Текст книги "Кукловоды. Дверь в Лето (сборник)"

Я слушал вполуха. Я уже проверил ремни, без особой надежды, но и без особого страха, и обнаружил, как я и ожидал, что порвать их действительно невозможно. Но это меня нисколько не тревожило, я не чувствовал ни беспокойства, ни страха, только какое-то отстраненное удовлетворение оттого, что вернулся к хозяину, что свободен от проблем и внутренних конфликтов. Мое дело было служить ему – и только, а дальше будь что будет. А пока я должен был следить за ситуацией, готовый в любой момент выполнить свою работу.

Один ремень на лодыжке вроде был затянут слабее остальных: возможно, мне удастся вытащить ногу… Затем я проверил еще раз ремни на руках. Может, если полностью расслабиться…

Сразу последовали указания – или я сам принял решение: в такой ситуации это одно и то же. Никаких разногласий между мной и хозяином не было: мы думали и действовали как одно целое. Короче, инструкции это были или собственное решение, но я знал, что побег сейчас не удастся. Обводя комнату взглядом, я пытался определить, кто из присутствующих вооружен. Возможно, только Старик: значит, уже легче.

Где-то в глубине души затаилось ноющее чувство вины и отчаяния, знакомое лишь слуге, действующему по воле инопланетного паразита, но я был слишком занят, чтобы переживать.

– Итак, – продолжал Старик, – ты будешь отвечать на мои вопросы или придется тебя заставить?

– Какие вопросы? – спросил я. – До сих пор я не слышал ни одного вразумительного вопроса.

Старик повернулся к лаборанту:

– Дай мне щекоталку.

Я не почувствовал тревоги, хотя и не понял, что именно он попросил. Я все еще был поглощен проверкой ремней. Если удастся как-то подманить его поближе, чтобы пистолет оказался в пределах досягаемости, и если при этом я сумею высвободить одну руку, тогда я смогу…

Он сунул прут куда-то мне за спину, и я почувствовал дикую боль. Свет в комнате погас, словно кто-то щелкнул выключателем, и на один бесконечный миг меня скрутила адская судорога. Боль расколола меня на кусочки, и на мгновение я потерял связь с хозяином.

Затем боль схлынула, оставив после себя только обжигающее воспоминание. Но не успел я собраться с мыслями, как связь между нами восстановилась, и я снова оказался в безопасности во власти моего хозяина. Но в первый и единственный раз за всю мою службу меня охватило беспокойство: его дикий страх и боль отчасти передались и мне.

Я посмотрел вниз и увидел алую струйку, бьющую из моего левого запястья. В пылу борьбы я порезался о зажим. Это не имело значения: я оторвал бы себе руки и ноги и убежал бы оттуда на истекающих кровью культях, если бы мог таким образом спасти своего хозяина.

– Ну как, понравилось? – спросил Старик.

Паника, овладевшая было мной, схлынула, я снова наполнился беззаботным ощущением благополучия, но по-прежнему не терял бдительности. Запястья и лодыжки тоже уже не болели.

– Зачем ты это сделал? – спросил я. – Разумеется, ты можешь причинить мне боль, но зачем?

– Отвечай на мои вопросы.

– Задай их.

– Что ты такое?

Ответ появился у меня не сразу. Старик уже потянулся за разрядником, когда я услышал свой собственный голос:

– Мы – народ.

– Народ? Какой народ?

– Единственный народ. Мы изучили вас и знаем вашу жизнь. Мы… – Внезапно я замолчал.

– Продолжай, – мрачно приказал Старик и повел в мою сторону разрядником.

– Мы пришли, – продолжил я, – чтобы принести вам…

– Принести что?

Я хотел говорить: стержень разрядника покачивался ужасающе близко. Но мне не хватало слов.

– Чтобы принести вам мир, – вырвалось у меня.

Старик фыркнул.

– Мир, – продолжал я, – и удовлетворение… и радость… радость подчинения… – Я снова запнулся: «подчинение» было неправильным словом, я мучился, словно пытался говорить на скверно выученном иностранном языке. – Радость, – повторил я, – радость… нирваны.

Это было правильное слово. Я почувствовал себя собакой, которую погладили по голове за то, что она принесла палку, – весь извивался от удовольствия.

