Текст книги "«Магия, инкорпорейтед». Дорога Доблести"

– Не будем торопиться, – сказал я мягко, стараясь держать себя в руках. Я никого увольнять не стану по капризу клиента: не люблю, когда мне предъявляют такие ультиматумы. – Никто к ним не подходил.

– Так, по-вашему, я их опрокинул?

– Вовсе нет. Ничего подобного. – Я выпрямился, вытер руки, подошел к письменному столу и достал чековую книжку.

– Значит, вы!

– Не думаю, – ответил я терпеливо. – Сколько, вы сказали, стоил ваш костюм?

– А что?

– Хочу выписать вам чек на эту сумму.

Я считал, что так будет справедливо. Конечно, виноватым я себя не считал, но это произошло с ним в моем магазине и не по его вине.

– Так легко вы не отделаетесь! – ответил он нелогично. – Меня не деньги интересуют… – Он нахлобучил шляпу на голову и злобно продефилировал к двери. Его репутация была мне хорошо известна, и я знал, что больше его не увижу.

Вот о какого рода неприятностях я говорил. Конечно, банки могли установить небрежно и все произошло случайно. Но тут мог быть замешан и полтергейст. Несчастные случайности сами себя не подстраивают.

Два дня спустя ко мне пришел Дитворт по поводу Бидла и его гонорара. Меня с утра до вечера преследовали мелкие неприятности, и во мне закипало раздражение. Как раз перед его приходом каменщики ушли с одной моей стройки, потому что какой-то олух мелом начертил на десятке кирпичей какие-то дурацкие знаки. «Это вуду!» – объявили они и отказались прикасаться к заклятым кирпичам. Так что я был не в настроении разглагольствовать с мистером Дитвортом. По-моему, я обошелся с ним довольно-таки резко.

– Позвольте, мистер Фрэзер, пожелать вам доброго утра, – начал он очень любезно, – не могли бы вы уделить мне минуту-другую?

– Ну, десять минут, пожалуй, – ответил я, взглянув на свои часы.

Он поставил свой дипломат около ножки стула и извлек какие-то бумаги.

– Если так, то я сразу перейду к делу. Дело касается претензий доктора Бидла. Мы с вами люди порядочные и, думаю, придем к соглашению, устраивающему всех.

– У Бидла ко мне не может быть никаких претензий.

– Я прекрасно понимаю вашу точку зрения! – Он кивнул. – Бесспорно, в письменном контракте ничто не обязывает вас ему заплатить. Но ведь есть неоговоренные контракты, которые столь же обязательны, как и занесенные на бумагу.

– Не понял. Я все свои сделки оформляю в письменном виде.

– Безусловно, – согласился он. – Потому что вы бизнесмен. Но в некоторых профессиях положение иное. Если вы обратитесь к дантисту и попросите его удалить больной зуб, то, когда он его удалит, вы будете обязаны уплатить ему гонорар, пусть даже прежде о гонораре речи не было…

– Совершенно верно, – перебил я, – но ничего общего это с Бидлом не имеет. Он ведь зуба, так сказать, не удалил.

– В каком-то смысле – удалил, – настаивал Дитворт. – Он хочет, чтобы ему уплатили за предварительный осмотр, то есть за услугу, оказанную вам до подписания контракта.

– Но гонорар за эту услугу не упоминался!

– Вот тут-то и возникает подразумевающееся обстоятельство, мистер Фрэзер. Вы сказали доктору Бидлу, что беседовали со мной. И он совершенно обоснованно предположил, что я объяснил вам правила нашей ассоциации касательно выплаты гонораров…

– Но я в ассоциацию не вступил!

– Знаю, знаю. Я сообщил это остальным членам правления, но они настаивают, что дело должно быть улажено. Лично я не считаю, что вся вина лежит на вас, но войдите в наше положение. Мы не сможем принять вас в ассоциацию, пока это дело не будет улажено… с учетом прав доктора Бидла.

– Но почему вы убеждены, что я собираюсь вступить в ассоциацию?

