Текст книги "Уик-энд Остермана"

– Это только слова. На словах всегда все легко.

– Но поймите, любая попытка покушения на вас или на членов вашей семьи поставит под угрозу спланированную ими операцию. Они не станут рисковать. Проделана слишком большая подготовительная работа. Я уже говорил вам – это фанатики. До начала решительных действий им осталось чуть больше месяца.

– Простите меня, но то, что вы сказали, никак не гарантирует безопасности моей семьи, скорее наоборот.

– Что ж… Вас успокоит, если каждого члена вашей семьи будут охранять минимум два вооруженных агента? Они будут нести дежурство круглосуточно, находясь на расстоянии не более пятидесяти ярдов.

– Теперь я знаю, что вы сумасшедший. Вы просто не представляете, что такое Сэддл-Вэлли. Незнакомцев, праздно шатающихся по округе, там быстро выдворяют из города. Мы попросту станем удобной мишенью…

Фоссет улыбнулся.

– В данный момент мы располагаем в Сэддл-Вэлли тринадцатью агентами. Все тринадцать – местные жители.

– Господи помилуй! – пробормотал Таннер. – Грядет год тысяча девятьсот восемьдесят четвертый?[6]6
  См. роман Дж. Оруэлла «1984».


[Закрыть]

– Время, в которое мы живем, тоже требует осторожности и бдительности.

– В конце концов, у меня нет выбора, я правильно вас понял? – Таннер указал на магнитофон и лежащую рядом папку с документом, который он только что подписал. – Теперь я у вас на крючке.

– По-моему, вы склонны слишком драматизировать происходящее.

– Нет, напротив, я реально смотрю на вещи… Мне придется выполнить все, что вы от меня потребуете. Единственная альтернатива – исчезнуть… Но тогда вы станете за мной охотиться, вы и – если все, что вы сказали, правда, – эта «Омега».

Фоссет встретил взгляд Таннера без тени смущения. Журналист правильно понял ситуацию, и Фоссета это устраивало.

– Только шесть дней, – с улыбкой произнес Фоссет. – Всего шесть дней, а впереди целая жизнь.

* * *

Понедельник, восемь часов вечера

Полет из аэропорта Даллас в Ньюарк был как кошмарный сон. Таннер не чувствовал усталости. Он видел перед собой то холодные пронизывающие глаза Лоренса Фоссета, устремленные на него поверх вращающихся катушек магнитофона, то лица Лейлы и Берни Остерман, Дика и Джинни Тримейн, Джо и Бетти Кардоун. В ушах звучал бесстрастный голос Фоссета, задающий одни и те же вопросы. Голос становился все громче и громче.

Он прилетит в Ньюарк, и этот кошмар кончится. Он просто передал Лоренсу Фоссету подготовленный проект и подписал недостающие страницы отчета…

Увы! Но это было не так.

Час езды от Ньюарка до Сэддл-Вэлли прошел в молчании: таксист понял настроение пассажира, который без конца курил и даже не ответил на традиционный вопрос, как прошел полет.

Взгляд Таннера уперся в указатель, выхваченный из темноты светом автомобильных фар:

Сэддл-Вэлли Инкорпорейтед

1862

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Надпись промелькнула, оставив в мозгу саднящее: «Кусок кожи». Невероятно!

Через десять минут такси остановилось перед его домом. Он вышел и рассеянно протянул водителю деньги.

– Спасибо, мистер Таннер, – сказал тот.

– Что? Что вы сказали?! – стряхивая оцепенение, встревоженно произнес Таннер.

– Я сказал: «Спасибо, мистер Таннер».

Таннер рванулся вперед и, схватившись за ручку передней дверцы, резко дернул ее на себя.

– Откуда тебе известно мое имя? Отвечай быстро, откуда ты знаешь мое имя? – На лбу его выступили капли пота, глаза дико сверкали.

«Ненормальный», – решил таксист и незаметно нашарил левой рукой тонкую свинцовую трубку, которая всегда лежала у него под сиденьем.

– Послушай, Мак, – миролюбиво сказал он, зажав покрепче трубку, – если ты не хочешь, чтобы люди знали твое имя, убери табличку со своих ворот.

Таннер попятился и оглянулся. На лужайке перед домом стоял металлический столб, с поперечины которого на цепи свисала лампа. Над ней в отблесках света была хорошо видна табличка:

Джон и Элис Таннер, Орчед-Драйв, 22.

Он тысячу раз смотрел и на эту лампу, и на надпись на столбе: «Джон и Элис Таннер, Орчед-Драйв, 22». Однако сейчас ему казалось, что он видит ее впервые.

– Прости, парень. Я немного устал сегодня. Плохо переношу самолет.

Поднимая стекло, водитель едко заметил:

– Значит, вам нужно ездить поездом, мистер. Или ходить пешком!

Такси с ревом рванулось с места, а Таннер повернулся к своему дому. Дверь отворилась. Навстречу ему, радостно лая, выскочила собака. На пороге, в полосе света, стояла Элис и улыбалась.

* * *

Вторник, половина четвертого утра по калифорнийскому времени

Белый французский телефон с приглушенным звонком прозвонил уже раз пять. Сквозь сон Лейла подумала, что глупо было ставить его на стороне Берни: такой звонок никогда не будил его.

Она толкнула мужа локтем.

– Дорогой… Берни! Берни! Телефон…

– Что? – Остерман смущенно протер глаза. – Телефон? О, опять этот чертов телефон! Его совсем не слышно… – Он протянул руку и нащупал в темноте аппарат. – Да? Международный?.. Да… Да, это Бернард Остерман. – Он прикрыл рукой трубку, сел в кровати и повернулся к жене. – Который час?

Лейла включила настольную лампу и взглянула на часы.

– Господи! Еще только половина четвертого…

– Наверное, какой-нибудь идиот по поводу гавайского сериала. У них там сейчас нет и полуночи…

Берни замолчал, слушая голос телефонистки в трубке.

– Да-да, я жду… Это откуда-то издалека, дорогая… Если опять с Гавайев, то пусть сажают за машинку своего продюсера. С нас хватит. Не нужно было вообще браться за это дело… Да! – почти крикнул он в трубку. – Да. И, пожалуйста, побыстрее, хорошо?

– Помнишь, ты говорил, что хочешь увидеть эти острова, когда на тебе не будет военной формы?

Вопрос Лейлы остался без ответа.

– Я прошу прощения… Да-да, это Бернард Остерман, черт возьми! Да! Что? Да, спасибо!.. Здравствуйте! Я вас плохо слышу… Да, теперь лучше… Кто это? Кто?.. Что вы сказали?.. Кто вы? Назовите свое имя. Я вас не понимаю. Да, я слышал, что вы сказали, но я не понимаю… Послушайте! Эй, подождите! Я говорю, подождите!

Остерман резко спустил ноги с кровати. Одеяло упало на пол. Он застучал по рычагу телефона.

– Станция! Станция! Нас разъединили!

– Почему ты кричишь? Что тебе сказали?

– Он… этот сукин сын бубнил что-то насчет того, что нам следует остерегаться какого-то Тэна… Так он сказал – Тэн-эн. Он повторил несколько раз, пока не убедился, что я услышал. Тэн-эн… Что за чертовщина!

– Как ты сказал?

– Тэн-эн. Он это без конца повторял!

– Но это бессмыслица… Звонок был с Гавайев? Ты понял, откуда звонили?

Остерман растерянно посмотрел на жену.

– Да. Это я хорошо расслышал. Звонок был из Лиссабона. Из Португалии.

– Но мы ни с кем не знакомы в Португалии!

– Лиссабон, Лиссабон… – несколько раз негромко повторил Остерман. – Лиссабон… Лиссабон соблюдал нейтралитет.

– Что ты имеешь в виду?

– Тэн-эн.

– Тэн… тан. Таннер. Может быть, это Джон Таннер?

– Нейтралитет!

– Это Джон Таннер, – спокойно подытожила Лейла. – Джонни?.. Но что значит «остерегайтесь»? Чего мы должны остерегаться? И зачем понадобилось звонить в половине четвертого утра?

Лейла села на постели и потянулась за сигаретой.

– У Джонни есть враги. Ему до сих пор не могут простить Сан-Диего.

– Сан-Диего – да. Но при чем тут Лиссабон?

– На прошлой неделе «Дэйли вэрайети» сообщила, что мы собираемся в Нью-Йорк, – глубоко затянувшись, продолжала Лейла. – И что, возможно, мы остановимся у своих бывших соседей Таннеров.

– И что же?

– Может быть, нам сделали слишком хорошую рекламу?

Она внимательно посмотрела на мужа.

– Пожалуй, я позвоню Джонни. – Он потянулся к трубке. Лейла перехватила его руку.

– Ты что, с ума сошел?

Остерман откинулся на подушки.

* * *

Джо открыл глаза и посмотрел на часы. Семь двадцать две. Пора вставать, позаниматься на тренажерах и, может быть, дойти до клуба сыграть партию в гольф.

Он всегда поднимался рано. Бетти же, если ее не разбудить, могла проспать до полудня. У каждого из них была своя двуспальная кровать. Джо считал, что если два человека спят в одной постели под одним одеялом, благотворное воздействие ночного сна на организм снижается почти на пятьдесят процентов. Два разнотемпераментных тела пагубно действуют друг на друга. Секс сексом, но хорошо выспаться можно только порознь. Пара двуспальных кроватей – вот то, что нужно.

Покрутив минут десять педали велотренажера, он взялся за восьмифунтовые гантели. Через толстую стеклянную дверь он видел, что парная уже готова.

На стене, над часами, загорелась лампочка. Кто-то звонил у парадного. Джо смонтировал здесь устройство, передающее сигнал звонка, на случай, если никого не будет дома, а он окажется в спортзале или в парной.

Странно: часы показывали семь тридцать – у жителей Сэддл-Вэлли не принято наносить визиты в столь ранний час. Он положил гантели на пол и направился к переговорному устройству.

– Да? Кто это?

– Вам телеграмма, мистер Кардионе.

– Кому?

– Здесь написано – Кардионе.

– Моя фамилия Кардоун.

– Ваш адрес – Эппл-Плейс, одиннадцать?

– Да. Подождите. Сейчас я выйду.

Он сорвал с вешалки полотенце и, завернувшись в него, поспешил к выходу из спортзала.

«Все это очень странно», – встревоженно думал Джо.

Он подошел к парадному и распахнул дверь. На пороге стоял щуплый человек в форме почтового служащего и неторопливо жевал резинку.

– Почему вы не прочли ее по телефону? Ведь еще очень рано…

– Там было сказано – отдать лично в руки. Мне пришлось ехать сюда пятнадцать миль, мистер Кардионе. У нас круглосуточная служба доставки.

Кардоун расписался на бланке, который протянул ему почтальон.

– Почему пятнадцать миль? У Западного союза есть отделение в Ридж-парке.

– Мы не из Западного союза, мистер. Телеграмма пришла из Европы.

Кардоун взял из рук почтальона конверт.

– Подождите минутку.

Он не хотел показывать, что взволнован, и поэтому не спеша направился в гостиную, где, как он помнил, на крышке рояля лежал кошелек Бетти. Он взял оттуда два долларовых банкнота и вернулся к двери.

– Пожалуйста. Извините за беспокойство.

Захлопнув дверь, он быстро разорвал конверт.

«L’uomo bruno palido non e amico del Italiano. Guarda bene vicini di questa maniera. Proteciate per la fina della settimana.

Da Vinci».

Кардоун прошел в кухню, взял с телефонной полки карандаш и сел к столу. На обложке журнала он написал перевод:

«Светлокожий человек не любит итальянцев. Остерегайся таких соседей. Будь особенно осторожен в конце недели.

Да Винчи».

Что это могло значить? Светлокожие соседи? Но в Сэддл-Вэлли нет негров. Послание казалось бессмысленным.

Внезапно Джо Кардоун похолодел. Светлокожим соседом мог быть только Джон Таннер. Конец недели – пятница… В пятницу приезжают Остерманы. Некто из Европы сообщал ему, что следует остерегаться Джона Таннера и приближающегося уик-энда.

Он схватил телеграмму и взглянул на обратный адрес: Цюрих.

О боже! Цюрих! Кто-то в Цюрихе, назвавшийся именем да Винчи, предупреждает его! Ему известно настоящее имя Кардоуна, он знает Джона Таннера…

Кардоун невидящим взглядом смотрел в окно на внутренний двор. Да Винчи. Да Винчи!

При чем тут Леонардо?

Художник, ученый, военный инженер… Бессмыслица.

Джо похолодел – может быть, телеграмма имеет отношение к его делам с итальянскими мафиози? Боже! Но кто же? Кто же? Кастеллано? Бателла? Может быть, Латроне?

Кто из них разгневался на него? И почему? Он ведь был другом…

Дрожащими руками Кардоун расправил на столе телеграмму и еще раз вчитался в текст. Каждая следующая фраза, казалось, таила в себе все более угрожающий смысл.

Таннер! Наверное, Таннер что-то пронюхал. Но что?

И почему телеграмма прислана из Цюриха?

Какое отношение к Цюриху могут иметь итальянские кланы?

А может быть, Остерманы?

Что же стало известно Таннеру? Что он собирается предпринять? Один из людей Бателлы, помнится, как-то странно назвал Таннера… но как?

«Volturno!» Ястреб. «…не любит итальянцев… Остерегайся… Будь осторожен…»

Чего он должен остерегаться? О какой осторожности идет речь? Он, Джон Кардоун, не был членом синдиката. Что он мог знать?

Но сообщение да Винчи пришло из Швейцарии. И это делало возможным самое страшное – то, о чем он боялся даже подумать. «Коза ностра» узнала о Цюрихе! Они используют это против него. Чтобы спасти себя, он должен выполнить то, чего они от него требуют, – обезвредить «светлокожего человека», врага итальянцев. Он должен предотвратить то, что задумал Джон Таннер, иначе дни его сочтены.

Цюрих! Остерманы!

Он сделал то, что считал нужным сделать, чтобы выжить. Остерман уверил его в полной безопасности этого шага. Но теперь все оказалось в чужих руках. Теперь рассчитывать на Берни нельзя.

Джо Кардоун вышел из кухни и вернулся в спортзал. Не надевая перчаток, он стал молотить кулаками по груше. Быстрее, быстрее. Сильнее. Резче… В мозгу его зловеще ухало:

«Цюрих! Цюрих! Цюрих!»

* * *

В шесть пятнадцать Вирджиния Тримейн услышала, как муж встал с постели. Она сразу поняла – что-то случилось. Он редко просыпался так рано.

Она подождала несколько минут, но муж не возвращался, и Джинни, накинув махровый халат, спустилась вниз. Он стоял в нише у окна в гостиной и курил, держа в другой руке небольшой листок бумаги.

– Что ты делаешь?

– Смотрю вот на это, – тихо ответил он.

– На что? – Она взяла лист из его рук.

«Остерегайтесь своего приятеля-журналиста. Его дружеские чувства лживы. Он не тот, за кого себя выдает. Возможно, нам придется взять на заметку его гостей из Калифорнии.

Блэкстоун».

– Что это такое? Откуда ты это взял?

– Я услышал странный шум под окнами минут двадцать назад. Потом заработал мотор автомобиля: тише – громче, тише – громче… Я думал, ты тоже слышишь – ты натянула на голову одеяло.

– Да, кажется, слышала, но не обратила внимания.

– Я спустился и открыл дверь. Прямо передо мной на коврике лежал конверт.

– Что это может значить?

– Пока не знаю.

– Кто такой Блэкстоун?

– Скорее всего, что никто. Просто вымышленная фамилия, чтобы письмо не выглядело анонимкой. – Ричард Тримейн опустился в кресло и аккуратно затушил в пепельнице недокуренную сигарету. – Подожди, пожалуйста. Дай мне подумать…

Вирджиния Тримейн снова взглянула на лист с загадочным текстом.

– «Приятеля-журналиста…» О ком это?

– Вероятно, Таннер снова что-то раскопал, и тот, кто писал эту записку, испугался. Теперь они, очевидно, хотят, чтобы я тоже запаниковал.

– Зачем?

– Не знаю. Может быть, они рассчитывают, что я могу помочь им. И угрожают на случай, если я откажусь. Угрожают всем нам Цюрихом.

– О господи! Они узнали! Кто-то разнюхал.

– Похоже на то.

– Ты думаешь, что Берни мог испугаться и рассказать обо всем?

У Тримейна дернулось веко.

– Он еще не сошел с ума. Сделать это – значит подписать себе приговор. И здесь, и там. Нет, только не это…

– Тогда что?

– Тот, кто написал эту записку, либо мой бывший клиент, либо один из тех, кому я отказал. А может быть, он как раз тот, с кем я сейчас работаю. Возможно, папка с его делом сейчас лежит у меня на столе… Очевидно, Таннер узнал что-то и собирается поднять шум. Они хотят, чтобы я остановил его. Если я этого не сделаю, меня уничтожат. До того, как я смогу что-то предпринять… До того, как Цюрих сможет прийти нам на помощь.

– Они не посмеют тебя тронуть! – в отчаянии воскликнула Джинни.

– Ну-ну, дорогая. Не будем себя обманывать. Для широкой публики я – преуспевающий адвокат, специалист по экономическим вопросам, для правления корпораций – просто толковый маклер. Всем прекрасно известно, что время от времени заключаются крупные незаконные сделки. Незаконные. Или фиктивные.

– У тебя неприятности?

– Да нет… Я всегда могу сказать, что был неправильно информирован. Судьи меня любят.

– Тебя уважают! Ты работаешь больше их всех! Ты самый лучший адвокат на свете!

– Хотелось бы так думать.

– Это так и есть!

Ричард Тримейн задумчиво смотрел в окно на лужайку перед домом.

– Забавно… – Он усмехнулся. – Но ты, пожалуй, права. Я действительно один из лучших в системе, которую презираю… В системе, которую Таннер разнес бы в пух и прах в первой же своей программе, если бы только узнал, какой механизм приводит ее в действие. Вот о чем сказано в этой записке…

– Я думаю, что ты не прав. Наверное, писал кто-то из тех, кто хочет свести с тобой счеты. Тебя просто запугивают.

– И надо признаться, не безуспешно. То, чем я занимаюсь, действительно ставит нас с Таннером по разные стороны баррикад. Во всяком случае, он так считал бы, если… если бы знал всю правду… – Тримейн перевел взгляд на жену и вымученно улыбнулся. – Правду знают в Цюрихе, но это не мешает им относиться ко мне с доверием.

* * *

Вторник, половина десятого утра по калифорнийскому времени

Остерман бесцельно слонялся по съемочному павильону, стараясь не вспоминать о звонке. Однако это ему плохо удавалось.

До утра ни он, ни Лейла больше уже не смогли заснуть и пытались понять, что все это может значить. Когда все возможные варианты были исчерпаны, возникли и другие вопросы. Почему позвонили именно ему? Кому и зачем это могло понадобиться? Может быть, Таннера преследуют за какое-нибудь из сделанных им сенсационных разоблачений? Но если так, тогда какое отношение к этому имеет он, Берни Остерман?

Таннер никогда не говорил с ним о конкретных проблемах своей работы. Разговор, если он заходил, касался каких-то общих положений. У Джона была своя точка зрения на проблемы несправедливости. Их мнения о том, что можно считать честной игрой на рынке, часто расходились, поэтому они предпочитали попросту не обсуждать этих вопросов.

В глазах Берни Таннер всегда был счастливчиком, которому не довелось хлебнуть в жизни горя. Ему не приходилось видеть, как, возвращаясь домой, отец объявляет, что потерял работу. Или как мать до полуночи перешивает обноски, чтобы сыну было в чем утром идти в школу. Таннер мог позволить себе праведный гнев – ведь свое дело он всегда делал достойно. Но многого он был просто не способен понять. Именно поэтому Берни никогда не заговаривал с ним о Цюрихе.

– Эй, Берни! Постой-ка! – Эд Памфрет, толстый суетливый продюсер средних лет, поравнялся с ним и зашагал рядом.

– Привет, Эдди! Как дела?

– Прекрасно! Я звонил тебе в офис, но девушка ответила, что ты вышел.

– Сегодня нет работы.

– Мне все передали. Тебе, наверное, тоже? Рад буду поработать с тобой.

– Да?.. Я ничего не слышал. Над чем мы работаем?

– Ты что? Шутишь? – В глазах Памфрета мелькнула обида: ему всегда казалось, что им пренебрегают как неудачником.

– Какие шутки? Я все заканчиваю здесь на этой неделе. Что еще за работа? О чем ты говоришь? Кто тебе передал?

– Ну, этот новенький… из секретариата позвонил мне сегодня утром. Я забираю половину сериала о перехватчиках. Он сказал, что ты делаешь четыре серии. Идея мне понравилась.

– Какая идея?

– Ну, план сценария… Три человека проворачивают выгодное дельце в Швейцарии. Сюжет прямо-таки захватывающий…

Остерман резко остановился и сверху вниз посмотрел на Памфрета.

– Кто подослал тебя?

– Как подослал?

– Нет никаких четырех серий. И никаких сценариев. Никаких сделок. Говори прямо, что тебе надо?

Глаза Памфрета забегали.

– О чем ты? Стал бы я шутить с такими китами, как вы с Лейлой. Я обрадовался до смерти… правда… А потом этот тип велел позвонить тебе и попросить сценарий.

– С кем ты говорил?

– С этим, как его… Ну, с новым редактором, которого привезли из Нью-Йорка…

– Как его зовут?

– Он назвал свое имя… Подожди… Таннер! Да, точно. Таннер. Джим Таннер, Джон Таннер!

– Джон Таннер здесь не работает! Отвечай, кто подослал тебя ко мне? – Берни схватил Памфрета за плечи. – Отвечай, сукин сын!

– Отпусти меня, ты что, спятил!

Остерман понял свою ошибку. Памфрет был просто посыльным. Он разжал пальцы.

– Прости, Эдди! Извини… Сам не знаю, что это на меня нашло.

– Ладно, ладно… Ты просто переутомился и все. Слишком много работаешь…

– Ты сказал, что этот парень – Таннер – звонил тебе сегодня утром?

– Около двух часов назад. Сказать по правде, я не знаю, кто он такой…

– Слушай. Это просто-напросто чья-то шутка. Дурацкая шутка, понимаешь? Никакого сериала я не делаю, поверь мне… Забудем об этом, ладно?

– Шутка?

– Даю тебе слово… Знаешь что, нам с Лейлой предлагают здесь еще одну работу – новый сценарий. Я буду настаивать, чтобы продюсером был ты, хорошо?

– Гм… спасибо!

– Не стоит… И пусть та шутка останется между нами, идет?

Остерман оставил очумевшего от счастья Памфрета и поспешил вниз по улице к тому месту, где стояла его машина. Он торопился домой, к Лейле.

На переднем сиденье его машины сидел дюжий малый в шоферской форме. Когда Берни приблизился, он вылез из машины и услужливо распахнул перед ним заднюю дверцу.

– Мистер Остерман?

– Кто вы такой? Что вы делаете в…

– Меня просили вам передать…

– Я не хочу ничего слушать! Я хочу знать, что вы делали в моей машине?

– Остерегайтесь вашего друга Джона Таннера. Будьте осторожны в разговорах с ним.

– Что за чушь вы несете?

Шофер пожал плечами.

– Я просто передаю вам то, что меня просили передать, мистер Остерман. Вы не хотите, чтобы я отвез вас домой?

– Разумеется, нет! Я вас не знаю. И я не понимаю, зачем…

Задняя дверца мягко закрылась.

– Как хотите, сэр. Я просто хотел услужить.

Вежливо откланявшись, он повернулся и зашагал прочь.

Берни стоял неподвижно и смотрел ему вслед.

* * *