Текст книги "Двойная звезда. Звездный десант (сборник)"

Вначале эту мерзость применяли в психиатрии – буйный пациент становился контактным и мог быть подвергнут психотерапии. Тогда это было бесспорной гуманизацией лечения, поскольку позволяло обходиться без лоботомии. Слово «лоботомия» нынче такое же устаревшее, что и «пояс целомудрия», оно означало залезть человеку в голову скальпелем и убить личность, не убивая тело. Да, это правда делали – как чуть раньше били сумасшедших, чтобы «изгнать дьявола».

Коммунисты довели технологию промывки мозгов с применением наркотиков до совершенства. А когда не стало коммунистов, банды Братьев подняли ее на новый уровень. Они могли мизерными дозами добиться от человека подчинения, а могли и накачать его до состояния бесчувственной протоплазмы. И все это во имя Братства! А то какое же, в самом деле, братство, если человек желает что-то скрыть? И как же лучше всего убедиться в его искренности? Конечно, загнать упрямцу иглу за глазное яблоко и впрыснуть ему пару миллиграммчиков в мозг. «Не разбив яиц, не сделаешь омлет» – софистика негодяев!

Конечно, все это давным-давно запрещено законом. Разве что в качестве лечения, да и то с разрешения суда. Но уголовники промывкой мозгов пользуются частенько, да и полиция забывает на время про закон. Все же единственный способ вытянуть из подследственного показания, и следов не остается. Можно даже приказать жертве забыть все, что с ней проделывали.

Так что о промывке мозгов я знал и без Дэка, а чего не знал – вычитал в «Батавской энциклопедии» из корабельной библиотеки. Смотри статью «Психическая интеграция личности», а также «Пытки».

Я замотал головой, стараясь отогнать от себя этот кошмар.

– Но оправиться-то он сможет?

– Док говорит, наркотик не меняет структуру мозга, только парализует. Значит, кровь его постепенно из мозга вымывает, а почки – выводят из организма. Но на все это требуется время. – Дэк в глянул на меня. – Шеф?

– Что? Ведь он вернулся! Не пора ли кончать с этими «шефами»?

– Об этом я и хочу потолковать. Очень ли трудно будет потянуть с перевоплощением еще самую малость?

– Да зачем? И перед кем? Тут вроде все свои…

– Не совсем так. Лоренцо, нам удалось сохранить секрет. Знаем только я да ты, – Дэк загнул два пальца, – да Родж с Биллом, да Пенни, да еще доктор. И еще одного ты не знаешь, он на Земле, его зовут Лэнгстон. Джимми Вашингтон, кажется, подозревает, но он родной матери не скажет, который час. Неизвестно, сколько народу участвовало в похищении, но уж точно – немного. И они, во всяком случае, болтать не станут. А самое смешное, они теперь при всем желании не докажут, что он вообще был у них в руках. Я хочу сказать: здесь, на «Томми», команда и посторонние ничего знать не должны. Старичок, поиграй еще малость, а? Всех дел-то: показаться иногда команде да девчонкам Джимми Вашингтона! Только пока он не поправится. Ну как?

– Мм… А почему бы нет… Это надолго?

– До конца рейса! Мы потихоньку пойдем, на малой тяге. Тебе понравится!

– Ладно. И знаешь, Дэк, не надо мне этого оплачивать. Последнее действие я сыграю просто потому, что ненавижу промывку мозгов.

Дэк вскочил и от души хлопнул меня по плечу:

– Лоренцо! Ты наш человек! И не беспокойся за гонорар – в обиде не останешься! – И добавил совершенно другим тоном: – Хорошо, шеф. Спокойной ночи, сэр.

Но одно всегда тянет за собой другое. То ускорение, которое началось после возвращения Дэка, лишь перевело нас на более высокую орбиту, куда не могли добраться репортеры, даже если бы они в погоне за новостями вознамерились преследовать нас на катере. Поэтому проснулся я в невесомости, однако, проглотив таблетку, ухитрился с горем пополам позавтракать. Вскоре появилась Пенни:

– С добрым утром, мистер Бонфорт!

– Доброе утро, Пенни. – Я кивнул в сторону гостевой комнаты. – Есть новости?

