Текст книги "Близнецы-соперники"

Лондон

Фонтин слился с потоком пешеходов, спешащих к Паддингтонскому вокзалу. На улицах, погруженных в молчание, царила подозрительность. Глаза вглядывались в другие глаза, незнакомцы замечали других незнакомцев.

Пала Франция.

Виктор свернул на улицу Мерилебоун. Люди молча покупали свежие газеты. Итак, это свершилось, это в самом деле свершилось. На том берегу Ла-Манша стоял враг – победоносный, непобедимый.

По воскресным дням из Кале в Дувр больше не возвращались гомонящие туристы. Теперь люди отправлялись в иные путешествия – о них все слышали. Под покровом ночи из Кале приходили пароходы, где мужчины и женщины, иные истекающие кровью, иные целые и невредимые, в отчаянии прятались под сетями и парусиной, они рассказывали истории смерти и поражения. Это были Нормандия, Руан, Страсбург и Париж.

Фонтин вспомнил слова Алека Тига: «Цель заключается в следующем: послать их обратно, чтобы они разрушили рынки… посеяли панику, учинили неразбериху… Развал любой ценой!»

«Рынком» теперь стала вся Западная Европа. И капитан Виктор Фонтин был готов направить туда своих вредителей.

Из пятидесяти трех беженцев с континента он отобрал двадцать четыре. Другие, выборочно, будут направляться на континент по мере необходимости, возмещая возможные потери. Эти двадцать четыре курсанта были столь же разными, сколь тренированными, изобретательными и хитрыми. Это были немцы, австрийцы, бельгийцы, поляки, голландцы и греки, но их национальность не имела особого значения. Рабочая сила ввозилась в рейх ежедневно. Ибо в Берлине рейхсминистерство промышленности заставляло служить людей со всех оккупированных территорий – эта политика охватывала все новые и новые порабощенные земли. Не было ничего необычного в том, что голландцы работают на штутгартской фабрике. Спустя лишь несколько дней после падения Парижа на захваченные заводы Лиона начали доставляться бельгийские специалисты.

Зная это, лидеры подполья тщательно изучали перехваченные запросы о переброске рабочей силы. Цель: найти временный «найм» для двадцати четырех специалистов с большим опытом.

В неразберихе, к которой привело стремление Германии добиться максимальной производительности труда, вакансии открывались повсеместно. «Крупп» и «И. Г. Фарбен» отправляли за границу такое огромное количество специалистов, чтобы запустить предприятия и исследовательские лаборатории в завоеванных странах, что немецкие промышленники возроптали и стали посылать отчаянные жалобы в Берлин. Все это вылилось в неряшливую организацию и неумелое руководство и снижало эффективность работы немецких предприятий и контор.

В эту-то прорву и проникли французские, голландские, бельгийские, польские и немецкие подпольщики. Перехваченные директивы по найму рабочей силы переправлялись по тайным разведывательным каналам в Лондон и ложились на стол капитану Виктору Фонтину:

«Франкфурт, Германия. Субпоставщик „Мессершмитта“. Требуются три цеховых десятника»;

«Краков, Польша. Филиал автомобилестроительного завода „Аксель“. Требуются чертежники»;

«Антверпен, Бельгия. Железнодорожный грузовой узел. Управление грузоперевозок и расписания движения. Нехватка управляющих»;

«Мангейм, Германия. Государственная типография. Срочно требуются технические переводчики»;

«Турин, Италия. Туринский авиационный завод. Источник информации: партизаны. Нехватка инженеров-механиков»;

«Линц, Австрия. Берлин подозревает постоянную перевыплату жалованья работникам текстильной фабрики. Срочно требуется опытный бухгалтер»;

«Дижон, Франция. Юридическое управление вермахта. Оккупационным властям требуются юристы». (Как это похоже на французов, подумал Виктор. Страна оккупирована врагом, а галльский мозг озабочен юридическими мелочами.)

И так далее. Десятки «требуется», десятки возможностей, число которых возрастет по мере того, как немцы будут требовать дальнейшего роста производительности.