– Давай уточним, – задумчиво сказал Старик. – Вы обещаете, что, если человечество капитулирует перед вашим видом, вы будете заботиться о нас и сделаете нас счастливыми. Правильно?

– В точку!

Старик смерил меня долгим взглядом, но смотрел не в лицо, а куда-то поверх моего плеча, а затем сплюнул на пол.

– Знаешь, – произнес он медленно, – нам, человечеству, уже не раз предлагали такую сделку, хотя, наверное, не в таком грандиозном масштабе. Из этого никогда ни черта не выходило.

Я наклонился вперед, насколько позволяла сбруя.

– Попробуй сам, – посоветовал я. – Это очень быстро, и тогда ты поймешь.

На этот раз он взглянул мне в глаза:

– Может, мне так и следовало поступить. Может, я обязан испытать это не на… испытать это на себе. Не исключено, что когда-нибудь испытаю. Позже. А сейчас, – Старик вновь заговорил быстро и деловито, – сейчас ты будешь отвечать на мои вопросы. Если будешь отвечать сразу и правильно, ничего с тобой не случится. Будешь медлить, я увеличу ток. – И он помахал разрядником.

Я съежился, почувствовав поражение. На какое-то мгновение мне показалось, что он согласится, и я уже начал планировать побег.

– А теперь, – продолжал он, – откуда ты прибыл?

Ответа не было… Я не испытывал желания отвечать.

Разрядник придвинулся ближе.

– Издалека! – выпалил я.

– Это не новость. Говори откуда? Где ваша основная база, ваша родная планета?

У меня не было никакого ответа. Старик подождал немного, затем сказал:

– Видимо, придется подстегнуть твою память.

Я тупо следил за ним; в голове – ни единой мысли. Но тут к нему обратился один из помощников.

– Что? – переспросил Старик.

– Возможно, здесь какая-то семантическая проблема, – повторил тот. – Различия в астрономических понятиях.

– Откуда? Паразит знает столько же, сколько знает его носитель. Это мы уже доказали. – Однако он опустил разрядник и задал вопрос по-другому. – Ладно. Солнечная система-то уж тебе точно знакома. Ваша планета внутри или вне Солнечной системы?

Я помедлил, потом ответил:

– Все планеты – наши.

Старик выпятил губу и задумчиво произнес:

– Интересно, что ты имеешь в виду… Впрочем, ладно. Пусть хоть Вселенная целиком. Но где ваше гнездо? Откуда прилетели корабли?

Мне нечего было ему ответить, и я не отвечал. Сидел молча.

Тут Старик неожиданно сунул мне за спину электрод – и я ощутил короткий сокрушительный удар боли.

– А теперь говори, черт бы тебя побрал! С какой вы планеты? С Марса? Венеры? Юпитера? Сатурна? Урана? Нептуна? Плутона? Калки?[12]12
  Калки – в индуистской мифологии десятая, будущая аватара Вишну.


[Закрыть]

Когда он называл очередную планету, я видел их воочию – а ведь я ни разу не бывал вне Земли дальше космических станций. И когда он назвал правильный ответ, я мгновенно это понял, но мысль будто выдернули из меня, едва она возникла.

– Говори! – продолжал он. – Или отведаешь кнута.

– Ни с одной из них, – услышал я свой собственный голос. – Наш дом находится гораздо дальше. Вам никогда его не найти.

Он посмотрел поверх моего плеча, потом заглянул мне в глаза:

– Ты лжешь. Немного электричества поможет тебе снова стать честным.

– Нет! Нет!

– Ну, попытка не пытка.

Он медленно завел руку с разрядником мне за спину. В голове у меня снова вспыхнул правильный ответ, и я уже собрался его выдать, но тут что-то сдавило мое горло, а затем началась боль.

И она длилась и длилась. Я разрывался на части, я пытался говорить, сказать хоть что-то, чтобы остановить боль, но невидимая рука по-прежнему сжимала мое горло, и я не мог.

Сквозь пелену боли я узнал склонившегося надо мной Старика. Лицо его дрожало и расплывалось.

– Достаточно? – спросил он. – Готов говорить?

Я начал говорить что-то, но поперхнулся, и сразу накатило удушье. Последнее, что я увидел, – это приближающийся хлыст разрядника.

Тут меня разорвало на куски, и я умер.