– Нет, сэр, все по-старому. Капитан шлет привет и спрашивает, не затруднит ли вас зайти к нему в каюту.

– Хорошо.

Пенни меня проводила. Дэк восседал в кресле, которое обхватил ногами, чтобы не взлететь. Родж и Билл сидели, пристегнувшись к кушетке. Дэк, оглянувшись, сказал:

– Спасибо, что пришли, шеф. Нужна ваша помощь.

– С добрым утром. Что случилось?

Клифтон ответил на приветствие в обычной своей почтительно-вежливой манере; Корпсмен небрежно кивнул. Дэк продолжал:

– Чтобы выпутаться из этой истории, вам надо еще раз показаться на публике.

– Что? Но я думал…

– Минутку. Оказывается, службы новостей ждали от вас сегодня генеральной речи – ну, комментарии ко вчерашнему. Я думал, Родж ее отменит, но Билл уже все написал. Дело только за вами. Как?

Ну вот. Стоит приютить кошку – у нее тут же появляются котята!

– А где – в Годдард-Сити?

– Нет, нет! Прямо у вас в каюте. Мы ее транслируем на Фобос, а они – на Марс и по правительственной связи в Новую Батавию, там подхватит земная сеть и передаст на Венеру, Ганимед и дальше. Так, часа за четыре, ваша речь облетит всю Систему, а вам и шагу из каюты сделать не придется.

Есть что-то очень соблазнительное в большой сети. Меня транслировали на всю Систему только один раз, да и тогда сократили так, что мое лицо показывали всего двадцать семь секунд. Но получить ее всю в свое безраздельное распоряжение…

Дэк, решив, что я собираюсь отказать, добавил:

– Можно не волноваться, у нас есть все оборудование, чтобы сделать запись тут же, на борту, просмотреть и выкинуть, что будет не нужно.

– Ну ладно. Билл, текст у вас?

– Ну да.

– Дайте-ка посмотреть.

– На что тебе? Придет время – дам!

– У вас что, нет его?

– Говорят же, есть.

– Тогда позвольте посмотреть.

Корпсмен разгневался:

– Посмотришь за час до записи! Такие штуки лучше идут, когда читаешь без подготовки, экспромтом, ясно?

– Эти «экспромты» требуют тщательной подготовки, Билл. И прошу не учить меня моему ремеслу!

– Вчера на космодроме у тебя все хорошо прошло без всякой репетиции. Тут у тебя задача точно та же, и я хочу, чтобы ты сделал то же самое.

Чем больше Корпсмен упирался, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. Похоже, Клифтон почуял надвигающуюся грозу, потому что сказал:

– Ох, Билл, кончай ты, ради бога! Дай ему текст.

Корпсмен недовольно хрюкнул и бросил мне листы. В невесомости они не могли упасть на пол, зато разлетелись по всей каюте. Пенни собрала их, сложила по порядку и подала мне. Я поблагодарил и начал читать.

Текст я просмотрел быстро и оглядел собравшихся.

– Ну как? – спросил Родж.

– Минут на пять об усыновлении, остальное – аргументы в пользу политики экспансионистов… Почти то же самое, что в речах, которые я заучивал.

– Верно, – согласился Клифтон. – Усыновление – стержень, на котором держится все остальное. Вы, вероятно, в курсе – мы надеемся скоро поставить на голосование вопрос о доверии правительству.

– Ясно, и не хотите упустить случая ударить в барабан. В общем, все в порядке, но…

– Что? Что-нибудь не так?

– Э-э-э… Стиль. В нескольких местах кое-какие слова нужно заменить. Он так не сказал бы.

У Корпсмена сорвалось с языка нечто такое, что в присутствии дамы говорить было вовсе не обязательно. Я холодно взглянул на него.

– Слушай, Смайт, – завопил он, – кто лучше знает, что сказал бы Бонфорт? Ты? Или тот, кто уже битых четыре года пишет ему речи?

Я старался держать себя в руках. Отчасти Корпсмен был прав.

