зажмурил их, когда Ишад наконец вышла им навстречу после того, как они, постучав несколько раз, собрались уже было восвояси, решив, что ее нет дома.

Она оглядела всю компанию с головы до ног, глаза ее были полуприкрыты веками. Стратон порадовался тому, что у него в глазах всю ночь стоял какой-то туман, который он никак не Мог проморгать. «Ястреб» затрясся и рванулся назад, когда Крит заговорил:

– Добрый вечер, госпожа. Мы решили, что пришло время встретиться лицом к лицу, и хотим вручить вам этот подарок, свидетельство наших добрых намерений, – он говорил мягко, убедительно, давая понять, что они всё о ней знают и нимало не интересуются тем, как она поступает с неосторожными или невезучими прохожими. У Стратона пересохло во рту, язык прилип к небу. Зато с Критом Мало кто мог соперничать в хладнокровии и цепкости в тот момент, когда дело начинало раскручиваться.

У Ишад была смуглая кожа, но не того красноватого оттенка, характерного для нисибиси, а с оливковым отливом, придававшим особую яркость ее зубам и глазам. Она пригласила их войти.

– В таком случае, внесите его в дом и увидим, есть ли тут на что посмотреть.

– Нет-нет. Мы оставим его – в знак доверия. Нам хотелось бы знать, что вы знаете о Джабале и его банде – где они скрываются и все такое. Если что-нибудь вспомните, меня можно найти в казарме наемников.

– Или в убежище на Перекрестке Развалин?

– Иногда, – Крит не двинулся с Места. Стратон, которого захлестнула волна облегчения, когда он понял, что им не нужно входить в дом, дал «ястребу» пинка. «Давай, парень, иди к своей хозяйке».

– Это что же – раб? – спросила она Страта, и ее взгляд, остановившись па нем, заморозил кровь в его жилах. Так мясники смотрят на овец на бойне. Внезапно Ишад протянула руку и пощупала его бицепс.

– Кем вы захотите, тем он и будет, – ответил Страт.

– А вы? – поинтересовалась она.

– Всякому терпению есть предел, – разозлился Крит.

– Вашему, не моему. Заберите его себе, мне он не нужен. Не знаю, что вы, пасынки, обо мне думаете, но дешевкой я никогда не была, – отрезала колдунья.

Крит отпустил парня, и тот сразу обмяк и упал бы, но Стратон подхватил его, подумав при этом, что Ишад – самая красивая женщина, какую он когда-либо видел, и «ястребку», может быть, повезло больше, чем ему. Если смерть – это ворота на небеса, она была как раз тем привратником, которого он хотел бы видеть, когда придет время.

Ишад заметила, хотя он и не произнес этого вслух, что его желание легко осуществить.

Крит, подозрительно оглядев обоих, покачал головой. «Ступай-ка посторожи коней, Стратон. Что-то мне кажется, они громко ржут».

Стратону так и не удалось узнать о чем договорился – или не договорился – его командир с вампиршей. Ему действительно пришлось успокаивать своего коня – он так разволновался, словно почуял запах гнедого Нико, которого страстно ненавидел. Когда они попадали в одну конюшню, начинался сущий ад, и ремонтировать перегородки между стойлами приходилось чаще, чем чистить навоз – настолько сильно было желание двух этих существ добраться до глоток друг друга. Кони, как люди, способны любить и ненавидеть, и эти два жеребца так же страстно желали вырвать друг у друга кусочек плоти, как Страт мечтал о должности гарнизонного командира.

Вскоре по аллее не спеша приблизился Крит, один, без пленника, целый и невредимый, но молчаливый и мрачный.

Стратон хотел спросить, чем кончилось дело, но кислая мина командира удержала его. Не удалось ему это сделать и час спустя, в убежище на Перекрестке Развалин, когда прибежал патрульный и рассказал о беспорядках в порту. Темпуса нигде не было и идти пришлось Криту и Стратону.

Хотя было совершенно непонятно, что они могли сделать со смерчами и водоворотами в гавани.

