Текст книги "Старики"

История четвертая
Профессор

– Рассматривается дело об убийстве Е. Р. Подсудимый, встаньте, вы признаете свою вину?

– Да, я признаю свою вину. Это я убил свою дочь Елену, в чем сейчас раскаиваюсь, – заявляет высокий, шестидесятилетний мужчина с пышной шевелюрой, с чуть приплюснутым носом на слегка продолговатом лице, покрытым короткой щетиной, сквозь которую просвечивают бугристые ямочки, следы какой-то болезни. Но у Романа Васильевича не только почтенный возраст, но и не менее почетное положение в обществе – он профессор, заведующий кафедрой престижного института.

– Садитесь, подсудимый. Слово предоставляется прокурору для изложения сути обвинения.

Прокурор, молодая женщина с приятной внешностью, далекая от облика сурового обвинителя, читает суть обвинения:

– 26 августа прибывший по вызову на место происшествия наряд милиции обнаружил труп молодой девушки. Вызвавший их, подсудимый Роман Васильевич, сообщил им, что в ссоре между ним и дочерью, происшедшей в ванной комнате, он толкнул ее. Она, поскользнувшись, ударилась головой о край раковины и от полученной раны скончалась сразу. Когда он наклонился над ней, чтобы помочь, она была мертва. Он позвонил в милицию.

Прокурор подошла к судейскому столу, где лежали вещественные доказательства, и предъявила их суду. Их было не так много: рубашка, на которой оказались пятна крови умершей, отпечатки пальцев и потожировые следы подсудимого.

Прокурор: (обращаясь к защите) Защита, подсудимый будет давать показания?

Защита: Да, он готов дать показания. Расскажите, Р.В., что произошло 6 августа в доме вашей старшей дочери Ольги.

Подсудимый: До дня происшествия прошло две недели, как моя младшая дочь, Елена ушла из дома. Она и до этого уходила на несколько дней, но на этот раз после скандала, который произошел между нами…

Потерпевшая: (мать Елены и супруга подсудимого, женщина, на взгляд, средних лет, чуть приподнявшись, закричала с места) Убийца, ты ударил ее! И это было не раз. Он ее травил. Вот к чему привело твое рукоприкладство.

Судья: Потерпевшая, прошу сохранять порядок, не прерывать подсудимого.

Потерпевшая: Извините, ваша честь.

Судья: Продолжайте, подсудимый.

Подсудимый: Но на этот раз ее не было две недели, мы не знали, где она, где ее искать. До этого случая обычно, когда она уходила из дома, то заходила к Ольге, хотя ночевала неизвестно где. Но на этот раз и Ольга не знала, где она, и мы собирались обратиться в розыск. Вечером я решил зайти к Ольге домой. Ольга – это моя старшая дочь, они живут с мужем в квартире, где произошло все это. Подойдя к двери, я услышал музыку, позвонил, но мне не открывали, я продолжал упорно звонить и, хотя музыку приглушили, я знал, что в квартире кто-то есть. Прошло минут десять, прежде чем открылась дверь и передо мной предстала Елена. Она была босая, голое тело было закутано в простыню. Я хотел пройти в комнату, чтобы посмотреть, кто там. Она не пускала, дерзила, говорила, что это не мое дело и чтоб я оставил ее в покое.

Потерпевшая: (с места) Негодяй, мерзавец!

Судья: Потерпевшая, я вас вторично предупреждаю, возьмите себя в руки, не мешайте выслушать подсудимого. Вам будет предоставлено слово, и вы выскажетесь. Подсудимый, продолжайте.

Подсудимый: Она прошла в ванную, я вслед. Мы ругались, и я толкнул ее в левое плечо, она поскользнулась и ударилась головой об раковину. Когда она упала, и я увидел кровь, я бросился к ней, но она была мертва. После этого я позвонил в милицию.

Прокурор: Так кто же еще был в квартире, кроме вас?

Подсудимый: Молодой человек.

Прокурор: Вы его видели.

Подсудимый: Да, он вышел и ушел. Мне было не до него.