– И тем не менее, – отвечал я, – то, что хорошо выглядит на бумаге, не всегда хорошо прозвучит. Мистер Бонфорт, как я понял, великолепный оратор. Его смело можно сравнить с Уэбстером, Черчиллем и Демосфеном – людьми, облекавшими великое в простые слова. А взять хоть это ваше «не согласные ни на какой разумный компромисс»! Оно здесь дважды встречается. Я мог бы так выразиться, у меня вообще слабость к пышным оборотам, да и образованность свою я не прочь показать. Но мистер Бонфорт сказал бы: «тупицы», или «упрямые ослы», или «твердолобые бараны»!.. Потому что эти слова гораздо эмоциональнее!

– Думай лучше, как подать речь, а слова – моя забота.

– Билл, ты не понимаешь. Мне плевать, насколько политически эффективна эта речь, мое дело – перевоплощение. И я не могу говорить за него то, чего он в жизни не сказал бы! Иначе все будет звучать искусственно и фальшиво – вроде козла, говорящего по-гречески! Но если я прочту речь в его выражениях – нужный эффект получится автоматически! Он – великий оратор!

– Слушай, Смайти, тебя не речи писать нанимали. Тебя наняли…

– Билл, завязывай! – прервал его Дэк. – И осторожней бросайся этими «Смайтами», понял? Родж, что скажешь?

– Насколько я понял, – сказал Клифтон, – вы, шеф, возражаете лишь против некоторых выражений?

– В общем, да. Неплохо бы еще выкинуть личные выпады в адрес мистера Кироги и все намеки на тех, кто ему платит. Тоже как-то не в духе Бонфорта, по-моему.

Клифтон смутился:

– Этот кусок я сам вставил, но вы, кажется, правы. Он всегда оставляет слушателям возможность пошевелить мозгами. – Клифтон немного помолчал. – Хорошо. Внесите все изменения, какие сочтете нужными. После мы сделаем запись и посмотрим, а если что будет не так, поправим. Или вообще отменим «по техническим причинам». – Он мрачно усмехнулся. – Да, Билл, так и сделаем.

– Черт, да вы смеетесь все, что ли?!

– Отнюдь нет, Билл. Именно так и будет.

Корпсмен вскочил и пулей вылетел из каюты. Клифтон со вздохом сказал:

– Билл терпеть не может замечаний и выслушивать их готов только от шефа. Но вы не думайте, он вовсе не бездарь. Да, шеф, когда вы будете готовы? Передача начнется ровно в шестнадцать ноль-ноль.

– Не знаю точно. Во всяком случае, к сроку.

Пенни отбуксировала меня обратно в кабинет. Когда дверь за нами затворилась, я сказал:

– Пенни, детка, ты мне пока не понадобишься – около часа, наверное. Если не трудно, попроси у дока чего-нибудь посильней этих пилюль. Похоже, мне нечто в этом роде скоро пригодится.

– Хорошо, сэр.

Она проплыла к двери:

– Шеф…

– Что, Пенни?

– Я только хотела сказать… Билл врет, будто писал за него речи! Вы не верьте!

– Ну конечно, Пенни. Ведь я слышал его речи. И читал Биллово творчество.

– Понимаете, Билл действительно частенько составлял за него черновики, да и Родж тоже. Даже я иногда. Он использовал чьи угодно идеи, если считал их стоящими, но, когда выступал с речью, все было его собственным, до последнего слова, правда!

– Я и не сомневаюсь, Пенни… Но жаль, сегодняшнюю речь он не написал загодя.

– Ничего, вы только постарайтесь!

Так я и сделал. Начал с простой подстановки синонимов – латинские «скуловороты» заменил округлыми, скачущими легче мячика германизмами, но постепенно пришел в ярость и разодрал речь в клочья. Любимейшая забава всякого актера – лепить по своему усмотрению добавки и импровизировать вокруг основной линии. Однако как редко это удается!

Из публики я допустил в зал лишь Пенни и убедил Дэка, что ни одна живая душа не должна меня подслушивать. Хотя есть у меня подозрения, что этот здоровый обормот надул меня и подслушивал сам. Уже на третьей минуте Пенни прослезилась, а под конец (я уложился ровно в отпущенные двадцать восемь минут) она совсем раскисла. Я ни на шаг не отклонился от четкой и стройной доктрины экспансионизма, какой она была возвещена своим официальным пророком – Досточтимым Джоном Джозефом Бонфортом; я лишь воссоздал его посыл и манеру, главным образом по фразам из предыдущих речей. И что занятно – сам свято верил каждому своему слову!

