Текст книги "За далью волн"

Глава 6

Корс Кант поеживался, как от озноба, хотя солнце уже стояло высоко, озаряя желтеющее поле. Он наблюдал за судом, он понимал, какова его цель. Однако пока он не знал, как доказать, что этот Ланселот – не настоящий, а ведь Ланселот из Лангедока приказал бы убить Медраута на месте, без всякого суда. Кроме того, никогда еще простому воину не разрешалось пальцем тронуть командира, что бы тот ни совершил.

Вот Кей мог бы придумать такое наказание. И Артус тоже, но никак не Ланселот, сикамбрийский демон войны.

Ни Корс Кант, ни Анлодда в строй не встали. Принцесса стояла на другом краю поляны, и смотрела на север так пристально, как смотрел бы волк на барсучью нору. В той стороне был виден дым, поднимающийся в небо от руин Харлека.

– Что же теперь, госпожа моя? – робко спросил Корс Кант. – Мы пойдем на город?

Она ответила ему, не оборачиваясь:

– Нет, не пойдем, если только Ланселот – не еще один Гормант. Гормант всегда кует, пока железо еще горячо. Откуда подойти к городу? Через какие ворота? Сколько ютов бродит там по улицам, сколько их на крепостных стенах у бойниц? Ответь на эти вопросы, а потом задай самый главный: как обратить тридцать пять воинов в три с половиной центурии? А чтобы ответить на эти вопросы, не должны ли мы на самом деле войти в Харлек? Либо так, либо мы должны превратиться в орлов и пролететь над городом. – Анлодда обернулась. – Твоя друидская магия могла бы превратить нас в орлов, Корс Кант Эвин?

Юноша покачал головой.

– Будь здесь Мирддин, он, может быть, сумел бы. Я не раз слышал, как он говорил о полетах, но ни разу не видел, чтобы он сделал это.

Анлодда разочарованно вздохнула.

– Что ж, тогда, пожалуй, мне вместо орла придется обратиться в змею.

Корс Кант ждал, но Анлодда молчала. «Ну, раз она молчит, то я сам спрошу».

– Значит, мы пойдем в Харлек, как лазутчики?

– Мы?

У Корса Канта покраснели уши.

– Ты хочешь сказать… что пойдешь одна, без меня?

– Я не хочу, Корс Кант. Я лучше бы прыгнула в выгребную яму с римским нагрудником. Но кто-то должен это сделать – а это значит, что этот кто-то – я, Анлодда. Ведь это мой город! Вот только не знаю, как тебя туда провести, ведь я поклялась защищать тебя. Конечно, мне до тебя дела большого нет, и между прочим, я до сих пор с тобой не разговариваю.

Анлодда облизнула палец, подняла руку, чтобы понять, куда дует ветер.

– Нет, думаю, что Ланселот захочет все увидеть своими глазами. Наверняка он возьмет с собой Кея и Бедивира – эти от него ни на шаг. Ну, и конечно, меня, потому что кто еще знает Харлек? Но скажи… только не обижайся, я ценю бардов и друидов, они получше, чем многие воины и вышивальщицы… но какой от тебя толк в этой вылазке?

У Корса Канта засосало под ложечкой.

– Я… я мог бы осенить вас всех друидским благословением. Вдруг бы вы попали в ловушку, и потребовалась бы друидская магия, чтобы спасти вас?

Анлодда улыбнулась.

– Вот-вот, а ты даже в орла не можешь превратиться. Вот Мирддин, будь он здесь… Словом, делать тебе там нечего. Скажи, хоть раз удавалось хоть одному друиду сделать людей невидимками, кроме как в той истории про Кассибеллан,[6]6
  Кассибеллан – король бриттов во времена завоевания Британии Юлием Цезарем.


[Закрыть] которую ты так славно поешь?

– Там дело не в друиде было, – поправил девушку Корс Кант. – Там была волшебная мантия.

Анлодда пожала плечами.

– Ну, в общем, как ни крути, а толку от тебя не будет.

– Я мог бы пойти для того, чтобы убедиться, что ты не нанесешь удара…

Он осекся, прикрыл рот ладонью. Слова сами сорвались с его губ. Ему так хотелось забыть о том, чего она чуть было не совершила.

