Текст книги "Близнецы-соперники"

Глава 8

Лох-Торридон располагался к западу от северо-западных взгорий на побережье узкого пролива, разделяющего материк и Гебридский архипелаг. Суша здесь была испещрена глубокими ущельями, по дну которых текли реки, берущие начало высоко в горах; вода в них была ледяная, кристально чистая и часто собиралась в небольшие заводи. Военный городок находился между берегом моря и горами. Место было суровое. Отрезанное от всего мира, неуязвимое, охраняемое вооруженными патрулями с собаками. В шести милях к северо-востоку располагалась деревенька с единственной асфальтированной улицей, которая, пробежав мимо нескольких магазинчиков, на окраине превращалась в проселок.

Горы были высокие, с кручами и обрывами, поросшими мощными деревьями и густым кустарником. Здесь беженцы с континента и проходили суровую физическую подготовку. Подготовка шла медленно и трудно. Сюда отправляли не солдат, а бизнесменов, преподавателей, инженеров, не привыкших к физическим нагрузкам.

Всех их объединяла ненависть к нацистам. Двадцать два курсанта были выходцами из Австрии и Германии, кроме них – восемь поляков, девять голландцев, семь бельгийцев, четыре итальянца и три грека. Пятьдесят три некогда весьма респектабельных гражданина, которые несколько месяцев тому назад сделали свой жизненный выбор.

Они знали, что когда-нибудь их вновь отправят на родину. Но, как заметил Тиг, это была абстрактная цель. И подобное неопределенное, по видимости незаметное, участие в борьбе было неприемлемо для беженцев; обитатели четырех казарм, расположенных в центре городка, начинали роптать. По мере того как радио с пугающей частотой сообщало о новых и новых победах немцев, росло разочарование.

Господи! Когда? Где? Как? Мы зря теряем время!

Начальник лагеря встретил Фонтина с немалой настороженностью. Это был туповатый кадровый офицер, выпускник одной из школ оперативной подготовки МИ-6.

– Не буду делать вид, будто мне все понятно, – сказал он при первой же встрече. – Мне даны весьма туманные инструкции, но, вероятно, так и должно быть. Вы проведете здесь недели три, пока бригадный генерал Тиг не даст нам новых распоряжений, и будете обучаться вместе с нашими курсантами. Делать то же самое, что и они, и ничего сверх того.

– Разумеется.

С этим Виктор вступил в мир Лох-Торридона. Странный, замкнутый мир, где жизнь мало напоминала его прежнее существование… И, сам не зная почему, он понял, что уроки Лох-Торридона наложатся на воспитание Савароне и определят всю его будущую жизнь.

Ему выдали обычное солдатское обмундирование и оружие – винтовку и пистолет (без боеприпасов), штык от карабина с двойным лезвием, который складывался как нож, – пакет первой помощи, одеяло-скатку. Виктор поселился в казарме, где его приняли равнодушно, без расспросов и без любопытства. Он быстро усвоил, что в Лох-Торридоне людей не связывают приятельские отношения. Они жили своим недавним прошлым и не искали дружбы.

Дневные занятия были длинными и изнурительными, после заката курсанты зубрили шифры, изучали секретные карты и спали, давая отдых ноющим телам. В некотором смысле Лох-Торридон стал для Виктора продолжением памятных с юности игр. Он вновь оказался в университете и соревновался с однокурсниками на футбольном поле или в спортзале, боролся на матах или бегал на время. Разница заключалась лишь в том, что его однокурсники в Лох-Торридоне были совсем другими: многие из них оказались старше его, и никто даже не подозревал, что это значит – быть Фонтини-Кристи. Он понял это из кратких разговоров, и ему было легко держаться особняком, состязаясь с самим собой. Это было жесточайшее состязание.

– Привет! Меня зовут Михайлович. – Парень улыбнулся и, тяжело дыша, сел на землю. Он сбросил с плеч лямки рюкзака, и набитый полотняный мешок упал на траву. Им дали десять минут отдыха между марш-броском и тактическими маневрами.

– А меня Фонтин, – ответил Виктор. Этот парень был одним из двух новобранцев, которые прибыли в лагерь на прошлой неделе. Ему было лет двадцать пять – самый молодой курсант в лагере.

– Ты итальянец? Из третьей казармы?

– Да.

– А я серб. Первая казарма.

– Ты хорошо говоришь по-английски.