Судья: Садитесь, подсудимый, Потерпевшая, пройдите к трибуне, вы готовы, сможете говорить или вам лучше будет с места?

Потерпевшая: Нет, я пройду к трибуне.

Судья: Вопросы к потерпевшей, пожалуйста.

Прокурор: Расскажите, где вы находились в тот день и как узнали о происшедшем.

Потерпевшая: Это он. Он ее бил постоянно, она ненавидела отца, но как можно было иначе, когда он с его постоянными нравоучениями и криками запрещал ей все: одевается не так, поведение…

Подсудимый: (с места) Это ты, ты виновата, воспитала такую дочь, во всем потакала ей с самого малого возраста, сделала из нее уличную девку, которая уже не только потребляла алкоголь, но в последнее время перешла на наркотики. А ты ее прикрывала, защищала.

Защита: А вы пытались поговорить с ней, как-то образумить?

Потерпевшая: Пыталась, но она не слушалась. А отец… С кулаками, он совершенно не понимал ее возраст, что она такая, что нельзя все время давить и пинать человека, из этого ничего не получится.

Она неожиданно прервалась, опустила голову на руку.

Судья: (обращаясь к секретарю) Дайте потерпевшей воды. Вы будете продолжать или вам лучше говорить с места?

Потерпевшая: (выпив воду) Ничего, ничего, я буду продолжать.

Защита: (обращается к рядом сидящему подсудимому) А вы, Р.В., пытались поговорить с дочерью?

Подсудимый: Конечно, если в начале еще как то она воздерживалась от скандалов, но как только ей исполнилось четырнадцать лет и она получила паспорт, она возомнила, что теперь она большая, самостоятельная и всякие разговоры принимала в штыки.

Защита: Убийство произошло в шесть – шесть тридцать вечера, где вы находились и как узнали о случившемся?

Потерпевшая: Я была на работе. Мне позвонили и сообщили из милиции.

Судья: Если вопросов к потерпевшей нет, потерпевшая, пройдите на место. Вызывается свидетель Ольга Романовна. Пройдите за трибуну. Пожалуйста, вопросы.

Защита: Расскажите, где вы находились в период от шести до шести тридцати вечера.

Свидетель: В шесть часов после работы мы встретились с Димой, моим мужем. Елена до этого попросила у меня ключи, чтобы встретиться со своим парнем. Мы договорились, что она освободит квартиру не позже семи часов. Поэтому после работы, когда мы встретились с Димой, я повела мужа не по обычному маршруту домой, а сказала, что не плохо бы прогуляться и повела в парк, Надо было выиграть время. Когда мы пришли домой, там уже была милиция, отец.

Защита: А почему вы не позвонили матери, чтобы сообщить о случившимся, а ей сообщила милиция?

Свидетель: Я тогда не подумала.

Защита: А какие у вас были отношения с сестрой?

Свидетель: Хорошие. Обычно, когда она уходила из дома, она приходила ко мне, но на ночь уходила. Она мне говорила, что у нее есть мужчина.

Защита: И вы это принимали нормально, в таком возрасте?

Свидетель: А что можно было сделать? Было поздно что-либо изменить в ней.

Прокурор: Скажите, а ваш муж знал о том, что ваша сестра встречается у вас дома?

Свидетель: Нет, я ему не говорила, я знала, что он это воспримет очень плохо, поэтому и повела его в парк.

Судья: Если нет вопросов, то садитесь. Вызывается Дмитрий Колосов. Пройдите за трибуну. Вы муж Ольги Романовны?

Свидетель: Да, это так.

Судья: Пожалуйста, вопросы.

Защита: Скажите свидетель, в каких отношениях вы были с Еленой?

Свидетель: В нормальных отношениях, как подобает родственникам.

Прокурор: Когда и как вы узнали о происшедшем и где вы находились вечером после работы?

Свидетель: Мы после работы встретились с Ольгой на нашем обычном месте, чтобы идти домой, но Ольга сказала, что она не прочь немного прогуляться по парку, и мы пошли в парк. Я тогда немного удивился, но не придал этому значения. Затем мы пришли домой и застали всю эту картину.