***

Когда Стратон и Крит уехали, Нико вывел своего гнедого из укрытия. Призрачный след, по которому он шел, привел их сюда – Тамзен и ее приятели находились в этом доме. У «Свиного Уха» ее шлейф встретился с бледно-голубым дымком владельца этого дома и дальше они тянулись уже вместе. Голубой цвет не мог принадлежать человеку, если только этот человек не был чародеем, ведьмой, проклятым или заколдованным. Нико и Джанни знали, кому принадлежит дом, но что тут делали Крит и Стратон – об этом не хотелось ни думать, ни говорить.

– Мы не сможем сюда ворваться. Ты знаешь, кто она?

– Знаю.

– Почему ты не дал мне окликнуть их? Четверо лучше, чем двое.

– Я не хочу знать, чем они тут занимались. Мы и так сегодня ночью один раз ввязались уже не в свое дело, – Нико по-кавалерийски закинул ногу на лошадиную шею. Джанни скатал самокрутки и предложил одну товарищу. Тот взял ее и чиркнул кремнем из мешочка на поясе. Как раз в этот момент с Подветренной стороны показалась повозка с двумя пассажирами, колеса и копыта загрохотали по мосту через Белую Лошадь.

– Чересчур много транспорта, – пробормотал Джанни, пока они заводили коней обратно в тень. Повозка остановилась у двери странного дома; фургон был плотно закрыт тканью, если кто-то и находился внутри, разглядеть было невозможно.

Мужчины вошли в дом и вскоре вышли в сопровождении трех закутанных фигур поменьше. Этих троих подсадили в фургон, и повозка, развернувшись, уехала по дороге, ведущей на юг от моста – там не было ничего, кроме свалок и пустырей, а в конце ее – Рыбацкий Ряд и море… и больше ничего, только укрепленное поместье ведьмы Роксаны.

– Стеле, ты думаешь, это дети?

– Тише, заклинаю тебя. Я пытаюсь понять… это действительно могли быть они. – На сердце у него было тяжело, а пассажиры, след которых он пытался уловить, были накачаны наркотиками до сомнамбулического состояния.

Нико сосредоточился на доме, и не смог различить девичьих следов среди магически-голубого, принадлежавшего хозяйке. Он улавливал ауру мальчиков, но тихую, слабую, возможно, умирающую. Впрочем, это мог быть тот парень, которого оставил Крит, а не юные повесы из домов восточных кварталов.

Луна над головой Нико была почти в зените. Проследив за его взглядом, Джанни угадал, что он скажет в следующий момент и опередил его: «Что ж. Стеле, нам так и так туда идти, поехали за фургоном. Может, еще догоним. Глядишь, и узнаем, кого они везут. Да и времени осталось мало – есть там девочки или нет, а ведьму навестить придется».

– Ага, – Нико развернул коня и пустил его по следу фургона, не слишком быстро, чтобы не догнать его сразу же, но и не слишком медленно, чтобы слышать грохот колес. Джанни поравнялся с ним и произнес: «Надежность этого магнита приводит меня в трепет. Можно подумать, ведьма послала фургон, используя детей как приманку, дабы убедиться, что мы придем».

Джанни был прав, Нико нечего было возразить. Они были на крючке, и им ничего не оставалось делать, кроме как следовать за повозкой. Теперь они могли положиться только на себя.

***

Дюжина всадников материализовалась на пустыре возле свалки и окружила двух пасынков; лиц у всадников не было, только белые мерцающие глаза. Нико и Джанни дрались, как не дрался до них никто из смертных, но паутина липкой энергии опутывала их и голубые искры жалили плоть сквозь льняные хитоны. Всадники сбросили пасынков с коней и понеслись галопом, волоча пленников по земле, пока те не перестали осознавать, что с ними происходит, и чувствовать боль. Последнее, что Нико запомнил перед тем, как очнулся привязанным к дереву в какой-то незнакомой рощице, был остановившийся впереди фургон и его конь, пытающийся самостоятельно расправиться с врагами. Громадный гнедой, встав на дыбы, подминал под себя кобылу того всадника, что волок Нико на веревке. Он видел как мощные челюсти отважного зверя пронзили голубые магические стрелы, он зашатался, разевая рот, и рухнул наземь.