Он принял огорченный вид:

– Я не ожидал, что вы займете такую позицию, мистер Фрэзер. Ассоциация нуждается в людях вашего калибра. Но вступить в нее – значит соблюсти ваши собственные интересы, мистер Фрэзер. Вскоре получить помощь квалифицированного чародея, не состоя в ассоциации, будет очень и очень трудно. Мы хотим помочь вам. Пожалуйста, не осложняйте нам эту задачу.

Я встал:

– Боюсь, вам придется предъявить мне иск, а там пусть решает суд, мистер Дитворт. Иного разумного выхода я не вижу.

– Мне очень жаль, – сказал он, покачивая головой. – Это может вам помешать, когда вы попытаетесь вступить в ассоциацию.

– Пусть так, – ответил я резко и выпроводил его.

Едва он ушел, я устроил нагоняй секретарше за то, что она занимается ерундой, которую (как оказалось) я сам ей и поручил накануне, и мне пришлось извиниться. Некоторое время я выпускал пары`, расхаживая взад и вперед, хотя работы было навалом. Но я нервничал: эти мелкие неприятности – а я не упомянул и половины их – довели меня до белого каления, и нахальные требования Дитворта послужили последней каплей, полностью выведя меня из себя. Конечно, своим иском он ничего не добьется – это было бы уж слишком, – но крови попортит мне много. Говорят, в Китае есть такая пытка: на голову жертвы каждые несколько минут падает капля воды. Вот что я чувствовал.

В конце концов я позвонил Джедсону и пригласил его пообедать со мной.

После обеда мне стало легче. Джедсон меня, как всегда, успокоил, и, просто рассказав ему о том, что мне досаждало, я сумел выбросить из головы почти все эти неприятности. Когда я допил вторую чашку кофе и выкурил сигарету, меня уже можно было бы почти без опаски выпускать в приличное общество.

Мы неторопливо пошли ко мне, разговаривая, против обыкновения, о его делах, а не о моих. Оказалось, что блондинке – белой колдунье из Джерси-Сити – удалось-таки синтезировать пусть не одежду, а обувь. Было лишь одно «но»: пока она изготовила больше восьмисот левых туфель – и ни единой правой!

Мы обсуждали возможную причину такой неудачи, как вдруг Джедсон воскликнул:

– Взгляни-ка, Арчи! Тобой начали интересоваться фотографы!

Я повернул голову. На тротуаре прямо напротив моего магазина стоял какой-то типчик и целился фотокамерой.

Я посмотрел на него повнимательней:

– Джо! Это тот самый подонок, про которого я тебе говорил, ну который приходил ко мне и с которого все началось!

– Ты уверен? – спросил Джедсон, понизив голос.

– Абсолютно.

Сомнений быть не могло. Мы были на той же стороне улицы и всего в нескольких шагах от него. Тот самый рэкетир, который пытался навязать мне «защиту», – та же средиземноморская внешность, тот же броский костюм.

– Надо его сцапать! – шепнул Джедсон.

Но я и сам сообразил. Прыгнул на него, ухватил за воротник и брюки и, прежде чем он опомнился, поволок его через улицу, толкая перед собой. Не знаю уж, как нас не сбили, но я от бешенства ничего не замечал. Джедсон бежал за нами.

Дверь в мой кабинет была открыта. Я поднажал, и мерзавец, перелетев через порог, растянулся на полу. Джедсон вбежал следом за мной, и я запер дверь на засов.

Джедсон кинулся к письменному столу, рывком открыл средний ящик, порылся в хламе, который всегда накапливается в таких местах, и нашел что искал – синий плотницкий карандаш. В мгновение ока он очутился возле гангстера, который еще толком не опомнился, и обвел того линией, чуть не споткнувшись о собственные ноги от спешки, но успел замкнуть круг сложной загогулиной.

Наш непрошеный гость завизжал, увидев, что делает Джо, и попытался выскочить из круга, но было поздно. Джедсон запечатал круг, так что гангстер отлетел от черты, будто ударившись о стеклянную стену, и свалился на колени. В этой позе он принялся сыпать ругательствами на языке, который я счел итальянским, хотя, по-моему, он пользовался черными словами и других языков – английскими, это уж точно.

Да, «красноречия» ему было не занимать.

Джедсон взял сигарету, закурил и протянул пачку мне.

– Давай-ка сядем, Арчи, и отдохнем, пока наш приятель не созреет до делового разговора.