Да, братцы, вот это была речь!

Чуть позже все собрались послушать и посмотреть меня в записи. Пришел и Джимми Вашингтон, чье присутствие укротило Билла Корпсмена. Стереозапись кончилась, и я спросил:

– Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?

Вынув изо рта сигару, Клифтон ответил:

– Нет. Если хотите знать мое мнение, шеф, ее нужно пустить в эфир как есть.

Корпсмен покинул каюту молча, но мистер Вашингтон приблизился ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости – вещь весьма неприятная, они не стекают вниз.

– Мистер Бонфорт, вы были великолепны!

– Благодарю, Джимми.

А Пенни и вовсе онемела.

Что до меня самого – я отключился сразу же после просмотра. Первоклассный спектакль всегда выматывает до предела. Проспал я больше восьми часов – разбудил меня вой сирены. Засыпая, я пристегнулся к кровати – терпеть не могу болтаться во сне по всей спальне – и теперь мог не беспокоиться. Однако, куда мы собираемся, я не знал и поспешил связаться с рубкой между первым и вторым предупреждением.

– Капитан Бродбент, это вы?

– Минуту, сэр, – ответил Эпштейн.

Затем подошел Дэк:

– Слушаю, шеф? Отправляемся согласно вашему распоряжению.

– Какому… А, ну да, верно.

– Думаю, сэр, мистер Клифтон к вам вскоре подойдет.

– Хорошо, капитан.

Я улегся обратно и принялся ждать разъяснений. Немедленно после пуска двигателей вошел Родж, судя по всему, очень встревоженный. По лицу его я ничего не мог понять – оно в равной мере выражало триумф, беспокойство и растерянность.

– Что стряслось, Родж?

– Шеф! Они спутали нам все карты! Правительство Кироги ушло в отставку!

7

Я, как обычно, спросонья был туп непрошибаемо. Помотав головой, чтобы окончательно проснуться, я спросил:

– А что вам не нравится? Вы же сами к этому и вели, если не ошибаюсь?

– Так-то оно так. Но все же…

Он не договорил.

– Что «все же»? Никак вас не пойму! Столько лет добивались этого всеми правда и неправдами и вот наконец победили, а теперь корчите из себя невесту, которую в спальне вдруг одолели сомнения. Почему? Бяки сбежали несолоно хлебавши, добро одержало верх. Или я настолько глуп…

– Н-ну… До сего времени вы политикой не интересовались…

– Это уж точно. С тех самых пор, как получил трепку, вознамерившись стать начальником скаутского патруля. Она на всю жизнь излечила меня от интереса к политике.

– Так вот, видите ли, каждому овощу – свое время.

– Это мне и отец всегда говорил. Слушайте, Родж, а если б вы могли выбирать – что, оставили бы Кирогу на месте? Вы сказали, он спутал вам все карты.

– Сейчас объясню, не торопитесь. Да, мы хотели поставить на голосование вотум недоверия правительству и вынудить его уйти в отставку, что означало бы внеочередные выборы. Но не раньше, чем будем уверены, что победим на выборах.

– Ясно. А сейчас вы не уверены, что победите? Думаете, Кирогу изберут еще на пять лет? А если не его, так кого другого из Партии Человечества?

Клифтон задумался.

– Похоже, нет. Перевес в нашу сторону.

– Тогда, может, я еще сплю? Вы что, не хотите победы?

– Хотим, конечно. Но разве вы не понимаете, что значит для нас эта отставка?

– Не понимаю.

– Правительство имеет право в любой момент назначить всеобщие выборы. Обычно оно делает это в самый благоприятный для себя момент. Но никто не подает в отставку перед выборами, кроме как по принуждению. Теперь понимаете?

Действительно, чудно́ они поступили, хоть я в политике и не разбираюсь.

– Да, странно.