* * *

Надо мной склонились несколько человек, и кто-то из них сказал:

– Приходит в себя. Осторожнее, он может быть агрессивен.

В поле зрения вплыло взволнованное лицо Старика.

– Ты в порядке, сынок? – с тревогой спросил он.

Я отвернулся.

– Отойдите, пожалуйста, – произнес другой голос. – Мне надо сделать ему инъекцию.

– Его сердце выдержит?

– Разумеется – иначе я не стал бы этого делать.

Говоривший опустился рядом со мной на колени, взял меня за руку и сделал мне укол. Потом он встал, посмотрел на свои руки и вытер их о шорты. На шортах остались кровавые полосы.

Я почувствовал, что ко мне возвращаются силы. «Гиро», – подумал я рассеянно, или что-то наподобие. Что бы это ни было, оно вновь собирало меня в единое целое из отдельных кусочков. Вскоре я уже мог сидеть без посторонней помощи. Мы все еще были в комнате с клеткой, а рядом стояло это проклятое кресло. Клетка, отметил я без всякого интереса, снова была заперта. Я начал подниматься на ноги. Старик шагнул вперед и протянул мне руку, но я ее оттолкнул.

– Не трогай меня!

– Извини, – ответил он, затем приказал: – Джонс! Возьми Ито, и давайте за носилками. Отнесите его обратно в лазарет. Док, идите вперед.

– Разумеется.

Человек, который делал мне укол, хотел поддержать меня за руку, но я не позволил.

– Не трогай меня!

Он замер.

– Отойдите от меня – все. Просто оставьте меня в покое.

Врач посмотрел на Старика, тот пожал плечами и жестом приказал всем отойти. Я сам доковылял до двери, затем открыл вторую дверь и выбрался в коридор. Остановился, посмотрел на свои запястья, на лодыжки и решил, что мне так и так нужно в лазарет. Дорис что-нибудь сделает, и, может быть, мне удастся заснуть. Чувствовал я себя так, словно только что провел пятнадцать раундов на ринге и все их проиграл.

– Сэм, Сэм!

Знакомый голос. Мэри подбежала и остановилась, глядя на меня большими, влажными от слез глазами.

– Боже, Сэм… Что они с тобой сделали? – произнесла она, всхлипывая, так что я едва разобрал слова.

– Ты еще спрашиваешь? – ответил я и из последних сил залепил ей пощечину. – Стерва!

* * *

Моя палата оказалась свободной, но Дорис нигде не было. Я помнил, что меня должен был сопровождать доктор, но именно сейчас я не хотел видеть ни его, ни кого-либо еще из той шайки. Я закрыл дверь, улегся на кровать лицом вниз и попытался ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Потом за спиной у меня кто-то охнул, и я открыл один глаз: у кровати стояла Дорис.

– Что произошло? – воскликнула она, и я почувствовал ее мягкие прикосновения. – Боже, бедный, да что же это… Лежи, не двигайся. Я позову врача.

– Нет!

– Но тебе нужен врач.

– Нет. Я не хочу его видеть. Ты лучше сама.

Она молча вышла из палаты, но вскоре – во всяком случае, мне показалось, что прошло совсем немного времени, – вернулась и начала обмывать мои раны. Доктора с ней не было.

Она весила, наверное, вдвое меньше меня, но, когда ей было нужно, поднимала и поворачивала меня, словно я и в самом деле был бедным маленьким мальчиком, как она меня называла. Меня это не удивило, я знал, что она сумеет обо мне позаботиться.

Когда Дорис касалась спины, я едва сдерживался, чтобы не закричать. Но все закончилось быстро: она наложила бинты и сказала:

– Теперь на спину, осторожно…

– Я лучше останусь лицом вниз.

– Нет, – твердо сказала она. – Я хочу, чтобы ты кое-что выпил. Будь хорошим мальчиком.

В конце концов я оказался на спине – в основном ее стараниями, – выпил лекарство и спустя какое-то время уснул. Я смутно помню, что потом просыпался и что возле кровати сидел Старик и я будто бы обложил его по-черному. Врача, кажется, тоже видел. Но возможно, это был сон.