Анлодда зарделась, отбросила назад багряные волосы, устало прикрыла глаза.

– Теперь у меня нет права отражать удары, подобные тому, что мне только что нанес ты, Корс Кант Эвин. Но скажи, зачем ты нанес его мне? Для того ли, чтобы наш путь друг к другу стал глаже, или для того, чтобы бросить между нами яблоко раздора?

Бард залепетал:

– Госпожа…

– Зови меня Анлоддой, Корс Кант Эвин.

– Госпожа моя Анлодда, я и сам не знаю, почему, но что-то, то ли сердце, то ли разум, подсказывает мне, что я должен идти. Не знаю почему, но почему-то для меня это важнее, нежели для любого из вас, как бы ни безумно это звучало. Если я останусь позади, пусть даже вы победите в битве при Харлеке, вы проиграете войну в целом, не выстоите в последнем бою, утратите великую империю, которую строят Артус и Меровий, – ту империю, что будет стоять не на камне, не на оружии, а на крови – на Королевской Крови!

Анлодда молчала – обдумывала слова барда. А потом шагнула к нему близко-близко и заглянула в глаза.

Ее глаза становились все больше и больше, и наконец бард перестал видеть что-либо, кроме них. Эти серые озера омывали его душу прохладными водами. Ему казалось, что он всегда видел эти глаза – и полдня, и полтысячелетия назад. Анлодда была повсюду – вокруг него, внутри него, она обволакивала собой его дух.

Будь на ее месте кто-то другой, Корс Кант яростно отверг бы такое проникновение в его рассудок. Но Анлодда ему не мешала.

Но вот она шагнула назад, покачала головой, и их связь прервалась.

– Не знаю, откуда тебе это ведомо, и даже не знаю, прав ли ты, но ты не лжешь. Ты веришь в то, о чем говоришь, в этом я уверена. – Она прикусила губу. – Будет лучше, если мы спросим Меровия. Он-то точно умеет смотреть прямо в душу, а я ее только чувствую. – Она погладила Корса Канта по щеке. – Пойдешь?

Корс Кант кивнул.

– Ты можешь получить больше, чем отдал.

– Ты тоже, моя принцесса.

Она улыбнулась.

– Глупая мысль. Но может быть, так оно и есть.

Они пошли по полю и вскоре нашли Меровия. Тот стоял, окруженный своими воинами. Те сразу разошлись, а Меровий вытащил из-под плаща кристалл, оба края которого были обрамлены серебром. Кристалл висел на серебряной цепочке.

– Я ожидал вас, – сказал король. – Пойдемте со мной. Мне нужны свидетели.

Король встал и направился на восток – туда, где деревья, примыкающие к лощине, росли наиболее густо. Он шел, не оглядываясь. Анлодда и Корс Кант шли за ним, держась на почтительном расстоянии. Когда Меровий остановился, все трое оказались посреди толстых дубов, где вокруг ветвей обвились плотные шары омелы.

– Хороший знак для нас, – сказал Меровий и указал на деревья.

– А для деревьев – плохой, – рассудительно проговорила Анлодда. – Омела в конце концов высосет из них все соки.

– О чем вы хотели спросить меня? – поинтересовался Меровий.

Анлодда указала на Корса Канта.

– Он хочет идти на разведку в город. Я говорю ему, что нельзя, что его там убьют.

Меровий улыбнулся.

– Гм. Я не такого вопроса ожидал. – Он поднял вверх кристалл. – Вот где мы найдем ответ.

Анлодда покачала головой.

– Я не желаю видеть вновь, что я трусиха! Я должна подготовиться к тому, чтобы раскусить Харлек.

– Не ты, – возразил король. – Я. А ты будешь произносить заклинание. – И он едва заметно усмехнулся.

Анлодда довольно долго смотрела на него.

– Я? – изумленно переспросила она, робко протянула руку, взяла кристалл из пальцев Меровия и подвесила его на цепочке. Кристалл закачался, замерцал, заиграл отсветами.

Меровий дал Анлодде знак, и она подняла амулет повыше. Король опустился на колени и пристально уставился на кристалл, когда на него упал луч солнца и отразился мириадами маленьких радуг. Меровий медленно раскачивался из стороны в сторону, не спуская глаз с кристалла.