– В данном случае правительство Кироги объявило всеобщие выборы, а затем в полном составе ушло с арены, оставив Империю в состоянии безвластия. Значит, император должен призвать кого-то для формирования временного правительства. Следуя букве закона, призвать можно любого члена Великой Ассамблеи, но на деле у императора выбора нет. Когда кабинет министров не просто жонглирует портфелями, а в полном составе подает в отставку, император просит лидера официальной оппозиции создать временное правительство. Система такая настоятельно необходима, она не позволяет бросаться отставками по поводу и без повода. В прошлом пробовали другие методы, и правительства порой менялись чаще нижнего белья. Однако существующий порядок вынуждает правительство отвечать за свои поступки.

Я так добросовестно старался вникнуть в высший смысл происходящего, что едва не пропустил его следующее замечание:

– Так что, естественно, теперь император призвал мистера Бонфорта в Новую Батавию.

– Что? В Новую Батавию?! Здорово!

Я вспомнил вдруг, что ни разу не видел столицы Империи. То есть на Луне однажды был, но превратности профессии не оставили на экскурсию по столице ни денег, ни времени.

– Так вот куда мы стартовали! Что ж, я не против. Вы же найдете возможность забросить меня домой, если «Томми» не собирается в ближайшее время на Землю?

– А, господи ты боже мой, мне бы ваши проблемы! Когда понадобится, капитан Бродбент найдет тысячу таких возможностей!

– Да, простите, я и забыл – у вас сейчас дела поважнее, Родж. Конечно, теперь, когда работа закончена, мне бы хотелось поскорее вернуться домой, но несколько дней или даже месяц на Луне ничего не изменят. Надо мной пока не каплет! Спасибо, что выбрали время поболтать о новостях… – Я посмотрел на него. – Родж, на вас лица нет. В чем дело?

– Но говорят же вам! Император призвал мистера Бонфорта. Император, не кто-нибудь! А мистер Бонфорт на люди сейчас показаться не способен. Они, конечно, рисковали, делая этот ход, зато теперь мы в ловушке, и, похоже, нам мат.

– Погодите. Успокойтесь, пожалуйста. Понимаю, к чему вы клоните, но, дружище, мы же еще не в Новой Батавии! До нее еще миллионы миль – сто, двести миллионов, а может, и больше. Док Чапек успеет помочь ему выкрутиться, и он еще сыграет свою роль! Разве нет?

– Ну, мы на это надеемся…

– А что, есть сомнения?

– Есть. Чапек сказал, о такой слоновьей дозировке нет клинических данных. Все зависит от индивидуального химизма и от того, какой именно наркотик был введен.

Вдруг вспомнилось, как актер из второго состава, метивший на мою роль, подсыпал мне мощное слабительное прямо перед спектаклем. Я, конечно, доиграл до конца, что еще раз подтверждает превосходство разума над материей, а потом добился, чтобы эту сволочь уволили.

– Родж, сдается мне, они не из простого садизма вогнали ему ту последнюю дозу? Похоже, они знали, что делают!

– Похоже. И Чапек думает так же.

– Но в таком случае… Выходит, за похитителями стоит сам Кирога? Империей управлял гангстер?

Родж покачал головой:

– Совсем не обязательно. И даже маловероятно. Но похоже, что и «Людей Дела», и Партию Человечества контролируют одни и те же лица. И можно не сомневаться, что притянуть их к ответу не удастся. Они сверхреспектабельны и ни к чему формально не причастны. Тем не менее они скомандовали Кироге: «Умри!» – а он брякнулся на спину и засучил лапками… – Родж замолчал на минуту. – И скорее всего, ему даже не намекнули, почему именно сейчас.

– Вот скотство! Вы хотите сказать, что главный человек в Империи собрал манатки и ушел, потому что кто-то из-за кулис отдал приказ?

– Именно так я и думаю.

Я потряс головой:

– Ну и грязная же игра – политика!

– Нет, – твердо возразил Клифтон. – Нет такого понятия «грязная игра». Просто вам попались игроки, нечистые на руку.

– А какая разница?

– Космическая! Кироге никогда выше третьего сорта не подняться, и потому он попал в марионетки к негодяям. А вот Джон Джозеф Бонфорт – это личность. Он никогда ни от кого не зависел. Как последователь он верил в общее дело, как лидер действовал искренне!

– Виноват, – смутился я. – Так что мы собираемся делать? Дэк ведь умерит свою прыть, и «Томми» не придет в Новую Батавию раньше, чем он станет на ноги?