– Мой отец занимается экспортом в англоязычные страны. Вернее сказать, занимался. – Михайлович вытащил пачку сигарет из кармана и протянул Виктору.

– Нет, спасибо, я только что одну выкурил.

– У меня все болит. – Серб усмехнулся и закурил. – Не представляю, как старики это все выдерживают!

– Мы просто здесь дольше.

– Да я не тебя имею в виду. Других.

– Ну спасибо. – Виктор подумал: странно, что Михайлович жалуется. Он был крепко сбитым, здоровым парнем с бычьей шеей и широкими плечами. И вот что еще странно: он совсем не вспотел, а Фонтин весь взмок.

– Тебе удалось выбраться из Италии еще до того, как Муссолини сделал из вас лакеев Гитлера?

– Да.

– Мачек сделает то же самое. Скоро все сбегут из Югославии, помяни мое слово!

– Я не знал.

– Это пока что мало кто понимает. Мой отец понял. – Михайлович затянулся сигаретой и, устремив взгляд в поле, добавил тихо: – Его казнили.

Фонтин с сочувствием взглянул на парня:

– Да? Это очень больно. Я знаю.

– Откуда? – Серб повернулся и удивленно посмотрел на него.

– Потом поговорим. Сейчас надо вернуться к занятиям. Мы должны добраться до вершины вон той горы, пробежать через лес, так, чтобы нас не засекли. – Виктор встал и протянул руку: – Мое имя – Витто… Виктор. А твое?

Серб крепко пожал протянутую руку.

– Петрид. Греческое имя. У меня бабушка гречанка.

– Добро пожаловать в Лох-Торридон, Петрид Михайлович.

Постепенно Виктор с Петридом сработались. Да так удачно, что сержант даже выставлял их в паре против более опытных курсантов в упражнениях по проникновению в охраняемый участок. Петриду позволили переселиться в казарму Виктора.

Фонтину казалось, что ожил один из младших братьев: любопытный, часто неловкий, но сильный и послушный. В каком-то смысле Петрид заполнил пустоту, облегчил боль души. Если этим отношениям что-то мешало, то лишь несдержанность серба. Петрид был разговорчив, засыпал Виктора вопросами, много рассказывал о себе, о своей жизни и, видимо, ждал, что и Виктор ответит ему тем же.

Но после известного предела Фонтин замолкал. Он просто не был расположен к откровенности. Он разделил боль воспоминаний о Кампо-ди-Фьори с Джейн и больше не собирался посвящать никого. Иногда ему даже приходилось осаживать Петрида:

– Ты мой друг, а не духовник.

– У тебя был духовник?

– Вообще-то нет. Это просто фраза.

– Но ведь твоя семья была набожна? Наверняка.

– Почему?

– Ведь твое настоящее имя Фонтини-Кристи. То есть «Фонтаны Христа».

– Да, на языке многовековой давности. Но мы не религиозны в общепринятом смысле слова. Уже давно.

– А я очень, очень религиозен.

– Это твое право.

Прошла пятая неделя, а от Тига все еще не было никаких известий. Фонтин даже забеспокоился: уж не забыл ли тот про него? Может быть, у МИ-6 появились сомнения относительно идеи «развала любой ценой»? Как бы то ни было, жизнь в Лох-Торридоне отвлекала его от саморазрушительных воспоминаний, он снова чувствовал себя сильным и ловким.

Руководители лагеря назначили на этот день тренировочный курс «длительного преследования». Четыре казармы должны были действовать раздельно: каждая группа направлялась в лес под углом в сорок пять градусов от соседей и уходила на десять миль в глубь территории Лох-Торридона. Двоим курсантам из каждого барака давалось пятнадцать минут, затем в погоню за ними устремлялись остальные. Двое ушедших вперед должны были как можно дольше водить преследователей за нос.

Сержанты, естественно, отбирали для пары «беглецов» лучших курсантов. Виктор и Петрид стали первой парой из третьей казармы.

Они побежали по каменистому склону к лох-торридонскому лесу.

– Скорее! – приказал Фонтин, как только они вошли в густой лиственный лес. – Идем влево. И запомни: грязь, наступай прямо в грязь и ломай побольше веток.

Они пробежали ярдов пятьдесят, ломая кусты, шлепая ногами по сырой полоске мягкой земли, которая петляла сквозь лес. Виктор отдал второй приказ:

– Стоп. Хватит. А теперь доведем следы до сухой почвы… Так, хорошо. А теперь шагай назад, точно след в след. По земле… Хорошо. Отсюда бежим назад.

