Текст книги "По большому льду. Северный полюс"

Выше, вдоль гряды, где скалы обращены на юг или возвышаются над границей льда, между льдом и скалами могут образоваться глубокие каньоны. Ложе каньона почти всегда заполнено водой. Там, где скалы ниже уровня льда, и тело, отраженное от скал, оттесняло лед, он спускается с утесов в виде куполообразных склонов. Часто скалы заметаются со льда тонким твердым снегом, подобно насыпям, через основание которых береговые потоки промывают туннель. Еще выше, на самой вершине гряды, лед лежит на скалах ровным слоем. Что же касается вида внутреннего льда, лежащего за береговой линией, то поверхность его вблизи края представляет собой ряд скругленных, нагроможденных друг на друга льдин, более крутых и высоких на обращенной к земле стороне, которая иногда бывает отвесной. Далее эти льдины переходят в длинные плоские пригорки, в свою очередь уменьшающиеся в высоту по направлению внутрь, до тех пор, пока не переходят в плоскую, слегка приподнятую равнину, которая становится в конце концов ровной.

Идя от края ледяного покрова до его центра, можно заметить до пяти отдельных зон, количество и ширина которых меняется в зависимости от времени года, широты и высоты. Зимой вся поверхность покрыта, без сомнения, глубоким непрерывным слоем тонкого сухого снега. Позже, весной, теплое солнце в полдень размягчает поверхность снега вдоль нижних границ льда, ночью же он замерзает, образуя легкую корку. Постепенно эта корка распространяется дальше внутрь, и летом снег вдоль границ внутреннего льда насыщается водой. Впоследствии эта зона насыщенного водой снега следует за зоной корки внутрь, снег же вдоль границ льда полностью тает, образуя в углублениях колодцы и ручьи, которые прорезают во льду глубокие промоины; формируются заполненные водой полости, открываются старые трещины и появляются новые. Эта зона быстро распространяется и расширяется вслед за другими, а позади нее граница льда становится неровной и грязной, на его тающей поверхности появляются голыши, валуны и морены, и к концу полярного лета лед становится рыхлым, испаряется под действием тепла и протачивается ручьями, образуя непроходимую поверхность.

Во время моего путешествия 1891 г. по ледяному покрову северной Гренландии, направляясь на север, я всегда старался не отклоняться к востоку, но меня постоянно уводило в сторону то непредвиденное обстоятельство, что большие фьорды северо-западного берега простирались вглубь ледниковых бассейнов, и я вследствие этого постоянно терял время и испытывал определенное беспокойство. В обратном путешествии, в том же самом году, я шел дальше от берега, чтобы избежать этих препятствий; это оказалось верным решением. Очевидно, что из этих двух маршрутов, имеющих одинаковые отправные и финишные точки, и очерчивающих продолговатый эллиптический сектор, нужно выбирать некий промежуточный вариант, дорогу, по которой я и отправлюсь в следующем путешествии; эта дорога будет не только короче, но и позволит обойти расщелины и крутые торосы, характерные для первого пути, и глубокий мягкий снег – для другого.

Так и произошло; учитывая опыт путешествия к северу, я изменил направление обратного пути еще больше, чтобы уменьшить расстояние на несколько миль и облегчить путешествие. Сравнение четырех профилей льдов между Китовым проливом и заливом Независимости очень интересно: оно дает очень четкое представление о рельефе «большого льда», в действительности практически плоской горной системы льда с центральным хребтом, боковыми отрогами и промежуточными долинами.

Широкая зона «утечки», которая была четко видна у вершины залива Диско, очень узка и местами совсем сходит на нет вдоль края ледяного покрова в северной Гренландии. Нунатаки[19]19
  Полностью окруженный льдом скалистый пик, горный гребень или холм, выступающий над поверхностью ледникового покрова. (Прим. редактора).


[Закрыть], часто встречающиеся в южной Гренландии, в северной части страны, по моим наблюдениям, можно увидеть только на пути ледников и в нижней части их бассейнов и никогда на удалении от береговой полосы.

Во время первого путешествия я шел вблизи края льда и пересекал, если можно так сказать, большие бассейны вымывания и находящиеся между ними водоразделы; их профиль демонстрирует, в какой последовательности поверхность поднималась и опускалась, как на железнодорожном пути, идущем вдоль подножия горной системы. Профиль обратного путешествия того же года показывает только одно углубление – в бассейне Гумбольдта. Профили двух путешествий 1894 г. идеальны в том смысле, что демонстрируют быстрое поднятие от залива Бодуэна до поверхности центральной массы льда и затем постепенное восхождение по западному склону континентального водораздела до его вершины, вблизи залива Независимости, откуда спуск к краю льда делается крутым.

Несомненно, что гребень водораздела гренландского континентального льда находится к востоку от срединной линии земли. Очевидно, что, пересекая водораздел по пути к бухте Независимости, он тянется к северо-западу и, быстро снижаясь, теряется в береговых торосах «большого льда», вблизи места, где сходятся пролив Виктории и северо-западный берег. От этого континентального водораздела отходят ветви к полуострову мыса Йорка, к земле Прудо, Вашингтона, Холла и т. д. Между этими водоразделами находятся громадные бассейны, питающие ледники бухты Меллвилла, залива Инглфилда, бассейна Кена, фьордов Петермана и Шерарда-Осборна.

Опытный путешественник, пересекая «большой лед» может, подобно своему собрату на море, избежать или преодолеть неблагоприятные условия. Если он подойдет слишком близко к земле, т. е. к краю льда, и окажется между скалами и бурунами, т. е. трещинами и крутыми торосами голубого льда, он немедленно должен выйти в море, т. е. уйти вглубь земли. Когда же он встретит в море дующие навстречу ветры или бури, т. е. расщелины в леднике и глубокий, мягкий снег, он может избежать этого, направившись к берегу, где он вскоре доберется до твердой почвы.

Систематичность ветров, дующих на «большом льду» Гренландии, как мне удалось установить во время более чем семимесячного пребывания на нем и более или менее продолжительных ежемесячных посещений, просто феноменальна. За исключением атмосферных явлений необычайной силы, вызывающих штормы, ветер «большого льда» в Гренландии постоянно направлен радиально от центра к краям, перпендикулярно ближайшей части береговой полосы земли. Это направление ветра настолько неизменно и четко соотносится с этой перпендикулярностью, что я могу сравнить его только с течением воды, спускающейся по склонам «большого льда» с центрального внутреннего купола к берегу. Направление к ближайшей земле всегда легко определить по ветру. Изменение направления ветра показывает, что по соседству находятся большие фьорды, а если перейти через водораздел, то об этом «сообщит» практически безветренная зона или зона ветров переменного направления, за которой ветер начинает дуть в противоположном направлении, независимо от показаний барометра.

Сразу же после моего возвращения в 1892 г. было высказано мнение, что ветер, сносящий снег с ледяного покрова, является одной из главных причин, препятствующих увеличению высоты льда; фактор этот почти равноценен объединенному вкладу испарения, берегового и подледникового таяния и выноса льда ледниками. Это мнение было подтверждено и развито моими последующими наблюдениями. Учитывая, что массы воздуха с холодных высот внутреннего покрова к береговой линии перемещаются с большей или меньшей интенсивностью в течение всего года, и что тонкий слой снега таким образом сносится с края ледяного покрова на свободную ото льда землю, где он тает, следует признать, что это мнение имеет право на существование. Я уверен, что ученые, изучающие ледниковые явления, должны уделить особое внимание определению реального количества переносимого таким образом снега.

Природа «большого льда» такова, что производит сильное впечатление даже на очень прозаические умы. Думая о нем, я редко вспоминаю голод, холод, изматывающую работу, разочарования, через которые мне довелось пройти, путешествуя по «большому льду». Размышляя о его переменчивости, я вижу этот лед как одно из самых интереснейших и величайших явлений на нашей земле. Единственное, в чем я могу его упрекнуть – что он забрал слишком много жизней моих собак.

* * *

В заключение несколько слов по поводу собственно полярных исследований. Начиная с древних времен, когда люди представляли себе, что далеко за Землей людоедов находится вечно освещаемый солнцем Гиперборейский рай, и до настоящего времени область, находящаяся за Полярным кругом, за той магической линией, которая ограничивает северный диск полуночного солнца и полуденной ночи, всегда оказывала странное возбуждающее воздействие на мужчин и женщин самого разного уровня развития, возраста, живущих в самых разных условиях.

Ныне исследования, и в том, что касается как самого дела, и его подготовки, сильно отличаются от того, что было в прошлом. Невозможно более перейти границы познания одним броском, совершенным силой ума или с помощью кропотливой работы… Дни, когда Галилей или Колумб могли одним скачком достичь и перейти узкую границу мира разума или материи, уже прошли. Полярное исследование должно, подобно другим занятиям, стать бизнесом, работой; его нужно проводить из года в год, пользуясь каждой представляющейся возможностью.

Два стандартных возражения против полярных исследований – трата средств и человеческие жертвы. Некоторые люди настолько страстно отстаивают свое мнение, считая полярную работу транжирством, что кажется, будто бы деньги, потраченные на полярную экспедицию, попросту зарыты на севере в снег и, следовательно, безвозвратно потеряны. Но эти люди забывают, что провизия для этих экспедиций закупается еще дома, и что они служат для поддержания существования определенного числа людей в течение некоторого времени, и не суть важно, живут ли эти люди дома или отправляются в путешествие.

Другое возражение, мол, полярная работа забирает слишком много жизней, в действительности не имеет ничего общего с реальными фактами. Тем, кто знаком с посвященной полярным исследованиям литературой, хорошо известно, что число погибших, даже с учетом тех экспедиций, которые бесследно исчезли среди диких просторов белого севера, составляет около двух процентов от всего числа людей, занятых в этом деле; смертность эта ниже ежегодных потерь среди рыбаков и матросов Британских островов. В течение всех одиннадцати лет, когда я был занят исследованиями, только одна жизнь была потеряна, и это стало результатом случайности и не было напрямую связано с полярной работой; такое несчастье могло случиться в Альпах или в каком-нибудь нашем диком горном округе.

Мой опыт окончательно утвердил меня во мнении, что для полярной работы необходимо снаряжать небольшие партии. Результаты, полученные Гре, Ре, Холлом, Сваткой, Грили и другими, были получены партиями, состоящими из двух или трех человек. Множества несчастных случаев, которые являются неотъемлемой частью полярной истории, можно было бы избежать, если бы партии были маленькими. Бытует мнение, что чем больше состав экспедиции – тем безопаснее путешествие. Но против такого протестует, кажется, сам дух полярных стран; вынужденные временно или постоянно питаться ресурсами определенного района (что вполне вероятно в полярном путешествии), члены большой партии умрут там, где маленькая партия без проблем найдет себе пропитание. Трус, больной, бунтарь приведут к падению духа скорее в большой, чем в маленькой партии. В экспедиции Франклина не осталось ни одного живого человека из ста тридцати восьми, которые могли бы рассказать нам ужасную историю их последних дней, и я не сомневаюсь, что гибель этой экспедиции стала прямым следствием того, что в ней было слишком много участников. Когда все идет хорошо, большая партия чувствует себя хорошо, но когда начинаются проблемы, смута вспыхивает моментально. Нет ничего более ужасного, чем отступление и борьба за существование большой партии, на которую обрушивается вся ярость полярной непогоды.

Каким бы выдающимся ни был руководитель, он не способен передать всей большой партии свою отвагу и уверенность в успехе, как мог бы он это сделать с маленькой. Каждый член экспедиции представляет собой, если можно так сказать, дренажную трубу для жизненного магнетизма и силы руководителя, от которых зависит судьба партии. До известного предела его пример заразителен, и его жизнерадостность, инициативность и отвага находят отклик в каждом члене партии, но когда дни трудной работы, холода, голода и разочарования уменьшают физические и моральные силы, вливание очередной порции мужества в упавшего духом потребует такой же ощутимой траты жизненных и нервных сил руководителя, как наполнение сосуда водой из резервуара; а резервуар при этих обстоятельствах не наполняется так же быстро, как в обычных условиях.

Тем людям, которые, не понимая пользы от этих усилий, спрашивают: «Какой смысл в полярных исследованиях?», я могу ответить: «Какую пользу приносят соревнования яхт, состязания атлетов, испытания машин и военных кораблей или любое другое из бесчисленных испытаний, бывших со времен сотворения мира единственным способом определить превосходство одних людей, машин, методов, наций над другими?» Если бы меня просили перечислить все возможные выгоды полярных исследований, я должен был бы откровенно сказать, что не могу этого сделать, точно так же, как ни я и никто другой не могли сказать пятнадцать или двадцать лет тому назад, что ничем не примечательная трава, растущая на берегах тропических рек, сделает реальностью электрическую лампу накаливания[20]20
  Очевидно, имеется в виду изобретенная в 1850-х годах немцем Генрихом Гёбелем и впервые представленная в Нью-Йорке электролампа, в которой в качестве элемента накаливания использовалась обугленная бамбуковая нить. (Прим. редактора).


[Закрыть]. Нет ничего удивительного в том, что в области удивительнейших контрастов, где действующие вулканы окружены вечным льдом и снегом, и где маки, эти символы теплоты, сна и роскоши цветут у самого подножия ледников, будут найдены вещества, которые принесут пользу будущим поколениям.

Но предположим, что полярная экспедиция – это только эмоции, и она не приносит денег, не развивает торговли, не служит делу колонизации, не делает богатыми многих людей. Пусть она и остается эмоциями. Любовь, патриотизм и религия – тоже чувства и эмоции, и мы не ждем от них прибыли.

Однако, то, в жертву чему были принесены такие люди, как наши соотечественники Кен, Холл, Де Лонг, Шип и Локвуд и, по ту сторону океана, – Франклин, Белло, Крозье и еще многие другие, и что вдохновило перо Маркгема, Петермана, Барро, Мелвилла и других, не нуждается в защите. Нет ни одной страницы истории, которой бы Англия гордилась более, чем те, где записаны деяния и открытия ее сыновей в царстве полуночных ночей и полуденного солнца, и нет ни одного американца, который бы не гордился подвигами Де Хейвена, Кена, Хейса, Холла, Де Лонга, Грили, Локвуда и Шлея.

Какие бы доводы не приводились против полярных исследований, нет никаких сомнений в том, что ни одна часть земного шара не обладает такой притягательной силой для молодых и старых, ученых и не ученых, слабых и сильных, как эти снежные страны. И можно с уверенностью сказать, что как северная полярная звезда будет светить всегда, так, независимо от пользы или бесполезности, какое-то внутреннее обаяние полярной работы и непреодолимое стремление человека к остающемуся еще неизвестным ему уголку земли будут манить его на белый север до тех пор, пока не будет нанесена на карту каждая квадратная миля моря и суши.

Разведка гренландского внутреннего льда в 1886 году

Как только морской департамент предоставил мне отпуск, я сделал необходимые распоряжения и покинул Сидней[21]21
  Имеется в виду поселение в канадской провинции Новая Шотландия. (Прим. редактора).


[Закрыть] в конце мая 1886 г. на борту парового китобойного судна «Орел» под управлением капитана Джекмана.

Северное путешествие в Гренландию было для меня новостью и представляло огромный интерес. Мастерство, с которым Джекман направлял крепкий, обшитый железом нос «Орла», прокладывая проход через весенний лед пролива Дэвиса, стало для меня настоящим открытием.

Свежий воздух, солнце, которое со временем стало светить на небе в течение всех 24 часов, и бесконечная смена контрастов сделали это путешествие незабываемым.

Один день: непрекращающаяся музыка скрипа и визга от ударов, когда «Орел» разбивал лед, последовательность действий: остановка, задний ход, передний ход; непрерывный шум рулевой цепи, когда руль клали налево, вправо, снова налево и с высоты мачты неизменный крик человека, ведущего судно. Следующий день: сумасшедшая скачка судна, бросающегося в волны, палуба, окатываемая водой, пеной и брызгами, которые прорываются через борта и мостик, как ослепительная снежная метель, в то время как наверху скрипели снасти, а безумный северо-восточный ветер натягивал канаты так, словно они были сделаны из железа.

На следующий же день палуба «Орла» была совершенно неподвижна, как пол в доме, хотя все судно вибрировало от шума замерзшего такелажа над головой, а наверху, над самыми мачтами, повис безжизненный свинцовый купол; с подветренной стороны – чернильное море, кажущееся еще более черным на фоне белой кружащейся пены, срываемой с волн и разбиваемой в снежные хлопья, которые поднимаются вверх в такое же светлое, как они, небо; с наветренной стороны – плотные, скрипящие белые паковые льды с заключенными в них двумя или тремя призрачными айсбергами, а над ними узкая полоса света «ледяного отблеска», похожая на длинный низкий зимний закат солнца или светло-серебристое двустороннее лезвие меча викингов.

Затем, выйдя из тумана и шторма, мы встретили подернутое рябью сапфирное, золотое море с великолепным, покрытым барашками небом над ним, а здесь и там плыли айсберги, переливающиеся голубым и розовым в горизонтальных лучах полуночного солнца.

Шестого июня «Орел» оставил меня в Годхавне[22]22
  Поселение в южной части о. Диско, у западного побережья Гренландии. (Прим. редактора).


[Закрыть] и отправился к северу на китовый промысел. Здесь я был вынужден ждать две недели, пока бухта Диско не очистится ото льда. В течение этих двух недель погода была весьма неустойчива. Дождь, снег, туман, ветер, тишина, тропическое солнечное сияние и холод – все сыграли свои роли в эти капризные часы. Растения цвели вдоль снежных сугробов, овсянки пели на скалах, над морем оживленно летали чайки, морские ласточки и утки, и воздух был наполнен шумом бегущей воды, в то время как вечный ледяной покров острова смотрел вниз с вершин утесов.

Свадьба, крещение, посещение «магазина» с его богатствами полярных сокровищ – мехами и моржовой костью, и долгие прогулки по утесам и ледяному покрову острова занимали мое время, пока я, наконец, не отправился в Ритенбанк, находящийся у вершины бухты, на небольшом парусном вельботе, со смешанным экипажем: Нейльс – чернобородый, сероглазый; Петер – желтоволосый, голубоглазый; Иккиас, Йохан и Даниель, а также, в качестве лоцмана и переводчика, Фредерик, бывший одним из погонщиков собак английской экспедиции 1875 и 1877 гг.

Моей целью, в общем, было достичь края внутреннего льда, как можно ближе к северо-восточному краяю бухты Диско (мне бы хотелось у основания полуострова Нурсоак) и затем отправиться к горе Петермана на восточном берегу. Но по различным причинам я был вынужден изменить свои планы.

Мое санное снаряжение было идеально легким и совершенным, оно изготавливалось под моим личным наблюдением, и я не собирался использовать собак. Главными компонентами снаряжения были: двое саней длиной девять футов и шириной тринадцать дюймов и весивших вместе с упряжью по двадцать три фунта каждые, сделанные из орешника, стали и кожи по модифицированному образцу саней, применявшихся в заливе Гудзона; маленькие закрытые спиртовые горелки, девятифутовые ясеневые альпенштоки со стальным наконечником на одном конце и долотом на другом, снегоступы, лыжи и так называемые «снего-коньки».

Съестные припасы состояли из чая, сахара, сгущенного молока, сухого хлеба, пеммикана[23]23
  Мясной пищевой концентрат, применявшийся индейцами в военных походах и охотничьих экспедициях и затем взятый на вооружение полярными исследователями. (Прим. редактора).


[Закрыть], брусничного варенья, сушеного гороха, либиховского бульона и смеси из мяса, бисквитов и сушеного картофеля; все это было помещено в двухфунтовые кружки фирмы «Ричард и Роббинс» из Дувра в Делавэре. 23 июня я оставил Ритенбанк; со мной были мой друг Христиан Майгор помощник губернатора Ритенбанка, и восемь туземцев на умиаке[24]24
  Разновидность лодки у эскимосов, длиной от 6 до 10 м и вместимостью до 20 человек. (Прим. редактора).


[Закрыть] и двух вспомогательных каяках. В полночь мы обогнули южную оконечность острова Арвепринс в бухте Диско и направились мимо выхода из пролива Икаресак ко входу во фьорд Пакитсок. Над нами висели тяжелые и сырые облака, а впереди каждый выступ темных гор и нижняя сторона темного, облачного навеса над ними были залиты бледным, холодным сиянием внутреннего льда.

Войдя в узкий, окруженный скалами фьорд, мы остановились. На следующий день мы пошли вверх по фьорду через узкий каньон, отделяющий верхний фьорд от нижнего, который туземцы считают проходимым только во время прилива определенной высоты. Одна стена каньона сверкала от ярко-желтого солнечного света, лившегося через западный вход, другая лежала в глубокой пурпуровой тени; между ними протекал бурный темно-зеленый поток; за каньоном блестел голубым светом верхний фьорд, известный под названием Иллартлек, а вершины внутренних гор окрасились в матовый желтый цвет. Позади каньона фьорд расширялся в большое озеро, через несколько миль снова сужающееся. Выше этого места вода была светло-зеленого цвета и быстро делалась мельче, светлее и свежее.

В шесть часов утра 25 июня мы пристали к берегу в верхней части фьорда. В течение суток я исследовал горную плотину высотой около 2500 футов, которая сдерживает внутренний лед, и нашел проходимый путь на поверхность ледяного покрова. Утром 28-го числа наши вещи уже были у подножия льда на 2500 футов выше уровня моря, и утром 29-го наши двое саней, «Свитхёрт» и «Принцесса Тира» (эти сани были названы в честь самой юной датской принцессы), лежали со своим грузом на обращенном к земле краю ледяного покрова, на 1956 футов выше моря. Мы легли с подветренной стороны саней, но ветер и ослепительное солнце не позволяли нам уснуть. Массы черных скал за краем внутреннего льда дрожали в ослепительном блеске, голубой фьорд далеко под нами в одних местах сверкал раскаленным блеском, в других же был стального цвета, словно замерзший, а позади гор лежала голубая бухта Диско.

В 8 часов утра, когда снег затвердел, Майгор и я отправились на восток к ледяному покрову. Когда мы уходили, голубизна бухты Диско местами была испещрена жемчужно-белым туманом, который вливался через теснины, скользил с гор у входа во фьорды и сползал по их восточным откосам перистыми волнами серебристого цвета. Немного позже масса черных облаков закрыла солнце, и в полночь туман затянул местность позади нас. В час утра он дошел до нас; скорость, с которой он покрыл все и окутал нас серым покровом, была просто поразительной. Мы продвигались вперед, пока туман не сменился изморозью, и не поднялся ветер, и тогда я остановился на высоте трех тысяч футов над морем. Перевернув сани набок и положив наши прорезиненные подушки и одеяла с подветренной стороны, мы легли. В это время ветер стал штормовым, и изморозь, ставшая настоящим снегом, неслась непрерывным потоком над санями.