Я сел, и мы несколько минут покуривали под непрекращающийся град ругательств. Наконец Джедсон вздернул бровь и сказал:

– А тебе не кажется, что ты уже повторяешься?

Тот поперхнулся и замолчал, сверкая злобными глазками.

– Ну, – продолжал Джедсон, – что ты можешь сказать в свое оправдание?

Тот проворчал что-то неразборчивое, а затем буркнул:

– Требую адвоката!

Джедсон усмехнулся.

– Ты не понимаешь своего положения, – сказал он. – Тебя никто не арестовывал, и мы плевать хотели на твои гражданские права. Вот возьмем сотворим под тобой колодец и крышку захлопнем.

Тот, хоть и был смуглым, побледнел очень заметно.

– Да-да, – продолжал Джедсон. – Мы на это вполне способны, а может, на что-нибудь и похуже. Понимаешь, ты нам не нравишься. Конечно, – добавил он задумчиво, – мы можем и просто передать тебя полиции. Сердце у меня мягкое.

Наш пленник насупился.

– А, так тебе и это не по вкусу? Отпечатки пальчиков? – Джедсон вскочил и встал прямо перед ним почти вплотную к кругу. – Ну хватит! – рявкнул он. – Отвечай и не ври! Для чего ты делал снимки?

Тот что-то пробормотал, но я не расслышал, а Джедсон только отмахнулся:

– Не пори чушь, мы же не дети! Кто тебя послал?

Но тот от ужаса вообще замолчал.

– Очень хорошо! – Джедсон повернулся ко мне. – У тебя не найдется воска или пластилина?

– А замазка не подойдет? – спросил я.

– Самое оно!

Я сбегал на склад, где у меня хранились материалы для вставки стекол, и вернулся с пятифунтовой банкой замазки. Джедсон вскрыл ее, зачерпнул горсть, сел за стол, смочил замазку льняным маслом и стал разминать ее, пока она не стала мягкой. Наш пленник следил за ним с видимым страхом.

– Ну вот! – объявил наконец Джедсон, шмякнул ком на промокательную бумагу и начал что-то лепить.

Мало-помалу под его пальцами возникла куколка дюймов десять высотой. Ни на что и ни на кого, в общем-то, не похожая. Джедсон скульптор не ахти какой, однако он то и дело переводил взгляд с фигурки на человека в кругу и обратно, точно ваятель, лепящий с натуры глиняную модель будущей статуи. И я видел, как возрастает ужас, охвативший его натурщика.

– Ну вот! – объявил Джедсон, еще раз взглянув на своего подневольного натурщика. – Безобразна, прямо как ты! Зачем ты снимал?

Тот не ответил, а только попятился в круге, скорчив еще более злобную рожу.

– Отвечай! – приказал Джедсон и крутанул ступню куколки, зажав ее между большим и указательным пальцем. Та же ступня нашего пленника дернулась и резко повернулась. Он рухнул на пол с громким воплем.

– Ты собирался наложить чары, так?

В первый раз тот ответил членораздельно:

– Нет, мистер, не я!

– Не ты? Так-так. Значит, ты мальчик на посылках. А кто чародей?

– Не знаю… О-ох! Господи! – Он принялся растирать левую икру – Джедсон всадил перо ручки куколке в ногу. – Я не знаю. Правда не знаю! Не надо! Пожалуйста…

– Может, и не знаешь, – с неохотой признал Джедсон. – Но тебе известно, от кого ты получаешь приказы и кто еще состоит в вашей шайке. Давай выкладывай!

Тот раскачивался, пряча лицо в ладонях.

– Я боюсь, мистер! – простонал он. – Не заставляйте меня, ну пожалуйста!

Джедсон снова кольнул куколку ручкой, наш пленник подпрыгнул, задрожал, но на этот раз промолчал с угрюмой решимостью.

– Ладно, – сказал Джедсон, – раз ты настаиваешь…

Он затянулся сигаретой, а затем поднес тлеющий кончик к лицу куколки. Человек в круге попытался отдернуть голову, вскинул руки, чтобы защитить лицо, но тщетно. Я увидел, как краснеет кожа, как вздуваются пузыри. Мне стало плохо, и, хотя эта крыса у меня никакого сочувствия не вызывала, я собрался попросить Джедсона перестать, но в эту секунду он сам убрал сигарету от лица куклы.