– Назад? – изумился Петрид. – Куда?

– К опушке. К тому месту, где мы вошли в лес. У нас есть еще восемь минут. Времени достаточно.

– Для чего? – Серб смотрел на своего друга так, словно Фонтин внезапно потерял рассудок.

– Чтобы взобраться на дерево. И спрятаться.

Виктор выбрал высокую сосну, быстро взобрался на дерево. Петрид полез за ним. Его мальчишеское лицо раскраснелось. Они добрались почти до самой верхушки и закрепились по разные стороны ствола. Густые ветви их скрывали, зато местность внизу отлично просматривалась.

– У нас в запасе еще минуты две, – прошептал Виктор, взглянув на часы. – Отодвинь тонкие ветки. Прочно обопрись.

Через две с половиной минуты их преследователи пробежали внизу под сосной. Фонтин наклонился к молодому сербу:

– Дадим им еще тридцать секунд и спустимся вниз. Побежим к противоположной стороне горы. Там ее склон выходит на ущелье. Отличное укрытие.

– И будем на расстоянии брошенного камня от старта, – усмехнулся Петрид. – Как ты додумался?

– У тебя, видно, не было братьев, с которыми ты играл в детстве? Прятки были нашей любимой игрой.

Улыбка сползла с лица Михайловича.

– У меня много братьев, – сказал он загадочно и отвернулся.

Сейчас было некогда обдумывать замечание Петрида. Да и не хотелось. В последние семь-восемь дней этот серб вообще вел себя довольно странно. То дурачился, то впадал в тоску и постоянно задавал вопросы, слишком откровенные для полуторамесячного знакомства. Фонтин посмотрел на часы:

– Я спущусь первым. Если никого не замечу, потрясу ветками. Это будет сигнал слезать.

Оказавшись на земле, Виктор и Петрид пригнулись и побежали к востоку от опушки, к подножию горы. Через триста ярдов с противоположной стороны горы начинался каменистый склон, который переходил в узкое ущелье: от землетрясения или сошедшего ледника миллионы лет назад образовалось естественное убежище. Они пробрались к нему буквально по краю пропасти. Тяжело дыша, Фонтин уселся на корточки, прислонившись к утесу. Он расстегнул карман гимнастерки и достал пачку сигарет. Петрид сел перед ним, свесив ноги с утеса. Их укрытие было семи футов в ширину и не более пяти в глубину. Виктор снова посмотрел на часы. Теперь разговаривать шепотом было совсем не обязательно.

– Через полчаса переползем через хребет и удивим наших лейтенантов. Сигарету?

– Нет, не надо, – грубо ответил Михайлович. Он сидел спиной к Фонтину.

Невозможно было не услышать злости в его голосе.

– Что случилось? Ты ушибся?

Петрид обернулся, бросил на Виктора пронзительный взгляд.

– Фигурально выражаясь – да.

– Не буду пытаться это разгадать. Ты или ушибся, или нет. Мне нет дела до фигуральных выражений! – Фонтин решил, что если Михайлович переживает один из своих обычных периодов депрессии, то можно и помолчать. Он уже начал подозревать, что за наивностью Петрида Михайловича скрывается душевная неуравновешенность.

– Ты выбираешь только то, что тебя интересует, не так ли, Виктор? Ты отключаешь мир, когда заблагорассудится! Щелк – и вокруг пустота. Ничто! – Серб не спускал с Фонтина глаз.

– Успокойся. Полюбуйся пейзажем, выкури сигарету и оставь меня в покое. Ты мне начинаешь надоедать.

Михайлович медленно повернулся, по-прежнему пристально глядя на Виктора.

– Ты не имеешь права так просто от меня отмахнуться. Не можешь! Я поведал тебе все свои тайны. Открыто, по собственной воле. Теперь ты должен поведать мне свои.

Фонтин посмотрел на серба с внезапно зародившимся подозрением.

– Мне кажется, ты неправильно толкуешь наши отношения. Или, может быть, я неправильно истолковал твои пристрастия.

– Ты меня оскорбляешь…

– Только проясняю ситуацию.

– Мое время вышло! – Петрид повысил голос, но глаза его остались такими же – немигающе-неподвижными, дикими. – Ты же не слепой и не глухой. Ты только притворяешься!