Мы лежали за санями, которые вскоре замело снегом вместе с нами, до вечера второго дня, когда постоянное завывание шторма перешло в перемежающиеся порывы. Мы вылезли и увидели позади и ниже нас плотные массы облаков, черных снизу и темно-свинцового цвета сверху, несущихся к северу буквально над поверхностью земли. Сама земля, покрытая на возвышенностях свежевыпавшим снегом, в других местах была черна, как ночь, а фьорд словно превратился в чернильный пруд. Впереди бледный, какой-то сверхъестественный свет стелился почти до зенита, и по всем направлениям лежал мертвый, молчаливый внутренний лед, сметаемый бешеными снежными буранами, со своими неровностями, сглаженными светом без теней.

Так как в шесть часов вечера облака с каждым мгновением становились все чернее и чернее, и все указывало на то, что шторм продолжается, то я решил взять инструменты, вернуться к палатке и ждать более благоприятной погоды. На уровне края ледяного языка начал падать вместо снега дождь, и края расщелин и голубые возвышенности напоминали покрытую маслом сталь и оказались совершенно непроходимы. Нам ничего не оставалось, как вскарабкаться на гребень горной плотины и спуститься вниз с утесов в долину. Здесь мы перешли вброд ледниковую реку и в полночь добрались до палатки; дождь лил как из ведра, ветер дул вниз по долине, угрожая каждую минуту снести палатку, и ледниковая река превратилась в ревущий поток. Поистине, внутренний лед послал нам свой нам свирепый привет, но мы не отступали.

На четвертый день, 5 июля, после полудня, показались участки голубого неба, и мы снова взобрались на ледяные утесы, нашли сани, откопали их и снова отправились на восток.

К северу и востоку от нас поверхность льда была выше, и наросты, по-видимому, длиннее и более плоские, чем те, которые мы уже прошли. На юго-востоке располагался большой ветвистый бассейн ледника Якобсхавн, простирающийся к востоку вглубь внутреннего льда, подобно большому заливу, и выше, сквозь центр его, словно волны спокойного моря, проступали шероховатые линии самого ледника. Незадолго до отправления, я ходил около саней без лыж и альпенштока и провалился в узкую расщелину; я повис на мгновение, удержавшись на раскинутых руках, прежде чем выкарабкаться, а обломки предательской снежной арки скатывались вниз в лазурную глубину до тех пор, пока вызванное ими эхо не стало похоже на бой серебряных курантов. Наши снегоступы страховали от повторения подобной неприятности во время перехода через сеть трещин, распространившихся к востоку от нашего лагеря. По мере движения вперед они исчезали, и в холоде раннего утра вся поверхность стала твердой, сплошной коркой, очень удобной для передвижения.

Два или три маленьких углубления, которые оказались на нашем пути, были достаточно замерзшими, чтобы выдержать нас, когда мы быстро проходили их, наполовину идя, наполовину скользя на лыжах. Переходя одно из них, Майгор оказался слишком близко за мной; лед, треснувший и ослабевший под моим весом, сломался, и «Принцесса Тира» оказалась в воде глубиной около 5 футов; ценой огромных усилий нам удалось вытащить ее. Это событие заставило нас остановиться в углублении на высоте 3300 футов над морем; мы легли с подветренной стороны саней и проспали несколько часов, после чего провели весь день, просушивая нашу обувь и спальные принадлежности Майгора, намокшие и одеревеневшие на морозе.

Как только солнце склонилось к северо-западу, и снег достаточно затвердел, чтобы выдержать наши сани, мы подвязали снегоступы и снова тронулись в путь. Вскоре мы достигли длинного узкого озера, простирающегося поперек нашего пути влево и еще недостаточно замерзшего, чтобы выдержать нас. Обход этого озера стоил нам двух лишних миль, но и затем мы были вынуждены идти по каше из насыщенного водой снега, которая окружала озеро по обеим его сторонам.

Вскоре после полуночи снежная поверхность сделалась твердой и грубозернистой, с небольшими отдельными участками снега, похожего по чистоте и белизне на мрамор – последствиями последнего шторма.

Позже мы встречали места, покрытые блестящим снегом такой твердости, что даже гвозди нашей обуви и стальные подрезы саней едва оставляли след. Свирепый утренний ветер заставил нас остановиться на высоте 4100 футов над уровнем моря. Вся поверхность внутреннего льда, насколько мы могли видеть, сверкала и блестела в утреннем солнце с ослепительной яркостью, которую просто невозможно описать.

Мы помнили по прошлой остановке, что невозможно спать при сильном блеске солнца и под порывами ветра, и с помощью имевшихся у нас материалов построили грубую хижину, вырезая снежные камни длинной, узкой пилой и складывая низкую стену вокруг трех сторон прямоугольника, на которой разостлали прорезиненные одеяла и прикрыли их санями.

В течение следующих десяти дней мы шли, преодолевая различные испытания, вперед, чаще против ветра. Иногда далеко вверху, в синеве, висели неподвижно очень нежные на вид перистые облака, а то над горизонтом снова появлялись черные кучевые полосы туч. Раз или два мы были окружены густым туманом, покрывавшим все тонкими, молочно-белыми кристаллами льда, и во время одного перехода яркий паргелий раскрасил северо-восточную часть неба радужными красками и вызвал ответные вспышки света на блестящем снежном поле.

После того как мы достигли высоты 6000 футов, температура упала до 10° и 8,5 °F.

Когда мы снова тронулись в путь 15-го числа, ветер переменился на северо-восточный и со снегом. Мы шли против него в наглазниках, тащили сани, нагнув головы, держали путь по ветру, но наши сани постоянно проваливались, а снегоступы забивались снегом, и это вынудило нас остановиться и ждать окончания бури на высоте 7525 футов. Слишком утомленные и полусонные от нашей борьбы с бурей, чтобы заняться строительством хижины, даже если бы мягкий снег и позволил сделать это, мы легли у наших саней и заснули.

Когда я проснулся, то увидел, что нас занесло снегом; мы пролежали здесь 48 часов, в то время как ветер и метель скользили по засыпавшему нас снегу с непрерывным угрюмым ревом. Затем, во время затишья, мы выбрались наружу и вырыли неглубокую яму, накрыли ее прорезиненным одеялом, откопали наши сани и мешки, нагрузили одеяла санями, просунули под них свои мешки и забрались сами в это импровизированное укрытие.

Около пяти часов утра, в понедельник 19-го, узкая лента голубого кристаллического цвета появилась среди облаков на юго-востоке и расширялась и увеличивалась до тех пор, пока не достигла солнца. Затем наступил день, теплый, ясный, почти спокойный, давший мне возможность сделать наблюдения и высушить всю нашу одежду. Наш лагерь, на высоте 7525 футов над морем, на расстоянии сотни миль от края внутреннего льда, находился в мелком бассейне, заполненном снегом, выпавшим до последней бури, плотным, как зернистый сахар, глубиной, насколько мне позволял измерить мой альпеншток, около 6 футов.

У нас оставалось провизии на шесть дней, и так как я не знал точно, что произошло в нижней части внутреннего льда во время нашего отсутствия, то решил вернуться. Мы связали «Свитхёрт» и «Принцессу Тиру» вместе и сделали крепкий и гибкий, насколько это возможно, маленький плот. Черный парус, желтые перекладины и боковины, красный развевающийся вымпел и блестящая жесть груза – все это выглядело очень контрастно на фоне бескрайних белых просторов внутреннего льда.

Поздним вечером 19-го числа мы отправились обратно под безоблачным небом. Наш путь время от времени сопровождался интересным явлением: мы замечали, как опускались большие участки снега, и это сопровождалось характерными приглушенными звуками, которые с шумом расходились под ледяной коркой по всем направлениям, пока не замирали окончательно; это было похоже на то, когда кто-либо катается ранней весной по свежезамерзшему озеру. Над нами было абсолютно чистое голубое небо, с одной стороны красное солнце, с другой – желтая луна, а равнина, по которой мы шли, была подернута бриллиантовой пылью. В полночь северное небо было похоже на море малинового света, а снег погружался в изящные оттенки розового.