– Нельзя тянуть. Конечно, ускоряться больше одного g нужды нет – никто не ожидает, что человек в его возрасте станет слишком уж перегружать сердце. Но и мешкать не следует. Если император призывает, являться следует вовремя.

– И что потом?

Родж молча смотрел на меня. Это уже начинало раздражать.

– Родж, только не надо! Меня ваши дела больше не касаются. Разве что до конца полета еще поиграю. Грязная там игра, чистая – все одно не моя! Был уговор. Я получаю гонорар – и домой. И там даже близко к избирательному участку не подойду!

– Скорее всего, вам ничего делать и не придется. Доктор Чапек почти наверняка успеет подлечить мистера Бонфорта. А если и нет, все совсем не так страшно. Обряд усыновления был куда сложнее, а тут всего-то аудиенция у императора и…

– У императора?!

Я почти закричал. Как и большинство американцев, я монархии не понимаю и в душе не одобряю… но испытываю тайное благоговение перед королями. В конце концов мы, американцы, вошли в Империю с черного хода. Когда подписали договор об ассоциированном статусе, дающем нам право голоса в имперских делах, там было оговорено, что наши органы власти, Конституция и все остальное не изменятся. Также существует негласная договоренность, что члены императорской фамилии не станут ездить с визитами в Америку. Может, это плохо. Может, сложись все иначе, мы бы не так робели перед коронованными особами… Во всяком случае, «демократичные» американки шибче остальных хлопочут о представлении ко двору.

– Да вы не беспокойтесь, – заверил Родж. – Скорее всего, вам ничего делать не придется. Просто мы должны быть готовы к любому повороту событий. Я что хочу вам сказать – временное правительство не проблема. Законов оно не принимает и в политике погоды не делает. Тут я все сам организую. От вас может потребоваться лишь официальная аудиенция у короля Виллема да еще, наверное, пара пресс-конференций. Мы их заранее подготовим. Но это зависит от того, как скоро он станет на ноги. Да вы и не через такое прошли – а если и не понадобитесь, все равно гонорар останется за вами.

– Дело не в гонораре, черт возьми! Дело… ну, говоря словами прославленного персонажа театральной истории: «Прошу меня развключить».

Прежде чем Родж успел ответить, без стука ворвался Билл Корпсмен. Оглядев нас, он бесцеремонно осведомился:

– Ну что, Родж, сказал ему?

– Сказал, – ответил Клифтон, – но он не согласен.

– А?! Вздор!

– Нет, не вздор, – ответил я. – И кстати, Билл. Дверь, в которую ты только что влетел, дает тебе прекрасную возможность постучать. У актеров есть такой обычай: постучать и спросить: «Можно?» Не слыхал? Жаль.

– Ты мне мозги не пудри, нет времени болтать! Что за треп там с твоим отказом?

– Это не треп. На такую работу я не подписывался.

– Чепуха! Может, ты, Смайт, по тупости не въезжаешь, но ты слишком крепко влип. И всякий там лепет – не могу да не хочу – не полезен для твоего здоровья.

Я шагнул к нему и сжал его запястье:

– Это что, угроза?! Так может, выйдем наружу, разберемся, а?

Он вырвал руку:

– С корабля? Ты что, правда дебил? Неужели до тебя еще не дошло, что ты сам эту кашу и заварил?

– В каком смысле?

– Он имеет в виду, – объяснил Клифтон, – что бегство Кироги, возможно, вызвано вашей вчерашней речью. Может, он даже прав. Однако это к делу не относится. Билл, постарайся быть вежливее, прошу тебя. Мы здесь не для того, чтобы ругаться.

Я был так поражен допущением, что моя речь заставила Кирогу уйти в отставку, что даже забыл о намерении пересчитать Корпсмену зубы. Они это серьезно? Нет, речь даже мне самому понравилась, но такое!..

Если это правда, я действительно гений!

– Билл, – недоуменно спросил я, – тебя не устраивает слишком сильный эффект от моей речи, так?

– А? Черта с два! Не речь, а не пойми что!

– Нет уж, что-нибудь одно. Ты говоришь, что мое «не пойми что» вынудило Партию Человечества полностью сдать позиции. Ты это имел в виду?