– Ну, будешь говорить? – спросил он, и тот слабо кивнул, а по его обожженным щекам катились слезы.

Казалось, он вот-вот потеряет сознание.

– Ну-ка, без глупостей! – добавил Джедсон и кончиком пальца ударил куколку по лицу.

Я услышал звук пощечины, и голова нашего пленника дернулась, как от удара, но это его словно подбодрило.

– Ладно, Арчи, садись записывать. А ты, приятель, говори все, что знаешь. Со всеми подробностями. А если память начнет тебе изменять, подумай, понравится ли тебе, если я прижму сигарету к глазам куколки.

Ну, тот начал говорить, вернее, выкладывать все. Он, казалось, совсем пал духом и даже как будто находил облегчение в словах, останавливаясь, только чтобы утереть глаза или высморкаться. А Джедсон помогал ему вопросами, когда он начинал путаться.

Кроме него самого, насколько ему было известно, в шайке состояло еще пятеро, и действовали они так, как мы и предполагали. Они рассчитывали взимать поборы со всех, кто в нашей части города был так или иначе связан с чародейством, – с чародеев и их клиентов одинаково. Никакой защиты они предложить не могли – только против собственных бесчинств. Кто его босс? Он сказал нам. Его босс – самый главный? Нет, но кто главный, ему неизвестно. И больше он ничего не может сказать, даже если мы сожжем его заживо. Да, его босс на кого-то работает, только он не знает на кого. А организация большая, в этом он уверен. Его выписали из одного города на Востоке, чтобы он помог наладить этот рэкет.

Сам он чародей? Да упаси бог! А его босс? Нет. Он уверен, что нет. Всем таким распоряжался кто-то наверху. Больше он ничего не знает, можно ему уйти? Джедсон продолжал его расспрашивать, и он добавил кое-какие подробности, в большинстве незначительные, но я записал и их. В заключение он сказал, что к нам обоим вроде бы намечено применить особые меры, потому что мы успешно исправили последствия первого «урока».

Наконец Джедсон кончил его допрашивать и сказал:

– Я тебя отпущу, но лучше уберись из города. Чтоб я тебя больше тут не видел! Но очень далеко не уезжай: ты можешь мне еще понадобиться. Видишь? – Он поднял куколку и начал осторожно сжимать ее в поясе. Бедняга тут же захрипел, словно его затянули в смирительную рубашку. – Не забывай, я доберусь до тебя, едва захочу. – Он раздвинул пальцы, и его жертва охнула, переводя дух. – Твое альтер эго, то есть, по-твоему, куклу, я уберу в безопасное место под холодное железо. Когда я тебя позову, ты почувствуешь вот такую боль… – Он ущипнул плечо куколки, и бедняга взвизгнул. – Так сразу звони мне, где бы ты ни был.

Джедсон достал из нагрудного кармана перочинный ножик, рассек круг в трех местах, затер разрывы и скомандовал:

– А теперь убирайся!

Я думал, тот сбежит, едва выйдя на свободу, но ошибся. Он нерешительно переступил черту и немного постоял, весь дрожа. Потом, спотыкаясь, побрел к двери. На пороге остановился и посмотрел на нас глазами, полными страха. И мольбы. Он как будто хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и вышел за дверь.

Я посмотрел на Джедсона. Он взял мои записи и проглядел их.

– Не знаю, – задумчиво пробормотал мой друг, – что лучше: прямо передать его признания в Бюро Береженого Бизнеса – и пусть они сами разбираются с этим делом – или продолжать действовать самостоятельно. Такой соблазн!

Но меня в ту минуту мучило другое.

– Джо, – сказал я, – ну зачем ты его обжег?

– А? Что? – Он словно удивился и перестал почесывать подбородок. – Я его не обжигал.

– Не прячься за слова! – сказал я с раздражением. – Ты обжег его при помощи куклы… то есть при помощи чародейства.

– Не обжигал я его, Арчи! Честное слово. Он сам себя обжег – и без всякого чародейства. Я тут ни при чем.

– Не понимаю!

– Симпатическая магия, Арчи, – это вовсе не чары, а просто практическое сочетание нейропсихологии и коллоидной химии. Все это он сам с собой проделывал, потому что верит в черную магию. А я всего лишь верно определил его умственные способности.

Наш разговор прервал душераздирающий крик, раздавшийся где-то снаружи. Он оборвался на самой верхней ноте.

– Что это? – спросил я, судорожно сглатывая.

– Не знаю, – ответил Джедсон, подошел к двери, посмотрел направо, налево и продолжал: – Это, должно быть, где-то далеко. Я ничего не вижу. – Он вернулся в комнату. – Как я сказал, будет очень интересно…

На этот раз его прервала сирена полицейской машины. Мы услышали ее еще вдалеке, но звук стремительно нарастал и наконец вырвался из-за угла на нашу улицу. Мы переглянулись.

– Надо бы посмотреть, – сказали мы хором и нервно засмеялись.

Это был наш знакомый гангстер. Мы обнаружили его на полпути до следующего угла среди кучки любопытных прохожих, которых оттесняли полицейские из машины, остановившейся у тротуара.

Он был мертв.

И лежал на спине, но поза его не дышала покоем. От лба до пояса его тело было располосовано. Три глубокие, до кости, примерно параллельные раны могли быть оставлены когтями коршуна или орла. При условии, что величиной эта птица не уступала бы пятитонному грузовику.

Застывшее на лице выражение ни о чем не говорило. Лицо и горло были выпачканы, а рот забит каким-то желтоватым веществом с лиловыми прожилками, по консистенции напоминавшим домашний сыр, но запах был омерзителен до невообразимости.

Я обернулся к Джедсону, который чуть побледнел, и сказал:

– Пошли отсюда!

И мы вернулись ко мне.

В конце концов мы решили не обращаться в Бюро Береженого Бизнеса или в полицию, пока не проведем собственного небольшого расследования. И к лучшему. Ни одного члена шайки, чье имя нам было известно, мы не нашли ни по одному записанному нами адресу. Доказательств, что такой человек действительно существовал, было сколько угодно, и все они жили по адресам, которые Джедсон выпытал у их товарища. Да только все без исключения отбыли неведомо куда в тот самый день, а то и час, когда их сообщник был убит.

В полицию мы не обратились, так как не хотели оказаться хоть в какой-то степени причастными к крайне неаппетитному убийству. Джедсон удовлетворился тем, что осторожно в устной форме сообщил главные факты своему другу в Бюро Береженого Бизнеса, который, в свою очередь, сообщил их руководителю отдела по борьбе с рэкетом – или кому там счел нужным.

Некоторое время затем дела у меня шли гладко, и я прилагал все усилия, чтобы получить за квартал хоть какую-нибудь прибыль. Я и вообще выкинул бы случившееся из головы, если бы иногда не забегал к миссис Дженнингс и не пользовался бы услугами ее молодого друга Джека Боди, когда мне раза два потребовалась малая толика коммерческих чар. Он проявил себя отличным специалистом – никаких фокусов и полный ажур.

Мне уже начало казаться, что я ухватил удачу обеими руками, как началась новая полоса неприятностей. На этот раз под угрозой оказался не мой магазин, но моя жизнь, а свою шкуру я люблю, как всякий нормальный человек.

Дома у меня водонагреватель установлен на кухне. У него есть постоянно работающая малая горелка и термостат, который зажигает от нее основную. Рядом – газовая плита, тоже с постоянно включенной горелкой.

Я проснулся ночью, и мне захотелось пить. Когда я вошел в кухню – не спрашивайте, почему я не свернул напиться в ванную, я и сам не знаю, – меня затошнило от запаха газа. Я кинулся к окну, распахнул его, а затем побежал в гостиную и открыл большое окно, чтобы создать сквозняк.

Тут словно ветер зашуршал, раздалось громкое «бууум!», и я обнаружил, что сижу в гостиной на ковре.

Я даже не ушибся, да и кухня не пострадала, если не считать пары разбившихся тарелок. Открытые окна дали выход взрывной волне, смягчили ее воздействие. Природный газ взрывается, только если он скапливается в закрытом пространстве. Как это произошло, мне стало ясно, едва я осмотрел кухню. Горелка нагревателя погасла, и, когда вода в резервуаре остыла, термостат включил подачу газа, который начал разливаться по кухне. Когда его накопилось достаточно для взрыва, он вспыхнул от горелки на плите.

Видимо, я забрел на кухню в последний момент.

Я предъявил претензии по этому поводу моему домохозяину, и в конце концов мы заключили сделку – он заменил газовый нагреватель на электрический, который я продал ему по себестоимости, и сам уплатил установку.

Газ, а не чары, а? Вот и я так думал, хотя не поклянусь, нет, не поклянусь.

Еще один случай, напугавший меня, произошел на той же неделе и, казалось, никак с предыдущим связан не был. Сухую смесь – песок и гравий – я держу в бункерах, установленных на бетонных опорах, чтобы грузовики могли подъезжать под желоба для погрузки. Как-то вечером, после закрытия магазина, я проходил мимо бункеров и вдруг увидел, что кто-то оставил совковую лопату в погрузочной яме под желобами.

Мои рабочие частенько не убирают инструменты на ночь, и я решил забрать лопату к себе в машину, а утром обличить виновника. Я уже собрался спрыгнуть за ней, как вдруг меня окликнули.

– Арчибальд! – произнес голос, удивительно похожий на голос миссис Дженнингс.

Понятно, что я обернулся. Но никого не увидел и шагнул за лопатой, как вдруг раздался дробный шум и лопата исчезла под двадцатью тоннами гравия.

Погребенный заживо человек может и выжить, но только не пролежав под двадцатью тоннами ночь в ожидании, что его хватятся и откопают. Очевидной причиной несчастья была усталость металла. А неочевидной?

Причины так и оставались вполне естественными, и все же две недели я то и дело наступал на банановую кожуру – и в буквальном и в переносном смысле. Десяток раз, если не больше, меня спасала только хорошая реакция. Наконец я не выдержал и рассказал миссис Дженнингс.

– Особенно тревожиться не стоит, Арчи, – успокоила она меня. – Убить человека чарами совсем не так просто, если он сам не занимается магией и не чувствителен к ней.

– Убить или напугать до смерти, не все ли равно? – возразил я.

Она улыбнулась своей неподражаемой улыбкой и сказала:

– Не думаю, что ты так уж перепугался, милый. Во всяком случае, ты своего страха не показывал.

Я уловил подтекст этих слов и накинулся на нее:

– Так вы следили за мной и приходили мне на выручку, так?

Она широко улыбнулась и ответила:

– Это мое дело, Арчи. Молодым вредно полагаться на помощь стариков. А теперь иди занимайся своими делами. Мне надо над этим поразмыслить.

Дня через два я получил письмо. Адрес был написан чуть дрожащим бисерным почерком. В нем было достоинство прошлого века. Видел я его впервые, но догадался, кому он принадлежит, еще не вскрыв конверта. Письмо гласило:

Дорогой Арчибальд, я хотела бы, чтобы Вы познакомились с моим высокоуважаемым другом доктором Ройсом Уортингтоном. Он остановился в отеле «Белмонт» и ожидает Вашего звонка. Доктор Уортингтон больше кого бы то ни было способен уладить то, что тревожило Вас последние недели. Вы можете полностью положиться на него, особенно в случаях, требующих принятия необычных мер.

Прошу Вас познакомить с ним и Вашего друга Джедсона, если Вам угодно.

Остаюсь, сэр,

искренне Вашей доброжелательницей,

Аманда Тодд Дженнингс

Я позвонил Джедсону и прочел ему письмо. Он сказал, что сейчас же едет ко мне, а я пока должен позвонить доктору Уортингтону.

– Можно попросить доктора Уортингтона? – спросил я, едва телефонист в отеле соединил меня.

– Я слушаю, – ответил хорошо поставленный английский голос с оксфордскими интонациями.

– Меня зовут Арчибальд Фрэзер, сэр. Миссис Дженнингс написала мне, что я могу обратиться к вам.

– Да-да! – Его голос заметно потеплел. – Буду очень рад познакомиться. Когда вам будет удобно?

– Если вы не заняты, я мог бы подъехать прямо сейчас.

– Погодите… – Он замолчал, видимо поглядев на часы. – Мне надо побывать в вашей части города. Не мог бы я заехать к вам через полчаса или чуть позднее?

– Чудесно, доктор! Конечно, если вас это не затруднит…

– Нисколько. Так я буду у вас.

Скоро приехал Джедсон и еще с порога начал расспрашивать меня о докторе Уортингтоне.

– Я его еще не видел, – сказал я, – но говорит он, как высокоученый английский профессор. Ну да он скоро будет здесь.

Через полчаса вошла моя секретарша с его визитной карточкой. Я встал ему навстречу и увидел высокого плотного мужчину с благообразным умным лицом. Одет он был несколько старомодно в дорогой костюм изысканного покроя и держал в руках перчатки, трость и большой портфель. И при всем этом был черным, как чертежная тушь!

Я попытался скрыть удивление, и надеюсь, мне это удалось: меня просто в дрожь бросает от мысли, что я мог допустить подобную промашку. Почему бы ему и не быть негром? Просто я этого не ожидал.

Меня выручил Джедсон. По-моему, он не выказал бы удивления, если бы яичница-глазунья ему подмигнула. Он взял на себя разговор в первые минуты, едва я их познакомил. Мы сдвинули стулья, сели и некоторое время обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами, к которым прибегают люди, пока оценивают новых знакомых.

Первым о деле заговорил Уортингтон.

– Миссис Дженнингс, – сказал он, – дала мне основания полагать, что каким-то образом я могу оказаться полезным вам обоим или же одному из вас…

Я подтвердил это и рассказал вкратце обо всем, что произошло после того, как ко мне явился рэкетир. Уортингтон задал несколько вопросов, и Джедсон добавил кое-какие подробности. У меня сложилось впечатление, что Уортингтону почти все уже рассказала миссис Дженнингс и он просто уточнял детали.

– Отлично, – произнес он в заключение глубоким рокочущим басом, который отдавался эхом у него в груди, прежде чем заполнить комнату. – Мне представляется, что мы найдем способ разрешить ваши трудности, но для окончательного вывода мне необходимо произвести обследование. – Он нагнулся и начал расстегивать портфель.

– Э-э… доктор, – намекнул я, – не лучше ли нам условиться до того, как вы приступили к работе?

– Условиться? – Он посмотрел на меня с недоумением, но тут же добродушно улыбнулся. – Вы имеете в виду оплату? Любезный сэр, оказать услугу миссис Дженнингс – большая честь.

– Но… однако… послушайте, доктор. Мне так было бы легче. Уверяю вас, я привык оплачивать чары…

Он поднял ладонь:

– Мой юный друг, об этом не может быть и речи. По двум причинам. Во-первых, у меня нет права практиковать в вашем штате, а во-вторых, я не чародей.

Думаю, вид у меня был такой же идиотский, как мои слова.

– Что? A-а! Извините меня, доктор, но я, естественно, предположил… Раз нас познакомила миссис Дженнингс… ну и ваше звание… и вообще…

Он продолжал улыбаться, но улыбка была сочувственной, а не насмешливой. Мое смущение не показалось ему забавным.

– Вполне естественно. В эту ошибку впадали и некоторые ваши сограждане моей крови. Нет, я имею степень почетного доктора правоведения Кембриджского университета. Предмет, которому я себя посвятил, – антропология, которую я иногда преподаю в университете в Южной Африке. Но антропология включает кое-какие неортодоксальные разделы. И я здесь для того, чтобы применить знания подобного рода.

– В таком случае могу ли я спросить…

– Безусловно, сэр. Мое призвание, если вольно перевести этот неудобопроизносимый термин, именуется «вынюхиватель колдунов».

Я все еще недоумевал:

– Но разве это занятие не требует применения магии?

– И да и нет. В Африке иерархия и категории, связанные с данной областью, совсем иные, чем на вашем континенте. Я не считаюсь ни чародеем, ни колдуном – скорее, как бы противоядием от них.

Джедсона что-то смущало.

– Доктор, – спросил он, – но родом вы ведь не из Южной Африки?

Уортингтон указал на свое лицо. Джедсону, в отличие от меня, это о чем-то, видимо, сказало.

– Ваш вывод верен. Да, я родился в лесном племени к югу от Нижнего Конго.

– Вот как! Интересно. Вы, случайно, не нганга?

– Из Ндембо, но отнюдь не случайно. – Он обернулся ко мне и вежливо пояснил: – Ваш друг спросил, не состою ли я в оккультном братстве, которое охватывает всю Африку, но ядро его составляют мои земляки. Прошедшие инициацию называются нганга.

Джедсон этим не удовлетворился:

– Думается, доктор, фамилией Уортингтон вы пользуетесь удобства ради, а настоящее ваше имя – совсем другое.

– И опять-таки вы правы. Мое племенное имя… Вы хотите его узнать?

– Если вы будете так любезны.

– Оно… – (Я не способен воспроизвести на бумаге прищелкивающее чмоканье, которое он испустил.) – Но поскольку важен смысл, то в переводе оно означает Человек-Который-Задает-Неудобные-Вопросы. Или, если вольно передать дух, а не букву, оно равнозначно значению слова «прокурор», указывая на племенную функцию. Но мне кажется, – продолжал он с обезоруживающей мягкой улыбкой, – вам оно подходит даже больше, чем мне. Могу ли я подарить его вам?

И тут произошло нечто абсолютно мне непонятное, коренящееся, видимо, в каком-то африканском обычае, глубоко чуждом нашему мышлению. Я хотел было засмеяться шутке доктора, не сомневаясь, что он сострил, как вдруг Джедсон ответил с полной серьезностью:

– Принять его – для меня великая честь.

– Это ты оказываешь мне честь, брат мой.

С этого момента, когда бы мы ни находились в обществе доктора Уортингтона, тот неизменно называл Джедсона африканским именем, которое, по его словам, принадлежало ему самому, а Джедсон называл его Ройс или «брат мой». Отношение их друг к другу также изменилось, словно передача имени действительно превратила их в братьев со всеми привилегиями и обязательствами, которые подразумевает такое родство.

– Но ведь я не лишил вас имени, – сказал тогда Джедсон. – У вас есть и третье имя, настоящее?

– Разумеется, – ответил Уортингтон, – но упоминать его надобности нет.

– Естественно! – отозвался Джедсон. – Неназываемое имя. Так приступим?

– Да, конечно. – Уортингтон повернулся ко мне. – Найдется ли у вас помещение, где я мог бы приготовиться? Достаточно самого небольшого.

– Тут вам будет удобно? – спросил я, открывая дверь умывальной, примыкавшей к моему кабинету.

– Вполне, благодарю вас, – ответил он, забрал портфель и закрыл за собой дверь. Пробыл он там не меньше десяти минут.

Джедсон не был расположен к разговорам. Он только посоветовал мне предупредить секретаршу, чтобы она никого к нам не впускала и не входила сама. Мы просто сидели и ждали.

Наконец доктор Уортингтон вышел из умывальной, и я второй раз за день был ошарашен. Культурнейший доктор Уортингтон исчез. Перед нами стоял босой черный африканец ростом шесть с лишним футов. Могучая грудь колесом бугрилась мышцами под черной кожей, глянцевой, как обсидиан. Его чресла опоясывала шкура леопарда, с пояса свисал кошель, а в руках он держал какие-то инструменты.

Однако мое внимание приковали не они, не фигура воина-атлета, но его лицо. Брови он покрасил белой краской, белая черта надо лбом следовала линии волос, но их я заметил мимоходом. Главным было выражение – мрачное, беспощадное, исполненное достоинства и силы, которых не передать никакими словами. Глаза свидетельствовали о великой мудрости, но в них не было сострадания – только суровая справедливость, с какой мне бы столкнуться не хотелось.

Мы, белые в нашей стране, склонны недооценивать черных – во всяком случае, я склонен, – потому что видим их вне их культурного наследия. У тех, кого мы знаем, оно было отнято десяток поколений назад, заменено насильственно навязанной псевдокультурой. Мы забываем, что у черных была собственная культура, более древняя, чем наша, с более стойкой основой, так как опиралась она на человеческие способности и силу духа, а не на дешевые фокусы механических игрушек. Но это суровая культура без сентиментальной озабоченности судьбой слабых и неприспособленных, и она никогда полностью не исчезает.