Анлодда попыталась заговорить, но голос ее зазвучал хриплым шепотом. Она откашлялась и начала заново:

– Взгляни… внутрь, о господин. Отыщи там… шар. Он светится си… нет, красным сиянием. Он пульсирует.

Отрывочные слова, произносимые девушкой, мало-помалу приобретали плавность, слитность. Похоже, прежде она слышала эти фразы, но сама никогда не произносила. Корс Кант был так же зачарован, как Меровий, но смотрел он не на кристалл, а на Анлодду. Она сейчас была похожа на юного барда в школе друидов, который держал свое первое испытание.

– Пусть этот шар окружит тебя, путь он поглотит тебя, господин. Пусть он наполнит тебя алым светом. Ты падаешь, а шар обволакивает тебя, словно красно-черная вода.

Но вот… все меняется, свечение становится ярко-алым. Ты чувствуешь тошноту, ты как будто падаешь вниз со скалы Вечности. Теперь шар стал оранжевым, и он светится все ярче. Вспыхивает, словно солнце, угасает, но вновь загорается – теперь желтым цветом. Шар стал желтым, его желтое сияние проникает в твое сердце, голову, руки и ноги.

Корс Кант выгнул шею и увидел, что глаза Анлодды стали желтыми, как тот шар, о котором она говорила. Рука ее держалась прямо, твердо, словно стропило, но кристалл описывал медленные круги и то опускался, то поднимался. Казалось, он улавливает только часть солнечных лучей. И сам кристалл сейчас светился оранжево-желтыми отблесками.

– Зеленый – вот цвет, в который Создатель окрашивает траву. Зелены кроны деревьев, зелен мох. Зелен и шар, но быстро тускнеет зеленое сияние и обращается в синее.

Анлодда говорила все тише, и в конце концов перешла на шепот.

– Синее небо, оно темно-синее – такое, как бывает, когда сядет солнце. Темное-темное, оно все темнее перед лицом Вечности. Темно-лиловое, ночное небо. Ни звезды на нем, только шар, темно-фиолетовый, он затягивает тебя все глубже, все глубже и глубже…

Затем она умолкла и молчала довольно долго. Корс Кант даже дышать боялся. Когда она заговорила, солнце село и его последние лучи окрасили небо в красный цвет. На глаза Анлодды набежала тень – сине-черная, как тот магический шар, что поглотил их всех в сознании Корса Канта.

– Теперь говори, – приказала Анлодда. – Говори, что ты видишь, и ответь на вопрос: идти ли Корсу Канту вместе с нами в Харлек?

Бард выжидательно смотрел на Меровия. Король Сикамбрии продолжал покачиваться из стороны в сторону. Глаза его были полуприкрыты, и было видно, как они следят за кристаллом.

Корс Кант ощутил странный порыв – почти безотчетный и, наверное, неуместный. Но он не смог сдержаться и начал негромко напевать мелодию из «Орфея». Он пел эту песнь на прощальном пиру в Камланне, сидя у ног Dux Bellorum, которого ему, быть может, больше не суждено увидеть.

Меровий заговорил. Голос его звучал ровно, споря с порывами ночного ветра, зашевелившего верхушки деревьев. Запахло дымом пылающего города. Корс Кант поежился.

– Я вижу Воробья и Ястреба. Они летят рядом, бок о бок. Я вижу Мышь и Барсука. Они крадутся понизу.

Мышь находит широкую расселину и срывается в бездну. Барсук не поспевает за ней, но его нельзя за это винить. Мышь бежит по дороге и минует старуху – кожа да кости. Она протягивает к Мыши костлявую руку, но не касается ее.

Шкурка Мыши сползает с костей, течет ее серая кровь, и вместе с кровью умолкает ее голос. Но кости Мыши попадают в быстрый поток, и мышь рождается Человеком из чрева Господня. Для нее еще взойдет солнце.

Он умолк. Анлодда закусила губу, до боли сжала кулаки. Тут очнулся Корс Кант и перестал напевать.

Меровий ничего не видел. Теперь его глаза были крепко закрыты. Но вдруг он посмотрел на Анлодду из-под полуприкрытых век и заговорил снова:

– Барсук умирает. Тень из-под земли, чья-то тень призывает Орфея. Тень Барсука крадется сквозь ночь и убивает желтое солнце! Тень Барсука находит Гадес прямо у себя под ногами, отыскивает самую темную, черную-пречерную тень и исчезает.

Возрожденный, чтобы стать героем, чтобы увидеть, как Мышь становится Человеком, Барсук должен спасти того, кто спасет его, но и для него еще взойдет солнце.

Долго-долго Корс Кант и Анлодда ждали, что король скажет что-нибудь еще. Неожиданно бард обнаружил, что, пока звучало пророчество, он оказался рядом с Анлоддой и теперь держал ее за руку. Она ли взяла его за руку, или он сам это сделал – Корс Кант не помнил.

– Наверное, он больше ничего не скажет, – заключила Анлодда, но руку с кристаллом не опустила и руку Корса Канта не отбросила.

– Но должна сказать, что пророчество прозвучало столь же ясно, сколь чиста бывает вода в гавани Харлека, когда бурная река взбаламутит море!

– Но… быть может, тебе следует вернуть его обратно, госпожа. – Хватит и «Анлодды», Корс Кант Эвин, – фыркнула девушка и отбросила руку барда, – но бывает, что и бард прав время от времени. Правда, это случается так же редко, как луна обращается в кровь, а петухи несут яйца.

Но прежде чем она успела произнести еще хоть слово, вновь заговорил король.

– И шут, и правитель пьют из смертной чаши, а самый глупый из глупцов проливает свою чашу. Король галлов идет на охоту, теряет дорогу и оказывается в Скотии. И я в Аркадии…

Он умолк, неуверенно открыл глаза. Взгляд его блуждал.

Помолчав, Анлодда прошептала:

– Лучше я его верну поскорее. Смотреть на него – все равно, что глядеться в зеркало, когда на тебе плащ-невидимка.

Она быстро заговорила, и произнесла заклинание от конца до начала. Шар поднялся над радугой в противоположном направлении, из фиолетового стал алым, а когда превратился в темно-красный, Анлодда словом растворила его.

Заклинание было столь ярким, что Корс Кант на миг увидел шар. Он потянулся к нему, но шар исчез, прежде чем пальцы барда успели его коснуться.

Меровий очнулся, быстро заморгал и тряхнул головой. Добродушно улыбнувшись, он проговорил:

– Слабо надеюсь, но быть может, кто-то из вас записал то, что я говорил, ибо сам я не помню ни слова!

– Записал? – изумленно переспросил Корс Кант. – Вы с Артусом – истинные римляне!

Он поглубже вздохнул и повторил пророчество, стараясь подражать голосу короля, делая паузы в тех местах, где их делал Меровий. Он даже ухитрился придать своей речи легкий сикамбрийский выговор.

Это изумило и короля, и принцессу, но на самом деле было сущим пустяком по сравнению с бардовским испытанием первого года обучения. А тогда нужно было пересказать наизусть тысячу строк стихов, которые заранее выбирал из разных песен старший друид. «Я-то это испытание не до конца выдержал», – смущенно вспомнил Корс Кант.

– Что ж, думаю, нам ясно, кто такие Ястреб и Воробей, а также кто такие Мышь и Барсук, – задумчиво проговорил Меровий.

– Я и Корс Кант? – спросила Анлодда. Явно, пророчества не были ее стихией.

– Наоборот, – поправил ее король.

– Я так и хотела сказать.

– Стало быть, Корс Кант падает в бездну, минуя по дороге старуху-Смерть, но она не успевает коснуться его. Затем он теряет свою плоть, кровь и голос, и его уносит прочь великая река. Затем он возрождается из чрева Господня. Так яснее?

– Не яснее, чем в туманную ночь в густом лесу.

– А вот Барсук это ты, Осеневолосая. Ибо ты, словно барсучиха, роешь землю и пытаешь у меня знаний, которые тебе еще рано иметь. И еще ты просишь у своего отца и дяди оружия, которым тебе владеть пока не под силу. Ты становишься тенью, убиваешь желтое солнце, обнаруживаешь бездну Гадеса прямо у себя под ногами, борешься с отчаянием, и в конце концов добираешься до своей любви, дабы спасти детей своих детей.

Корс Кант задумчиво проговорил:

– Вот забавно. Не толкование ли мне пришло в голову? Разве саксы и юты не зовут себя Детьми Солнца и не презирают нас, островитян, за то, что мы, как они думают, рождены Луной? Может быть, ты убьешь юта?

– Не одного, а целое войско, без сомнений, – уточнил Меровий и улыбнулся одними лишь краешками глаз.

Анлодда метнула в него ледяной взгляд, после чего одарила точно таким же взором Корса Канта. Она усмехнулась, но безрадостно.

– Что ж, хотя бы это похоже на правду. Что-то есть в этом пророчестве. И все же не все ясно до конца. – Она закусила нижнюю губу – похоже, это она переняла у Ланселота.

Корсу Канту стало зябко. «Зачем она так с ним? Не надо бы…»

– Ну а как насчет последнего пророчества? Про смертную чашу. Кто правитель, а кто шут?

Меровий покачал головой.

– Это касается меня, дитя мое. Это я, король галлов, пошел на охоту, заблудился и оказался в Скотии. Это начало великой легенды Строителей, которая пока непонятна и для меня, хотя мне ведомо, что образ земель, лежащих к северу от вала Адриана, используется как символ замешательства при переходе на новую ступень.

– Но не будем волноваться об этом нынче, – заключил король. – Все прояснится к тому времени, когда мы соберемся, чтобы праздновать победу.

– Как бы то ни было, из этого запутанного пророчества явствует, – сделала вывод Анлодда, – что нам с Корсом Кантом нельзя разлучаться нигде, что мы пойдем с ним вместе туда, где бездны и старухи с косами. Все решено, – и она топнула ногой. – Так что не жалуйся и свыкайся с этой мыслью, Корс Кант Эвин!

Бард раскрыл было рот, чтобы сказать, что он именно этого и хотел, но решил, что не время спорить. «Мудрец знает, как счесть поражение победой», – когда-то учил его Мирддин. Корс Кант побрел следом за Анлоддой и Меровием к опушке леса.

Глава 7

«Какого-то сукина сына ранили в легкое. Проникающее ранение, а он жив! Медраут – Селли Корвин. Или нет. Ланселот рвется в мою голову, голову, голову, стучится, словно Иисус во врата Ада! И этот подонок жив, хотя его проткнули насквозь…»

Питер приближался к королю Меровию. «Надо бы бояться, – думал он. – Ведь если Кей прав, я только что наблюдал, как Иисус излечил прокаженного». У него действительно сосало под ложечкой, но вместо страха он ощущал надежду.

«Почему он так действует на меня? Почему мне так хочется открыться ему, как никогда в жизни не хотелось открыться священнику на исповеди?»

Меровий шел навстречу Питеру. Питер ощутил благоговение – как перед лицом королевы (Гвинифры или Елизаветы – вот вопрос).

Руки Питера коснулся Кей, но Питер ничего не почувствовал. Он стоял, не двигаясь с места, хотя умом понимал, что нужно как можно скорее уходить подальше от ютов. А его ноги как будто пустили корни и вросли в песок.

Он слышал голос – ясно, отчетливо: «Я – твой союзник». Но кто это сказал – Ланселот или Меровий?

Призрачные голоса звучали у него в ушах, тоненькие голоса марионеток:

 
Ступай смелей в объятья тьмы,
Твои друзья отныне – мы!
 

Взгляд короля проникал в Питера подобно раскаленной игле. «Правду!» Глядя в эти серые глаза, Питер мог говорить только правду.

«Но что есть правда? Что есть истина? – спросил голос. – Пока ты не станешь младенцем, пока мужчина не станет женщиной, а женщина – мужчиной, ты не познаешь истины. До самой смерти. Mors ultima ratio».

Смерть подводит итоги.

– Треклятые голоса! – выругался Питер, скрипнул зубами. Его словно прорвало, он вдруг понял, что не в силах более молчать.

– Помилуй меня, – взмолился он. Оглянулся – они были одни-одинешеньки среди деревьев. Он и вспомнить не мог, как ушел в лес.

– Исповедуйся, – приказал Меровий, склонив голову и отведя взгляд.

«Все не по-настоящему. Это не настоящая исповедь, если только Меровий – не свя…»

– Я не тот, за кого я… – «Боже, Смит, ты что творишь?» – То был голос полковника Купера. «А как насчет того, чтобы ты пропел мне пару-тройку куплетов из „Джона Ячменное Зерно?“ Как насчет того, чтобы ты втолковал мне, с какой стати тебе вздумалось раскрываться?»

«Пожалуйста… пожалуйста… Мне нужно исповедаться, чтобы избавиться от греха лицедейства, которым я предаю весь мир, всю мою жизнь!»

«Acta est fabula». Игре конец.

Но нет, этого не должно было случиться, пока треклятая Селли Корвин гуляет по Камелоту с кинжалом в руке. Питер решил выбрать другой, более «безопасный» грех.

– Меровий, тебя собираются убить. Берегись предложенного тебе вина.

«Истина в вине».

Меровий положил руку на плечо Питера. Но еще более сильная, требовательная рука развернула лицо Смита к Меровию, заставила взглянуть королю Сикамбрии в глаза. Не такие уж они оказались страшные – глаза Меровия. Они успокаивали. Они все понимали.

– Сын мой, – проговорил король. – Ты не можешь исповедоваться в чужих проступках.

– Исповедоваться? Но ты не свя… – опять это слово, оно словно оцарапало горло Питера.

– Тебе лучше знать.

Глаза. Теперь они стали горящими, грозными, их взгляд вызывал боль.

Его лицо – белее шерсти ягненка. Его волосы – библейски-черные. Его прикосновение – легкое, сухое. Бледные пальцы коснулись брови Питера – холоднее камня, на котором зиждется вера. «Кровь есть кровь, – произнес чей-то голос. – А камень – всего-навсего камень».

Больший, кто-то другой безжалостно рвался наружу, разрывал грудь Питера, обнажал кровоточащее сердце.

– Я убил моего друга, моего соратника, моего сержанта. Я не остановился и не проверил вторую ма… повозку. Господи, помилуй, а я даже не могу вспомнить, как его звали!

Пальцы Меровия гладили бровь Питера.

– Ты согрешил действием или бездействием?

– Бездействием, отче. Жутким, непростительным бездействием. Вторая повозка. Обычно они ставят два за… – Питер запнулся. Он отчетливо представлял себе пластиковую бомбу, но не мог придумать, как ее назвать.

«Не можешь, потому что здесь еще нет такого слова, и не будет еще пятнадцать сотен лет. И не повозка то была никакая, а машина, на которой везли овощи на рынок. Господи, как же они называются?»

Чаще всего ИРАшники устанавливают два заряда. Первый взрывается, и к месту взрыва сбегаются зеваки, в том числе и военные. А потом, чуть погодя, срабатывает второе взрывное устройство.

Меровий задумался о признании Питера и отвернулся от кающегося.

– Ты не сумел защитить своего подданного, – заключил он. – Ты не сумел исполнить свой долг. Вина давит на твою голову, подобно железному обручу.

Меровий отнял отяжелевшую руку ото лба Питера. Питер ахнул. На миг он действительно ощутил физическую тяжесть. С его головы словно сняли обруч.

«О Господи! Но ведь несчастный Конвей тоже не проверил второй грузовик!»

Питер изумленно заморгал. Конвей, вот какая фамилия была у того сержанта! Он вспомнил ее, как только Меровий снял с него «обруч вины». Он вспомнил фамилию сержанта и сразу понял все.

Артиллерийский сержант Конвей был настолько же виноват в собственной смерти, насколько и Питер Смит. Они оба были слишком потрясены случившимся, чтобы удосужиться осмотреть другие транспортные средства на улице Лондондерри. Они оба просчитались, и Питеру просто повезло, что между ним и машиной, в которой сработало взрывное устройство, оказался сержант. Кровь, которой были забрызганы руки Питера в Лондондерри, смыла другая кровь.

«Грузовики, „семтекс“. Куда отправляются слова, когда покидают мой разум?»

– Иди, – сказал Меровий, – и больше не греши.

Порыв исповедоваться угас, словно потухшая спичка. Питер обмяк, почувствовал навалившуюся слабость.

Меровий протянул ему руку, они обменялись рукопожатием. Король произвел пальцами масонское опознавательное прикосновение. Питер прикусил губу, грудь его сжало, будто тюбик с пастой. Питер не ответил Меровию масонским знаком. Глядя в эти глаза, он мог говорить только правду.