* * *

Разбудила меня мисс Бриггс, а вскоре Дорис принесла завтрак – все как раньше, словно я и не покидал больничной койки. Дорис хотела покормить меня с ложечки, но я был вполне в состоянии сделать это сам. Внешне я в общем-то неплохо отделался, хотя ощущение было такое, будто меня сбросили в бочке в Ниагарский водопад. На руках и на ногах, где я порезался о застежки «кресла», – бинты, но кости остались целы. Душа – вот где болело больше всего.

Не поймите меня неправильно. Старик был вправе послать меня на любое опасное задание – ведь я на это и подписывался. Но я не подписывался на то, что он со мной сделал. Он знал меня как облупленного и попросту загнал в угол, заставил пойти на то, на что я никогда не согласился бы сам. А затем безжалостно использовал.

О, я, бывало, и сам ломал людей, чтобы заставить их говорить. Иногда просто деваться некуда. Но тут было совсем другое, можете мне поверить.

Больше всего я переживал из-за Старика. Мэри?.. Кто она мне, в конце концов? Так, просто еще одна симпатичная крошка. Роль приманки ей удалась, и как же я ее за это ненавидел! Конечно, ничего плохого в том, что она пользуется в своей работе женственностью, нет; Отделу просто не обойтись без женщин-агентов. Шпионки всегда были, а молодые и симпатичные во все времена пускали в ход одни и те же средства.

Но она не должна была соглашаться играть в эту игру против своего же коллеги – во всяком случае, против меня.

Не очень логично звучит, не так ли? Однако мне все в тот момент казалось логичным. Мэри не следовало этого делать. Точка.

И я решил, что с меня довольно. Операцию «Паразит» пусть заканчивают сами. В Адирондаке, в горах, у меня была небольшая хижина с запасом замороженных продуктов на много лет… ну, на год как минимум. У меня хватало таблеток «темпуса», и можно было достать еще. Я решил отправиться туда и наглотаться пилюль, а мир пусть спасает себя сам или катится ко всем чертям – но уже без меня.

А если кто подойдет ближе чем на сотню ярдов, он либо покажет мне голую спину, либо останется лежать на месте с большой прожженной дырой в груди.

11

Я должен был кому-то обо всем рассказать, и слушать меня выпало Дорис. Возможно, это была секретная информация, но мне было наплевать. Оказалось, что Дорис знает все об операции «Паразит», и не было смысла ничего от нее утаивать. Проблема была в том, чтобы вся история перестала быть секретом… но тут я забегаю вперед.

Дорис возмутилась… ой, ладно, она была зла как тысяча чертей. Ведь она сама меня бинтовала и видела, что со мной сделали. По работе ей, конечно, приходилось видеть и хуже, но сейчас это сделали свои же. И тогда я сказал, что я думаю об участии Мэри.

– Знаешь старую уловку, которую применяют на скотобойнях? – спросил я. – Одно животное обучают вести остальных внутрь. Вот что Мэри заставили со мной проделать.

Дорис не слышала об этом, но она меня поняла.

– Я так понимаю, ты хотел на ней жениться?

– Да. Глупо, правда?

– Не глупее, чем поступают все мужчины и многие женщины, – но дело не в этом. Не важно, хотела ли она выйти за тебя замуж или нет. Главное, она знала, что ты хотел на ней жениться. Из-за этого ее поступок в восемь тысяч раз гаже. Она понимала, что ты ради нее готов на все. С ее стороны это было просто бесчестно.

Дорис прервала на секунду массаж, ее глаза сузились в щелочки.

– Я эту рыжую никогда не видела, но, если увижу, всю рожу ей расцарапаю!

Я улыбнулся:

– Ты славная девушка, Дорис. Надо полагать, ты играешь с мужчинами честно.

– О, я не ангел, в свое время мне тоже случалось обводить мужиков вокруг пальца. Но если бы я сделала что-то, хоть отдаленно похожее, мне пришлось бы разбить все свои зеркала… Ну-ка, перевернись, я займусь другой ногой.

* * *

А потом появилась Мэри. Сначала я услышал сердитый голос Дорис:

– Туда нельзя.

Голос Мэри:

– Мне нужно.

– Ну-ка назад! – прикрикнула Дорис. – А то я повыдергаю тебе твои крашеные лохмы.

Последовала короткая пауза, потом за дверью началась возня, которая завершилась звонким шлепком пощечины. Я крикнул:

– Эй, что там происходит?