– Пошел вон отсюда! – сказал Виктор сухо. – Возвращайся к старту. Иди к сержантам. Тренировка окончена.

– Мое имя, – прошептал Михайлович. Он подогнул под себя правую ногу, все его могучее тело напряглось. – С самого начала ты сделал вид, что оно для тебя ничего не значит! Петрид!

– Да, это твое имя. Я принял его к сведению.

– И ты раньше никогда его не слышал? Ты это хочешь сказать?

– Если и слышал, какая разница?

– Лжешь! Так звали священника! И ты знал этого священника! – Он уже кричал: это был крик отчаяния.

– Я знал многих священников. Но ни одного, кого бы звали так…

– Священник с поезда! Человек, преданный славе Бога! Кто шел стезей Его священных деяний! Ты не можешь, не должен отринуть его!

– Матерь Божья! – воскликнул Фонтин чуть слышно, пораженный внезапной догадкой. – Поезд. Поезд из Салоник!

– Да! Священный поезд! Рукописи – кровь и душа единственной неподкупной и непорочной церкви! Ты отнял их у нас!

– Ты ксенопский священник! – произнес Виктор, еще не веря своим словам. – Боже, ты ксенопский монах!

– Да, всем сердцем, всей душой, до последней капли крови, до последнего дыхания.

– Как ты попал сюда? Как ты проник в Лох-Торридон?

Михайлович поджал левую ногу. Теперь он стоял на корточках, изготовившись к прыжку, точно дикий зверь.

– Это неважно. Я должен знать, где спрятали ларец, куда его дели. И ты мне скажешь, Витторио Фонтини-Кристи! У тебя нет выбора.

– Я могу сказать тебе только то, что сказал англичанам. Я ничего не знаю. Англичане спасли мне жизнь – зачем мне им лгать?

– Потому что ты дал слово. Другому.

– Кому?

– Своему отцу.

– Нет! Его убили, прежде чем мы успели поговорить. Если тебе что-то известно, ты должен знать и об этом.

Внезапно взгляд ксенопского монаха остекленел. Его глаза затуманились, зрачки расширились. Он полез за пазуху и вытащил небольшой тупорылый пистолет. Большим пальцем поднял предохранитель.

– Ты ничтожество. Мы оба ничтожества, – прошептал он. – Мы – ничто.

Виктор затаил дыхание. Он подтянул колени к груди – приближался тот краткий миг, когда он сможет спасти себе жизнь, ударив ногами священника-монаха. Левой ногой по пистолету, правой – в грудь Михайловичу. И сбросить его вниз с утеса! Больше ничего не остается. Если только он сможет это сделать.

Вдруг священник заговорил – нараспев, монотонно, словно в трансе.

– Ты сказал мне правду, – сказал он, закрыв глаза. – Ты сказал мне правду, – повторил он точно загипнотизированный.

– Да. – Фонтин глубоко вздохнул. На выдохе он понял: сейчас он ударит, момент настал.

Петрид выпрямился в полный рост, его могучая грудь вздымалась под гимнастеркой. Но ствол пистолета уже не был направлен на Виктора. Михайлович раскинул руки в стороны словно распятый. Священник поднял лицо к небесам и воззвал:

– Верую в единаго Бога, Отца Всевышнего! Я взгляну в очи Христу и не уклонюсь.

Ксенопский священник согнул руку, приставил дуло пистолета к своему виску.

И выстрелил.

– Ну вот, ваше первое убийство, – сказал Тиг спокойно. Они сидели за столом в крошечном кабинете Фонтина.

– Я не убивал его!

– Неважно, как это происходит и кто нажимает на спусковой крючок. Результат один и тот же.

– По ошибке! Этот поезд, этот проклятый поезд. Когда же он остановится? Когда исчезнет?

– Он был вашим врагом. Вот и все, что я хочу сказать.

– Если так, то вы должны были об этом знать, должны были его засечь. Алек, вы просто олух!

Тиг недовольно двинул ногой.

– Слушайте, капитан. Непозволительно подобным образом разговаривать с бригадным генералом.

– В таком случае я с удовольствием куплю вашу контору и организую работу должным образом, – сказал Фонтин и погрузился в чтение бумаг, подшитых в папке.

– В армии это невозможно!

– Только поэтому вы и смогли усидеть в своем кресле. Будь вы одним из моих подчиненных, не продержались бы и недели.

– Да что же это такое! – недоуменно произнес Тиг. – Сижу тут и слушаю, как меня распекает паршивый итальяшка.

Фонтин расхохотался:

– Ну, не преувеличивайте! Я делаю только то, о чем вы сами просили. – Он кивнул на папку. – Усовершенствовать лох-торридонские курсы. А заодно я попытался выяснить, как этому ксенопскому священнику удалось проникнуть в лагерь.

– И выяснили?

– Кажется, да. Все эти досье имеют один и тот же недостаток. В них нет четких оценок финансового положения курсантов: тут только слова, слова, исторические справки, общие рассуждения, но очень мало цифр. Это нужно исправить, прежде чем выносить окончательное решение по каждому курсанту персонально.

– Да что вы имеете в виду?

– Деньги. Люди гордятся деньгами. Это показатель их трудоспособности. Ведь это очень легко выявить, это подтверждается массой различных способов. Всегда есть множество документов. Словом, я требую финансовые декларации от каждого курсанта Лох-Торридона. На Петрида Михайловича ничего нет.

– Финансовые…

– Декларация о доходах, – твердо сказал Фонтин, – надежнейший способ постичь характер человека. Все они в основном бизнесмены и профессионалы. Они с готовностью подадут необходимые сведения. С теми, кто будет уклоняться, надо подробно поговорить.

Тиг снял ногу с колена и уважительно произнес:

– Мы займемся этим, существуют специальные бланки.

– А если нет, – сказал Фонтин, взглянув на него, – любой банк или брокерская контора может их выдать. Чем больше в вопроснике будет пунктов, тем лучше.

– Конечно. Ну а кроме этого, как продвигаются дела?

Фонтин пожал плечами и показал рукой на стопку папок на своем столе.

– Медленно. Я прочитал все досье по нескольку раз, сделал массу выписок, составил каталог их профессий, непосредственных и смежных, все расписал с учетом регионов их бывшего проживания, их владения языками… Но к чему это приведет, пока не могу сказать. Это потребует еще какого-то времени.

– И адской работы, – прервал его Тиг. – Помнишь, я тебя предупреждал.

– Да. И еще ты сказал, что все труды окупятся. Надеюсь, ты прав.

Тиг перегнулся через стол.

– С тобой будет работать один из лучших моих сотрудников. Он будет твоим постоянным связным. Это ас: знает больше кодов и шифров, чем десять лучших шифровальщиков. И чертовски решительный малый – способен принимать мгновенные решения при любой опасности. Он тебе, конечно, пригодится.

– Но ненадолго.

– Не зарекайся.

– Когда мы встретимся? И как его зовут?

– Джеффри Стоун. Я привез его с собой.

– Он в Лох-Торридоне?

– Да. Наверняка проверяет шифровальный отдел. Пусть для начала займется этим.

Виктор и сам поначалу не понял почему, но слова Тига его встревожили. Он хотел работать один, без чьего-либо вмешательства.

– Ладно. Полагаю, мы его увидим вечером в столовке.

Тиг улыбнулся и взглянул на часы.

– Ну, я не уверен, что тебе захочется ужинать в Лох-Торридоне.

– В столовке не ужинают, Алек. Там едят.

– Да-да, конечно, кухня оставляет желать лучшего. Но у меня есть для тебя новость. В этом секторе находится некая особа.

– В секторе? Разве Лох-Торридон – это сектор?

– Да, сектор противовоздушной обороны.

– Боже! Джейн здесь?

– Я это случайно узнал позавчера. Она совершает инспекционную поездку по поручению министерства военно-воздушного флота. Разумеется, она не предполагала, что ты находишься в этом районе, пока я не дозвонился до нее. Она на побережье Мори-Ферта.

– Ну ты и жулик! – засмеялся Фонтин. – Но тебя легко раскусить. Где же она, черт возьми?

– Клянусь тебе, – заявил Тиг с невинной миной, – я ничего не знал. Можешь сам ее спросить. На окраине городка есть гостиница. Она будет там в пять тридцать.

Боже, как же я соскучился! Как я по ней соскучился! Просто удивительно, он и не подозревал, как глубоко его чувство. Ее лицо с резкими, но тонкими чертами, темно-каштановые волосы, мягкие и так красиво ниспадающие на плечи, ее ярко-голубые глаза – все отпечаталось в его сознании.

– Надеюсь, ты дашь мне пропуск, чтобы я смог покинуть территорию лагеря?

Тиг кивнул.

– И машину. Но у тебя еще есть немного времени. Давай поговорим о деле. Я понимаю, что ты только приступил, но, видимо, уже успел сделать кое-какие выводы.

– Да. Здесь пятьдесят три человека. Я сомневаюсь, что половина из них выдержит весь курс, если занятия проводить так, как мне представляется необходимым…

Они беседовали около часа. Чем подробнее Фонтин излагал свои идеи, тем больше, как ему казалось, они нравились Тигу. Ну и хорошо, решил Виктор. Ему еще много о чем придется просить генерала – в том числе и обо всех лох-торридонских занятиях. Но теперь его мысли были заняты Джейн.

– Я провожу тебя до казармы, – сказал Тиг, чувствуя его нетерпение. – Мы на минутку зайдем в офицерский клуб – только на минутку, обещаю. Там должен быть капитан Стоун, познакомишься с ним.

Но им не пришлось искать капитана Стоуна в баре офицерского клуба. Когда они вышли из административного корпуса, Виктор сразу заметил высокую фигуру в шинели. Офицер стоял шагах в тридцати от двери административного здания, спиной к ним, и разговаривал со старшим сержантом. Во внешности офицера было что-то знакомое – как-то не по-военному безвольно опущенные плечи. И странная правая рука. На ней была надета черная кожаная перчатка, явно на два-три размера больше нормального. Это была специальная медицинская перчатка, под черной кожей рука была забинтована.

Капитан обернулся, Фонтин замер от неожиданности.

Капитан Джеффри Стоун оказался агентом Эпплом, которого подстрелили на пирсе в Челле-Лигуре.

Они обнялись. Молча, слова были излишни. Прошло десять недель с тех пор, как они расстались. Десять недель после удивительных, восхитительных мгновений их близости…

Когда он вошел в гостиницу, старуха, сидящая в кресле-качалке за стойкой портье, поздоровалась с ним.

– Летный офицер Холкрофт прибыла полчаса назад.

– А вы, видать, капитан, хотя по одежке и не скажешь. Она сказала, что вы можете подняться к ней, ежели хотите. Вот бой-девка. Все так прямо и выложила. Подниметесь наверх, свернете налево, комната четыре.

Виктор тихо постучал. Сердце билось в груди, точно у мальчишки. Интересно, она тоже так волнуется?

Джейн стояла у двери, держа ладонь на ручке, ее пытливые голубые глаза казались еще ярче, чем обычно, и в них таилось больше, чем прежде, невысказанных вопросов. Она волновалась, но и верила.

Он вошел и взял ее за руку. Закрыл дверь, и они медленно потянулись друг к другу. Когда их губы встретились, все вопросы отпали сами собой: ответы заключались в воцарившейся тишине.

– Я так боялась, ты знаешь? – прошептала Джейн, взяв его лицо в ладони и нежно целуя его губы.

– Да. Потому что я тоже боялся.

– Я не знала, что буду говорить.

– И я тоже. Ну вот, мы говорим о наших сомнениях. Это хороший признак, а?

– Наверное, это по-детски, – сказала она, проводя пальцами по его лбу и щекам.

– Не думаю. Хотеть… нуждаться… с таким чувством – это совсем другое. Всегда боишься, что подобное уже больше не повторится. – Он отнял ее руку от своего лица и поцеловал ладонь, потом поцеловал губы, потом густые каштановые волосы, мягкой волной обегающие милое лицо. Обхватил ее обеими руками, притянул к себе и, крепко прижав, прошептал: – Ты мне так нужна. Я очень скучал.

– Как мило, что ты это говоришь, любимый. Но ты можешь и не произносить этих слов. Я их не требую.

Виктор ласково отстранил ее и заглянул ей в глаза.

– А у тебя не так?

– Да, совершенно так же. – Она прильнула к нему, дотронувшись губами до его щеки. – Я думаю о тебе слишком часто. А ведь я не бездельница.

Он знал, что ее стремление к нему так же всеобъемлюще, как его к ней. Волнение, которое оба они ощущали, передалось телам, и успокоение можно было найти лишь в любовном слиянии. Но жгучее, переполняющее желание не требовало поспешности. Они обнимались в волнующем тепле постели, познавая друг друга все нежнее и настойчивее. И тихо перешептывались, ощущая растущую страсть.

О Боже! Как он ее любит!