Раздосадованный Корпсмен собрался было ответить, но вовремя заметил, что Клифтон прячет улыбку. Он оскалился, снова открыл рот, потом пожал плечами и почти спокойно сказал:

– Ну ладно-ладно, умник. В точку попал. Твоя речь не имеет никакого отношения к отставке Кироги. Тем не менее у нас куча работы. И что это за разговоры, будто ты не хочешь исполнять свою долю обязанностей?

Я возмущенно уставился на него, однако сдержался: вновь сказалась личность Бонфорта. Играя роль человека уравновешенного, сам становишься уравновешенным.

– Билл, ты опять на два стула усесться хочешь! Все это время ты ясно давал понять, что меня наняли. Я контракт отработал и никому ничего больше не должен. Нанять меня снова без моего согласия нельзя. А я согласия не дам.

Он хотел вставить слово, но я перебил:

– Все. Можешь идти. Не желаю тебя больше видеть.

Он был поражен:

– Да ты… Ты здесь никто и звать тебя никак! Какого черта ты тут раскомандовался?

– Верно. Я здесь никто. Но это – моя личная каюта, мне предоставил ее капитан. И ты отсюда сейчас выйдешь – или вылетишь. Манеры твои мне не по вкусу.

– Так будет лучше, Билл, поверь, – мягко добавил Клифтон. – Помимо всего прочего, это действительно его каюта. В настоящее время. Так что предпочтительнее тебе удалиться. – Он помолчал и добавил: – Точнее, нам обоим. Похоже, дело наше – табак. Вы позволите, шеф?

– Пожалуйста.

Я сел и задумался. Жаль, что Корпсмену удалось спровоцировать перепалку, – не стоит он того. Но по зрелом размышлении я убедился: отказ мой никак не связан с неприязнью к Корпсмену – я все решил еще до его прихода.

Раздался резкий стук в дверь.

– Кто?

– Капитан Бродбент, сэр.

– Заходи, Дэк.

Дэк вошел, уселся в кресло и несколько минут молчал, только кусал заусенцы на пальцах. Наконец он поднял глаза и произнес:

– Передумаешь ли ты, если я этого зануду упеку в карцер?

– А? У тебя тут и карцер есть?

– Нет. Но долго ли соорудить?

Я в упор посмотрел на него, пытаясь понять, что за мысли роятся под этой круглой черепушкой.

– Ты действительно засадил бы Корпсмена в карцер, если б я попросил?

Он поднял взгляд, изогнул бровь и ухмыльнулся:

– Нет. Кто пользуется такими методами, тот не капитан. Даже по его приказу я бы ничего подобного не сделал. – Дэк мотнул головой в сторону каюты Бонфорта. – Некоторые вещи человек должен решать сам.

– Верно.

– Я слышал, ты для себя уже все решил…

– Тоже верно.

– Ясно. Знаешь, старина, я пришел сказать: я тебя уважаю. С первого взгляда подумал – пустой щеголь и позер. Пустышка… Я ошибся.

– Спасибо, Дэк.

– Не хочу тебя уговаривать, только скажи: может, стоит еще какие-нибудь условия обсудить? Ты все хорошо обдумал?

– Да, Дэк, я точно знаю, чего хочу. Это точно не мое.

– Что ж, может, ты и прав. Извини. Кажется, надежда у нас одна: может, шеф успеет прийти в себя к сроку. – Он поднялся. – Кстати, Пенни тебя хотела повидать. Если, конечно, ты не сию минуту собираешься нас покинуть.

Я рассмеялся, хоть и не до смеха было:

– Просто «кстати», а? Ты уверен, что соблюдаешь очередность? Я-то думал, сейчас уламывать меня придет док Чапек…

– Он уступил даме – слишком занят мистером Бонфортом. Впрочем, док просил кое-что передать.

– Что же?

– Сказал: может, мол, идти к черту в пекло. Он, конечно, гораздо заковыристее загнул, но смысл в общем таков.

– Да? Ну так передай, что я займу там для него местечко поближе к огоньку.

– Так можно Пенни придет?

– Конечно. Только предупреди ее, что ответом все равно будет «нет».