Вот работа, за которую придется взяться небольшой группе курсантов Лох-Торридона. Теперь это только вопрос точного назначения, и Фонтин лично займется всеми деталями. В портфеле он всегда носил небольшой кусочек клейкой ленты, которую можно было наложить на кожу. Лента намертво приклеивалась к телу, но легко снималась, смоченная раствором воды, сахара и лимонного сока.

На этом кусочке ленты располагались двадцать четыре крошечные соринки – микрофильмы. В каждом микрофильме – фотография и краткая характеристика агента. Все агенты будут использованы по назначению, так, как сочтет необходимым руководство антинацистского подполья. Для них найдут двадцать четыре вакансии – временные, разумеется, так как специалисты столь высокого класса могут понадобиться в ближайшие месяцы во многих местах.

Но прежде всего – о главном, а главным делом Фонтина была деловая поездка по Европе. Его должны сбросить на парашюте над Лотарингией недалеко от франко-швейцарской границы. Первая встреча произойдет в небольшом городке под названием Монбельяр, где он проведет несколько дней. Этот географический пункт имел стратегическое значение, потому что представлял собой самое удобное место для встреч со связниками подполья из Северной и Центральной Франции и Южной Германии.

Из Монбельяра он отправится на север, вверх по Рейну, в Висбаден, где проведет встречу с представителями антинацистских групп из Бремена, Гамбурга и Берлина. Из Висбадена по нелегальным маршрутам – в Прагу, а потом дальше на восток – в Варшаву. И везде ему предстоит составлять расписания, уточнять пароли и шифры, добывать официальные бумаги для последующей переправки агентов в Лондон.

Из Варшавы он вернется в Лотарингию. И только тогда будет принято решение, отправлять ли его дальше на юг – в его родную Италию. Капитан Стоун был принципиально против. Агент, которого Фонтин знал под именем Эппл, ясно дал это понять. Все, что было связано с Италией, вызывало у Стоуна раздражение, которое, видимо, было продиктовано воспоминаниями о событиях на пирсе в Челле-Лигуре и тяжелом ранении в руку, полученном из-за наивности и предательства итальянцев. Стоун не видел смысла тратить силы на Италию: хватало других горячих точек. Нация никчемных людей сама себе злейший враг.

Фонтин добрался до Паддингтонского вокзала и стал ждать автобус на Кенсингтон. В Лондоне он открыл для себя автобусы, раньше он никогда не пользовался общественным транспортом. Открытие было сделано отчасти поневоле. Когда его подвозила служебная машина, рядом всегда оказывался другой пассажир, что предполагало беседу. В автобусе ничего подобного не требовалось.

Случалось, конечно, брать с работы домой секретные материалы, и тогда Алек Тиг не давал ему этой поблажки. Это было слишком опасно. Сегодня был как раз такой случай, но Фонтину удалось переубедить начальника: в машине ехали еще двое пассажиров, а он хотел поразмышлять в одиночестве. Это его последний вечер в Англии. Надо было рассказать Джейн.

– Бога ради, Алек! Мне предстоит проделать тысячи миль по вражеской территории. Если я умудрюсь потерять портфель, прикованный к моему запястью секретным замком, в лондонском автобусе, плохи наши дела!

И Тиг капитулировал, лично удостоверившись в прочности цепочки и замка с шифром.

Подъехал автобус. Фонтин вошел в салон и стал пробираться по проходу к переднему сиденью. Выбрав место у окна, он выглянул на улицу и мысленно перенесся в Лох-Торридон.

Итак, все готово. Идея операции себя полностью оправдала. Они могли разместить подготовленных людей на вакантных местах в системе управления производством. Теперь осталось лишь на практике осуществить стратегический план. В поездке предстояло выполнить большую часть работы. Он найдет нужные места для нужных людей… а хаос и неразбериха не заставят себя ждать.

Виктор был готов отправляться. Не готов он был к другому. Настал момент, когда нужно было обо всем рассказать Джейн.

Вернувшись из Шотландии, Виктор поселился в ее кенсингтонской квартире. Она отвергла его предложение снять для них более роскошные апартаменты. И прошедшие недели стали счастливейшим временем в его жизни.

Но вот настал момент расставания, и уютной совместной жизни предстояло смениться страхом. Какая разница, что многие тысячи людей проходят через такие же испытания, – цифры не утешают.

На следующей остановке ему выходить. Июньские сумерки умыли деревья и очистили дома. Кенсингтон был объят покоем, эхо далекой войны сюда не доносилось. Он вышел из автобуса и двинулся по тихой улице, но вдруг его внимание привлекло нечто странное. За последние месяцы Виктор научился ничем не выдавать своей тревоги, поэтому он притворился, будто машет показавшемуся в окне дома знакомому. Остановившись, он прищурился, чтобы в слепящем свете заходящего солнца разглядеть небольшой «Остин», припаркованный на противоположной стороне улицы, ярдах в пятидесяти от него. Серый. Он уже видел этот серый «Остин». Ровно пять дней назад. Виктор это точно помнил. Они со Стоуном ехали в Челмсфорд переговорить с еврейкой, которая работала в Кракове в управлении социального обеспечения как раз накануне вторжения. По дороге остановились на бензозаправочной станции неподалеку от Брентвуда.

Серый «Остин» подъехал за ними к соседней колонке. Виктор заметил этот «Остин» только потому, что служащий станции отпустил ехидное замечание шоферу, когда счетчик колонки отметил всего лишь два галлона… Бак «Остина», оказывается, был почти полон.

– Что же вы жадничаете? – заметил тогда служащий.

Водитель смущенно поглядел на него, повернул ключ зажигания, и «Остин» с ревом укатил.

Фонтин обратил на него внимание потому, что за рулем сидел священник. И теперь в стоящей неподалеку машине тоже сидел священник. Он очень хорошо разглядел его белый воротничок.

И он знал, что человек смотрит на него.

Как ни в чем не бывало Виктор дошел до калитки. Он отпер калитку, вошел, обернулся и закрыл дверь; священник в сером «Остине» сидел неподвижно, глаза – за толстыми стеклами очков – были устремлены прямо на него. Виктор прошел по дорожке и поднялся в дом. Оказавшись в коридоре, он захлопнул дверь и тут же прильнул к полоске стекла, обрамляющего косяк. Стекло было прикрыто непроницаемой черной шторкой; он чуть сдвинул ткань и выглянул на улицу.

Священник-водитель перегнулся к правому окну и рассматривал фасад дома. «Странный тип», – подумал Фонтин. Он был странно бледен и худ, в очках с неимоверной толщины стеклами.

Задернув шторку, Виктор поспешно направился к лестнице и бегом, перемахивая через две ступеньки, взбежал на третий этаж. До его слуха донеслась музыка: играло радио. Значит, Джейн дома. Войдя в квартиру, он услышал, как она напевает в спальне. Не было времени заговорить, нужно быстрее добраться до окна. Да и не хотелось понапрасну ее тревожить.

Его бинокль лежал на книжной полке рядом с камином. Он достал футляр из тайничка между книгами, вытащил бинокль, подошел к окну и посмотрел вниз.

Священник разговаривал с кем-то на заднем сиденье «Остина». Раньше Фонтин в машине никого не заметил. Заднее сиденье оставалось в тени, и его внимание привлек только водитель-священник. Он навел бинокль на собеседника водителя.

Он застыл. Кровь бросилась в голову.

Кошмар! Повторился тот же кошмар!

Проседь в коротко стриженных волосах. Виктор видел эту седую дорожку… в машине… в слепящих лучах прожекторов… а потом все взорвалось и исчезло в дыму и предсмертных криках!

Кампо-ди-Фьори!

Человек, сидящий на заднем сиденье «Остина», когда-то сидел на заднем сиденье другого автомобиля. Фонтин уже смотрел на него из тьмы точно так же, как сейчас смотрит на него отсюда, из окна дома на кенсингтонской улочке в тысячах миль от того проклятого места! Один из немцев, руководивших карательной операцией! Один из немецких палачей его семьи!

– Господи! Как ты меня напугал! – сказала Джейн, входя в комнату. – Что ты дела…

– Быстро соедини меня с Тигом! Немедленно! – крикнул Виктор, уронив бинокль и пытаясь отомкнуть секретный замок на цепочке своего портфеля.

– Что случилось, милый?

– Делай, что я тебе говорю! – Он с трудом сдерживался. Набрал нужные цифры. Замок открылся.