Утомленные, они лежали под одеялом, соприкасаясь нагими телами. Джейн приподнялась на локте, перегнулась через Виктора, тронула за плечо и провела кончиком пальца вдоль его тела. Ее густые волосы упали ему на плечо, укрыв родное лицо с проницательными голубыми глазами и грудь, что была совсем рядом. Он поднял правую руку и дотронулся до нее – знак, что любовная игра скоро возобновится. И вдруг Витторио Фонтини-Кристи понял, что боится потерять эту женщину.

– Как долго ты пробудешь в Лох-Торридоне? – спросил он.

– Ах ты, гнусный совратитель не столь уж юных девушек, – прошептала она, смеясь. – Я пребываю в состоянии эротического возбуждения, и память о пережитой буре наслаждения все еще будоражит самые сокровенные глубины моего естества, а ты смеешь спрашивать, долго ли я пробуду здесь! Разумеется, вечно! Пока не вернусь в Лондон через три дня.

– Три дня? Это лучше, чем два дня. Или сутки.

– Лучше для чего? Для того, чтобы мы оба провели эти дни в постели, милуясь, как два голубка?

– Мы поженимся.

Джейн подняла голову и посмотрела на него. Она долго молчала и наконец сказала, глядя ему прямо в глаза:

– Ты пережил ужасное горе. И тебя так трепала жизнь.

– Ты не хочешь за меня замуж?

– Больше жизни, любимый. Боже, больше всего на свете…

– Но ты не говоришь «да».

– Я твоя. Тебе необязательно на мне жениться.

– Но я хочу жениться на тебе! Это плохо?

– Лучше быть не может. Но ты должен быть уверен.

– А ты уверена?

Она прижалась к нему щекой.

– Да. Но дело в тебе. Ты должен быть уверен.

Он осторожно отвел волосы от ее лица, и она прочитала ответ в его взгляде.

Посол Энтони Бревурт сидел за массивным письменным столом в своем кабинете, обставленном в викторианском стиле. Время близилось к полуночи, прислуга давно ушла. Лондон погрузился в ночную мглу. Повсюду мужчины и женщины дежурили на крышах домов, на берегу Темзы и в парках, тихо переговариваясь через радиопередатчики, вглядываясь в темное небо. Они ждали вторжения с континента, которое было неминуемо, но еще не началось.

Это был вопрос нескольких недель, Бревурт знал точно – о том свидетельствовали все донесения. Но он не думал сейчас об ужасных событиях, которым суждено изменить ход современной истории столь же неизбежно, сколь неизбежно поступательное развитие событий. Его мысли занимала другая катастрофа. Не грозящая разразиться немедленно, однако не менее серьезная. Она содержалась в лежавшей перед ним папке. Он взглянул на кодовое название, которое придумал для себя. И немногих – очень немногих – других. «САЛОНИКИ».

Такое простое, но такое многозначительное!

Как, Бога ради, это могло произойти? О чем они думали? Как могло случиться, что передвижение одного-единственного грузового состава по железным дорогам нескольких стран Центральной Европы осталось незамеченным? Ключом к этой загадке владел «объект».

Внизу, в ящике письменного стола, зазвонил телефон. Бревурт отпер ящик ключом и, выдвинув его, поднял трубку.

– Да?

– Лох-Торридон, – последовал ответ.

– Да, Лох-Торридон. Я один.

– Объект вступил вчера в брак. С кандидатом.

У Бревурта на мгновение перехватило дыхание. Потом он глубоко вздохнул. На другом конце провода голос заговорил снова:

– Вы меня слышите, Лондон? Где вы?

– Да, Лох-Торридон, я вас слышу. Это даже больше, чем мы могли надеяться, не так ли? Тиг доволен?

– Не вполне. Я думаю, он бы предпочел просто любовную связь. Не брак. Вряд ли он был готов к такому повороту событий.

– Возможно. Кандидата можно было рассматривать как препятствие. Тигу придется смириться. Операция «Салоники» имеет куда более важное значение.

– Не вздумайте сказать об этом МИ-6, Лондон!

– В данных обстоятельствах, – ответил Бревурт сухо, – надеюсь, что все документы, имеющие касательство к «Салоникам», изъяты из архивов МИ-6. Мы оговорили это, Лох-Торридон.

– Правильно. Больше там ничего нет.

– Хорошо. Я буду сопровождать Черчилля в Париж. Вы можете связаться со мной по официальным дипломатическим каналам. Используйте код «Мажино». До связи. Черчилль хочет быть в курсе.