На пороге они появились вместе. Дорис тяжело дышала, волосы у нее были в беспорядке. Мэри удалось сохранить гордый вид и невозмутимость, но на левой щеке у нее было ярко-красное пятно, размерами и формой совпадающее с ладонью Дорис. Она смотрела только на меня и игнорировала медсестру.

Дорис наконец перевела дух:

– Убирайся отсюда! Он не хочет тебя видеть.

– Я бы хотела услышать это от него, – ответила Мэри.

Я посмотрел на них обеих и сказал:

– Ладно, чего уж там. Раз она здесь… Я все равно хотел ей кое-что сказать. Спасибо, Дорис.

Дорис секунду молчала, потом выпалила:

– Ты дурак! – и вылетела за дверь.

Мэри подошла к кровати.

– Сэм… – сказала она. – Сэм…

– Меня зовут не Сэм.

– Я до сих пор не знаю твоего настоящего имени.

Я заколебался, но времени объяснять, что родители имели глупость наградить меня именем Элихью, не было, и я сказал:

– Какая разница? Сойдет и «Сэм».

– Сэм, – повторила она, – дорогой мой…

– Я не твой дорогой.

– Да, я знаю, – сказала она, склоняя голову. – Но я не знаю почему. Сэм, я пришла сюда, чтобы узнать, за что ты меня возненавидел. Может быть, я не смогу уже ничего изменить, но мне нужно знать.

Я возмущенно фыркнул:

– И ты еще спрашиваешь за что? После того, что ты со мной сделала? Мэри, ты, возможно, холодна как рыба, но отнюдь не глупа! Я знаю это, ведь я с тобой работал.

Она покачала головой:

– Все наоборот, Сэм. Я совсем не холодна, но часто поступаю глупо. Выслушай меня, пожалуйста. Я знаю, что с тобой сделали. Я понимаю, что ты пошел на все, чтобы избавить от этого меня. Я понимаю и очень тебе за это благодарна. Но я не понимаю, почему ты меня теперь ненавидишь. Я ведь не просила тебя и не хотела, чтобы ты это делал.

Я промолчал. Спустя какое-то время она спросила:

– Ты мне не веришь?

Приподнявшись на локте, я сказал:

– Я верю тебе. Думаю, ты сама себя убедила, что именно так оно и было. А теперь я расскажу тебе, как было на самом деле.

– Скажи, пожалуйста.

– Ты села в это дурацкое кресло, прекрасно понимая, что я ни за что не позволю им проводить эксперимент на тебе. Ты знала это, признаешься ты себе в этом или нет, – я не знаю, на что способен твой изворотливый женский ум. Старик не заставил бы меня сесть в то кресло ни оружием, ни наркотиками. А ты могла. И заставила. Заставила меня сделать нечто такое, на что я сам никогда бы не пошел. Мне легче умереть было, чем вновь посадить себе на плечи эту мерзость, эту грязь. И все из-за тебя!

Пока я говорил, с лица Мэри постепенно сходила краска, и теперь в обрамлении рыжих волос оно казалось чуть ли не зеленым. Когда я замолчал, она судорожно вздохнула и спросила:

– Ты действительно в это веришь, Сэм?

– А как же еще?

– Сэм, все было не так. Я не знала, что ты там будешь, и страшно удивилась. И я не планировала ничего, кроме как пройти все до конца. Потому что обещала.

– Обещала, – съязвил я. – Как школьница прямо.

– Едва ли школьница.

– Не важно. И так же не важно, знала ли ты о моем присутствии или нет, ты, конечно же, будешь отрицать, но это не имеет значения. Главное другое: мы оба там были и ты не могла не понимать, что произойдет, если ты поступишь так, как поступила.

– Ох!.. – Мэри немного помолчала. – Значит, ты так это видишь, и я не могу оспаривать факты.

– Пожалуй.

Довольно долго она стояла не двигаясь. Я молчал. Наконец Мэри сказала:

– Сэм… ты как-то говорил, что хочешь на мне жениться.

– Я помню что-то такое, смутно. Это давно было.

– Я и не ожидала, что ты еще раз мне это предложишь. Но из этого следует кое-что еще. Сэм, независимо от того, что ты обо мне думаешь, я хочу, чтобы ты знал: я очень благодарна за то, что ты сделал ради меня. И… Сэм, я уже ласковая. Ты меня понимаешь?

Настала моя очередь посмеяться.