Судья: Если к свидетелю вопросов нет, пройдите, садитесь.

Защита: (обращаясь к судье) Ваша честь, я прошу вызвать в качестве свидетеля ранее не заявленную Ирину Склодовскую. Она в адвокатской комнате и ждет вашего вызова. Я думаю, что это необходимо, так как внесет существенную ясность в разбираемом деле.

Подсудимый: (вскочив с места, громко) Кто ее вызвал? Зачем? Мне ничего не сказав… Я…

Судья: Вызовите свидетеля.

В зал вошла девушка лет двадцати, маленького роста, на высоких каблуках, и направилась к трибуне.

Судья: (обращаясь к защите) Свидетель по вашему запросу на трибуне. Ваши вопросы.

Защита: Ирина, оглянитесь, в зале кто-нибудь вам знаком?

Свидетель: Да, Роман Васильевич… Мой преподаватель в институте, где я учусь.

Защита: Скажите, где вы находились 26 августа в шесть вечера?

Свидетель: У себя дома. Я снимаю комнату.

Защита: Вы были одна дома?

Свидетель: Нет, у меня был Роман.

Потерпевшая: (возмущенная, вскакивает с места) С каких это пор студентка обращается так фамильярно с преподавателем, и он у нее дома? Боже мой! Убийца, негодяй, так ты еще меня обманывал?! Какая же ты старая сволочь! И Елена, твоя дочь, пошла в тебя, твоя копия. А вот Ольга – это от Миши, она не твоя дочь, она от Миши. Да, да! Ваша честь, в восьмидесятые годы они, Миша и Роман, были друзьями. Я любила Мишу, но за мной крепко ухаживал Роман. И когда Мишу поймали на валюте и посадили, а это произошло, я думаю, по доносу этого старого хрыча, я поехала к нему на место заключения. Я его очень любила и там зачала Ольгу. Поэтому Ольга совершенно другая, она не получила твои поганые гены. Да, я вышла за тебя, но я тебя никогда не любила, а сейчас я тебя ненавижу, и нет меры моей ненависти к тебе. Убийца!

Защита: Итак, Ирина, в котором часу Роман Васильевич покинул вас?

Свидетель: Это было в половине седьмого, звонила Ольга, после чего Роман изменился в лице, спешно собрался и уехал.

Защита: (обращаясь к суду) Таким образом, подсудимый не мог убить Елену, поскольку он находился весьма далеко от места убийства. И я должен еще добавить, что дом Ирины и Ольги находятся в противоположных концах города. В связи с этим позвольте, ваша честь, задать вопрос Ольге Романовне.

Судья: Да, пожалуйста.

Защита: Да, такой звонок от Ольги отцу был произведен в шесть тридцать, на это имеется распечатка ее телефонных звонков. Ольга, объясните, о чем вы говорили отцу и с какой целью вы звонили ему?

Свидетель О. Р.: Хотела узнать о Елене.

Защита: Роман Васильевич, скажите суду правду, вы убили Елену?

Подсудимый: Нет, я не убивал. Ольга позвонила мне и сказала, что в тот вечер она пришла домой чуть раньше обычного времени и застала сестру в постели с мужем, Димой. Между ними произошла ссора, и она ударила ее, а все остальное как было сказано. Когда она увидела, что сестра мертва, позвонила мне, и коротко рассказав, в чем дело, попросила, чтобы я поскорее приехал к ней. Я приехал и застал эту страшную картину. Одна дочь была мертва, надо было спасать другую, любимую мною старшую. Так как Ольга была тогда моей дочерью, – тут он запнулся и, немного остановившись, продолжил: – Я и сейчас считаю ее своей дочерью, ведь столько лет вместе… она попросила взять это убийство на себя, ведь я уже человек старый, мне осталось не так уж много.

Потерпевшая: (в истерике) Убийца! Убийца! Ты убил Елену.

Суд оправдал Романа Васильевича, а Ольга получила семь лет заключения.

Нравы

Умер дальний родственник супруги. Пригласили на похороны. Поминки в ресторане. Веселое место!

* * *

Сажусь в автобус, свободное место рядом с очень пожилой женщиной. Автобус трогается.

– Вы не слышали, какая погода сегодня ожидается, – спрашивает соседка по креслу, – так и не дождалась известий.

– Обещали потепление, а как будет, этого надо дождаться, – говорю я ей.

– Сколько живу, раньше меньше врали, так и не научились предсказывать погоду.

– Сложная штука погода, – тихо спускаю разговор на нет.

– Вот моя внучка, она учится в институте, почти всегда угадывает. Я ей говорю, что ее место – Гидрометцентр.

Она разворачивает разговор. Я понял – это надолго. Мне это не по душе. В мои планы не входил этот разговор. Я отключаю слух, думаю о своем, иногда кивая головой, вставляю:

– Да, конечно.

Итак, семь остановок. Я вышел, попрощался, а она, довольная и благодарная за мое терпение, пожелала мне и здоровья и еще чего-то хорошего, которые шли мне вслед, пока я протискивался к выходной двери автобуса.

Иногда так мало надо человеку – только выслушать, или посидеть рядом и кивать головой. Я, увы, не такой, мне дочь говорит, что я нелюдимый. Нелюдимый, наверное, это так, но иногда и меня разбирает, правда ненадолго.

Во дворе у нас таких бабушек несколько штук. Я их избегаю, если поймают, то двумя словами не отделаешься. Расскажет о том, о сем, правду, перемешанную с собственной фантазией, а ты, как культурный человек, тем более из одного дома, должен набраться терпения и их выслушать. Ухожу недовольный, но не злюсь.

Люди любят поговорить, порассуждать, причем в любом возрасте, ведь говорят же, что общение – это самое ценное и необходимое человеку. И это, наверное, так и есть. И вот этой важнейшей ценности человеческого общежития старики довольно резко лишаются. Сужается круг лиц, с которыми еще недавно общались, места для посещений, где происходят встречи и знакомства. Уход из активной жизни делает старого человека как бы вне тем многих разговоров. И старики, поэтому становятся либо нелюдимыми, либо навязчивыми собеседниками, ищущими хоть какого-либо слушателя. К сказанному добавлю, что и я довольно часто говорю сам с собой, ругаясь, улыбаясь, и даже смеюсь. Вот вам и третий способ общения!

* * *

Старость – это состояние организма в поздний период жизни человека. Это не только болезни, хотя они и впрямь занимают много места в старческом состоянии человека. Но это одновременно глубоко духовная, душевная перемена в человеке. Обе стороны такого состояния весьма ощутимо влияют друг на друга. Трудно представить человека, страдающего кучей недугов и одновременно сохранившего здоровый дух в страдающем теле. Страх смерти, вечно преследующая близость своего конца способны менять даже мировоззрение человека.

– По какому поводу ты здесь? – спрашиваю соседа по дому, ожидающего приема врача.

Следует целый рассказ о врачах, лекарствах, аптеках, больницах и даже о последних новостях, происшедших в высших медицинских кругах страны. Жизнь моего соседа, его мысли и переживания если не полностью, то в значительной мере вовлечены в медицинский капкан. Но не спешите винить человека в его неспособности противостоять свалившимся на него недугам старости. Они способны свалить и даже очень сильных духом и характером людей. Своей продолжительностью и постоянством.

Старость духовная никогда не наступает вопреки нашей воле. Она неотвратима лишь в той степени, в какой усталость, вернее, утомление, отупение, боль подавляют нашу волю. Многим старикам удается сохранить в себе способность противостоять духовному опустошению.

Физическая старость, отягощенная духовной старостью – это уже одряхление. Оно во многом является неспособностью к восприятию нового, к созиданию. Лучшее из средств против старения – труд и связанная с ним восприимчивость к явлениям реальной жизни.

Потеря духовного восприятия – неизбежный предвестник потери интереса к жизни, своей ненужности, смысла своего существования. И наиболее трагичная, душевная травма старчества, это конец поисков смысла жизни, смысла своего существования. В этом отношении кончаются его муки, которые сопровождают каждого из нас простым и понятным вопросом: «Для чего я живу?».

– Что заставляет вас в ваши годы все также много работать, поддерживать такую бодрость духа?

– Поддерживает то, что я не углубляюсь в себя, занимаюсь чем угодно, но только не копанием в собственной душе. Я готов в любую минуту погрузиться в работу.

Нечто подобное могут сказать люди творческого труда, которые, даже будучи скованными физическими недугами, продолжают работу ума, отдаляя от себя страх смерти и одиночества.

История пятая
Дом напротив

Ну, а как же всепоглощающая любовь?

Старики тоже с ума сходят… да еще как!

На уровне детства.

Он лежал на длинном кожаном диване и смотрел на стоявшую на письменном столе лампу. Голова была как в тумане, и тут только он сообразил, что спал на диване у себя в кабинете. Что он не дома. Глаза у него болели, рот пересох. Попробовал узнать время, взглянул на часы на руке, но не разобрал, свет от лампы освещал его недостаточно. Он встал, подошел к напольным часам, время было около часа, значит, он спал два-три часа. Но как это случилось, не помнил.

– Старый хрыч, – сказал он сам себе.

Он доплелся до окна, занимавшего всю стену, открыл полуприкрытые жалюзи и посмотрел вниз на город. Внизу было тихо, насколько это возможно в небольшом переулке на Садово-Кудринской. От Садовой доносился лишь глухой гул мчавшихся машин. Георгий посмотрел поверх крыш домов, небо было темное, и на его фоне выделялись куда-то медленно плывущие белые небольшие облака.

Сонная дурь, словно ватой окутавшая его сознание, постепенно отходила. Постояв минут десять у окна и вконец придя в себя, он направился к небольшому столику, на котором в беспорядке стояли несколько бутылок. Налил себе минеральной воды и выпил целый стакан, чувствуя, как пузыри газа, растаивая во рту, освежают голову.

– Впрочем, что мне мешает переночевать здесь? Хотя мне нравится спать в своей постели, но сегодня пусть будет исключение. Тем более что этому ничто не мешает, ибо нет на этом свете ни одной живой души, кого бы интересовало, вернусь я домой или исчезну насовсем.

Когда в контору вошли первые сослуживцы, Георгий Емельянович уже сидел за столом и читал деловые бумаги. Шестидесятисемилетний Георгий Емельянович ничем не напоминал дельцов старой закалки. Стройный, всегда подтянутый, с густой шевелюрой на голове, он производил впечатление не только в деловых кругах, на него заглядывались даже молодые женщины. Но с женщинами как раз у него ничего не получалось. Прошло два года, как он похоронил супругу, и он, всю жизнь отдавший работе, а ныне возглавляющий компанию по международным перевозкам, не мог предполагать, что после ее ухода у него появятся запоздалые угрызения совести, он почувствует огромную потерю и пустоту вокруг себя. Сын в девяностые годы переехал в Америку, женился и постепенно их звонки начали становиться все реже и реже. Но Георгий не держал обиды на сына, он прекрасно понимал, что, будучи весь в работе, он отдал ему слишком мало и ожидать глубокой привязанности не следует.

Он предпочитал общаться со своим секретарем. Эта была женщина сорока лет, выглядела моложе своего возраста, родила двоих детей, муж был в постоянных командировках и все семейные заботы ложились на ее плечи. Поэтому, как только напольные часы в кабинете начальника отбивали шесть часов, она стрелой вылетала из здания, по пути заходила в «Пятерочку», откуда появлялась с двумя пакетами еды и направлялась домой, где ее ждали два балбеса. Так представлялись Георгию сыновья Елены Федоровны, о которых она имела привычку рассказывать своему шефу. Она умела хорошо готовить и, зная, что шеф не прочь вкусно поесть, иногда приносила что-нибудь, приготовленное на домашней плите и с особым усердием. Георгий не отказывался и в свою очередь, в дни каких-либо знаменательных дат, дарил ей подарки. Но в их отношениях деловые и человеческие отношения четко были разграничены, это можно было заметить по его обращению к ней: Елена Федоровна, когда разговор касался всякого рода служебных дел, и просто Елена, когда они говорили на иные темы. Она была начитанной и всегда в среднем ящике ее стола лежала какая-нибудь раскрытая книга. Так они и работали уже десятый год. Вот и сейчас он нажал на кнопку вызова, и тотчас в дверях показалась Елена Федоровна.