И вот теперь Нико беспомощно бился в путах, стараясь превозмочь боль, туманом застилавшую глаза.

Он увидел перед собой фигуры, освещенные костром. Когда сознание вернулось к нему, Стеле страстно пожелал заснуть навеки, ибо разглядел среди этих людей в чьих-то грязных объятиях Тамзен, выкрикивающую его имя, и других девочек, и Джанни, распластанного на земле, привязанного к столбам, вопящего в небеса.

– Ах, – услышал он, – Никодемус. Как мило, что ты очнулся.

Перед ним плавало лицо женщины, красивое лицо, хотя это делало его еще более ужасным. Это была ведьма-нисибиси, она улыбалась, что само по себе было чудовищно. Ее окружал сонм клевретов, живых мертвецов. Особенно отвратительны были двое со змеиными глазками, безгубыми ртами и зеленоватой блестящей кожей.

Она мягко начала излагать ему, что хотела бы от него услышать. Некоторое время он только тряс головой, закрывал глаза и пытался раствориться. Если б он мог спрятать свое сознание в привычное убежище, ему удалось бы не обращать ни на что внимания. Боль, вопли, дробящие ночь, проходили бы мимо, он не ведал бы ничего, что здесь происходит и умер без стыда поражения. Она все равно убьет его, когда выведает все, что ей нужно. Итак, Нико начал считать в обратном порядке, зажмурив глаза, припоминая руны, которые могут спасти его. Но вопли Тамзен, ее мольбы к нему, звериное рычание Джанни проникали в мозг и не давали достичь тихого уединения, возвращая его назад, в действительность.

И все же, когда она задавала вопросы, он только молча смотрел на нее. Ему и в самом деле было мало известно о планах Темпуса и его образе мыслей, даже при желании он немного мог бы рассказать. Но когда Нико в очередной раз закрыл глаза, ведьма подошла и оттянула его веки деревянными щепками, чтобы он мог видеть то, что заставляло кричать Джанни.

Они распяли пасынка над норой дикого зверя – позже, когда тот прогрыз себе путь на свободу, Нико разглядел, что это был барсук – и выкуривали оттуда грызуна, разложив костер у другого входа в его туннель. Когда в животе Джанни проступили очертания животного, шевелящегося внутри, Нико сдался, рассказал все, о чем его спрашивали, и сделал все, что от него хотели.

К этому времени девочки уже давно умолкли. И все, что он слышал, был голос ведьмы, все, что он запомнил, был кошмар ее глаз и послание, которое она велела ему передать Темпусу. Когда он повторил ее слова, ведьма сняла щепки с его век… Тьма, которую она ему подарила, была кромешной, и он наконец нашел благословенное уединение, мысленную пещеру для медитаций.

***

В «главном доме» Роксаны поднялась суматоха. Суетились рабы, слугам отдавали приказы, во дворе караван готовился к отправке.

Сама она сидела раздраженная и злая в своем кабинете среди гобеленов и инструментов ее ремесла: здесь были вода и огонь, земля и воздух, минералы и растения, а также рельефный глобус, отделанный драгоценными камнями.

Одно движение руки – и все это будет погружено в фургон. А для того, чтобы снять чары с этого дома, нужно и того меньше – движение пальца, непроизнесенное слово, и все опять станет именно таким, каким и было – ветхим и шатким. Но ошибки этой ночи и усилия, затраченные на их исправление, истощили ее силы.

Нико сидел в углу, глядя прямо перед собой, дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Он еще не пришел в себя. Еще одна ошибка – эти проклятые змеи понимают все чересчур буквально и не способны довести до конца простейшее задание.

Посланные ею змеи, превращенные в пасынков, должны были отыскать детей на улицах; внешне они ничем не отличались от Нико и Джанни. Но эта шлюха-вампирща, распроклятая третьеразрядная колдунья, умудрилась опередить их и забрать детей к себе. Пришлось менять все планы, посылать фургон со змеями, выручать приманку – одних только девочек, мальчиков было уже не вернуть. Конечно, змеям было не под силу провести опытную женщину, знакомую с чародейством. Ишад отдала женскую часть своей добычи только, чтобы не связываться с магией нисибиси, сделав вид, что верит «пасынкам», требовавшим выдать Тамзен и ее подружек.