– Женщина до мозга костей! Боже правый, работа женского ума никогда не перестанет меня восхищать и изумлять. Вы почему-то думаете, что всегда можно просто сбросить счет и начать по новой с одной этой козырной карты. – Я насмешливо улыбался, а она тем временем заливалась краской. – Только на этот раз ничего не выйдет. Не беспокойся, я не воспользуюсь твоим щедрым предложением.

Она еще больше покраснела, но ответила ровным тоном:

– Что ж, я сама напросилась. Тем не менее все сказанное остается в силе. И это, и если я могу сделать для тебя что-нибудь еще…

Мой локоть онемел. Я откинулся на подушку:

– Вообще-то, можешь.

Ее лицо засветилось надеждой.

– Что?

– Уйди и оставь меня в покое. Я устал, – сказал я и отвернулся.

Я не слышал, как она ушла, но услышал, как вернулась Дорис. Она ощетинилась, как фокстерьер, – должно быть, они опять пересеклись в коридоре. Она встала передо мной, уперев кулачки в бедра, и выглядела очень хорошенькой и очень рассерженной.

– Ну что, она обвела тебя вокруг пальца?

– Я так не думаю.

– Не ври. Ты весь из-за нее размяк. Я знаю, мужчины всегда так делают. Идиоты! Такой женщине, как эта, достаточно вильнуть задницей, и мужик тут же лапки кверху!

– Ничего подобного. Я ей всыпал по первое число.

– Правда?

– Правда. А потом отправил ее на все четыре стороны.

Дорис глянула на меня с сомнением:

– Хотелось бы верить. По крайней мере, выглядела эта стерва уже не так нагло. – Она сменила тему. – Как ты себя чувствуешь?

– Замечательно! – Это была чистая ложь.

– Массажик?

– Нет, просто подойди сюда, присядь на кровать и поговори со мной. Сигарету?

– Ладно, пока доктор не поймал.

Она присела на кровать. Я прикурил две сигареты и сунул одну ей в рот. Дорис глубоко затянулась, так что лоскуток ткани на ее груди чуть не лопнул от натуги. Я снова подумал, какая же она сладкая ягодка – как раз то, что нужно, чтобы отвлечь мои мысли от Мэри.

Мы немножко поболтали. Дорис высказала свои взгляды о женщинах – оказалось, она в принципе их не одобряет, хотя ничуть не стыдится, что она сама женщина.

– Вот, например, пациентки, – сказала она. – Я сюда почему пошла работать – здесь женщин-больных почти не бывает. Мужчина ценит, что мы для него делаем. А от теток «спасибо» не дождешься, одни попреки.

– И ты бы себя так вела? – спросил я, просто чтобы поддразнить ее.

– Надеюсь, что нет. Слава богу, я совершенно здорова.

Она затушила сигарету и спрыгнула с кровати.

– Мне пора на выход. Кричи, если чего будет надо.

– Дорис…

– Да?

– У тебя не планируется какой-нибудь отпуск в ближайшее время?

– Я хотела взять пару недель в этом месяце. А что?

– Так, подумал. Я собираюсь в отпуск – как минимум в отпуск. У меня есть домишко в Адирондакских горах. Как ты насчет?.. Мы могли бы приятно провести время и забыть весь этот дурдом.

Она показала мне ямочки на щеках:

– Знаешь, очень мило с твоей стороны сделать девушке такое предложение…

Дорис подошла и смачно поцеловала меня в губы. Раньше она такого не делала.

– …и не будь я старой замужней леди с парой близнецов в придачу, я могла бы его принять.

– Ой!

– Увы. Но спасибо за комплимент. Ты мне настроение поднял.

Она направилась к двери. Я выкрикнул:

– Минутку, Дорис!

Она остановилась, и я сказал:

– Я не знал. Слушай, а может, все равно? В смысле, пожить в моей хижине? Бери своего благоверного и детей, отдохнете там. Я дам тебе шифр от замка и код к спутниковому каналу.

– Ты серьезно?

– Конечно.

– Хорошо, обсудим попозже. Спасибо.

Она вернулась и снова меня поцеловала. Эх, если бы она была не замужем, ну или хотя бы относилась к этому менее серьезно! Потом она ушла.