– Добрый день, свяжитесь с Варшавой, узнайте, выехали ли наши два КАМАЗа.

– Они еще вчера поздно вечером должны были выехать, но я проверю и доложу.

Она вышла, прикрыв за собой дверь. Георгий некоторое время сидел, глядя в одну точку, в то время как мысли бегали в голове, словно заряды электрического тока. «Если машины все еще там, все ясно, надо связаться кое с кем и поскорее вызволить их оттуда, ведь в рефрижераторах везут скоропортящийся продукт». У него были давно налаженные связи почти на всех направлениях, по которым работала его компания. Связи были совершенно разные, вплоть до криминала, к услугам которого приходилось тоже обращаться.

Вскоре он встал, подошел к окну, но не вплотную, а немного поодаль, и уставился в здание напротив. Это здание заменяло ему сцену. Он наблюдал за происходящим в нем, как старая дева, которая, прячась за кружевной занавес, следит за всем происходящим у себя во дворе. Архитектор знал, что он проектирует здание, в котором разместятся конторы. Он создал коробку похожую на параллелепипед, прямой и сплошь состоящий из стекла. Конторы, размещенные в нем, были доступны обозрению, как клетки в зоопарке.

Для Георгия это стеклянное здание напротив было как несколько сцен, на которых шли разные спектакли, единственное, что портило это ощущение, смена декораций – они редко подвергались изменениям. Он знал прекрасно всех актеров, выступающих ежедневно на этих площадках. По крайней мере, три этажа лежали как на ладони. Те, что пониже и повыше, почти не поддавались обзору. Но трех этажей вполне хватало, чтобы Георгий в минуты усталости мог встать из-за стола, подойти к окну и созерцать одновременно все происходящее в этих комнатах. Его возмущали проделки молодого мужчины, который крал почти ежедневно стопку пишущей бумаги, унося ее в портфеле. «Зачем ему столько бумаги?» – задавался он вопросом. Его возмущал молодой человек, который имел обыкновение ковырять в носу. Он извлекал пальцем содержимое клада, размазывал на бумагу и выбрасывал в урну. И вообще, наблюдая за ними, он замечал мелочи, которые каждый человек стыдится или воздерживается совершить в присутствии кого-либо. «Неужели и я делаю что-то подобное, ставшее для меня привычным, и не придаю этому особого значения?» Он стал замечать, что стал следить за своими проделками, будто сам находился под чьим-то пристальным взглядом. Когда же он вечером задерживался в кабинете, ему было не тоскливо, так как напротив всегда светились два-три окна.

Как то он заметил, что полная секретарь, как раз напротив его окон, уже несколько дней не выходит на работу. Прошла неделя, она не появилась. В конце второй недели он увидел нового секретаря. Она сидела за компьютером и печатала под диктовку шефа. Это была женщина в годах, это он заметил тут же, в ее темных волосах четко виднелись локоны седых волос. Лицо смуглое, тонкие черты лица придавали ей строгость, которая, как ему показалось, ей очень шла. Кончив диктовку, шеф удалился, женщина поднялась, подошла к своей сумке, достала маленькое зеркальце и, взглянув в него, не спеша положила обратно. Она выпрямилась и пошла к своему столу, и тут она поразила Георгия своей походкой, прямой и решительной, на редкость деловитой. Ее прямые плечи, чуть близко поставленные ноги… Прелестная женщина!