Если бы Роксане не предстояло срочно покинуть город сегодня ночью, она изничтожила бы вампирскую душу – или, по крайней мере, ее память.

Колдунья снова вынула змей из корзины и поднесла их головы к своему лицу. Они как молниями, выстреливали язычками, змеиные глазки молили о пощаде, но Роксана давным-давно позабыла о таком понятии. Ей необходимо было восстановить силы, растраченные отчасти по вине этих существ. Высоко подняв их, она встала со стула, произнося заклинание, и швырнула змей в пылающий очаг. Пламя с ревом охватило корчащиеся в агонии тела рептилий. Когда они зажарились, Роксана достала их серебряными щипцами и съела хвосты и головы.

Укрепив таким образом свои силы, она обернулась к Нико, все еще прятавшему свой разум и душу в сокровенном убежище, которое колдунья способна была видеть с помощью магии. В этом месте умиротворения и расслабленности, пещере на краю рассудка, скрывался призрак – друг, который любил Нико. Она научилась принимать его облик и долго разговаривала с пасынком, завоевав его доверие. Теперь Нико принадлежал ей, как и обещал ее возлюбленный господин; стоит ему узнать что-то, как в ту же минуту ей станет известно об этом. Он же ничего не запомнит, и его уделом будет лишь война и смерть. Через него она сможет пасти Темпуса, когда пожелает, через него узнает любые его намерения.

Ибо Никодемусу, рабу нисибиси, так и не удалось избавиться от своего клейма и сбросить цепи: хотя ее возлюбленный освободил его тело, где-то в глубинах души Нико был завязан узелок. В любой момент ее господин мог потянуть за шнурок, а теперь и она могла сделать это.

Он не помнил ничего, что происходило после допроса в роще, зная лишь то, что было нужно ей. Если же что-то и сохранилось в его памяти, он принимал это за наркотический бредовый кошмар.

Роксана разбудила Нико, прикоснувшись пальцами к векам и объяснила, что он теперь стал ее крепостным, ее инструментом – на тот случай, если забудет вдруг их короткую беседу или визит сюда. Она предупредила его о непослушании и заставила душу Нико содрогнуться, показав в зеркале своих глаз, что произойдет с Тамзен и ее подружками, если он даже на минуту вспомнит о происшедшем в этом доме. (Потом она доставила себе удовольствие, погладив его обезображенное лицо, чтобы еще раз показать ему, кто раб, а кто хозяин. Она заставила Нико послужить ей и набралась сил из его распухшего рта, а затем, посмеиваясь, заставила его забыть об этом.

Теперь можно отослать нового слугу, который отныне будет ее глазами и ушами, пребывая при этом в полном неведении, и только в глубинах сознания дух его будет плакать и биться.

Людям Джагата Роксана велела доставить его к казармам пасынков, и они подняли обмякшее тело смуглыми руками.

Теперь колдунья могла покинуть этот развращенный город и направиться на север. Единственным ее желанием было поскорее вернуться туда, где ждали ее объятия господина и возлюбленного. В дороге она будет оставлять за собой отчетливый след, чтобы Темпус мог идти за ней, Там, на Стене Чародеев она будет лежать в высокогорном сиянии вместе с господином и возлюбленным, довольным дарами, которые она принесла: горстка пасынков, Пеннорожденная и человек, которому боги дали бессмертие.

***

Почти до рассвета пришлось успокаивать пучеглазых, потерявших свои лучшие корабли. К счастью для всех, бурекская аристократия пользовалась гостеприимством Кадакитиса и находилась в летнем дворце, а не на кораблях, когда те вдруг снялись с якорей и, словно живые, сами по себе направились к центру водоворота, возникшего у входа в гавань.

Крит насупился – ему не следовало сейчас высовываться; Темпус, когда отыщется, будет недоволен. Но Кадакитис отчаянно нуждался в советчике: юный Принц предпочел бы поступиться своей имперской спесью ради «гармоничных отношений с нашими заморскими друзьями».