Чуть позже пришел доктор. Пока он занимался всякой ерундой, которой обычно занимаются врачи, я спросил:

– Та медсестра, мисс Марсден, – она замужем?

– А вам-то что?!

– Я просто хотел узнать…

– Держите ваши руки подальше от моих медсестер, мистер, или я на них варежки из гипса накручу. А теперь высуньте язык и скажите: «А-а-а…»

* * *

После полудня заглянул Старик. Я сперва обрадовался: Старика трудно не любить. Потом все вспомнил, и радость померкла.

– Я хочу с тобой поговорить… – начал он.

– Нам не о чем разговаривать. Убирайся!

Он словно бы и не заметил моей дерзости, прошел в палату, подволакивая больную ногу, сел.

– Не возражаешь, если я присяду?

– Похоже, ты уже сидишь.

Это он тоже пропустил мимо ушей. Он сидел, морщил лицо, хмурился и наконец сказал:

– Знаешь, сынок, ты у меня один из лучших сотрудников, но иногда делаешь поспешные выводы.

– Можешь на этот счет больше не беспокоиться, – ответил я. – Как только доктор меня выпишет, я подаю в отставку.

На самом деле я до сих пор ничего не решил, но сейчас я вдруг понял, что по-другому не получится. Я больше не доверял Старику, и следующий шаг был очевиден.

Старик просто не слышал того, что ему не хотелось слышать.

– Ты торопишься и делаешь поспешные выводы. Возьми, например, эту девушку, Мэри…

– Какую еще Мэри?

– Ты отлично понимаешь, о ком я говорю. Тебе она известна под фамилией Кавано.

– Сам ее возьми.

– Не зная подробностей, ты наговорил ей черт-те чего. Расстроил ее. Возможно, лишил меня очень способного агента.

– О-о-о! Я сейчас заплачу.

– Послушай-ка, мальчишка, у тебя нет никаких оснований напускаться на нее со своими обвинениями. Ты просто не знаешь, что произошло.

Я промолчал: попытки объяснить что-то – плохой способ обороны.

– Мне-то ясно, о чем ты думаешь, – продолжал Старик. – Ты считаешь, что она позволила использовать себя в качестве наживки. Но это не совсем так. Она действительно послужила наживкой, но спланировал это все я.

– Знаю.

– Тогда почему ты злишься на нее?

– Потому что без ее активной помощи у тебя ничего бы не вышло. Это, конечно, очень благородный поступок для такого никчемного бессердечного ублюдка, как ты, – взять вину на себя, но ничего не выйдет.

Он опять пропустил мою ругань мимо ушей и продолжал:

– Ты понял все, кроме одного ключевого момента: девушка ничего не знала.

– Черта с два! Она там была.

– И что с того, что была? Сынок, я тебе когда-нибудь лгал?

– Нет, – признал я, – но, если будет нужно, я думаю, солжешь не моргнув глазом.

Похоже, это его задело. Но он все равно ответил:

– Может быть, я и заслужил такие слова. Да, я солгу кому-то из своих людей, если этого потребует безопасность страны. До сих пор мне этого не приходилось делать, потому что я специально отбирал людей, которые на меня работают. В данном случае безопасность страны этого не требует, я не лгу, и тебе придется самому решать, правду я говорю или нет. Мэри ничего не знала. Она не знала, что ты будешь в лаборатории. Не знала, почему ты там оказался. Не знала, что еще не решено, кто сядет в кресло. И не подозревала, что я не собираюсь проводить эксперимент на ней, потому что в качестве подопытного мне подходишь только ты – даже если бы пришлось приказать, чтобы тебя связали и усадили силой. Я бы сделал это, но мой план сработал, и ты согласился сам. Так что засунь свое «черта с два» себе обратно в рот. Она даже не знала, что тебя выписали из лазарета.

Очень хотелось ему поверить, поэтому я изо всех сил сопротивлялся. Если бы он лгал, то лгал бы именно так. А насчет того, станет ли он врать… Не исключено, что его понимание заботы о безопасности страны включает в себя и необходимость как можно скорее вправить мозги двум первоклассным агентам. Мыслит Старик весьма неординарно.

– Слушай меня! – потребовал он, прервав мои глубокие раздумья. Я поднял на него глаза. – Есть еще кое-что, и тебе следует об этом знать. Я хочу, чтобы ты зарубил себе на носу: во-первых, позволь сказать, что все, включая и меня, очень признательны тебе за то, что ты сделал, – независимо от мотивов твоего поступка. Я составил рапорт и не сомневаюсь, что тебе дадут медаль. Это останется в силе, даже если ты уйдешь из Отдела. Если ты решил уйти, я помогу тебе с переводом и всем, чем захочешь.

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание.

– Только не воображай себя этаким героем…

– И не думаю!

– …потому что на самом деле медаль достанется не тому, кому следовало. По справедливости ее должна получить Мэри… Спокойно! Я еще не закончил. Тебя пришлось загонять в герои палками, но я тебя не осуждаю: тебе через многое пришлось пройти. Но настоящим, без оговорок, добровольцем была Мэри. Садясь в то кресло, она не знала, что с нею произойдет, не ждала избавления в последнюю секунду, и у нее были все основания полагать, что, даже оставшись в живых, она потеряет рассудок, что гораздо страшнее. Но Мэри согласилась, потому что она – героическая натура, а ты, сынок, ей в подметки не годишься. – Не дожидаясь ответа, он продолжил: – Знаешь, в большинстве своем женщины чертовски глупы и наивны. Но диапазон у них шире. Самые храбрые из них храбрее нас, самые добрые – добрее, а самые подлые, если на то пошло, – стократ подлее любого мужчины. Я пытаюсь тебе сказать, что она проявила больше мужества, чем ты, а ты поступил с ней совершенно по-хамски.

У меня в голове уже все перепуталось, и я не мог решить, правду он говорит или опять пытается мной манипулировать.

– Может быть, и так. Может быть, я сорвался не на того человека. Но если все было так, как ты сказал…

– Именно так.

– …это тебя совсем не красит. То, что ты сделал, выглядит тогда еще хуже.

Обвинение он принял не дрогнув.

– Сынок, мне очень жаль, если я лишился твоего уважения, но, если будет нужно, я сделаю это снова. Мне, как командиру в бою, нельзя быть особенно разборчивым. Мне еще тяжелее, потому что приходится сражаться другим оружием. Если понадобится, я способен пристрелить свою собаку. Хорошо это или плохо, но такая у меня работа. Если когда-нибудь ты сядешь на мое место, тебе тоже придется так поступать.

– Едва ли это когда-нибудь случится.

– А теперь… Думаю, тебе надо взять отпуск, отдохнуть и все обдумать.

– Я возьму отпуск. Бессрочный.

– Как скажешь.

Он поднялся было, но я его остановил:

– Постой…

– Да?

– Ты мне кое-что обещал, и я хочу напомнить. Насчет паразита… Ты сказал, что я смогу убить его, сам. Вы с ним уже закончили?

– Да, но…

Я начал подниматься с кровати.

– Никаких «но». Дай лучемет. Я сделаю это прямо сейчас.

– Это невозможно. Он мертв.

– Что?! Ты же мне обещал!

– Я знаю, что обещал. Но он сдох, когда мы пытались заставить тебя – в смысле, его – говорить.

Тут меня согнуло и затрясло – от смеха. Я хохотал и никак не мог остановиться. Новость меня ничуть не обрадовала, но я ничего не мог с собой поделать.

Старик встряхнул меня за плечи:

– Перестань! А то плохо станет. Мне жаль, что так вышло, но ничего смешного тут нет.

– Ох, ну как же нет? – ответил я, все еще всхлипывая и хихикая. – Смешнее я в жизни ничего не слышал. Столько канители, сам обгадился, меня с Мэри поссорил – и все впустую.

– Ха! С чего ты взял?

– С чего? Ну, я-то знаю. Я помню все, что происходило. Вы из него – я хотел сказать, из нас – ни слова не вытянули. Ничего нового тебе узнать не удалось.

– Черта с два!

– Да ни черта вы не добились.

– Ты даже не представляешь себе, насколько успешным оказался эксперимент. Паразит действительно сдох, прежде чем мы хоть что-то выжали из него самого, но зато потом мы вытащили кое-что из тебя.

– Из меня?

– Вчера. Мы накачали тебя наркотиками, загипнотизировали, сняли запись мозговой активности – короче, выжали и повесили сушиться. Паразит многое тебе выболтал, и, когда ты от него освободился, гипноаналитик вытянул из тебя всю информацию.