Спустя час Георгий покинул свой кабинет, сидя на заднем сидении машины, он размышлял о предстоящем разговоре, но удивительно, что в этих размышлениях вдруг всплывала она и быстро исчезала. «Что за черт!» – подумал он.

Уже был вечер, когда Георгий вновь оказался в своем кабинете, женщину он уже не застал. Прочитав небольшую стопку бумаг, оставленных ему на столе, он оделся и побрел в вблизи находящийся ресторан, где за горячим бифштексом подумал, что жизнь постепенно делает его одиноким.

Прошло не столь много времени, как он вынужден был констатировать факт – женщина напротив окна его покорила. Он был сосредоточен на ней, не мог усилием воли остановить это. Он ругал себя, говорил о себе плохие слова, даже ругался, но ничего не помогало. «Старческий маразм от одиночества» – таков был его окончательный вердикт, но от этого легче не стало. Его тянуло к окну. Он видел, как она утром за пять-десять минут до начала работы входила в контору, раздевалась, меняла обувь (она всегда носила туфли на каблуках), вставала чуточку поодаль от окна, так, чтобы видеть свое отражение в стекле окна. Ему казались волшебными движения руки, поправляющие волосы. Затем она садилась за свой стол, углублялась в компьютер. Появлялся ее шеф, они заходили в его кабинет, по-видимому, он давал ей поручения. Иногда управляющий конторы просил ее сопровождать его в каких-то деловых поездках, спустя некоторое время они возвращались, и она тут же садилась за стол, работать с бумагами. Видел, как в полдень она уходила обедать. К концу дня ее уверенные, быстрые движения становились вялыми, и она пальцами рук массажировала себе под глазами.

Одевалась она если не по самой последней моде, то чуть-чуть отставая от нее, так решил Георгий, поскольку в одежде и в стиле он неплохо разбирался. И спустя некоторое время получилось так, что, не зная ни имени, ни семьи, даже не слыша ее голоса, он был единственный человек, который понимал ее лучше, чем кто-либо.

Однажды она поймала его взгляд, и он с достоинством, медленно удалился. Но спустя несколько дней она вновь поймала его, когда он, не таясь, смотрел в ее сторону. Она резко отвернулась, желая показать, что не приличествует подсматривать в чужие окна. Его покоробило от этого поворота, он был не только огорчен, но и страшно недоволен, что позволил себе опуститься до такой низости, как подглядывание за чужой жизнью. Он поставил себя на ее место, каково себя чувствовать, находясь под постоянным прицелом незнакомца, от которого и спрятаться-то некуда.

И он вспомнил далекое детство, Недалеко от его дома находился медицинский техникум, там, на площадке, дворовые ребята каждый день играли в баскетбол. Их игре могли помешать только занятия студенток техникума по физкультуре. И вот когда занятия кончались, они бросались на чердак четырехэтажного здания, откуда через большие дыры обвалившейся штукатурки потолка, подглядывали за переодеванием молодых девушек. Дух захватывало, Но даже тогда он чувствовал какую-то неловкость, похожую на стыд.

«Нет, этому надо положить конец», – решил Георгий.

Утром он вызвал хозяйственника, который занимался, в том числе техническим состоянием здания, и попросил найти помещение, где временно он будет работать, а в кабинете провести работы, с целью оградить рабочее место от окна. Тот смог предложить лишь поставить перегородку, так как с самым окном ничего нельзя было поделать. Перегородка явилась поводом для ремонта всего кабинета. Но когда начали возводить перегородку и его пригласили посмотреть, как будет выглядеть кабинет, практически разделенный на части, он засомневался в своей затее. Отменил идею перегородки и ограничился лишь ремонтом помещения. «В конце концов, я что, не найду в себе силы покончить с этим безобразием?» – пробормотал он себе под нос.

Целых три недели он отвыкал от привычки созерцать чужую жизнь с высоты своей хижины. Ему недоставало знакомого зрелища, но он чувствовал себя человеком, он был в рамках той морали, которую уготовила ему жизнь за долгие годы.