Джейн посмотрела на мужа и, не задавая больше никаких вопросов, стала поспешно набирать номер телефона.

Фонтин помчался в спальню. Он вытащил свой револьвер из-под стопки рубашек, выхватил его из кобуры и бросился к двери.

– Виктор! Остановись! Бога ради!

– Скажи Тигу, чтобы он немедленно приехал сюда! Скажи ему, что у нашего дома немец из Кампо-ди-Фьори.

Виктор выбежал в коридор и помчался вниз по лестнице, большим пальцем нащупывая рычажок предохранителя под барабаном. Добежав до первого пролета, он услышал шум мотора. Виктор закричал и бросился по коридору к входной двери, рванул за ручку и распахнул дверь с такой силой, что та грохнула о стену, и выбежал из ворот на улицу.

Серый «Остин» быстро удалялся. На тротуаре было много прохожих. Фонтин попытался было его преследовать, увернувшись на бегу от двух встречных машин, которые, взвизгнув покрышками, резко затормозили. На него закричали, и тут Виктор опомнился. Человек, бегущий по улице в семь вечера с револьвером в руке, может всполошить всю округу. Но он не задумывался об этом: для него сейчас существовали только серый «Остин» и человек на заднем сиденье с проседью в черных волосах.

Палач.

«Остин» свернул за угол. На перпендикулярной улице машин было меньше: несколько такси и частных автомобилей. «Остин» прибавил скорость, запетлял между машинами. Проскочил на красный свет, едва не врезавшись в грузовик-фургон, который замер перед светофором и загородил поле зрения.

Ушли. Виктор остановился, опустив руку с револьвером. Сердце бешено билось в груди, пот стекал по лицу. Но ушли не бесследно. У «Остина» был номерной знак, состоящий из шести цифр. Четыре он успел запомнить.

– Этот автомобиль зарегистрирован за греческим посольством. Атташе, к которому этот «Остин» приписан, уверяет, что автомобиль могли угнать с территории посольства сегодня вечером. – Тиг говорил терпеливо, его злила не только эта наспех придуманная ложь, но и само происшествие. Оно было препятствием, серьезнейшим препятствием. Лох-торридонской операции сейчас ничто не должно мешать.

– Но этот немец! Почему он здесь? Я-то знаю, кто он! – говорил Виктор в сильном волнении.

– Мы работаем по всем направлениям. Дюжина опытнейших оперативников перелопачивает все досье. Они просматривают все архивы за много лет, чтобы найти хоть что-то. Ты дал подробное описание художнику и сам сказал, что портрет получился очень точным. Если он здесь, мы его найдем.

Фонтин встал, пошел было к окну, но увидел, что тяжелые черные шторы задернуты. Он на ходу развернулся и рассеянно взглянул на огромную карту Европы на стене кабинета Тига. Плотная бумага была утыкана булавками с красными головками.

– Это поезд из Салоник? – тихо спросил Виктор, ответ ему был не нужен.

– Но при чем тут немец? Если он немец.

– Я же сказал тебе. – Виктор обернулся к бригадиру. – Он был там. В Кампо-ди-Фьори. Но и тогда я знал, что уже где-то видел его раньше.

– Ты так и не вспомнил– где?

– Нет! Бывает, что эта мысль просто сводит меня с ума.

– Может быть, поможет какая-нибудь случайная ассоциация? Подумай. Вспомни города, где ты бывал, в которых ты останавливался, вспомни о деловых встречах, о контрактах. У Фонтини-Кристи ведь были инвестиции в Германии.

– Я уже пытался. Ничего. Только лицо – и то я не очень ясно его разглядел. Но проседь – вот что запало мне в память. – Виктор вернулся к своему креслу и опустился в него. Откинулся на спинку, прикрыл глаза ладонями. – Ох, Алек, я чертовски боюсь.

– У тебя нет для этого оснований.

– Тебя не было в ту ночь в Кампо-ди-Фьори.

– В Лондоне это не повторится. И нигде больше, если уж на то пошло. Завтра утром твою жену отвезут в министерство военно-воздушного флота, там она сдаст свои рабочие материалы – досье, письма – другому офицеру. В министерстве меня уверили, что передачу дел можно завершить к полудню. После чего ее переправят в очень живописный уголок сельской местности. Это далеко отсюда, и она будет в полной безопасности. Джейн останется там до твоего возвращения – или до того момента, когда мы найдем этого человека и уничтожим его.

Фонтин убрал ладони с лица. Он вопросительно взглянул на Тига.

– Когда вы успели это подготовить? У вас же не было времени.

Тиг улыбнулся. Но не той тревожащей улыбкой, к которой Виктор уже привык. Это была почти нежная улыбка.

– Мы просто осуществляем чрезвычайный план на случай непредвиденных обстоятельств, который был выработан сразу же после твоей женитьбы. Через несколько часов, если тебе угодно.

– Она будет в безопасности?

– Как никто в Англии. Честно говоря, у меня тут двоякий интерес. Безопасность твоей жены – гарантия твоего душевного спокойствия. У тебя есть задание, но и у меня есть задание.

Тиг взглянул на настенные часы, потом на свои наручные. Настенные опять отстали почти на минуту с тех пор, как он их в последний раз подводил. Когда же это было? Восемь-десять дней назад. Надо будет снова отнести их часовщику на Лестер-сквер.

Дурацкий бзик, подумал он, это его пристрастие проверять время. Он знал, как его называют за спиной: «Секундомер Алек», «Таймер Тиг». Коллеги часто над ним подтрунивают. Он не имел бы этого пунктика, будь у него жена и малыши. Однако Тиг уже давно принял решение: ему при его профессии лучше не обзаводиться привязанностями. Он не монах. В его жизни были, конечно, женщины. Но только не брак! О браке и речи быть не могло: это помеха, препятствие.

Эти раздумья дали толчок более предметным размышлениям: о Фонтине и его женитьбе. Итальянец – идеальный координатор лох-торридонского проекта, и вот теперь появилась помеха – жена!

Черт бы ее побрал! Он сотрудничал с Бревуртом, потому что и в самом деле хотел использовать Фонтини-Кристи. Если бы любовная интрижка с англичанкой могла способствовать этому, что же, он не имел бы ничего против. Но это уж слишком!

А где теперь этот Бревурт? Вышел из игры. Ушел в тень, успев вытребовать у Уайтхолла[9]9
  Уайтхолл – английское правительство (по названию улицы в Лондоне, где расположены правительственные учреждения).


[Закрыть] ради товарного поезда из Салоник невероятного.

Или он только притворяется, что ушел в тень?

Можно подумать, что Бревурт знал, как и когда вовремя избежать неизбежного поражения. Он уже не отдает никаких инструкций относительно Фонтина, теперь итальянец целиком находится в ведении МИ-6. Вот так-то. Бревурт словно намеренно стремится как можно больше отдалиться от итальянца и проклятого поезда. Когда ему доложили о проникновении ксенопского монаха в Лох-Торридон, он изобразил лишь незначительный интерес, посчитав случившееся вылазкой фанатика-одиночки.

Для человека, который убедил собственное правительство сделать то, что было сделано, подобное поведение было неестественным. Потому что ксенопский священник действовал не один. Тиг знал это, Бревурт тоже. Посол проявил слишком явное безразличие, его незаинтересованность была чересчур очевидной.

А женщина Фонтина? Как только она появилась на горизонте, Бревурт вцепился в нее как самый настоящий разведчик. Она была подарком судьбы. Ее можно было как-то использовать. И если бы Фонтин вдруг повел себя странно, если бы он стал искать или вышел бы на несанкционированные контакты, так или иначе связанные с поездом из Салоник, ее бы вызвали и дали инструкции: докладывать обо всем! Она же английская патриотка, она должна была бы согласиться.

Но никому и в голову не пришло, что они могут пожениться. Вот он – «развал любой ценой»! Инструкции можно давать любовнице. Жене – нельзя.

Бревурт воспринял эту новость с невозмутимостью, которая тоже показалась Тигу неестественной.

Произошло что-то, чего Тиг не мог понять. У него было неуютное ощущение, что Уайтхолл использует МИ-6, а значит, и его лично, терпя лох-торридонскую операцию только потому, что она может привести Бревурта к решению более важной задачи, чем подрыв промышленной мощи противника изнутри.

Снова этот поезд из Салоник.

Итак, реализуются два параллельных стратегических плана: Лох-Торридон и поиск константинопольских документов. Ему дозволили заниматься первым и не допустили ко второму.

Оставили работать с женатым разведчиком – что может быть хуже!

Было без десяти три утра. Через шесть часов он отправится в Лейкенхит с Фонтином и посадит его на самолет.

Человек с проседью в волосах. Словесный портрет, который не совпал ни с одной из тысяч фотографий и описаний, хранящихся в их архивах. Поиски, ведущие в никуда. Дюжина кадровых сотрудников МИ-6 сидит в архивах день и ночь. Агента, который обнаружит похожего человека, нужно будет не пропустить, когда будут составлять списки на повышение.

Зазвонил телефон. От неожиданности он вздрогнул.

– Алло?

– Это Стоун, сэр. Кажется, я кое-что нашел.

– Сейчас спущусь.

– Если вам все равно, я лучше сам к вам поднимусь. Просто бред какой-то. Я хочу поговорить с вами наедине.

– Хорошо.

Что же обнаружил Стоун? Настолько странное, что требует подобных мер предосторожности?

– Вот портрет, который был сделан со слов Фонтина и который он одобрил, – сказал капитан Джеффри Стоун, положив на стол перед Тигом карандашный набросок. Он неловко зажал под локтем конверт, с трудом удерживая его неподвижной правой рукой в черной перчатке. – Он не соответствует ни одному портрету или описанию в досье ни Гиммлера, ни других высокопоставленных немецких руководителей, ни в иных источниках, так или иначе связанных с немецкими, включая коллаборационистов в Польше, Чехословакии, Франции, на Балканах и в Греции.

– А в Италии? Как насчет итальянцев?

– Это стало первым предметом наших поисков. Что бы там ни говорил Фонтин об увиденном им той ночью в Кампо-ди-Фьори, он итальянец. Фонтини-Кристи нажили себе врагов среди фашистов. Но мы не нашли никого, ни одного человека, хотя бы отдаленно напоминавшего искомый объект. И тогда, откровенно вам скажу, сэр, я начал думать о нем самом. О его женитьбе. Ведь мы этого не ожидали, так?

– Так, капитан. Мы этого никак не ожидали.

– Крошечный приход в Шотландии. Англиканская церковь. Не то, чего можно было бы ожидать.

– Почему?

– Я работал в Италии, генерал. Влияние католической церкви ощущается там повсюду.

– Фонтин совсем не религиозен. К чему вы, черт побери, клоните?

– А вот к чему. Все ведь в этом мире относительно. Никто не бывает просто таким или просто сяким. Особенно человек, который обладает таким могуществом. Так вот, я занялся его досье. У нас есть фотокопии всех документов, к которым мы когда-либо имели доступ. В том числе копия его заявления о вступлении в брак и копия брачного свидетельства. Так вот, в графе «религиозная принадлежность» он поставил одно слово: «христианин».

– Ближе к сути!

– А я и приближаюсь. Одно влечет за собой другое. Единственный оставшийся в живых из богатейшего влиятельного клана в католической стране отрицает всякую связь с господствующей в этой стране церковью…

Тиг прищурился.

– Продолжайте, капитан!

– Он нарочно отрицает свою связь с католической церковью. Возможно, бессознательно. Мы этого знать не можем. «Христианин» – это не религиозная принадлежность. Мы ищем не тех итальянцев, кого нужно искать, и перерываем не те досье! – Стоун взял конверт левой рукой, сдернул с него тонкую ниточку и раскрыл. Вытащил газетную вырезку – небольшую фотографию мужчины с непокрытой головой. В копне темных волос отчетливо виднелась белая проседь. На нем было церковное одеяние, фотоснимок был сделан у алтаря собора Святого Петра в Риме. Человек стоял на коленях, устремив взгляд на распятие. Над его головой кто-то держал кардинальскую митру.

– Боже! – Тиг взглянул на Стоуна.

– Это из архива Ватикана. Мы ведь ведем учет всех епископских рукоположений.

– Но это…

– Да, сэр. Имя объекта – Гульямо Донатти. Это один из влиятельнейших кардиналов папской курии.