Текст книги "Сказания Меекханского пограничья. Восток – Запад"

– А я знаю? – Дагена пожала плечами. – Но мы за перепутьем становимся на ночлег, и наверняка кха-дар тогда немного нас просветит. А пока – гляди в оба.

* * *

Для ночлега они выбрали небольшую котловинку. Та скорее напоминала дыру в земле, нежели дающий укрытие яр, но хватило и этого. Она заслоняла их от ветра, а если разжечь костер, это почти невидимое и бездымное степное пламя, ни одна предательская искра не выдаст их местонахождение непрошеным гостям.

Ласкольник въехал туда первым, остановился посредине и развернулся к отряду. Всматривался некоторое время в каждого.

– Отсюда до заставы – четыре мили. Если кто-то о чем-то позабыл, может вернуться.

Никто не двигался.

– Ладно. – Кха-дар кивнул. – На рассвете я спрошу снова. А теперь – к делу. Мы ночуем здесь, выдвигаемся на заре. Дозоры по шестеро, Кошкодур и Рюта определят очередность. Оружие – под рукою, я не думаю, что уже нынче будут проблемы, но стоит с этим считаться.

Дагена подняла руку:

– Какие проблемы, кха-дар?

– В свой черед доберемся и до этого, дочка. Коней расседлать, накормить и напоить. Только два костра. Только на час. Потом – сборы.

Покидая седло, Кайлеан пошарила сознанием вокруг. Ничего, пустота. Она потеряла Бердефа.

Следующий ее час заполнили привычные лагерные хлопоты. Она сняла седло, почистила коня, надела ему на морду мешок с овсом. Потом помогла Лее вырыть яму, в которой они разожгли небольшой костерок. Сухой конский навоз горел медленно, почти без дыма. Поставили над ним наполненный водою котелок, после чего бросили внутрь несколько горстей сушеного мяса и трав. Ночь не обещала быть холодной, но разогреться перед ночевкой на голой земле стоило.

Потом Ласкольник обронил несколько слов, и весь чаардан снова собрался вокруг него. Кайлеан, грея ладони о кружку с супом, всматривалась в командира.

– Ну, к делу, дети. – Мужчина блеснул зубами. – Пора объясниться. Пока мы стоим здесь, Йавенир, Дитя Коней, Отец Войны се-кохландийцев, этот старый сукин сын, который попортил нам столько крови, умирает.

Она почти уронила кружку. Йавенир умирает. Это… почти невозможно. Отец Войны был всегда, сколько она себя помнила. Жил он где-то там, на востоке, в шатре из златотканого шелка, откуда высылал конные отряды, чтобы те грабили и убивали. В детстве она представляла его гигантским, толстым, словно вепрь, сидящим на куче подушек чудовищем, которое на завтрак пожирает жаркое из меекханских детей. Позже в этом образе мало что изменилось. Йавенир был… постоянен, неизменен, словно восходы и закаты солнца. Известие, что он – обычный смертный, который может умереть, как любой другой, было почти невероятным.

– Сукиному сыну, наверное, лет девяносто.

– Точнее, Файлен, почти так, но мы не знаем, сколько именно, поскольку он и сам наверняка не помнит, когда родился. – Кха-дар иронично усмехнулся. – Заболел он уже с год назад, и сильнейшие жереберы не могут ему помочь. Но в его возрасте в этом нет ничего удивительного. Что важнее – это верные сведения. Несколько людей умерли, чтобы нам их доставить, поскольку в последний год весть о болезни Отца Войны была самой страшной тайной Золотого Шатра.

Ласкольник развернулся к ним боком и принялся прохаживаться. Три шага влево, поворот, три шага вправо, поворот. При длительных речах он всегда шагал, а значит, надо ждать серьезных разъяснений.

– Но три или четыре месяца назад слух пошел в мир, а вместе со слухом – начались и проблемы… – Он заколебался, словно не знал, с чего начать. Наконец остановился, выставив перед собою раскрытую ладонь. – Вы знаете, что есть пять Сынов Войны. Аманев Красный, Кайлео Гину Лавьё, Ких Дару Кредо, Завир Геру Лом из Клаххиров и Совиненн Дирних. – После каждого имени он загибал палец. – Вместе эта пятерка составляет военный кулак Йавенира. Но с двумя Сынами нынче проблемы. Аманев – из глиндоев, его племя присоединилось к се-кохландийцам более сорока лет назад. Совиненн – полукровка из ковенхов, командующий тем, что осталось от племен, что обитали ранее на нашей границе. Во-первых, они не се-кохландийцы, но теоретически имеют право носить титул Отца Войны. Во-вторых, оба своим положением обязаны Йавениру, и не факт, что новый Отец Войны и дальше пожелает считать их Сынами Войны. В-третьих, они от души ненавидят остальных предводителей.

Он снова прервал себя и принялся расхаживать. Кайлеан незаметно усмехнулась – что бы там ни было, но оратором Ласкольник был скверным. Если что-то он и не любил больше длинных бесед, то разве что ситуации, когда ему приходилось говорить самому.

– Вы все знаете, как это у них выглядит: Отец Войны и пятеро Сынов Войны – деление простое и ясное. Он держит все в кулаке, они правят на покоренных территориях, а во время войн командуют большими отрядами. Сын Войны – это титул чести, а когда Отец Войны умирает, то именно из них выбирают наследника. А порой выбирает тот, кто останется на ногах последним, держа в руках окровавленный нож. Понимаете?

Некоторое время стояла тишина.

– Они станут резать друг друга? – Дагена спросила легко, словно речь шла о развлечении малых детей.

Ласкольник остановился на полушаге.

– Мы так надеемся… Надеемся на битву между Сынами Войны, едва только над Золотым Шатром появится сломанная стрела. А потом, когда все стихнет, а победитель вытрет нож об одежды покойных, мы надеемся, что он попытается двинуться на запад. Потому что ничто так не укрепляет власть среди кочевников, как хорошая, приносящая множество трофеев война. – Он замолчал, и даже темнота не помешала увидеть, как он сжал челюсти.

Все ждали. Наконец Кошкодур откашлялся:

– А что Отец Мира? И Сыны Мира? Разве им не нужно как-то высказаться об этом деле?

– Отец Мира не покидал Золотой Шатер вот уже тридцать лет. Сыны Мира – тоже. Отодвигая их от власти, Йавенир использовал тот факт, что с империей никогда не заключался формальный мир. Мы даже не знаем, живы ли они. Когда кочевники двинутся, Меекхану придется справляться самому.

– Но ведь не мы станем их задерживать, верно, кха-дар? Нас маловато.

Командир усмехнулся в усы:

– Если понадобится, то, что ж – служба. Кроме того, зачем мы стягиваем сюда гвардейские полки? Мы показываем клыки и надеемся, что этого хватит. Но здесь, на востоке, игра началась уже некоторое время назад. Сыны Войны перемещают верные себе отряды таким образом, чтобы суметь как можно быстрее добраться до глотки противника. Крылья Молний, жереберы и меньшие шаманы движутся туда-назад по всем степям. И самое забавное, что все при этом всех убеждают в своих добрых намерениях. – Он широко ощерился. – Ближе всего от границы – войска Совиненна Дирниха, он же, наислабейший из Сынов Войны, командует разрозненным сборищем полупокоренных Йавениром племен и родов. Мы полагаем, что есть у него примерно три тысячи верных ему Молний, десять – двенадцать тысяч легкой кавалерии, несколько жереберов и горсточка племенных шаманов. Он-то может быть уверен, что наследник Йавенира, кто бы им ни оказался, проволочет его труп всеми степями, поскольку остальные братья совершенно его не любят. Оттого он поспешно усиливает свое положение, рассылает во все стороны гонцов, ищет союзников. Он не может рассчитывать на титул Отца Войны, а потому охотно оторвал бы от се-кохландийских земель кусок в сто миль восточнее Амерты и провозгласил бы себя великим вождем. Но, как я уже говорил, игра идет, а он – не единственный игрок.

Он снова прервал себя, словно почувствовав, что сейчас попал в места, выбраться откуда было не так уж и просто. Засопел и махнул раздраженно руками.

– Какая игра, кха-дар? – Дагена посчитала нужным прийти ему на помощь.

– Один из братьев держит за его спиной нож. Мы не знаем, кто именно, но полагаем, что, едва начнется забава, Совиненн подохнет первым. А мы хотим этот нож выбить из держащей его руки.

Воцарился миг тишины. Похоже, Ласкольник посчитал, что он сказал все, что хотел. Все же оратором он был настолько же плохим, насколько хорошим кавалеристом.

– Прости, кха-дар. – Кошкодур снова кашлянул, переступил с ноги на ногу. – Но я не все понял. Потому… нет, по очереди: что именно мы ищем?

Командир окинул его мрачным взглядом.

– Ты хотел бы сбежать, Сарден?

– Полагаю, что нет, кха-дар. Но я не слишком сообразителен, а потому хочу удостовериться, все ли я верно понял. Готовится гражданская война между кочевниками, верно?

– Да.

– Она может грянуть в любой момент?

– Да.

– То, что произошло сегодня, как-то с этим связано?

Похоже, им попался еще один хороший оратор.

– Да.

Чаардан зашумел и умолк. То, что случилось… изгнание с заставы было… спектаклем?

– И в чем тут дело?

– Мы полагаем, что в Ланварене скрывается сильный отряд Молний, скорее всего принадлежащий Завиру Геру Лому, под прикрытием двух, а то и трех жереберов, и его задание – ударить в Совиненна в миг, когда Сыны получат возможность вонзить друг в друга нож. Совиненн передвинул свои отряды на восток собственных земель, рассчитывая, что империя защитит его спину, но Молнии Завира как-то прокрались и теперь сидят именно здесь. Когда сдвинутся с места, путь перед ними будет открыт, и они легко до него доберутся.

– Насколько силен этот отряд?

– Пять, может, шесть а’кееров.

– Откуда это известно?

Кайлеан не заметила, кто именно спросил, но все головы согласно развернулись. Ласкольник пожал плечами:

– Насчет численности мы точно не знаем. Военные чародеи что-то чувствуют, какие-то завихрения, осторожные подвижки в ближайших Источниках. Чародейский треп. Но последние четыре месяца вблизи Ланварена исчезли четыре патруля, высланные с заставы: два гвардейских, два – иррегуляров. Последний насчитывал сорок лошадей, чаардан Калеха-кон-Бертиса, а при нем был маг. В окрестностях нет настолько сильной банды, чтобы захватить и вырезать под корень такой отряд, не говоря уже и о тех, более ранних. – Он снова принялся расхаживать. – Всего мы потеряли более сотни коней. Кто-то да сбежал бы, кто-то да спасся бы, разве что преследователей было и правда много, и помогали им чародеи. Именно потому мы предполагаем пять-шесть а’кееров, но не больше, потому что окрестности не прокормят больше коней, а нападений на купцов и окрестные села не было. И мы предполагаем, что это Молнии, поскольку для такой миссии выбирают лучших из лучших. Сами Наездники Бури значат не слишком много, но жереберы…

Ему можно было не заканчивать. Шаманы кочевников были опасны и сильны.

– Шесть а’кееров. – Кошкодур кивнул, словно что-то подсчитывая. – Семьсот – восемьсот коней. Трое жереберов. Хм, не хочу жаловаться, кха-дар, но как-то нас маловато. Они проглотят нас, словно волк – мышь. В четверть часа.

– Нет, если мы немного их погоняем. Потому те, кто решится поехать, должны разгрузить лошадей – оставят все вьюки, корм, еду, запасные одеяла и одежду. Взять с собой только немного воды и несколько горстей овса.

– Ни один конь не обгонит стрелу.

Ласкольник остановился и странно усмехнулся.

– Не думаю, чтобы они стреляли, дети…

* * *

Утром после нервной, беспокойной ночи они направились прямиком в холмы. Перед самым рассветом Ласкольник собрал всех и еще раз повторил, что те, кто захочет, могут вернуться. Ответили ему несколько ироничных пофыркиваний. Чаардан – это чаардан, его не оставят, чтобы спасти собственную шкуру.

Они ехали шагом, спокойно разогревая лошадей, с оружием в руках и выдвинутыми вперед и в стороны дозорами. Отряд глотал милю за милей, и казалось, что до вечера они спокойно выедут на шлях к Лифреву.

Почти половина дороги была уже позади, когда едущий первым Йанне Неварив задержался и вскинул левую руку. Проблемы.

Они поднялись на вершину холма и уже знали, что все плохо. В каких-то трехстах ярдах впереди из тумана неглубокого яра начали выныривать сомкнутые ряды конницы. Длинные копья, высокие шлемы, увенчанные конским волосом, миндалевидные щиты. Молнии Завира из Клаххиров. Именно так, как и предвидел Ласкольник.

– Один. Два. Три, – считал Кошкодур вполголоса. – Как минимум, три а’кеера. Четыреста лошадей. Под самым носом у Седьмого.

Он внезапно широко, со слегка дикой гримасой, улыбнулся:

– Напомните мне, зачем я это делаю.

– Наверняка потому, что ты глуп и безумен. – Кайлеан сунула саблю в ножны и потянулась к луку. Обернула вожжи вокруг луки седла. – Как мы все.

– Это хорошо. А то я уже боялся, что всё – из-за какой-то там дурацкой отваги, геройства или прочей ерунды.

Кочевники двинулись в их сторону.

Ласкольник сунул в рот свисток. Поворот. Россыпью. Галоп.

Они развернулись и помчались прочь.

Триста ярдов, которые отделяли их от се-кохландийцев, – это много, учитывая, что нападающим пришлось скакать вверх по склону, а их кони наверняка не были разогреты. Потому, пока они наконец вынырнули из-за холма, расстояние между обоими отрядами увеличилось до четверти мили. И все же Молнии не отказались от намерения. Отряд двинулся следом за чаарданом, его крылья сразу растянулись и выгнулись широким полумесяцем. Кайлеан кинула взгляд за спину. Всё обещало длинную, выматывающую погоню, в которой победителем останется тот, чьи кони сохранят больше сил.

Гвардия Завира оказалась готова к подобной погоне. На конях не было войлочного доспеха, и, если она все верно заметила, к седлам не приторочено никаких вьюков или иных вещей. Они знали, что будут гнаться за легкой конницей, и приготовились к этому. А если так, то наверняка они подобрали лучших для подобных погонь лошадей.

А это означало, что они хорошо знали, кого станут преследовать. Она заскрежетала зубами. Ласкольник снова оказался прав.

* * *

– И отчего же они не угостят нас стрелами?

Странно, но Кошкодур казался искренне заинтригованным. Как будто вопрос касался кого-то другого.

– Потому что они знают, кого преследуют. И любой ценой желают схватить его живым.

– И почему же?

– Потому что я, Генно Ласкольник, генерал Первой Конной армии, победитель в битве за Меекхан, Серый Волк. – Кха-дар говорил таким тоном, словно речь шла о каком-то другом Генно Ласкольнике. – И кто бы там ни командовал Молниями Завира, он знает, что таким вот образом может снискать славу, которая переживет его в степях лет на сто, ибо победитель Серого Волка останется бессмертным. Повстречай они обычный разъезд – проигнорировали бы его, но такому искушению не сумеют противостоять. А если поймают меня живым… – Он пожал плечами. – Имя мое все еще обладает достаточной силой, чтобы даже империя с ним считалась. Поймав Ласкольника, можно выторговать немалый выкуп или даже нейтралитет всего Меекхана. А потом постараться, чтобы я умирал долго и в страданиях.

– Лишь бы только они нас не просмотрели, кха-дар.

– Нет. Не просмотрят. Я готов поставить собственного коня, что у Молний кто-то есть на заставе.

Чаардан зашумел.

– Тихо. – Ласкольник поднял руку. – Как я и говорил, в последние месяцы мы потеряли вблизи холмов четыре патруля. Но командующий Седьмым выслал их в ту сторону более тридцати. Остальные не наткнулись даже на конское дерьмо, не говоря уже об отряде Молний. Генерал гон-Саве задумался, отчего одни отряды пропали, а другие – нет, и оказалось, что уничтоженные въезжали в Ланварен случайно. Возвращаясь с объезда или заблудившись в темноте. Солдаты еще не слишком хорошо знают окрестности, а потому такое вполне возможно. Получается, что если высылали патруль на взгорья официально, то Молнии об этом знали и укрывались, однако если какой-то из разъездов оказывался там неожиданно, то мог на них наткнуться – и тогда они его выреза́ли. На заставе, кроме гвардии, есть около семи сотен иррегулярных и сотни три помощников, поваров, конюхов, даже несколько десятков пастухов, поскольку армия – это и стада скота, чтобы хватало свежего мяса. И я не поручусь ни за одного из них.

Он замолчал и обвел их взглядом:

– Это представление на холме было для того, чтобы все, от командиров хоругвей до последнего слуги, знали, что Генно Ласкольник изгнан с заставы и отправился в Лифрев. Через Ланварен. Мы даже сейчас ночуем здесь, чтобы весть о нас наверняка добралась до командира Молний. Они будут знать, кого преследуют, уверяю вас.

Он ощерился в дикой гримасе:

– А потому они пустят в дело луки только при крайней необходимости.

* * *

Обе группы мчались галопом вниз со взгорья, медленно разгоняясь. Впереди находилась неглубокая долинка и очередной склон. Здесь расстояние между преследуемыми и преследователями должно было уменьшиться, поскольку вскоре именно чаардану Ласкольника придется идти галопом вверх по склону, а кочевники наверняка пустят лошадей в карьер. Это была хорошая оказия, чтобы разогреть лошадей.

Спереди раздалось несколько резких посвистов. Луки. Иглы.

Она усмехнулась сама себе. Кха-дар порой делал совершенно очевидные вещи.

Иглы и шила. Как большинство степных всадников, она имела два колчана с двумя видами стрел. В первом – легкие стрелы с широкими, длинными и острыми, словно бритва, наконечниками, во втором – массивные, тяжелее чуть ли не вдвое, с четырехгранными и короткими наконечниками. Легкие – иглы – были эффективны ярдах на трехстах. Тяжелые – шила – не более чем на ста пятьдесяти. Первые прекрасно ранили лошадей и людей, вторые с пятидесяти ярдов дырявили кольчугу, а человека без доспеха прошивали навылет. Иглы для уколов, шила для проколов, как говаривали в степях. То, что Молнии сняли с коней доспехи, могло оказаться ошибкой.

Чаардан пролетел по дну долинки и принялся восходить по довольно пологому склону. Однако ему пришлось замедлиться, чтобы кони не теряли слишком много сил. Если местность вокруг была такова, как до сей поры, их ожидало немало подобных холмов и долин.

За спиною Кайлеан слышала грохот копыт. Это гонящиеся за ними а’кееры перешли в карьер, желая максимально уменьшить расстояние и набрать разгон, преодолевая склон. Она оглянулась. Полумесяц утратил форму, левое его крыло явно отставало. Или шли по более тяжелой местности, или командир а’кеера знал нечто, о чем они не имели понятия.

Раздались два коротких свистка, завершившиеся протяжной трелью. Вправо. Карьер.

Они повернули одновременно, словно летящая стая птиц, и склонились к конским шеям. Мчались вместе, подстраивая скорость своих лошадей под скакуна Ласкольника. Ветер в лицо, гром копыт, мышцы коней ходят так, словно этот карьер должен вынести их на край света. Несмотря на опасность ситуации, несмотря на несколько сотен смертельных врагов, дышащих им в затылок, Кайлеан хотелось орать от дикой радости.

Ох, как же она это любила!

Они гнали, сломя голову, к склону, а правое крыло се-кохландийцев неумолимо приближалось. Уже почти можно было рассмотреть лица, она могла их представить: сосредоточенные, безжалостные. Двести ярдов.

Свист. Сейчас!

Она натянула лук и в полном карьере, в миг, когда все копыта Торина оторвались от земли, послала в преследователей стрелу. Как и остальной чаардан. Ласкольник никогда не настаивал, чтобы все его всадники попадали с седла на расстоянии ста шагов в цель размером с ладонь, как это было у лучших конных лучников се-кохландийских отрядов. Ему хватало и того, что они попадали в лошадь.

Эффект был таков, какого и можно ожидать от игл: несколько лошадей заржало и остановилось, несколько других – споткнулось, двое-трое не удержали равновесия и опрокинулись на полном скаку. Она сомневалась, что после такого падения кто-нибудь сумеет встать.

Они промчались мимо преследователей на расстоянии каких-то ста пятидесяти ярдов и по свистку повернули влево, под гору. В тот же миг из-за вершины холма, в месте, к которому они первоначально направлялись, выскочила, как минимум, сотня кочевников. Если бы Ласкольник не приказал свернуть, они вылетели бы как раз под их арканы.

Четыре, сейчас, как минимум, четыре а’кеера принимали участие в преследовании, и не казалось, чтобы они намеревались отступить. Чаардан выскочил на хребет возвышенности и помчался дальше. Начиналась смертельная погоня.

* * *

Ласкольник повел взглядом, на мгновение задерживаясь на каждом из них.

– Они станут преследовать нас так долго, пока не падут наши кони. Сами они здесь уже месяц-полтора, потому наверняка неплохо знают холмы. Я не собираюсь никого заставлять участвовать в этой забаве, потому как есть риск, что им – удастся. И…

– А зачем устраивать с ними бег наперегонки, кха-дар? Не лучше ли прочесать Ланварен армией?

– Чем, Дагена? Одним полком и горстью чаарданов, что у нас есть? Холмы здесь – семьдесят квадратных миль. Даже мне потребовалось бы двадцать тысяч коней, чтобы тщательно обыскать местность, да и тогда б я не был уверен, что мне все удалось. Пока степь кипит, сюда не стянут целую конную армию, чтобы выследить несколько а’кееров. Нет. Нам придется устроить охоту с приманкой. А приманкой станем мы, – скривился он. – Готовьтесь к долгой погоне, дети.

* * *

Она не думала, что это так затянется.

Гнали они холмами и долинами, перескакивали через рахитичные ручейки, чавкали копытами по грязи на их берегах, чтобы через миг продираться сквозь кустарник и высохшие травы, взбивая за собой встающее под небо облако пыли. И так раз за разом. Погоня не желала отставать.

Кайлеан потянулась к колчану за последней иглой и бросила взгляд на лошадей Дагены, Леи, а потом и остального чаардана. Были у них хорошие кони, лучшие, каких можно купить за деньги, получить в битве или украсть, те, которым они неоднократно доверяли собственную жизнь и которые жизнь эту им не единожды спасали. Но этого могло не хватить. Здесь нельзя было вот так просто пустить коня в карьер, рвануться вперед – и пусть победит сильнейший. Проклятущие холмы, поросшие кустарником, скверные долины с подмокшей травой между ними – и постоянно вверх, вниз, вверх, вниз и снова вверх. Такая погоня убила бы любого слабого коня, но и некоторые из их лошадок уже начинали тяжело дышать. Зато у се-кохландийцев…

Кайлеан уже не оглядывалась, поскольку то, как мчались те животные, немало ее пугало. Кони выглядели так, словно совершенно не устали. Гнали они вперед, держа строй, и – летя ли карьером вниз в долину или галопируя по склону на очередной холм – выглядели так, словно едва-едва начали погоню. Ни один не споткнулся, не дышал тяжело, шерсть ни одного не слипалась от вспененного пота.

Зато им се-кохландийцы не позволяли передохнуть.

То и дело от главной группы откалывался меньший отряд и, гоня в карьер, пытался обойти чаардан. Тогда они тоже погоняли коней со скоростью, грозившей быстрой смертью и свернутой шеей, и через миг-другой преследователи отставали. А если нет, то беглецы поворачивали и засыпали их стрелами, что обычно плохо заканчивалось для нескольких Молний, и преследователи замедлялись все равно. Но, прежде чем чаардан успевал порадоваться этой временной победе, следующая группа вырывалась вперед и начинала дышать им в затылок. И снова отчаянный карьер и немая молитва, чтобы копыто не попало в кроличью нору или на острый камень. И снова минута перерыва, когда Наездники Бури отступали. И так раз за разом. Командир кочевников мог бросать в погоню новые отряды, меняя их, оберегая оставшихся лошадей, – а вот у них такой возможности не было. Дерганый ритм: карьер, бешеный галоп, карьер, минута передышки и снова карьер – это было убийственно. Вскоре придет время, когда их кони не смогут выжать из себя ни капли силы. И тогда до них доберется отправленная вперед группа всадников, а через миг-другой – остальные.

И возьмут их живьем.

Потому что, хотя они точно и зло отстреливались и – родовые духи верданно ей свидетели – стрелы их выбили уже несколько десятков лошадей, се-кохландийцы не платили им тем же. А ведь у них были луки, и они наверняка умели ими пользоваться. Но не стреляли, а когда она в прошлый раз бросила взгляд за спину, увидела, что несколько всадников держат в руках арканы или длинные, заканчивающиеся петлями пики. Как и говорил кха-дар, они хотели взять их живыми.

Осознание этого было словно ледяной червяк, ползущий вдоль хребта. Речь шла о Ласкольнике, Сером Волке, человеке, который сдержал се-кохландийские конные армии у врат Меекхана, разбил их и погнал назад на восток. Он был их целью, бесценной, но – только живым. А вот если в руки им попадет кто-то другой…

Все эти мысли промелькнули в ее голове со скоростью выпущенной из лука стрелы. Она взглянула на Дагену, та, похоже, подумывала о том же, потому как сжала левый кулак и дотронулась до губ, а потом до груди, вызывающе ухмыляясь. От этого простого жеста у Кайлеан сжало горло. До последнего дыхания, до последнего удара сердца. Она взглянула Даг в глаза и кивнула.

Только скажи, сестра.

Тогда мы развернем лошадей и помчимся назад, чтобы врубиться в несущуюся за нами стену железа и дать остальным несколько мгновений передышки.

Потому что она не сомневалась: погоню эту должен пережить только Ласкольник. Остальные из чаардана станут разве что развлечением для заскучавших воинов. Она дико ощерилась. Она развлечет их чуть больше, чем им захотелось бы.

«Будь со мной Бердеф, того развлечения могло бы оказаться столько, что позже я бы многим являлась во сне», – подумала она. Но, может, оно и к лучшему, что пес пропал. Несмотря на все, было бы слишком эгоистично брать его в последний налет, зная, что тот будет коротким и болезненным.

Свист спереди оторвал ее от мрачных мыслей.

Внимание.

Карьер!

Удивительно, но кони, словно по невидимому сигналу, сами вытянулись в безумной скачке. Двигались вверх по склону, вершина приближалась слишком быстро, проскочили ее и…

Вправо! Вправо! Вправо!

Они повернули сразу за маковкой, на несколько мгновений скрывшись от глаз преследователей. Кайлеан глянула в сторону, куда их отжимали: еще одна долинка, еще один холм. Ей начинало казаться, что се-кохландийцы гоняют их по кругу.

Но теперь они мчались сломя голову поперек склона. И реагировали на очередные приказы. Клин. Узко. Сабли.

Едущий в свободном строю чаардан сомкнул ряды, выстроившись подобно наконечнику копья. «Ох, – мелькнуло у нее в голове, – а мы хороши». Ласкольник не настаивал, чтобы в его отряде были лучшие рубаки и лучники, но, если говорить о маневрах, он приказывал им тренироваться до потери сознания. И они тренировались, потому что были в чаардане Серого Волка. И теперь ничем не уступали императорской гвардии или самим Молниям. Прежде чем они промчались на полной скорости сто ярдов, из едущей свободно группы они превратились в жесткий, сомкнутый клин с двумя всадниками впереди и шестью в основании.

Шли теперь стремя в стремя, так что от первого до последнего всадника можно было перейти по конским спинам и ни один не сдвинулся бы ни на палец. Во главе, в первой десятке, оказались Ласкольник, Кошкодур, Файлен, Нияр и несколько рубак, у кого были массивные и крупные кони. Остальные шли за ними. Луки убрали в сагайдаки, в руках оказались сабли, мечи, топоры. Торин оскалился, недовольный столь тесным строем, но коротким рывком узды Кайлеан призвала его к порядку. Времени на игры не было.

Правое крыло се-кохландийского полумесяца выскочило из-за маковки холма в довольно свободном строю. Наверняка кочевники надеялись в очередной раз увидеть жертв, несущихся вниз, чтобы через какое-то время со все большим трудом и напряжением одолевать очередной склон.

Идущий карьером чаардан ударил в Молний, словно стальной молот по нескольким свободно сложенным кирпичам. Те кони, которые оказались напротив беглецов, были просто стоптаны вместе со всадниками – в момент столкновения отряд Ласкольника обладал силой, разгоном и массой двадцати четырех лошадей, едущих стремя в стремя. Только каменная стена смогла бы их остановить. Остальное было коротким, лишь миг продолжающимся водоворотом, когда клин пробивался наружу. Ни у одного Наездника Бури в руках не оказалось сабли или топора. Те, кто ехал на фланге, сжимали длинные копья, заканчивающиеся петлями, и арканы, совершенно никчемушные при столкновении лицом к лицу. Кайлеан отмахнула саблей в сторону, разрубив плечо се-кохландийцу, который почти уткнулся в Торина, хлестнула по голове одного из коней – и они уже промчались мимо. А свисток подгонял.

Врассыпную! Быстро! Быстро! Быстро!

Они припали к шеям коней и погнали тех в дикий, безумный галоп.

Как бы не в последний, поняла она, увидев, как один из коней спотыкается, восстанавливает равновесие и спотыкается снова. Шерсть животного блестела, словно кто-то натер ее маслом. Всадник, Йанне Неварив, был молчаливым, ласковым великаном флегматичного нрава, умевшим махать топором, словно тростинкой, и ей приходилось видеть, как он раскалывает шлемы и разрубает щиты. Йанне, однако, обладал фигурой профессионального борца, а потому конь его нес на спине вес в два раза тяжелее, нежели Торин. А ведь даже от настолько хорошего коня невозможно требовать большего.

Они встретились взглядами, и на миг она почувствовала, как сжалось сердце. Во взгляде мужчины не было ничего, кроме смирения. Он сам выбрал свою судьбу, поскольку отправился с Генно Ласкольником, и не жалел ни о чем. Послал ей печальную улыбку, кивнул и приложил левый кулак к губам и сердцу.

До последнего дыхания и удара сердца.

Она знала уже, кто первым повернет коня, чтобы дать остальным несколько лишних минут.

Позади них воцарился хаос. Они поймали кочевников врасплох, проскользнули меж крыльями полумесяца и сбежали из ловушки. Часть преследователей даже не поняли, куда подевалась добыча. Когда они выехали из-за холма, увидели только пустую долину и разметанное правое крыло. Командиру а’кееров, кем бы он ни был, понадобилось несколько долгих минут, чтобы понять, что случилось, – и броситься в погоню. А каждая секунда отдаляла чаардан от преследователей.

Казалось, они впервые получили шанс.

Грохот копыт, раздавшийся за спиною, приказал ей оглянуться. Миг она таращилась назад, не в силах понять, что видит.

Гонящие их а’кееры в идеальном строю выскочили из-за холма и шли карьером след в след. Да как шли! Словно кони их только-только рванули вперед после долгого отдыха и соответствующего разогрева. Не заметно было, что за спиной у них много миль бешеной скачки. Она подумала было, что охотящаяся за ними группа осталась за холмом, а это какие-то сменные отряды, в последний момент посланные командиром Молний. Это была абсурдная, но некоторым образом утешающая мысль, поскольку из нее следовало, что они имеют дело с живыми людьми и настоящими животными, а не с тварями, рожденными в глубинах Мрака. Но вот если это тот же отряд, который начинал облаву… Тогда они могли с тем же успехом уже сейчас развернуться всем чаарданом и дать кочевникам последний бой. Пока у коней и людей осталась хотя бы часть сил.