Когда он снова водворился в свой кабинет, он уже не стоял у окна, но сколько раз в течение дня он проходил мимо него, поневоле бросая взгляд на окно напротив. И он заметил, что она смотрит на него. Их глаза часто встречались, но никакого кокетства в том не было. Издали она казалась недоступной.

Однажды он очутился у окна. Она одевалась, собираясь, домой, Непроизвольно он поднял руку и помахал ей. Она заметила его жест, по лицу проскользнула улыбка, но она не ответила. Георгий разозлился. «Я заставлю ее заметить меня. Я не какой-нибудь оконный извращенец, получающий удовлетворение от этого занятия»!

С тех пор он каждое утро и каждый вечер посылал ей свое коротенькое, дружелюбное приветствие. Она не отвечала, но наблюдала за ним и, как ему показалось, она не возражала, ни разу не отвернулась.

Было начало лета, когда Георгий Емельянович получил приглашение погостить у своих хорватских друзей. За многие годы совместного сотрудничества у него завязались дружеские отношения с руководством одной из крупнейших кампаний Хорватии. Он принял приглашение провести свой летний отдых в пансионате кампании, на берегу Средиземного моря. Море он любил, но ему больше нравились не песчаные пляжи, а берега с обтесанными и до блеска отполированными каменными валунами или скалами. От них телу передавался какой-то особый жар, проникающий во все поры организма, переходящий в теплую прохладу.

Купаться обычно он выходил вечерами, когда солнце уже почти лежало на земле. Иногда, когда закрывал глаза, ему казалось, что она, незнакомка в окне, лежит здесь же рядом и стоит протянуть руку, как рука обнимет ее гибкую талию.

Вечерами они выезжали в окрестные деревни, где в небольших кафе засиживались допоздна, где он заново обнаруживал, что существуют густые сливки, сметана, которую можно резать ножом, лесная земляника и что совсем не обязательна привычная водка.

К концу отпуска женщина из конторы почти исчезла из головы. Теперь казалось забавным то, что произошло с ним. Его трезвая голова подсказывала, что это было нагнетанием сентиментальных чувств, в силу сложившихся обстоятельств и возраста.

Анализируя свое поведение, он приходил в ужас. Как недостойно он вел себя у этого злополучного окна. Он унизил себя, навязав себе виртуальную женщину. «Недаром говорят, старики с возрастом с ума сходят, вот и меня нечто такое заело», – говорил он себе. Но это была игра, которая, он чувствовал, будет продолжена. Это как в казино, куда ноги ведут тебя сами. Только там деньги, а здесь женщина. Впрочем, и там и здесь в корне лежит страсть.

В покер Георгий играл довольно удачно еще с юношеского возраста и позволял себе иногда отдаваться этому занятию. В игре он умел во время остановиться и, быть может, потому часто оказывался в выигрыше. А вот игра с женщиной?

Это было не столь давно, поэтому стоит эту историю вспомнить.

Маленькое отступление (прошлым летом)

Ему было всего двадцать лет, и была у него девушка Мира. Так ее звали. Она перешла к нему от самого близкого друга. Но это случилось после того, как они расстались. По-видимому, была обоюдная симпатия, которая после одной неожиданной встречи перешла в близкие отношения. Он спросил у своего друга, не будет ли тот возражать, если он будет встречаться с Мирой. «Конечно, нет. Это ваше дело», – ответил тот.

Это была очень бурная любовь. Хотя вряд ли он испытывал к ней глубокие чувства, но его тянуло к ней животное чувство, именуемое словечком «секс». Как только они оказывались где-либо, где можно было только уединиться, как оба кидались друг другу в объятия. Пугала ненасытность.

Они ехали в попутной машине на озеро, в маленьком кузове старого «Москвича», где вместо задних сидений лежали доски, постланные под перевозку продуктов, и где на накиданной, грязной соломе бурлила всепоглощающая страсть. И как вдруг неожиданно машина перевернулась и покатилась вниз по дороге, затем, ударившись об каменную ограду, остановилась… внизу бурлила горная река. Такое не забывается…