Никто не мог доказать, что это было не природное бедствие, а нечто иное, хотя то и дело раздавались слова «промысел божий».

Лишь к утру Крит и Страт смогли оставить это унылое занятие – стоя с отсутствующим видом, с помощью еле заметных жестов и коротких реплик подводить Кадакитиса к компромиссу (что было нетрудно, учитывая матриархальный менталитет бейсибцев).

Криту хотелось напиться до потери сознания. Помогать Гильдии Магов доказывать собственную невиновность, когда было совершенно очевидно, что один из них и вызвал шторм – занятие не только противное, но и непродуктивное. По мнению Крита, недавно избранному Первому Хазарду следовало выйти вперед и принять от имени Гильдии на себя всю ответственность за это безобразие. Дождешься от них, предсказывал Стратон, скорее лягушки начнут падать с неба,

Впрочем, кое-что полезное они сделали: мобилизовали добровольцев и надоумили дежурного гарнизонного офицера послать нескольких солдат в лодках и бейсибцев в яликах на мелководье в поисках выживших. Однако в порту царила такая сумятица, такое смешение лекарей и зевак, рыбаков и бейсибцев, что пришлось вызвать всех пасынков и снять все караулы с дорог и застав из опасения, как бы бейсибцы не приняли свою потерю слишком близко к сердцу и не набросились на местных жителей.

На каждом углу стояло по двое патрульных всадников, а дороги никем не охранялись. Крит тревожился о том, что, если диверсия имела далеко идущие цели, сработано все было чисто: армия могла беспрепятственно вторгнуться с севера. Если бы не было доподлинно известно, что вчера не наблюдалось никаких перемещений войск в южном направлении, признался он Стратону, подобной напасти можно было бы ожидать с минуты на минуту.

В довершение всех несчастий, добравшись до «Держи пиво», они застали там владельца заведения, заламывающего руки в углу в компании пятерых не менее безутешных отцов. Их сыновья и дочери пропали вчерашним вечером; мальчик, посланный к Темпусу в казармы Пасынков, вернулся ни с чем; у дежурной команды гарнизона были более важные дела, чем рыскать в поисках пропавших детей. Теперь отцы сидели в ожидании собственных людей, отправленных на поиски, в результате чего «Держи пиво» была открыта для посетителей в этот предутренний час.

Крит и Страт под удобным предлогом улизнули из этого царства скорби и отправились дальше, измученные, как собственные лошади, устало вглядываясь в бледнеющую тьму.

Единственным местом, кисло заметил Крит, где ожидали их тишина и покой в этот час, когда город просыпался, был Перекресток Развалин. Они поспешили туда и в свете нарождающегося утра откинули железные засовы, надеясь обрести час-другой сна, но обнаружили шифрованную записку Нико.

– Почему старый трактирщик не сказал нам, что послал их по следу дочери? – вздохнул Страт, растирая глаза рукой.

– Разве ты забыл, что по легенде Нико – обитатель трущоб? – Крит зябко кутался в хитон, который уже бросил было на пол, готовясь ко сну.

– Нам не надо уходить отсюда.

– Я уйду.

– Искать Нико? Где?

– Нико и Джанни. Где – не знаю. Но если эти двое еще не вернули ребят, значит это не просто детская выходка или розыгрыш выпускников. Будем надеяться, что они все же попали на встречу с Роксаной, и им неудобно уйти раньше времени, – Крит встал.

Стратон остался сидеть.

– Идешь? – спросил Крит.

– Кто-то должен находиться там, где люди рассчитывают найти представителей власти. Тебе надо быть здесь или в казарме, а не искать тех, кто, возможно, сам ищет тебя.

После недолгого спора, в конце концов, Стратон одержал победу, и они вместе отправились в казарму, остановившись по дороге, когда солнце уже поднялось, у лавки Марка, чтобы забрать стрелы Стратона.

Дверь лавки была распахнута, хотя обозначенные на ней часы работы еще не наступили. Войдя, они увидели кузнеца, склонившегося над чашкой чаю, перед ним на куске замши лежал разобранный спусковой механизм, а на прилавке разложены тетивы.