Все-таки решение я изменил. Черт побери, отчего доводы кажутся куда более логичными, если их подкрепляет аромат «Вожделения джунглей»? Нет, Пенни не пользовалась недозволенными приемами, даже не плакала, да и я себе ничего лишнего не позволял. Просто я соглашался с ее доводами, а вдруг оказалось, что спорить больше не о чем. Пенни – из тех людей, что считают себя в ответе за весь мир; такая искренность не может не убеждать.

Мое обучение по дороге на Марс показалось мне теперь детской забавой. Ролью я уже в основном овладел и, пока корабль шел к Новой Батавии, трудился до седьмого пота. Нужно было восполнить пробелы в знаниях и подготовиться играть Бонфорта в любой обстановке. На императорских приемах в Новой Батавии можно столкнуться с сотнями и даже тысячами людей. Родж собирался по возможности оградить меня от незапланированных встреч (их приходится избегать любому известному человеку), но публичная фигура есть публичная фигура, без этого политику не обойтись.

Подобные танцы на канате делало возможными лишь фарли-досье Бонфорта – похоже, лучшее из когда-либо создававшихся. Фарли был помощником президента в двадцатом веке, Эйзенхауэра, если не ошибаюсь. Разработанный им способ личного общения политиков с целой кучей народу был так же революционен, как изобретение немцами штабного командования. Но я ни о чем таком даже не слыхал, пока Пенни не продемонстрировала мне фарли-досье Бонфорта.

Это было просто досье на людей. Впрочем, в искусстве политики и нет ничего, кроме людей. И оно содержало сведения о каждом или почти каждом из тех тысяч и тысяч, с которыми Бонфорт лично встречался на своем долгом пути наверх. В каждом отдельном досье было аккуратно уложено все, что Бонфорт узнал о человеке из личного общения. Абсолютно все – любая мелочь, ведь как раз мелочи жизни мы ценим больше всего. Имена и ласковые прозвища жен, детей, домашней живности; увлечения, гастрономические пристрастия, убеждения, странности. Затем обязательно следовала дата, место встречи и заметки о всех последующих встречах и разговорах Бонфорта с данным лицом.

Если имелось фото, прилагалось и оно. Иногда присутствовала «закадровая» информация – не та, которую узнал сам Бонфорт, а та, которую для него собрали. Это зависело от политической значимости данного лица. Порой это были официальные биографии длиной в тысячи слов.

Бонфорт и Пенни всегда носили с собой мини-диктофоны, работавшие от тепла тела. Как только представлялась возможность, он надиктовывал впечатления на пленку – в комнатах отдыха, по дороге: всюду, где оставался один. Если с ним была Пенни, записывали на ее диктофон, вмонтированный в корпус наручных часов. Пенни не успевала бы расшифровывать и микрофильмировать все – этой работой были загружены две девицы Джимми Вашингтона.

Когда Пенни показала мне фарли-досье в полном объеме (а объем был и вправду внушительный, хотя на одну кассету помещалось больше десяти тысяч слов) и сказала, что все это сведения о знакомых мистера Бонфорта, я застонал. Вернее, издал нечто среднее между стоном и воплем.

– Господи помилуй, малыш! Я же говорил, что такая работа – не для человека! Ведь жизни не хватит все это запомнить!

– Конечно не хватит!

– Но ты же только что сказала: все это друзья и знакомые мистера Бонфорта!

– Не совсем. Я говорила: это то, что он хотел бы о них помнить. Хранилище нужно именно потому, что запомнить все невозможно. Не беспокойтесь, шеф, вам вообще не придется ничего запоминать. Я просто хотела показать вам, насколько полезно фарли-досье. Моя работа – следить за тем, чтобы у него перед встречей с кем-либо оставалась пара минут на просмотр досье. Будет нужно – я и вам подберу что требуется.

Пенни наугад выбрала кассету и вставила ее в проектор. Досье содержало сведения о некоем мистере Сондерсе из Претории, Южная Африка. Бульдог по кличке Снаффлз Буллибой; несколько неинтересных разновеликих отпрысков, в виски с содовой кладет дольку лайма.

– Пенни, ты хочешь сказать, мистер Бонфорт притворяется, будто помнит подобные мелочи? По-моему, слишком уж похоже на надувательство.

Вместо достойного отпора святотатцу последовал кивок: