Текст книги "Корона. Официальный путеводитель по сериалу. Елизавета II и Уинстон Черчилль. Становление юной королевы"

3. «Виндзор». Рождение династии

Когда 10 февраля 1840 года королева Виктория вышла замуж за принца Альберта Саксен-Кобург-Готского, королевская династия, которая раньше называлась Ганноверской, стала Саксен-Кобург-Готской. Непосредственным результатом этого стало то обстоятельство, что теперь королева Великобритании и ее будущие дети могли гордо носить фамилию человека, которого она любила. В 1947 году Филипп Маунтбеттен посчитал, что то же самое произойдет, когда он женится на Елизавете Виндзор. Лорд Джовитт, который был тогда лордом-канцлером, на это согласился.

Он изучил документы, согласно которым королевская семья в 1917 году сменила свою фамилию на Виндзор, и пришел к выводу, что она распространяется только на наследников мужского пола. В этих документах не упоминались потомки женского пола, поэтому, следуя схеме, заданной королевой Викторией, принцесса и ее потомки теперь должны были носить фамилию ее мужа. В течение пяти последних лет правления Георга VI так и было: молодую чету и их детей справедливо именовали Маунтбеттенами, а бывшая Елизавета Виндзор была счастлива и гордилась тем, что теперь она – Елизавета Маунтбеттен.

Как «соучредители» названия «дом Виндзоров» король Георг V и королева Мария (справа) создали новый королевский бренд, с которым стремились ассоциироваться другие бренды. Королева Мария до конца своей жизни боролась за то, чтобы сохранить название дома, которое стало спасением Короны во времена суровых испытаний.

Это положение сохранялось и после того, как в феврале 1952 года принцесса сменила на троне своего отца. Люди не всегда понимают, что королева Елизавета II взошла на трон именно как Елизавета Маунтбеттен. В течение восьми недель было совершенно правильно говорить, как это однажды с гордостью заявил за ужином в поместье Бродландс лорд Луис Маунтбеттен, «что теперь в Великобритании воцарился дом Маунтбеттенов». Но, как мы видим в третьем эпизоде сериала «Корона», это вызвало резкую реакцию со стороны королевы Марии и Уинстона Черчилля. А когда полемика закончилась, то оказалось, что правящего дома Маунтбеттенов больше не существует, а королева Елизавета II снова принадлежит к династии Виндзоров; старое название оказалось сильнее, чем можно было ожидать. Виндзоры – это не просто семейная фамилия или титул, это особая идентичность, созданная историей, а также любимыми дедушкой и бабушкой Елизаветы – королем Георгом V и королевой Марией. Последняя в 1952 году была еще жива и, понятное дело, энергично защищала то, что 35 лет тому назад помогала создавать.

Фамилия Виндзор появилась как следствие Первой мировой войны, официальную декларацию о начале которой 49-летний Георг V вынужден был подписать 28 июля 1914 года[15]15
  Неточность автора: официально Великобритания вступила в Первую мировую войну 4 августа 1914 года, объявив войну Германии после вторжения последней в Бельгию. Цитата из дневника Георга V также датирована 4 августа. – Прим. ред.


[Закрыть]. «Это ужасная катастрофа, – в тот же день отметил король в своем дневнике, – но нашей вины в ней нет». Он и его жена сразу же занялись делами, связанными с войной, а в ноябре того же года король отправился во Францию, чтобы посетить расположение войск. «Я не могу разделить с вами невзгоды, – говорил он, – но мое сердце ежедневно и ежечасно пребывает с вами». Тем временем королева Мария решительно взялась за поощрение кампаний по шитью и вязанию теплых вещей для фронта – и с удивлением обнаружила, что это провоцирует безработицу: появление крупных партий бесплатных носков и рубашек вызвало увольнение женщин с заводов и швейных фабрик. Озадаченная королева обратилась за советом к известной профсоюзной активистке Мэри Макартур и, к ужасу своих фрейлин, пригласила ее в Букингемский дворец на встречу, которая оказалась первой, но не последней. «Королева быстро схватывает всю ситуацию и понимает точку зрения профсоюзов, – сообщала Макартур своим коллегам. – Я рассказала королеве о неравенстве классов и о несправедливости такого положения дел… Она может нам помочь и намерена это сделать!»

Готовность королевы Марии понимать и принимать радикалов коренилась в невзгодах ее юности. Ее родители, принц Франц и принцесса Мария, были объектом насмешек для всей семьи Виктории. В конце концов они буквально стали изгоями, поскольку были вынуждены бежать от своих кредиторов за границу. Жизнь, как говорила сама Мария, «in Short Street», то есть «на улице Бедности», в долгах как в шелках, сформировала характер трудолюбивой девушки. Маленькую принцессу, родившуюся 26 мая 1867 года, в кругу семьи называли Мэй (англ. May, то есть май). Еще подростком, в 1880-е годы, когда изгнанная семья жила во Флоренции, принцесса воспользовалась случаем и изучила итальянский, добавив его к английскому, французскому и немецкому языкам, которыми она владела свободно.

1917 год. Династия Саксен-Кобург-Готская обретает новую, британскую форму. «Да понимаете ли вы, что стали крестным отцом целой династии!» – такими словами лорд Розбери поздравлял личного секретаря короля, предложившего название «Виндзор».

Когда ее родители вернулись в Англию в 1885 году, Мэй начала изучать историю и социальные проблемы индустриального общества. В качестве практики она посещала богадельни, приюты и школы для бедных. Величавая принцесса с четкими чертами лица могла составить идеальную партию для любого европейского принца или аристократа, беспокоящегося о социальных проблемах, – если бы в ней не было «морганатической» крови.

Морганатический брак (нем. Die morganatische Ehe) представлял собой разработанный в немецких аристократических семьях механизм, призванный помешать дворянину или дворянке поднять на свой уровень знатности супругу или супруга менее высокого ранга. Все, что партнер более низкого происхождения мог получить от брака, – это так называемый Morgengabe (нем. «утренний дар»), который вручался наутро после первой брачной ночи. Этот механизм фактически законодательно закреплял социальное неравенство, поскольку сам дар мог представлять собой деньги, драгоценности, дворцы или что-то еще сколь угодно дорогое, но не давал получателю никаких прав наследования или преемственности. Таким образом, фамильный титул сохранялся в чистоте, а за морганатическими партнерами навсегда закреплялся их низкий социальный статус. Морганатическая «зараза» Мэй исходила от ее деда, герцога, который женился на простой графине, что лишило его потомков права вступать в брак с представителями многих королевских и аристократических семейств Европы.

Однако у королевы Виктории, по-видимому, не было времени разбираться в этом «континентальном снобизме». Она видела, что Мэй взрослеет и, несмотря на все невзгоды и жизнь «на улице Бедности», превращается в серьезную молодую женщину. Более того, королева Виктория посчитала, что Мэй, которой было почти 25, может стать надежной, если не идеальной женой для ее своенравного внука Эдди, старшего сына будущего короля Эдуарда VII и будущего наследника престола. Однако в январе 1892 года, незадолго до свадьбы с Мэй, Эдди унес свирепствовавший в стране грипп. Вполне возможно, что семья горевала гораздо меньше, чем показывала, и в этих условиях было решено передать заботам Мэй нового наследника – младшего брата Эдди, значительно менее своенравного Джорджа. Молодой человек должным образом сделал предложение, оно было принято, и 6 июля 1893 года они благополучно поженились в Королевской капелле Сент-Джеймсского дворца. И хотя этот брак был в значительной мере организован извне, между супругами возникла сильная эмоциональная связь, которая особенно окрепла в условиях войны, воспринятой королем как глубоко личное дело. (В 1910 году, после восшествия короля на престол, Джорджи и Мэй стали Георгом и Марией.) «Очень часто я чувствую отчаяние, – писал он в одном из писем, которыми они с женой обменивались ежедневно, когда их разлучал воинский долг короля. – Если бы не ты, я бы уже сломался». Мария ответила на эти слова теплым письмом, в котором, однако, с сожалением упрекнула мужа за формальное отношение к ней наедине. «Как жаль, – писала она, – что ты не можешь сказать мне то, что сейчас написал, потому что это для меня имеет особую ценность».

До того как в возрасте 44 лет вступить на трон, Георг V большую часть своей жизни был морским офицером, так что умение проявлять упорство и твердость стало неотъемлемой частью его характера. Своего старшего сына Дэвида король отправил на Западный фронт. Второй сын, Берти, прошел стажировку на нескольких кораблях военно-морского флота. Молодой гардемарин, который на ежедневной поверке экипажа откликался на фамилию Джонсон, научился подбрасывать уголь в топку, развешивать гамаки в столовой и даже наблюдал военные действия из орудийной башни – во время Ютландского сражения в начале лета 1916 года.

В Лондоне королева Мария пыталась разобраться в том, как ей реагировать на ужасающие военные потери. Одно только Ютландское сражение унесло жизни более чем 6 000 британцев. В первый день битвы на Сомме, 1 июля, были убиты и ранены 57 470 человек – больше, чем было убито в Крымской и Англо-бурской войнах, вместе взятых[16]16
  В Крымской войне (1854–1856) Великобритания потеряла 22 602 человека (и 18 253 были ранены), во второй Англо-бурской (1899–1902) – 22 000 человек. – Прим. ред.


[Закрыть]. В августе того же года на кирпичных стенах домов с террасами в лондонском Ист-Энде начали появляться диковинные «уличные часовни» – народные мемориалы. Местные жители создавали их в память о погибших воинах, которые жили в этих районах.

Фамилии павших были обрамлены флагами, цветами и лентами, а также фотографиями военачальников и членов королевской семьи. В августе королева Мария неожиданно появилась у одной такой часовни на улице лондонского района Хакни. Она совершенно без церемоний, неспешно, без видимой охраны переходила от мемориала к мемориалу. Скоро вокруг собрались толпы местных жителей, которые пришли поприветствовать королеву. Всего таких памятных мест было десять, и перед каждым королева склоняла голову и оставляла букет цветов, подолгу разговаривала с собравшимися о постигшем их горе. Мужчины и женщины не сдерживали слез. Трудно представить себе, чтобы народ оказал такой теплый и радушный прием принцессе Германии, Австрии или России, даже если бы она рискнула выйти из дворца на улицу, чтобы пообщаться с подданными.

Правда, вскоре в далеком Петербурге произошли события, которые изменили тон подобного общения. «Дурные вести из России, – отмечал Георг V в своем дневнике 13 марта 1917 года. – В Петрограде действительно началась революция».

Через два дня пришло известие о том, что его двоюродный брат Ники, царь Николай II, был вынужден отречься от престола. От Октябрьской революции побежали мурашки по коже у монархов всей Европы…

За какие-то полтора года рухнули две империи и еще восемь монархий – все они стали жертвами военных поражений. Однако даже монархи стран-победительниц почувствовали в своем положении нечто новое. «Я заметил, что с тех пор, как дошли новости о русской революции, – отмечал полковник Ансуорт, сотрудник Армии спасения из Эссекса, – у определенной части людей изменилось отношение к королю и королевской фамилии. На улицах, в поездах и автобусах пошли всякие разговоры… Мой друг видел в вагоне второго класса надпись: «К черту короля! Долой аристократов!» [Тогда железнодорожные вагоны второго класса были эквивалентны сегодняшнему бизнес-классу в самолетах.] И тут я задумался: а не могут ли лозунги, которые пишут в вагонах третьего класса, быть еще более нелояльными?..»

В июне 1917 года финансовый советник Георга V лорд Ревелсток написал личному секретарю короля лорду Стэмфордхэму письмо, в котором предлагал полнее информировать короля об антимонархических и республиканских настроениях в стране. Это не вызвало у личного секретаря ничего, кроме возмущения. «Я могу без колебаний сказать, – отвечал он, – что не верю в то, что в мире есть другой монарх, которому более бесстрашно говорят правду люди, непосредственно находящиеся у него на службе, и который воспринимает ее с такой доброжелательностью – даже благодарностью, – как король Георг. В стране нет ни одной социалистической газеты, ни одного клеветнического листка, которые бы мы не читали, не размечали и не показывали бы королю, если в них содержалась критика (все равно, дружественная или недружественная) Его Величества и королевской фамилии».

Подтверждение истинности заявления Стэмфордхэма хранится в Королевском архиве, а точнее в папке, озаглавленной «Беспорядки в стране». Папка действительно содержит множество тщательно проработанных статей из радикальных изданий. Но это было далеко не все.

Стэмфордхэм сформировал группу экспертов из числа трезвомыслящих людей, которые, как считалось, держат руку на пульсе страны. Отчеты и дискуссии членов группы, которая частично представляла собой разведывательную сеть, а частично – мозговой центр, также содержатся в этой папке.

Одно из собраний состоялось в конце апреля 1917 года. Главной темой для обсуждения в свете стало тогда провокационное письмо писателя Герберта Уэллса, которое он направил в газету Times. В нем он, в частности, призывал к созданию Республиканского общества Великобритании. Оно должно было показать, что «наши сердца постоянно выступают против династической системы, которая так долго разделяла и озлобляла нас и растратила дух человечности». В широко разошедшейся цитате Уэллс не скрывал своего презрения к «чужестранному и скучному двору» Георга V. Король, как известно, на это ответил: «Может, я и скучный, но будь я проклят, если я чужестранец».

Слово «чужестранец» зазвучало особенно болезненно весной 1917 года. К дирижаблям-цеппелинам, которые бомбили Восточную Англию и Сандрингем в 1915 году (благодаря чему появился пруд Вулфертон Сплэш), добавилась гораздо более серьезная угроза – хорошо вооруженные немецкие бомбардировщики, произведенные на заводах компании Gothaer Waggonfabrik. Большинство заводов находилось в городе Готе (Gotha), в южной части герцогства Саксен-Кобург-Готского, от которого произошло название британской королевской династии. Во время первого налета бомбардировщиков погибли 95 человек в Фолкстоне и его окрестностях на южном побережье графства Кент. В результате июньского налета на Лондон были убиты еще 162 человека, а за следующие 16 месяцев боевые самолеты из Готы осуществили в общей сложности 22 налета на Англию и сбросили на страну 186 830 фунтов (около 85 тонн) взрывчатки. Впрочем, эти цифры были куда менее важны, чем всеобщее недоумение: как эти ужасные разрушения могли быть вызваны градом бомб с вражеских самолетов, в названии которых присутствовала часть родовой фамилии английского короля?

Вопрос о «тевтонском» происхождении и родственных связях королевской семьи был в повестке дня с самого начала войны, когда принц Луис Баттенбергский, отец Дики Маунтбеттена, в ходе кампании против всего немецкого был уволен из Адмиралтейства. Однако с началом налетов на Лондон бомбардировщиков, изготовленных в городе Готе, проблема стала гораздо более серьезной. Стэмфордхэм обсудил ее с бывшим премьер-министром лордом Розбери, который также участвовал в работе аналитического центра, пополнявшего своими документами папку «Беспорядки в стране».

В письме от 15 мая Стэмфордхэм высказал идею придумать английскую фамилию, которой могли бы воспользоваться все члены королевской семьи, включая Баттенбергов и Тексов. Сам Стэмфордхэм предложил фамилию Тюдор-Стюарт. Двумя днями позже на очередном заседании группы Розбери предложил вариант Фицройская, а в последующие недели обсуждались такие варианты названия династии, как Плантагенетская, Йоркская, Ланкастерская и даже просто Английская. На каком-то этапе обсуждения Тексы (семья королевы Марии) и Баттенберги решили пойти разными путями: Баттенберги предпочли именоваться Маунтбеттенами, а дом Текский стал Кембриджским. Стэмфордхэм остался один на один с проблемой переименования Саксен-Кобург-Готской династии. Как рассказывают, однажды Стэмфордхэм стоял у окна, обдумывая все новые и новые варианты названия, и его взгляд упал на знаменитую Круглую башню Виндзорского замка. Так личный секретарь подумал о наименовании Виндзор. «Да понимаете ли вы, – кинулся к нему с поздравлениями лорд Розбери, – что стали крестным отцом целой династии?!»

Это действительно было озарение. Уже само слово «Виндзор» вызвало в воображении картину чего-то основательного и прочного, как каменная Круглая башня, возвышающаяся на холме над Темзой, незыблемый символ монархии, возведенный еще Вильгельмом Завоевателем.

Ни одна монархия в истории не переживала раньше ничего подобного. Обычно названия династий меняли завоеватели и узурпаторы. Но в данном случае это делал древний клан, хладнокровно изобретающий себя заново с иной, взятой из воздуха идентичностью. Это, несомненно, было обусловлено практическими соображениями – и некоторой долей страха. 17 июля Тайный совет Великобритании объявил об изменении названия династии, а также об отказе королевской семьи от всех «немецких степеней, символики, санов, титулов, почестей и наименований». Фактически новая династия была создана в ответ на запросы общества. В указе никак не объяснялась причина переименования, но она была очевидна всем и стала для нового дома Виндзоров руководящим принципом, который можно было сформулировать так: «Выжить любой ценой!» Немецкий кайзер откликнулся на эти события едким замечанием о том, что с нетерпением ждет следующей постановки пьесы «Саксен-Кобург-Готские насмешницы» (намек на пьесу Шекспира «Виндзорские насмешницы»). Георг V, королева Мария и их советники из группы «Беспорядки в стране» лучше других осознали значение перемен, последовавших за глобальной индустриализацией. Правители феодальных монархий Германии, Австро-Венгрии и России с их морганатическими браками и классовыми барьерами считали, что находятся на вершине социальной пирамиды. В ней монархия стояла на плечах знати, ниже располагался средний класс торговцев, а еще ниже – простые люди. В таких обществах очень большое значение имела иерархия.

Анализ, проведенный Стэмфордхэмом, а также интуиция короля и королевы показали, что распределение власти по типу пирамиды устарело. Фактически они пришли к тезису Карла Маркса: в современном мире власть концентрируется у основания пирамиды, там, где находится основная масса людей.

«А короля мы оставляем?» – такой вопрос задал в 1913 году левый активист в одном из летних лагерей сторонников социалистических идей.

«Конечно да, – последовал ответ, демонстрирующий шаткую логику, которой последовали и социалисты, и монархисты. – В Англии король делает то, чего хочет народ. Это будет король-социалист». Еще более категоричный ответ на этот вопрос был дан на конференции Лейбористской партии, которая проходила через пять лет после окончания войны, в 1923 году. Тогда было проведено голосование по предложению, согласно которому «королевская фамилия больше не нужна как часть британской Конституции». За это предложение проголосовали депутаты, которые представляли 386 000 человек, против – делегаты от 3 694 000 человек. Общая привязанность британцев к монархии сохранялась и на протяжении всех 1920-х и 1930-х годов. Немного поколебали ее положение невзгоды Великой депрессии, но серебряный юбилей 25-летнего правления Георга V, 6 мая 1935 года, был отмечен торжествами по всей стране. К этому дню знаменитый художник Фрэнк Солсбери написал маслом захватывающую панорамную картину, на которой была изображена вся королевская семья, входящая в собор Святого Павла для благодарственного молебна. Это последняя столь полная портретная галерея представителей династии Виндзоров. На ней присутствуют и совсем юные принцессы Елизавета и Маргарет Роуз. В конце того памятного дня девочек вывели на балкон Букингемского дворца, чтобы впервые представить многотысячной толпе, которая каждый вечер в течение недели собиралась у ограды дворца и возгласами поддерживала августейшую фамилию. «Не подозревал, что они так ко мне относятся, – заявил тогда 69-летний король. – Начинаю думать, что я им действительно нравлюсь».

В начале февраля 1952 года произошел инцидент, который вызвал крайнее возмущение 84-летней королевы Марии. Эрнст Август, принц Ганноверский, сообщил ей, что Луис Маунтбеттен в поместье Бродландс произнес тост в честь «нового царствующего дома Маунтбеттенов». Разгневанная королева вызвала к себе Джока Колвилла, личного секретаря Черчилля, чтобы тот «немедленно принял необходимые меры». Черчилль отреагировал в тот же день на заседании Кабинета министров. Он разделял исторические воспоминания и негодование старой королевы. Правительству предстояло обсуждать судьбу военных преступников и контрибуции Германии, но первым в повестке заседания 18 февраля 1952 года был поставлен пункт «О королевской фамилии». «Внимание Кабинета было привлечено к сообщениям о том, что могут быть внесены некоторые изменения в фамилию детей королевы и их потомков, – говорится в протоколе заседания Кабинета министров. – Члены Кабинета твердо придерживаются мнения, что фамилию Виндзор нужно сохранить. Они предложили премьер-министру воспользоваться подходящей возможностью и сообщить о своих взглядах Ее Величеству».

В течение следующих двух дней Черчилль сообщил Елизавете единодушно принятый вердикт правительства. Он спровоцировал настоящий взрыв эмоций. «Филиппа это сильно ранило», – вспоминал 50 лет спустя его товарищ по флоту Майк Паркер, качая головой при мысли о последовавших затем конфликтах. «Я чувствую себя какой-то амебой, – жаловался уязвленный муж. – Я единственный мужчина в стране, который не может передать свою фамилию детям». Филипп немедленно сел писать статью, в которой аргументировал свою позицию, а также предлагал компромисс: сделать так, чтобы его дети могли взять фамилию Эдинбургские и чтобы династия теперь именовалась Виндзорской и Эдинбургской. Черчилля это не просто не впечатлило; когда ему представили этот документ, он пришел в ярость. Он поручил лорду-канцлеру, лорду-хранителю малой печати, министру внутренних дел и лидеру палаты общин, то есть самым мощным «инструментам» юридического воздействия в правительстве, провести две долгие встречи с Колвиллом и камня на камне не оставить от всех предложений Филиппа.

Эта тяжба затянется на многие годы. Консервативный политик Ричард Остин Батлер позже писал, что единственный момент, когда он видел обычно спокойную Елизавету II в состоянии, близком к рыданиям, пришелся на обсуждение острой проблемы семейной фамилии. Тем не менее этот вопрос быстро был урегулирован заявлением королевы от 7 апреля 1952 года, в котором она, «с удовольствием изъявляя свою волю», сообщает: «Я и мои дети будут именоваться домом и фамилией Виндзоров. Мои потомки, кроме потомков женского пола, вступивших в брак, и их потомков, будут именоваться Виндзорами». Проект заявления был подготовлен и доставлен в кабинет королевы в Букингемском дворце ее личным секретарем Томми Ласеллсом, убежденным сторонником фамилии Виндзор и ярым «анти-Маунтбеттеном». «Когда Елизавета II наклонилась над столом, чтобы подписать документ, – рассказывал он позже с мрачным удовлетворением, – я стоял над ней, как один из баронов долины Раннимид[17]17
  В 1215 году бароны подняли восстание против короля Иоанна Безземельного, поскольку тот, чтобы финансировать свои (неудачные) войны с Францией, регулярно вводил новые налоги и сборы, а также нарушал существующие традиции и правила (например лишал баронов земли и казнил их без суда). Восстание закончилось тем, что в долине Раннимид бароны вынудили короля Иоанна Безземельного подписать Великую хартию вольностей, подтверждавшую дарованные предыдущими правителями права и установленные обычаи. – Прим. ред.


[Закрыть]».

Сэр Алан (Томми) Ласеллс

(1887–1981)

В первом сезоне сериала его роль исполняет Пип Торренс.

«Он самый привлекательный мужчина, которого я когда-либо встречал», – заявил Томми Ласеллс, поступая в 1921 году на службу к Эдуарду, принцу Уэльскому. Восемь лет спустя Ласеллс «с отвращением» подал в отставку, поскольку Эдуард пренебрегал обязанностями члена королевской семьи и постоянно увивался за женщинами. Ласеллс считал такое поведение предательством, и это наполнило его дальнейшую карьеру темным и праведным гневом. В своем дневнике он возмущался Эдуардом VIII, называя его «самым трагичным из всех неудачников в истории». Эта оценка не изменилась даже после того, как Ласеллс обнаружил в характере Эдуарда VIII те черты, которые позднее оценил в Георге VI и его дочери. В целом Ласеллс считал себя скорее их наставником, чем личным секретарем, хотя по должности был именно им: в 1943–1952 годах – у короля, в 1952–1953 годах – у Елизаветы II. Именно Ласеллс должен был научить их работе монарха и донести до них фаустовскую суть современной монархии: короли и королевы должны «соблюдать правила поведения, которых ждут от них те, кто их туда привел». Ведь те, кто их туда привел, – это люди, которые за них платят.

Королева Мария

(1867–1953)

В первом сезоне сериала ее роль исполняет Айлин Эткинс.

«Я играла с Лилибет в саду, мы лепили из песка куличики! – такую восторженную запись сделала королева Мария в своем дневнике 14 марта 1929 года. – К нам подошел архиепископ Кентерберийский. Он такой добрый и отзывчивый». Таким образом, Елизавете еще не было и трех лет, когда она начала учиться у своей бабушки, основавшей вместе с Георгом V династию Виндзоров. Именно бабушка помогла будущей королеве развить в себе то сочетание величия и близости к людям, которое лежит в основе современной «народной» монархии. Именно королева Мария научила внучку ровно держать спину и обратила ее внимание на то, сколь важны для дам небольшого роста высокие каблуки и изысканные шляпки. Наконец, именно королева Мария преподала Елизавете главный урок: нужно всегда держать Корону выше себя. Она также научила ее особому приему Виндзоров, который позволяет справляться с излишне личными замечаниями и вопросами: ровно улыбаться самонадеянному собеседнику, как будто вы совершенно ничего не слышали, а затем плавно продолжить разговор.

Герцог и Плакса

«Какая самодовольная и злобная масса – эти мои родственники… Где еще увидишь такую кучку пообносившихся старых ведьм?..» Когда семейные дела приводили в Лондон изгнанного герцога Виндзорского, он не стеснялся давать волю своим чувствам. Особенно нелестными были характеристики, которые раздавал своим родственникам бывший король Эдуард VIII в письмах жене, написанных в феврале 1952 года. Тогда он прибыл в Лондон на похороны своего брата Георга VI. «Больше всего переживают Куки[18]18
  В сериале это прозвище переведено как Кухарка. – Прим. ред.


[Закрыть] и Маргарет». (Куки – прозвище королевы Елизаветы, королевы-матери.) «Матушка [королева Мария] тверда как гвоздь, но она слабеет. А когда королевы слабеют, то в их действиях становится еще меньше смысла, чем в поступках простых смертных, оказавшихся в такой же ситуации…»

«Маунтбеттен. На него не стоит особо полагаться; он очень любит командовать и никогда не закрывает рта. Все с подозрением смотрят на него и наблюдают, как растет его влияние на Филиппа». Единственные добрые слова бывшего короля были адресованы его племяннице – новой королеве, которую он назвал «Виндзорская Ширли Темпл[19]19
  Ширли Темпл (1928–2014) – американская актриса и политик, посол США в Гане, а затем в Чехословакии, представитель США на 24-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Возможно, герцог Виндзорский называет так племянницу, поскольку она стала королевой в очень молодом возрасте (параллель с тем, что Ширли Темпл известна прежде всего по своим детским ролям) либо из-за внешнего сходства с актрисой. – Прим. ред.


[Закрыть]». Королева с мужем пригласили герцога на обед в Кларенс-хаус: «Никаких формальностей, одно дружелюбие. О дивный новый мир! Они полны уверенности в себе и, кажется, хотят немедленно взяться за работу».

В третьем эпизоде сериала «Корона» Питер Морган рассказывает о бывшем короле Эдуарде VIII в жанре драмы, строя повествование с момента его отречения от престола в декабре 1936 года: «Несколько часов назад я закончил последнее дело в качестве короля и императора». А зрители наблюдают, как ничего не подозревающие маленькие принцессы играют со своими корги и катаются на велосипедах. Позже в этой же серии мы видим герцога (Алекс Дженнингс) в феврале 1952 года. Он приехал в Лондон, где пытается совместить участие в похоронах брата с попытками сохранить 10 000 фунтов стерлингов пенсии, которые ежегодно выплачивал ему ныне покойный Георг VI. В конце эпизода мы видим на экране триумф герцога, заключающего с Уинстоном Черчиллем соглашение, которое также вывело из тупика процесс изменения фамилии королевской семьи. На самом деле все было не так: с того года герцог Виндзорский все-таки перестал получать пенсию в 10 000 фунтов – об этом позаботились Куки и королева Мария.

Впрочем, динамичный сюжет в основном строится на другой интриге: оказывается, Эдуард VIII был старым другом Уинстона Черчилля, а Черчилль чуть не попрощался с политической карьерой, когда в 1936 году встал на сторону короля и пытался остановить его отречение. Они подружились летом 1919 года, когда 25-летний принц готовился произносить речь на банкете в честь полководцев из стран-союзниц, одержавших победу в Первой мировой войне. 34-летний Черчилль, который тогда занимал в послевоенном коалиционном правительстве Ллойд-Джорджа посты военного министра и министра авиации, дал молодому принцу несколько советов. Он отметил, что не стоит зачитывать свою речь по бумажке, но если принц все-таки хочет говорить по писаному, то он должен «делать это совершенно открыто, говорить очень медленно и взвешенно». Конечно, было бы лучше запомнить текст и лишь иногда обращаться к заметкам, и в таком случае Черчилль рекомендовал оратору соорудить импровизированную трибуну из стеклянной и фарфоровой посуды – например поставить небольшую чашу на стакан, сверху поставить тарелку, а на нее уже положить блокнот с заметками. «Правда, предупреждал он, – нужно быть предельно осторожным, чтобы не порушить всю эту конструкцию (как это однажды случилось со мной)». Тогда, в 1919 году, молодой принц Уэльский запомнил свою речь наизусть и произнес ее без всяких заметок, чем заслужил одобрение Черчилля. «Вы совершенно правы, когда обращаете внимание на такие вещи, – написал он. – С такой настойчивостью вы скоро сможете выступать с речами не хуже любого другого оратора».

Когда через 15 лет после этого зашла речь об отречении короля, Черчилль инстинктивно встал на его сторону. Он был роялистом – «последним, кто верит в божественное право королей», как однажды в отчаянии выразилась его жена Клементина. Он также был романтиком, защищавшим Уоллис Симпсон, возлюбленную Эдуарда VIII, которую многие ругали последними словами. Черчилль же считал, что она «так же нужна ему для счастья, как воздух, которым он дышит». В декабре 1936 года, когда давление на короля и шумиха вокруг этой истории усилились до критического уровня, Эдуард VIII обратился к Черчиллю. Тот давно покинул свой пост, но восстановил свою репутацию благодаря тому, что стойко выступал против перевооружения Германии и стал одним из основателей межпартийной группы «Фокус», выступавшей против фашизма. Черчилль посоветовал королю тянуть время, надеясь, что у этой проблемы найдется еще какое-то решение, кроме отречения от престола. Можно было заключить морганатический брак в немецком стиле, при котором госпожа Симпсон могла бы стать женой короля, но не королевой, отказавшись от королевского статуса для себя и детей. Однако это предложение было резко отклонено – не в последнюю очередь из-за позиции премьер-министра Стэнли Болдуина. «Разве за это я публично выступал?» – с отвращением бросил он. Лейборист Эрнест Бевин был еще более тверд: «Наш народ этого не примет», – сказал он.

1919 год. Уинстон Черчилль и принц Уэльский за сигарами и беседой после обеда, который был дан в палате общин в честь американских летчиков, совершивших во время Первой мировой войны перелет через Атлантический океан.

1919 год. Уинстон Черчилль и принц Уэльский за сигарами и беседой после обеда, который был дан в палате общин в честь американских летчиков, совершивших во время Первой мировой войны перелет через Атлантический океан.